Половину 1944-го над Курляндским котлом он летал на «убивце»: Як-9ДУ. У него была 45 мм пушка с мизерным количеством снарядов. Его «Кинг кобра» имела нормальный гиростабилизированный прицел, единственное что, точка прицеливания на нем автоматически не переносилась. Вычислитель не работал. Но замерить дистанцию он мог! Внес 141 и 1 (размах крыльев в футах), а кольцо поставил на километр. Чуть прибавил шаг и пошел на сближение. Как только законцовки коснулись кольца, произвел одиночный выстрел из пушки. Проследил трассу и перенес точку прицеливания. Выстрел! Взрыв на обшивке! Два подряд, удерживая марку, еще один взрыв. Обратил внимание, что начал сближаться, опять заиграл шагом, и накатился на ведущего снова. Выстрел! Попал! Еще один, тоже там. Вдруг из ведущего вырвалось пламя, и он сбросил ход, а его огневые ощерились огнем. Старшина поднырнул под трассы, ушел в сторону и, прекратив атаковать ведущего, атаковал снизу ведомого. Так как угол был довольно большой, то из пушки не работал, бил из двух крыльевых крупнокалиберных «Браунингов», имевших большой запас патронов. Добившись попаданий, увидел, что ведомый, у которого моторы не пострадали, резко прибавил обороты, пытаясь выйти из-под обстрела. Пара разделилась, и атаковать стало немного проще. Старшина чуть в стороне набрал несколько сот метров, выполнил змейку и оказался в хвосте ведомого. Уже были видны результаты обстрела: кормовая установка смотрела в сторону и не работала, но менять установку прицела старшина не стал, и атаковал противника из 37 мм пушки, работая в центроплан. С такого расстояния целиться по мотогондолам было бессмысленно. Добился четырех попаданий с двух одиночных и двух двухпатронных выстрелов. Замолчала верхняя носовая башня, счетверенное «помело», и он решился набрать высоту и ударить по кормовой. Заходил точно с хвоста, в непростреливаемом секторе высокого киля. Ударил из четырех пулеметов, и на проходе добавил в упор из пушки четырьмя одиночными по фюзеляжу. Один из ОФов разорвался между кокпитом и носовой башней. После этого RB завалился чуть влево и пошел на разворот. То есть частично потерял управление, так как прекратил выходить из советского воздушного пространства. До границы ему оставалось не так много, десяток километров. Но старшина увидел, что ведущий сумел погасить пожар на борту и находится на курсе отхода. Пришлось атаковать его на встречном курсе, на разворот времени бы не хватило, а у того были остановлены внутренние двигатели, и сильно поддымливал один из крайних. Носовая верхняя башня вела огонь, но била в сторону, оказалась рассогласованной. Так что, работал прицельно только пулемет бомбардира. Пройдясь по остеклению из всех стволов, старшина ушел на косую петлю, получив при этом несколько попаданий от кормовой башни. Но «кобрик» слушался, появившаяся было «радуга» за хвостом затянулась и оборвалась. Ведущий самолет вращался в плоском штопоре и уходил вниз. А за ведомым появились купола «ирвингов», шесть парашютов. Он, по-прежнему, шел курсом 30 градусов в сторону Владивостока, но начал задирать нос, у него остановились внешние движки. Самолетом явно никто не управлял. Топливо еще было, поэтому старшина, на всякий случай, прошелся еще раз сверху, ударив по центроплану последними, из 58-ми, снарядами из пушки. Носовые пулеметы тоже прекратили вести огонь.
– Каскад, шесть четыре. Что с нижним?
– Восемь куполов, падает, из штопора не выходит. Второй загорелся, больше никто не выходил. Отличная работа. Сам как?
– Залатают.
– Можете оставить район, доложил НШ, он поздравляет с победой.
Через полчаса старшина сел в Воздвиженке. Кроме Кузьмы, его никто не встретил. Зашел на СКП, доложился майору Маношину.
– Молодец, но зря ты это сделал, не надо было их валить. Звонил Папивин, вылетел сюда. Что щаз будет! Не уходи далеко. Петру Ивановичу доложись. Черт, не успел я тебя проинструктировать.
– Да, блин, завел меня этот гад, дескать, «женилка не выросла».
– Да, ладно. Живой, а то, что три дырки привез, так это мелочи. Иди в штаб.
