Вечером 19 сентября меня заставили выполнить несколько «па», а «Танец маленьких лебедей» я изобразить не мог, Мариус Петипа мной не занимался в детстве, но письмо я забрал, его написал гвардии полковник Петр Иванович Муравьев, которого, наконец, поставили командиром нашего полка, без всякого ИО. Мой бывший основной ведущий и его «гвардейцы» попали в очередной переплет 1-го сентября, уехав на охоту по перелетной птице. Отдохнули они качественно, и привезли трем женам «подарки от безвестной жительницы» лесной глуши в районе озера Ханко. Дамы, обнаружившие у себя венерическое заболевание и лобковых вшей, долго тянуть с этим вопросом не стали и накатали «телегу» на супругов, но немного перестарались, всех троих уволили из армии, разжаловав до рядовых, с лишением всех наград, и выгнали из партии. Так что, в полку праздник, и Муравьев вполне серьезно предложил после окончания курсов возвращаться в полк и передавать свой «новый опыт» там, тем более, что их обещали до конца года перевооружить на «МиГ-9». Предложение было очень заманчивым, реально, именно Муравьев, заместитель командира по летной подготовке, знал лучше всех своего «первого помощника». Он и предлагал свое место, заместителем командира полка. Что проведем быстренько по необходимым должностям и станешь замполётом. В общем, я озадачился не на шутку. Но, утром прибыл Ромодин, который привез две машины, оборудованные воздушными тормозами, и, у которых стояли, прошедшие Государственные испытания», РД-20Ф-2. Машине предстояло пройти войсковые испытания для запуска в четвертую серию в качестве серийной. Еще утром я об этом не знал, вместе со всеми готовился по теории воздушных боев, изучал те строи, которые использовала 8-я Воздушная Армия USAF в Европе в WWII. Перед обедом объявили о построении полка. Слушатели были только в первых трех эскадрильях, ещё пять имели только летчиков-инструкторов. Слушатели подъедут в начале следующего месяца. На трибуне новые лица, большую часть из которых я не знаю. Еще тепло, бабье лето, стоим в летних летных куртках коричневого цвета, в галифе и в сапогах. Из «лишних людей» узнаю Ромодина и полковника Кожедуба. Последнего «не узнать» было сложно из-за трех звезд на гимнастерке. Их было всего двое на всю страну. Говорили много, речь шла, в основном, о провокациях в Приморье и в Северной Корее. Вдруг, генерал Селезнев вызывает меня.
– Я!
– Ко мне!
Пришлось пробежаться до трибуны.
– Товарищи, среди нас есть человек, у которого в летной книжке есть два сбитых новейших американских бомбардировщика, в разведывательных комплектациях RB и FB-29, сбитых в одном бою. Оба самолета упали на территории СССР. Бой проходил неподалеку от наблюдательного пункта авиации 5-го флота. То есть, случай достоверно зафиксирован. Тем интереснее будет нам послушать: как это произошло. Соберемся после обеда в клубе, товарищи. Тем более, что на основе его рассказа, конструкторы основного самолета нашей школы воздушного боя, построили две машины, предназначенные именно для уничтожения бомбардировщиков, носителей атомного оружия. Нам предстоит проверить то, как поведут себя эти машины в бою и провести войсковые испытания этой серии машин.
Полк прошел торжественным маршем, и направился в столовую.
– А почему мне не доложили, лейтенант? Развили тут, понимаешь, бурную деятельность, а начальство об этом ни слухом, ни духом!
– Я же рано приехал, первым из слушателей. А вы так грозно меня встретили, дескать, не гожусь, боевых вылетов мало. Я и притих, чтобы не нервировать начальство.
– Не совсем так, я и с Папивиным переговорил, и с Преображенским, и с Томашевским. За действиями твоими наблюдал лично начальник летной инспекции ВВС 5-го флота. Он и отметил, что рисунок боя ты построил сам, стрелял с очень больших дистанций и попадал. Благодаря этому рядом с нами идешь, а не лежишь в сырой земле. Хотел я с тобой поговорить на эту тему, да выяснилось, что ты в Москве. Владимир Александрович, хвастался он там сильно?
