Вечером в четверг мама осторожно стучится в мою спальню, открывает дверь, не дожидаясь ответа, и заглядывает в комнату. У нее изможденный вид, который прибавляет к ее возрасту лет десять. Она какая-то нервная: в комнату не заходит и прячется за дверью, как за щитом.
– Кензи, окажи мне услугу.
Почти полдвенадцатого ночи, я валяюсь на кровати, лежа на животе перед ноутбуком. На мне спортивные штаны и майка, волосы собраны в пучок, который небрежно свесился набок. Но догадываюсь, что для исполнения маминой просьбы мне придется сменить наряд, накраситься и напрячь все свои актерские способности.
– Видишь ли… – бормочет она, потирая висок. – Хочу попросить тебя сходить в магазин.
Ну, вот, приплыли. Так и знала, что именно за этим и постучалась. Не отправься папа на срочный вызов по ремонту сантехники, она бы не решилась меня попросить. Постыдилась бы его осуждающих взглядов. А сейчас осмелела.
– Мам… – тихо начинаю я и осекаюсь, взглядом умоляя не заставлять меня снова идти на это.
Хочу отказаться, не идти у нее на поводу… Но она моя мать, и я знаю, что у меня не хватит духа препираться.
– Кензи, пожалуйста, – умоляет она.
Ее глаза и надломленный голос пробуждают во мне чувство вины, как будто я не вправе ей отказать.
И потому не спорю, закрываю ноутбук, распускаю волосы и достаю из шкафа джинсы. Потому что не могу сказать «нет».
Мама медленно отворяет дверь нараспашку и наконец заходит в комнату. На ее раскрасневшемся лице отражается облегчение и благодарность. Она дает мне двадцать баксов, водительское удостоверение и ключи от машины. В воздухе появляется винный запах.
– Что-нибудь недорогое, – добавляет она, и от этого становится еще хуже.
Отвожу взгляд и молчу. Боюсь, если открою рот, мое разочарование превратится в агрессию, и тогда у матери неприятно искривится лицо, а в глазах появится отчаяние. Не хочу видеть ее такой. Поэтому ничего не говорю и понятия не имею, как повлиять на ситуацию.
Безмолвно начинаю одеваться, натягиваю джинсы. Мама уходит из комнаты, а потом приносит мне одну из своих блузок. Надеваю ее, сажусь за туалетный столик и начинаю рыться в косметичке. Мама в нерешительности мнется позади и наблюдает. Хоть я и молчу, она наверняка видит мое неодобрение и чувствует повисшее в спальне напряжение, тяжелое и душное. Я устала, утром надо в школу, и у меня нет ни малейшего желания размалевывать лицо и на ночь глядя ехать в магазин, чтобы купить дешевую выпивку по маминым документам.
– Я бы сама поехала, – виновато говорит она дрожащим голосом, – да мне нельзя за руль.
Собственно говоря, на этой неделе она неплохо держалась: насколько мне известно, всего лишь пара бокалов вина в понедельник. Да и вообще, все не так уж страшно. Она пьет не с утра до ночи и не каждый день. Объем выпитого зависит от настроения. Сегодня, похоже, оно не самое радужное. Мама снова исчезает, потом появляется со своим шарфом в цветочек, и я неохотно набрасываю его на шею поверх воротника пиджака. Понимаю, что выгляжу нелепо, но что поделать. Для полноты образа напяливаю шляпу. Мне нравится то, что благодаря высокому росту я выгляжу старше. Мама пять раз от души пшикает на меня духами, и я во всеоружии готова идти нарушать закон.
Мне уже несколько раз приходилось проворачивать этот номер, и лишь однажды кассир покатился со смеху и дал мне тридцать секунд, чтобы я убралась подобру-поздорову, пока он не вызвал копов. В тот магазин я больше ни ногой и с тех пор выгляжу не как уверенная в себе женщина средних лет, а как мать семейства на грани нервного срыва.
Мама наблюдает из окна гостиной, как я подлетаю к ее автомобилю и несколько минут вожусь с обогревом. В нынешнее время года в Виндзоре очень холодно по ночам, и сегодняшний вечер – не исключение. Еду по пустым улицам, прижимаясь к рулю, колени дрожат. В большинстве домов окна темные, лишь в некоторых все еще горит свет. Направляюсь к Мейн-стрит и паркуюсь у супермаркета «Севен-илевен»[7], ближайшего открытого заведения, в котором я пока не засветилась. Предпочитаю два раза в одном месте не показываться. Скоро доступных вариантов не останется, и мне придется ехать в центр города.