С замом у старшины были нормальные отношения. Он в полку давно. Старшина появился в нем весной 1943-го, полк уже стал гвардейским, после ввода и первого боевого именно Муравьев, тогда комэск, подал рапорт, и вечером, тогда старший сержант, стал гвардейцем, с записью в красноармейскую книжку. Это обстоятельство позволило вернуться в полк после ранения на Курской дуге. Полк под Брянском понес очень тяжелые потери, и их отвели на переформировку в самом начале сражения. С лета по декабрь 1943-го лежал в госпиталях и «отдыхал» в санаториях. Сумел пройти медкомиссию, после проникающих в грудную клетку, отлетать три месяца в ЗАПе, и получил направление в тот же самый полк. Была такая привилегия у гвардейцев. Полк базировался на 1-м Прибалтийском, предварительно отличившись в операции «Багратион». Речка там есть Курляндская Аа, и город Митау. Вот там полк и стоял. Активная часть боев уже закончилась. Немцы хорошо организовали оборону Курляндии, а немецкий флот уверенно снабжал прижатую к морю группировку всем необходимым. Во время первой фазы операции 3-я воздушная армия уверенно выбила авиацию противника, и мужики расслабились. В котле истребительной авиации не было, штурмовики и бомберы начали летать без прикрытия. В один из сентябрьских дней полк Пе-2 взлетел бомбить Стенде, но вернулось только несколько машин. Старшина уже успел сдать район, дважды облетал его именно с Муравьевым, который в полку и отвечал за летную подготовку. Герой Советского Союза, тогда майор, сейчас подполковник. В общем, они взлетели парой, командование требовало найти аэродром истребителей противника. Все было в порядке, на земле связь работала. Пошли в набор, вошли в облако, на выходе старшина самолет майора не увидел. Ответа на запрос не пришло, связь с КП тоже куда-то ушла. Маршрут майор проложил еще на земле, поэтому старшина пошел по нему. Поднялся до Юрмалы, там артиллеристы пытались потопить какой-то самотоп, но мазали. Старшина прошелся над баржей и обстрелял ее из пулемета. Она остановилась, после этого артиллеристы по ней попали. А старшина продолжил поиски майора. Возвращаться он, честно говоря, просто побоялся. В итоге, пройдя над Рижским заливом и довернув по маршруту к городку Роя, самолет ведущего он так и не нашел. Зато юго-восточнее села Руда увидел взлетающих «фоккеров». Ума хватило тут же залезть в облако, хотя официально допуск к СМУ он еще не получил, и более 70 километров идти в нем, при этом умудрился не заблудиться, и не забыл снять на АФА ту самую площадку с «фоккерами». А его уже полчаса «искали»! Обзванивали НП. Из Юрмалы сообщили, что одинокий «Як-3» появлялся, с полосами на хвосте 1-го ГИАК, проштурмовал самоходку в заливе, помог её утопить.
– Это не наш, наш – молодой, только-только в полк прибыл из ЗАПа. На запросы не отвечает.
– Самолет ушел в залив, больше не видели.
Бензина у «Як-3» хватало на сорок пять минут, на сорок третьей минуте старшина коснулся земли на «родном» аэродроме. Зарулил на стоянку, и увидел, что самолет ведущего раскапочен, и в нем ковыряются механики. На КП узнал, что «закладную» на него уже подали, что потерял ориентировку, ушел со связи, и подлежит суду военного трибунала, если жив. Он стоял живой, а «сурок» его костерил последними словами.
– «Не знаю, товарищ командир!» – передразнивал его майор. Оказалось, что выпала антенна рации, она не в кабине, она за бронеспинкой в другом отсеке. И что задание он выполнил, не заплутал и прошел по маршруту, большую часть которого прошел в «слепую», чтобы привезти снимок. А у майора Муравьева отказал «М-107», который обломил привод нагнетателя. Команду на возвращение он ведомому дал, но тот ее уже не услышал. Прилетевший командующий армией, а несколько полков успешно перекопали всё поле под Рудой бомбами и снарядами, сам вручил «Красное Знамя» старшине. Замполет Муравьев доложил начальству:
– Из молодых – он лучший. Уверенно держится за хвост. Хорошо ориентируется. Прекрасно стреляет. Умело использует РУД и активно пользуется изменением шага винта. Где он этому учился – не знаю. Я ему несколько раз проигрывал в учебном бою, именно за счет его неожиданных маневров. У молодых ведь как: полный газ и к ручкам управления они даже не прикасаются. Только то, что между ног, даже педалями почти не работают. У него двигатель активно используется при маневрах. Интересный мальчишка.