– Он не хвастался, он сказал, что наш самолет не годится для боя с «Бэ-29», что его надо переделывать. Чем мы и занялись, а он с Люлькой, два двигателя сделали. Сегодня покажет. Специально ему и привезли.
– Даже так? – улыбнулся еще один генерал-майор, очень молодой, темноволосый и курчавый, на вид – моложе Андрея. Когда в столовой он снял фуражку, стало понятно, кто это: Василий Сталин. Липецк входил в Московский военный округ, а Василий был заместителем командующего ВВС округа по строевой части. Слава богу, «МиГ-9» ему освоить не давали. Начальство меня от себя не отпустило, столы для него были сдвинуты и место мне нашлось, хотя я бы с удовольствием отсюда слинял.
Выступление – не бой, и длилось достаточно долго. В первую очередь пришлось рассказывать летчикам о «целях».
– В первый раз об этом самолете я услышал в Берлине, на аэродроме Темпельхофф, в казино на втором этаже. Мы там питались, а рядом был организован бар для союзников, но было и несколько наших старших офицеров с переводчиком. Из услышанного я понял следующее: имеет встроенную систему ориентации с использованием какой-то системы «Лоран», что это такое сказать не могу, но по словам того американца, может бомбить по площадям даже через облака. Имеет кучу огневых точек с Браунингами 12,7 мм, полудюймового калибра, две башенные установки имеют четыре ствола, американец назвал их «помелом». Все огневые точки могут управляться централизованно, увы, место, где находится этот центр управления он не указал.
Тут младший Сталин взял в руки микрофон и сказал:
– Это уже не загадка: за верхней носовой башней, между ней и антенной «Лоран». – и поставил микрофон, показав, что он в курсе. Я взглянул на него, тот одобрительно кивнул.
– Все огневые точки снабжены гиростабилизированным прицелом, с вычислителем угловых поправок в зависимости от угловой скорости движения цели и дальности до нее. Типа немецкого EZ-42. Каждый пулемет имеет 500 выстрелов на ствол. Все кабины и места размещения экипажа бронированы. Имеет мощную систему пожаротушения. Топливные танки протектированы. Защищен гораздо сильнее, чем Либерейтор. И имеет большой потолок: 12 000 метров. Для перевозки атомного оружия используются специально построенные самолеты. Часть В-29 переоборудованы в авиа и фоторазведчики. С парой таких машин мне и пришлось вести бой. Обычно, при нарушении наших границ, как только в воздухе появляются истребители, они отворачивают в сторону границы. Но было воскресенье, день, когда обычно разведчики не летают, но из Союза, в адрес нашей группы войск, направлялся эшелон с новой техникой. Американцы откуда-то это знали. Нам объявили тревогу, но, по медицинским показаниям, взлететь мог только я. Местность там со сложным рельефом, посадочные площадки там есть, но размещены самолеты ВМФ, истребители есть, но маловысотные. У нас в полку тоже несколько типов самолетов, но я летал, с сорок пятого, на «Kingcobra Р-63», с высотным двигателем, у которого установлен третий свободный нагнетатель. Наш аэродром – ближайший к этому месту, и мы часто вылетали туда. Собственно говоря, ведущий этой пары имел надпись на фюзеляже «Замужняя дама», с рисунком этой дамы в весьма фривольной позе. Трусики стягивает.
Полк, естественно, грохнул, зашумел, потом дал возможность продолжить.