Именно благодаря этим словам, через пару дней «сурок» поставил его план полетов своим ведомым. Летели в тыл. Сам командир летал не очень часто. В начале войны начальство требовало от командиров «не оставаться на земле», затем эти приказы практически перестали отдаваться. Одно хорошо, чисто на земле не держал, вскоре старшина стал вводить молодежь, подтягивать им пилотирование, стрельбу и тактику. Времени у него было несколько больше для этого. Муравьев ему доверял, хотя далеко не сразу. А «сурок» стал «сурком» тоже в сорок четвертом. Виной тому был командир полка «Нормандия-Неман», входившего в 1-й ГИАК. В бою тот получил повреждение, и ему на хвост сел «фоккер». Ролан де ла Пуап запросил помощи, и «сурок», имея преимущество по высоте и скорости, пошел на немца, но промахнулся и проскочил. А вот его ведомый заранее оттянулся, успел облегчить винт, прицелиться и сбить «фоккер», затем прибавил и догнал на вертикали своего командира. Если бы не этот маневр, то француз был бы сбит. Но это «сурок» крепко запомнил и до сих пор простить не мог. В результате, несмотря на всякие разные приказы, и шесть сбитых, четыре из которых были «японцы», уже в сорок пятом, старшина подлежал увольнению из рядов РККА именно в этом году. Документы на это уже готовятся в штабе, куда он и направлялся.
– Здравия желаю, товарищ подполковник.
– И тебе не хворать. Можешь не рассказывать, уже знаю. Через семь минут сядет Папивин. Второе февраля, увы, не наступило. Он спит, и пьян в дымину. Так что, ждем командование. Учти, Папивин всегда ему благоволил.
– Я знаю.
Громадный DC-4, второе название «C-54 Скаймастер», сел без коробочки. Начальство может себе это позволить. Естественно, последовал разнос. Хотя сами придумали доплаты за боевое дежурство. С супругой у «сурка» сложные отношения: на фронте он с 1942-го, целомудрием особо не страдал, и продолжал заниматься этим и на ДВ. Плюс любил залить за воротник, а жена обожала «включить пилу» по этому поводу. И «сурок» нашел способ! Он назначал себя, замполита и парторга полка на боевое дежурство, обычно в ночь с субботы на воскресенье. Американцы в воскресенье практически никогда не летали. Но вот именно сегодня на ту сторону пошел внеплановый эшелон, с танками «ИС-3» для Кима. Командиру полка об этом, естественно, никто не сообщил. Старшина, тоже, понятия не имел ни о каких танках. В результате состоялся этот бой с нарушителями воздушного пространства. Святую троицу увезли в комендатуру Уссурийска, после этого генерал-полковник обратил внимание, что рядом с Муравьевым ходит «Старшина».
– Твоя работа, что ли?
– Моя, тащ генерал-полковник.
– Кто тебя выпустил?
– Штурман полка, он был дежурным.
– Ему самому надо было в «кобру» сесть!
Старшина отрицательно покачал головой. Маношин – он тоже Герой, но летает на «Як-9У», на «кобру» не переучивался.
– Не было никого, тащ командующий, тревогу объявили, но на сбор ушло время, я уже над Хасаном был. Но справился же.
– Слушай, а ты почему с буковкой «Т» до сих пор ходишь? Демобилизоваться решил?
– За меня решили. Когда в 43-м приказ вышел, я в госпитале лежал, и было не совсем понятно: выживу или нет, и буду ли летать. Потом ЗАП. Там очень хорошо учили, инструктором у меня был Серегин Владимир Георгиевич, летчик-испытатель. Летать он меня научил. А потом, вы, наверное, помните, когда я третью группе «Зеленой задницы» нашел.
– Да-да, помню.
– А когда ее добивали, то де ля Пуапа они довольно сильно повредили. Мы были выше, и командир откликнулся на его просьбу о помощи.
– Это я тоже помню. – усмехнулся генерал-полковник.
– После этого боевых вылетов у меня не было. Только сопровождал командира в тыл и обратно. И вводил молодежь. Повоевать удалось только во время войны с Японией. Четыре сбитых. Командир ВЛК проходил и задержался в Иркутске. Меня Муравьев брал с собой на свободную охоту.
– И ты решил уволиться?
– Нет. Кроме 2-й Одесской авиашколы во Фрунзе, другого образования у меня нет, тащ генерал. И там: ускоренный курс 1942-1943 годов, шесть месяцев, зимой. Выпустился в марте, и сразу в этот полк, минуя ЗАП.
– Почему?