– Я, честно говоря, больше всего надеялся, на то, что они отвернут, но они меня не испугались, сошлись в плотную пару и продолжили полет, так как облака кончились над морем, над землей их не было, и была возможность получить качественные снимки. Плюс, посмеялись надо мной. Я переспросил наземного наводчика, что они сказали, обиделся, и пошел в атаку. Сложность была в том, что подходить близко к ним было нельзя. Пулеметы у них довольно дальнобойные, прицелы позволяют стрелять даже по цели, движущейся под значительным углом, но у «Кобры» пушка 37-мм, с 58-ю снарядами, и такой же прицел, но без системы подсчета углового упреждения. Сама система есть, но почему-то не работает, упреждение он не выставляет. Пришлось вспоминать, что зиму 41-42 годов я провел снайпером под Ленинградом. Бил одиночными с большой дистанции, несколько раз давал двухпатронные очереди. После шестого попадания, «Замужняя дама» загорелась, и я обстрелял из крыльевых пулеметов ведомого, с корректировкой огня по трассе, но ведущий сбросил ход и начал сближаться со мной, пришлось нырять под трассы и уходить на косой петле вверх, не доводя машину до переворота, выполнил боковое скольжение вправо, тормознул шагом винта и опустил нос. Чуть разогнался, но следил за дистанцией через выставленный прицел на дистанцию в 1000 ярдов. Достал ведомого тремя снарядами в район центроплана, тот прибавил, чтобы выйти из-под обстрела, пара распалась, атаковать стало удобнее. Ведомого я добил первым, восемь, из 12 человек экипажа, выбросились, но машина продолжала лететь на автопилоте в направлении Владивостока. А вот ведущий повернул в сторону границы. Пожар он погасил. Но организовать большую плотность огня с носовых курсовых углов он не смог: прицельно бил только пулемет бомбардира, один из двух, остальные точки были рассогласованы. В момент прохода, он слегка меня цеплянул, из верхней задней башни. Но после разворота я увидел, что шесть человек покинуло машину, а сама она крутится в плоском штопоре. Так как ведомый еще летел, и кто его знает, зачем он это делает, пришлось добавить ему из пулеметов и выпустить последние четыре снаряда из пушки. В принципе, все. Машины очень живучие и опасные. Выручил прицел, который позволяет определять дистанцию до цели, и возможность мягко изменять шаг винта, пользуясь им то как тормозом, то как газом. Это и послужило поводом для того, чтобы я сказал товарищу Ромодину, что «МиГ-9» не годится для борьбы с «В-29». На нем можно было бы работать только с проходом над или под целью. Они бы меня в клочья разодрали.
– И какие изменения вы внесли? – задал вопрос Сталин, поднявший перед этим указательный палец. Я молча показал на Владимира Александровича.
– Помимо доработки системы вооружения, убрали мы пушку из воздухозаборников на правый борт, правую пушку сделали левой-нижней, вес залпа не изменился, но пороховые газы больше в воздухозаборник не попадают, установлены четыре щитка воздушных тормозов. Но так, чтобы не препятствовали обтеканию рулей глубины. Удлинили сопла двигателей за газовой турбиной, ввели еще две ступени на турбину и установили систему газового форсажа. При его включении обороты двигателя слегка повышаются, но не превышают разрешенного взлетного режима по оборотам, а тяга возрастает до 3200 килограммов. Для сравнения, те машины, которые сейчас в вашем полку, имеют суммарную тягу 2250 килограммов. И это еще не все, что оказалось можно вытащить из машины! Двигатель Люльки на стенде дал 3100 килограммов без форсажа. Возможность установить форсажную камеру имеется, но по заданию Люлька делает двигатели для бомбардировщика.
Через два часа после этого, два человека облетали новые машины в раздельной паре. Я и гвардии полковник Кожедуб. Как и я, он имел допуск на машину первой серии. Взлетали мы с разрывом в две минуты. Мне он вопросов не задавал: че там лейтенант знает?! Мы сели, нас дозаправили, и Василий Сталин поставил задачу на учебный бой. А человек не может сразу освоить те новшества, которые мы там накрутили. Я только попросил зарядить пушки, хотя бы холостыми.
– Для чего?
– Покажу несколько новинок, придуманных именно для такого исполнения машины, мне важно знать дистанцию, с которой товарищ полковник открывает огонь. Покажет это пламя выстрела.
Оруженцы воткнули два ящика на левый борт обоим. Взлет, расходимся, чтобы сойтись через минуту, я дал возможность сразу зайти мне в хвост и наблюдал за ним в панорамное зеркало, как на кобре. На них полковник еще не летал, а теперь и вряд ли сядет. Он подошел на дистанцию в триста метров, и чуть ли не одновременно с появлением пламени выстрела слева, я ушел в правый вираж с набором высоты и использовал первую ступень форсажа, почти мгновенно оторвавшись на 150-200 метров, снял дубляж с воздушного тормоза и поднял только правые. С одного виража оказался у него за спиной. Задрал машину вверх и дал вторую ступень форсажа, оказавшись выше него метров на 500. Большего из машины было не вытянуть, перевалился через правое крыло, разогнался на первом, тормознул и пристроился сзади. Огня я не открывал. Этого делать не стоило.
– Лихо! Все, посадка! Извини, я так не умею.
– Научитесь, товарищ гвардии полковник. И я, с удовольствием, у Вас поучусь, и вам покажу, как это делается. Это – другая машина.
Он включал форсаж, дважды, но не менял сечение. Ускорение было, но не такое стремительное, как у меня. Я на бесфорсажных никогда не летал, кроме вертолетов. Мы сели, я подошел получить замечания, но мне рапортовал сам Иван Никитович:
– Товарищ лейтенант, полковник Кожедуб дважды условно сбит. Иван. – представился он и протянул мне руку.
– Андрей.
– Покажешь, все покажешь!
– Спарка нужна, чтобы руки, ноги и голова запомнили.
– Заметано.
Это было на старте, подскочил «козлик» и мы подъехали к СКП.
– Когда, Ваня, ты сходу заскочил ему в хвост, здесь все, грешным делом, решили, что «рыболов» у нас в клубе выступал. «Вот с таким глазом!». А тут пламя из-под хвоста, невероятный рывок, и вперед не проскочил, вертикально ушел вверх. Перевалился как-то уж очень шустро, догнал и опять завис. Что скажешь, Иван Никитыч?
– Во машина, вот только овладеть ей надо, чтобы порхать, как он.
– Мы все это сняли, Иван, уж прости, хотели снять твою победу.
– А я и победил, сам себя. Тоже ведь думал, что половина сказанного – обыкновенный треп. Андрюха, ты где так летать научился?
– Я? В ЗАПе, меня Серегин, Владимир Георгиевич, учил.
– Серегин? – переспросил генерал Селезнев.
– Да, в сорок четвертом, после госпиталя и санатория, я полгода не летал. Пожалел меня, и, вместо того, чтобы отчислить, научил летать по-настоящему, а не просто: взлет-посадка, держись хвоста ведущего.
– Это понятно! То, что летчик ты от бога, с отличным инструктором, но ты же на этой машине второй раз сидишь? – продолжил допрос генерал.
– Я же ее для себя делал, ручками. Владимир Александрович соврать не даст. Тормоза предложил я, как их сделать, всю конструкцию передал товарищу Ромодину.
– Это так, на испытания мы его звали, ответил, что приехать не может, курсы.
– Двигатель делал тоже я, в мастерских 8-го управления. То есть, в отличие от товарища полковника, я сел в «свой самолет», а он – в новый. Он просто не знал, что может эта машина, и как ей правильно управлять.
– Вот что, лейтенант. Корочки об окончании курсов ты получишь, как только дойдем до штаба. Учить тебя – только портить. Но, все оставшееся время будешь готовить программу обучения и готовить полк к боям на этих машинах.
– Спарки нужны и инструкторы, которым сначала придется научиться управлять этой машиной.
Вновь в «игру» вступил генерал-майор Сталин:
– У меня машина здесь, как только просушат пленку, в самолет и в Москву. Иван, Николай Георгиевич, Владимир Саныч и наш герой, как тебя по батюшке?
– Андрей Васильевич.
Сказано – сделано, тем более, зам командующего приказал! Я был больше чем уверен, что Селезнев звонил не только большому начальству, но и получил характеристики на Андрея в полку. А на момент моего приезда в Липецк прошло более месяца, так что «тройку маленьких лебедей» уже выпустили с гауптвахты в Уссурийске. Именно поэтому Папивин с комполка и хотели доказать, что Преображенский и Томашевский малость приврали, сами не смогли обеспечить район прикрытием, все свалили на 10-ю армию, и «правдоруба» специально засунули на курсы, с которых не возвращаются. Он, правда, и не вернулся, но попал туда, куда не нужно. Его возвращение в полк – это очередной скандал.
– Проверь его, Николай Георгиевич, и списывай, как не соответствующего должности. К ордену его Преображенский представил, я только подписал. – наверняка, сказал Папивин.
– А зачем подписал?
– Оттуда же я знал, что он из Улан-Удэ выберется? Там семь самолетов грохнулось и три летчика за полтора месяца. А посмертно он в штаб армии возвращается. (это про орден, он из золота и платины).