– Есть хотелось, кормили очень плохо, кожа да кости были. А в ЗАПе фронтовой нормы не выдают. Здесь откормили, и успел два боевых выполнить. Стрелял, даже попадал, но как сел практически не помню.
– Я тебя понял. Со здоровьем как?
– Не жалуюсь.
– Сколько пробоин привез сегодня?
– Три.
– Дай-ка летную книжку! Угу, подходишь! Вот что, лейтенант. Поедешь в Улан-Удэ. Там переучишься на реактивную технику, и оттуда в высшую школу воздушного боя, в Липецк. Сегодня отдыхай, завтра жду тебя в штабе.
Разговор был при исполняющем обязанности командира полка, так что в штаб 10-й ВА приехал новоиспеченный лейтенант. Три ордена и три медали. Плюс две желтых и одна красная полоски на правой стороне кителя.
Все это я умудрился «раскопать», как только удалось вывести парня из комы. Я ему не слишком понравился, говорю и думаю не так, как он привык. Но куда деваться, если сам он голоса лишился. А не фиг смолить в тамбуре и ночью! Но главное было не в этих сведениях, а в том, что он помнил о тех машинах, на которых он летал. Я ведь к такой рухляди даже не прикасался. И шанс провалиться был просто огромным. А так: еще повоюем! Мне даже легче, чем ему, ведь он не знает: почему трое его предшественников ушли в беспосадочный полет. А я немного в курсе. Вот завтра мы и начнем удивлять комэска Прохорова, что зря он так относится к интеллекту. И Марину тоже удивим, она ведь, чисто по-женски, пожалеть нас решила. Дескать, такой же смертник, как и трое до него. А нас жалеть не надо! И хоронить, тоже, рановато. Здесь были, такие же, как Андрей, «летуны», с неполным средним образованием, а я – военно-инженерную академию имени Жуковского заканчивал. На реактивной технике. Да и стараться будем не для себя, а, чтобы их меньше погибло. Я же с детства помню, как вдруг прекращались полеты, и дети между собой начинали переглядываться: кто и сколько? Живы или нет? А в воздухе находились не самолеты первого поколения. То, что Андрей пришел в себя и мне стала доступна его память – многое меняет! Точнее, должно изменить, ведь кроме моих желаний есть еще приказы и инструкции, против которых придется воевать.
С такими мыслями и прошел этот выходной день, чтобы рано утром, еще затемно, освободившись от рук и волос Маринки, встать, одеться и пробежаться по утренней прохладе до спортивного городка. Там позаниматься на снарядах, заскочить в столовую на завтрак и встать в строй неполной эскадрильи. Летчиков в ней всего шестеро, при штате восемь. Короткий развод. У меня первый вылет, я же новенький. Для этого в эскадрилье есть старенький Як-7. У меня первая кабина, а во вторую втискивается Прохоров. Даже не запутавшись, запускаю двигатель, прикрыв заслонки, быстро прогреваю чахленький и старенький «М-105А». Его работа мне не очень понравилась, технику надо руки оторвать и отправить служить куда-нибудь на Чукотку.
– Чего башкой мотаешь? – послышалось через СПУ.
– Вернемся, если сможем, руки технарям поотрываю: два из четырех карбюраторов чистить давно пока, и настроить трамблеры.
– Выруливай! У технарей и без этой рухляди работы по самое горло!
Получил добро на взлет, прошел по коробочке, пилотаж на этом «Яке» лучше не показывать.
– Давай домой, за ручку держаться умеешь. – буркнул комэск. Сели, я подошел получить замечания.
– Ты вот, что, гвардеец, это – ЗАП, здесь свои порядки. «Як» – первый на списание, ему два летных часа осталось. Не приставай к технарям. Из-за этих гробов, их особист наизнанку выворачивает.
– А в чем дело?
– Три двигателя взорвалось за два месяца и шесть отказов в воздухе. Дело шьют, в том числе, и мне.
– А можно поподробнее и с документами? Меня же на новую технику прислали переучиться.
– А ты что, в «свистунах» понимаешь?
– Было дело, еще в сорок пятом. Мы в Ростоке базировались, там три машины освоили, без записи в летные книжки, чтобы по заднице не получать от командования. Еще тогда было ясно, что дальше на таких летать придется. Но нас перевели на Приморский фронт. Здесь такой техники не было.
– Во как! Ну пошли!
И, вместо того, чтобы начать изучать «МиГ-9» по книжкам, я его начал изучать руками. Нюхнул топливо, чихнул, и повернулся к командиру.
– А топливо не то, оно пахнет иначе.
– А другого нет, с ним прислали и вот результаты испытаний. Топливо именно это, только в НИИ ВВС и в Москве летали на немецком топливе, но его больше не выпускают.
– А где его с присадкой смешивают?
– Ну как где? Вон станция ГСМ.
И уже трое: я, инженер полка и комэск направились туда, где химичили технари.
– У меня все по инструкции!
– Покажи инструкцию.
Она у него была, для немецкого бензина «В-4».
– А какой у вас бензин.
– Какой привезут, такой и есть.
– Показывайте накладные.
Их было много, и бензины там были совершенно разные, от Г-70 до американского Б-120.
– Вот вам и разгадка: бензины разные, а таблица одна. Задача присадки получить детонационную стойкость 110. Это я хорошо помню по Ме-163. Он, как раз, летал на этой смеси. Надо делать детонационную камеру.
– Че её делать, она есть. – ответил инженер. Я не стал у него спрашивать: «Почему она не стоит в этом помещении?». Не было надобности ссориться с ним. Надо сделать так, чтобы топливо проходило нормальный контроль. К вечеру для всех восьми сортов топлива я посчитал пропорции. Заверил это дело у инженера, и подошли к начальнику штаба полка оформить все это приказом. Тот уперся.
– Это должна прислать Москва. Вы занимаетесь не своим делом.
– Товарищ подполковник, Москве абсолютно все равно, что делается в 117-м ЗАПе. Есть инструкция по эксплуатации двигателя: в летних условиях детонационная стойкость смеси должна быть 110, зимой 98. Это вы видите?
– Вижу.
– Вот результаты проверки: все партии показали 109-111. Оформляйте приказом, или я пойду к особисту. Они как раз ищут виновных в гибели трех человек и в потери семи истребителей.
– Твою мать, лейтенант!
– Не надо упоминать мою маму, тащ подполковник.
Все это повторилось и у командира. Но приказ оформили, и я поплелся по пыльной дороге в Иволгинск. Зашел в хату, а там Прохоров сидит, самогон маринкин гоняет.
– Садись, Андрюха. Степан, зови меня Степаном. Мне звонили, обругали тебя последними словами, сказали, что ты грозил пойти в особый отдел, но, чтобы приказ был. Ты знаешь, какой грех с души ты у меня снял! Я ж себе места не находил, когда троих подряд на кладбище увезли, точнее, то, что от них осталось.
– Доля нашей вины, Степан, в этом есть. Не любим мы инструкции и читаем их наискосок. Авось вынесет. Меня другое интересует: в Германии этот двигатель работал на другом топливе. Тяжелом керосине. А здесь целая инструкция, куча испытаний. Видимо для того, чтобы тягу поднять. Три трупа.
– Пей, не нашего ума дело, Андрей.
– Вопрос я этот подниму, не сейчас, когда машину освою.
– Зачем?
– Так, понимаешь, бензин – взрыво и пожароопасен. Керосин – нет. Поджечь его ой как сложно! А по нам еще и стреляют, иногда.
– А я все у тебя хотел спросить: а что это за «РБ»?
– Американский разведчик и фоторазведчик. Они у нас часто летают. А здесь – нет?
– Нет, сюда никто не летает. Большой?
– Большой, четырехмоторный бомбер. Они Хиросиму и Нагасаки бомбили.
– Вэ-29, что-ли?
– Да, только они называются «Би-29», «Боинг-29», а пишутся через нашу «Вэ». По-английски она «Би» читается.
– Все не как у людей! И как?
– Их двое было, двадцать четыре «Браунинга», а я в воздухе один оказался. У меня четыре «Браунинга» и пушка – 37 мм.
– А почему один?
– Так получилось.
– Колись! – но я отрицательно помотал головой.
– Так получилось, больше никого не было.
– Ладно, замнем вопрос. – ответил комэск, и вопросов более не задавал. Дескать, сам потом скажешь. 117-й ЗАП входил в 10-ю армию, и откровенность здесь была лишней. Но отношение ко мне комэск изменил на 180 градусов. Через две недели я сдал все зачеты по «МиГ-9» и выполнил свой первый полет на нем. А еще через неделю плачущая Маринка провожала меня на вокзале в Улан-Удэ.
– Адрес-то помнишь? Я скучать и ждать буду.
– Ждать меня не нужно, в этот ЗАП я уже больше никогда не попаду. Прощай, спасибо за всё. Все было замечательно! – В этот момент скорый поезд тронулся, Андрей успел вскочить на подножку, а бывшая хозяйка осталась на перроне.