Разговора я, само-собой, не слышал, просто есть такое предположение. Иначе зачем из Монино притащили Кожедуба? Он же в Академии учится, куда поступать совсем не рвался. Кинематографистов? И Василия Сталина? Так, чтобы не подкопаться было: «Ша! Старший приказал!». И накрутили обоих заранее.
Вот с такими мыслями я сел в большой «С-54», который через полчаса приземлился на Центральном. Оттуда нас повезли в штаб ВВС округа. Там я спросил у генерала Селезнева, чтобы выяснить его участие:
– А кто этот генерал, который нас сюда приволок? Вы же вроде старше его и по званию, и по возрасту.
– Моего папу не зовут Иосиф Виссарионович. Ты что, с Луны свалился?
– Я, вообще-то, из Приморья, и этого человека не знаю, товарищ генерал. Еще чуть больше трех месяцев назад старшиной авиации был.
– Ты знаешь, кого зовут Иосиф Виссарионович?
– Товарища Сталина.
– Это его младший сын, заместитель командующего ВВС Московского округа по строевой.
– Он моложе меня выглядит.
– Ты же с двадцатого?
– Да.
– Он – моложе, на год. Помалкивай! – было видно, что он уже не рад тому, что поддержал идею Папивина. Адъютант снял беззвучную трубку, доложился, и молча выслушал звонившего:
– Есть, отправляю. Товарищи генералы и офицеры, прошу всех пройти в автобус у штаба. Прошу следовать за мной.
«Куда это мы?» – мрачно задал вопрос Андрей, он неразговорчивый, многого пока не понимает, но сделать ничего не может: лишен права голоса. Я мысленно ответил ему, что пока не знаю, возможно, к Сталину.
«Мы влипли!»
«Почему?»
«В сумке лежала моя автобиография, заверенная Особым отделом. Адъютант Папивина выбросил её из дела, а я подобрал, пока он куда-то бегал. На курсы мое дело попало без нее. Она в сумке есть?»
«Есть, не беспокойся. Я её читал.»
«И?»
«Никаких «И». Все нормально, работаем.»
Да, мы приехали в Кремль, и очень быстро. Несколько минут постояли у стола Поскребышева, пока я, генерал Селезнев и полковник Кожедуб передавали секретарю документы, удостоверяющие личность.
– Пройдите за третьим секретарем, я доложил о том, что вы прибыли.
Идти пришлось не слишком далеко, мы оказались в кинозале. Еще немного посидели, появились офицеры МГБ, с бирюзовыми полосками на погонах. Затем вошел Сталин, с ним генерал-лейтенант с тяжелыми бровями и каменным лицом, Артем Микоян и, между ними, Василий Сталин. Мы поднялись, приветствуя вошедших, позже всех в кинозал вошли пожилой генерал-полковник и маршал Советского Союза Василевский, глава ГенШтаба, бывший командующий нашим фронтом. Слово первым взял Василий Сталин, отца он, иначе, чем товарищ Сталин, не называл.
– В штаб ВВС Московского округа поступило вот это письмо, в котором говорилось, что ОКБ-155 готовит модификацию серийного самолета «МиГ-9» для борьбы с основным носителем атомных бомб авиации Соединенных Штатов. Готовность двух самолетов 4-й серии давали на сегодня. Я перезвонил в Липецк, генерал Селезнев был не в курсе происходящего, но сказал, что некоторое время назад из Приморского военного округа прибыл слушатель на курсы, которого сразу увезли в Москву товарищи Гуревич и Ромодин. Что они сделали, он не знает, но требуется провести проверку, в первую очередь, слушателя из Воздвиженки. Посоветовал захватить с собой человека, который сможет показать разницу в классе между заштатным летчиком и ветераном ВВС. Товарищ Гуревич отдыхает в Кисловодске, его обязанности исполняет товарищ Ромодин. Я ему позвонил, он сказал, что да, предсерийная машина прошла государственные испытания, есть незначительные замечания, погружена и завтра будет в Липецке в количестве двух штук. Я заехал за полковником Кожедубом, благо по пути, и из Монино утром мы вылетели в Липецк. Дальше ничего объяснять не буду, предлагаю посмотреть, что получилось.
И включился фильм, он был почти без звука, несколько комментарий от операторов и «главного режиссера», который командовал записать звук, переключал камеры, чтобы рассмотреть, что происходит. Комментировал Василий Сталин.
– Это первый вылет на облет машин. В первой машине – трижды Герой Советского Союза гвардии полковник Кожедуб. Во второй машине – лейтенант Старшинов* (фамилия изменена), орденоносец, участник войны, восемь сбитых, среди которых два самолета RB и FB-29, которые были действительно сбиты в районе озера Хасан, на границе с Кореей в начале июня 1947-го года. Лейтенант следует за маневрами ведущего, в точности повторяя их по указанному маршруту. На дозаправке, вы сейчас услышите, он попросил меня, ставил задачу на учебный бой я:
«Прошу зарядить орудия холостыми выстрелами.»
«Для чего?»
«Покажу несколько новинок, придуманных именно для такого исполнения машины, мне важно знать дистанцию, с которой товарищ полковник открывает огонь. Покажет это пламя выстрела.»
– Его просьба была удовлетворена. Без этого кинопулемет срабатывает незаметно для атакуемого. Это кинокамера на левом крыле. Погружен боезапас, они взлетают. Теперь смотрите внимательно, что происходит. Самолет полковника имеет темный нос, самолет лейтенанта не имеет отличительных пятен. Заход выполняет полковник Кожедуб. Здесь, явно, лейтенант слегка увеличивает скорость полета, но внешне это не заметно, чуть растянуто по времени схождение. Кожедуб прицеливается, и… – на уходящем вверх-вправо самолете Андрея, Василий остановил проектор.
– Спокойно, товарищи, я хочу показать, с другого проектора, что произошло, через фотопулемет полковника. Вот первый кадр, это вспышка выстрела, а это – пламя из форсажной камеры, как ее называют конструкторы, самолета лейтенанта. Обратите внимание на марку прицела: она смещена влево, а это второй кадр, видно, что снаряд в цель не попадет. Камера скоростная, мы ее просмотрели полностью, Иван Никитович промахнулся, точнее, лейтенант ушел от очереди из трех пушек «МиГа». Теперь продолжение основного фильма: с одного виража, лейтенант зашел в хвост лучшему асу ВВС объединенных наций. А теперь еще один маневр. Он делает вертикальную горку, каким-то образом укладывает нос, разгоняется и вновь повисает на хвосте. Полковник выполняет маневры, но бесполезно. Машины у обоих совершенно одинаковые. А это их объяснения на стоянке.
«Товарищ лейтенант, полковник Кожедуб дважды условно сбит. Иван.»
«Андрей».
«Покажешь, все покажешь!»
«Спарка нужна, чтобы руки, ноги и голова запомнили».
«Заметано».
– Оба участника вылета в этом зале, товарищи. Товарищи летчики, прошу встать! – скомандовал генерал Сталин.
Мы выполнили приказание, свет в зале уже горел, первым к нам подошел маршал Василевский, поздоровался с Кожедубом, они были знакомы, Иван Никитович был очень известен. Затем маршал сделал шаг в сторону и встал напротив меня, я представился и пожал протянутую мне руку.
– Лицо знакомое, мы встречались?
– Так точно, вы мне вручали вот этот орден, и я летал в составе прикрытия Вашего борта, как ведомый подполковника Муравьева. Три недели Вас прикрывали, в Китае, в Корее, и в Японии, Вы летали туда на подписание Акта капитуляции.
– Да-да, единственный старшина в эскорте, помню. Я Вам тогда лейтенанта присвоил.
– Приказ тот так и не поступил, товарищ маршал. В полк вернулся штатный командир, еще до нашего возвращения из Японии. Звание лейтенант я получил в июне этого года, после боя над Хасаном.
– Лейтенант, в чем причина такого к вам отношения со стороны командования полком? – прозвучал вопрос со стороны старшего Сталина.
– Для того, чтобы ответить на этот вопрос, товарищ Сталин, необходимо вложить в мое личное дело вот эту бумагу, заверенную особым отделом 1-го гвардейского авиакорпуса еще в 1943-м году. Её изъял из дела второго июня 1947 года адъютант командующего 10-й воздушной армией. Когда он вышел подписать направление на переучивание в 117-й ЗАП, я извлек ее из мусорной корзины для бумаг.
– Зачем?
– В ней говорится о том, что я знаю, где находится моя кандидатская карточка, выданная мне 5-го мая 1942 года на Ленфронте политотделом 1-й горнострелковой бригады народного ополчения. Она была закопана на Клухорском перевале в сентябре 42-го, вместе с остальными документами шести человек, оборонявших этот рубеж и не пропустивших немцев через него. Но попасть на перевал и доказать это, я за все время так и не смог. В отпуске с 1940 года я ни разу не был.
– Раз вы удержали перевал, почему не достали документы? – задал вопрос белобородый генерал-полковник.
– О том, что мы удержали перевал, я узнал в госпитале в Алма-Ате. Вот эта нашивка за те ранения. Там прошел ВЛК и закончил ускоренный курс 2-й Одесской авиашколы в городах Фрунзе и Кант. Оттуда попал в свой гвардейский полк, но успел сделать всего два боевых. 5-го июля 1943-го получил три проникающих ранения, но сел, моим ведущим был старший лейтенант Муравьев, комэск. Вернулся в полк я только в августе 1944-го. Муравьев вновь взял меня своим ведомым. За первый же боевой вылет я получил орден Красного Знамени: обнаружил аэродром противника, на который из Кенигсберга перелетела 3-я группе 54-й дивизии немцев. Меня тут же забрал у Муравьева ведомым новый командир полка, бывший адъютант командующего армией. А через два дня он промахнулся по «фоккеру», который добивал самолет командира полка «Нормандия-Неман», хотя атаковали мы из удобнейшей позиции: сверху и сзади противника. Он промахнулся и проскочил, а я этот «фоккер» сбил. Разрешения на атаку он мне не давал. Я получил первый выговор: оставил командира без прикрытия, на целых три секунды, я его успел догнать, еще на выходе из атаки. На «фоккер» ушло менее трех секунд. А после получения мной французского ордена, мы стали врагами. Но я так и летал его ведомым, на боевые сам он прекратил летать, вообще. И меня не пускал. Муравьев меня использовал как инструктора по вводу молодежи в строй. Исполнял его обязанности. И сейчас просит вернуться в полк, и занять это место. Вот его письмо.
– И почему такая любовь у командира полка к старшине? – довольно ехидно спросил все тот же генерал-полковник. Позже выяснилось, что его фамилия Булганин, и он – министр обороны, из политруков, Членов Военного Совета.
– Так, товарищ генерал, в сорок третьем, та очередь, которая мне грудь пробила, предназначалась Муравьеву. Затем он меня прикрыл и помог сесть. Мы друг другу жизнью обязаны. А «сурок»? «Сурок» – он чужим был. Ни летать, ни стрелять, ни командовать не умел, только пил и спал. Сейчас об этом можно открыто говорить: его и его дружков их же жены сделали рядовыми запаса.
– О, господи! Василий, надо бы помочь лейтенанту найти то, что он закопал на перевале. – неожиданно сказал Сталин, – А то ведь точно придется еще раз разбирать его персональное дело! Где-то уже заготовлена бумажка, что он скрыл, что вступал в партию и его не приняли. С этим вопросом все понятно, товарищи. Давайте перейдем к делу. Полковник Кожедуб! Что вы можете сказать о новой машине?
– Пока – ничего, товарищ Сталин. Её предстоит осваивать, чтобы летать, как летает он. Самолет, явно, приспособлен для боя отличным летчиком-истребителем. По техническим деталям сказать ничего не могу. Пересадка на него не вызвала никаких сложностей. По обычному управлению – он не отличается от самолета «МиГ-9» первой серии. Но проделанные Андреем маневры показывают, что предстоит еще много работать, чтобы так использовать заложенные в него преимущества, как это делает Андрей. Извините, лейтенант Старшинов.
– Давайте пройдем в мой кабинет. – предложил Сталин, повернулся и двинулся на выход из кинозала. Никаких дополнительных указаний не последовало, все присутствующие пошли за коренастой фигурой «вождя».