Вокруг никого, только мимо прошумел автомобиль. Подходя к двери, я почти физически ощущаю на себе взгляд продавца. Стараясь выглядеть как можно непринужденнее, уверенной походкой двигаюсь вперед, засунув руки в карманы, как будто просто хочу заскочить за пивом после долгого трудового дня, после чего вернусь домой к супругу и четырем отпрыскам. По крайней мере, надеюсь, что произвожу именно такое впечатление. В противном случае я, видимо, уже прокололась.
Толкаю тяжелую стеклянную дверь и шагаю внутрь. Посетителей нет, так что внимание кассира целиком и полностью приковано ко мне. Смотрю на него и нервно улыбаюсь.
Из своего опыта знаю, что не стоит сразу же бежать с опущенной головой в алкогольный отдел.
– Сильно похолодало, а? – говорю я официальным тоном.
Теперь не только выгляжу, как дура, но и голос у меня получился как у настоящей идиотки.
– Угу, – отвечает продавец.
Он молодой, на вид около двадцати. Стоит со скучающим видом, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к экрану, транслирующему изображения с камер безопасности. К разговору он явно не расположен.
Направляюсь в первый отдел, делая вид, что заинтересовалась конфетами, якобы никуда не тороплюсь и вообще заскочила за хлебом. Осталась последняя буханка со скидкой. Беру ее, потому что уже выяснила, что, если помимо бутылки купить что-то еще, это повышает шансы убедить кассира, что мне тридцать восемь. Детям ведь нужен хлебушек на завтрак, должно сработать.
С распродажной булкой под мышкой прогуливаюсь к полкам с пивом в дальнем углу и слышу, как открывается входная дверь, запуская внутрь волну холодного воздуха. Быстренько пробегаюсь глазами по ценникам и хватаю самый дешевый блок, состоящий из шести бутылок.
Иду к кассе, подняв подбородок и не сводя глаз с продавца, однако в груди начинает расти волнение. С притворной уверенностью выкладываю на прилавок хлеб и выпивку и с вежливой улыбкой передаю двадцатидолларовую банкноту. Сзади кто-то подходит, но я слишком занята своей ролью и паршивой актерской игрой, чтобы оборачиваться.
Кассир равнодушно пробивает хлеб, и я уже внутренне праздную победу, но потом он смотрит на меня и задает тот самый леденящий душу вопрос:
– Можно ваше удостоверение, мэм?
Я ойкаю и хихикаю, копируя реакцию мамы.
– Вы мне льстите!
Тот и ухом не ведет, терпеливо ожидая с тем же безразличным выражением лица. Сглатываю комок в горле и передаю ему мамины права. Похоже, дело пахнет керосином.
Продавец берет документ и внимательно его изучает, поочередно смотря то на фото, то на мое лицо. Говорят, я похожа на мать, однако «похожий» – не значит «идентичный». Кассир хмурится.
Человек за моей спиной прокашливается и становится рядом, но я так напугана из-за возможного ареста, что не оборачиваюсь, а лишь искоса бросаю на него быстрый взгляд. Сердце проваливается куда-то в желудок, я отвожу глаза и цепенею: с ума сойти, Джейден Хантер.
Замираю на месте, не в силах пошевелиться. Нет-нет-нет! Как некстати. Застать меня в таком виде! Я просто в ужасе. Щеки, и без того красные от толстого слоя румян, пылают от стыда. Джейден смотрит на меня с изумлением, и его губы растягиваются в фирменной кривой усмешке. Отросшие волосы тяжелой копной спускаются на лоб без всякой укладки гелем. На нем все черное: и джинсы с рваными дырками на коленях, и кроссовки, и толстовка с капюшоном. В руках у него упаковка молока. Заметив шесть бутылок на прилавке, переводит взгляд на меня, и улыбка становится саркастической.
– Ловкий ход, – внезапно произносит кассир со смешком, и я прихожу в себя. Он бросает мамин документ на стойку, прячет упаковку пива под стол и выпроваживающе взмахивает рукой. Мои щеки пылают ярким пламенем.
– Иди-ка отсюда. Или ты это брать будешь? – спрашивает он, показывая на буханку.
Мотаю головой, засовываю купюру с правами в карман пиджака и опрометью кидаюсь к выходу. Мимо Джейдена пробегаю, не поднимая головы, и распахиваю дверь. От холодного воздуха перехватывает дыхание. В уголках глаз собираются слезы, но я борюсь с ними, не желая тонуть в жалости к себе. На всех парах несусь к машине и уже почти сажусь за руль, как вдруг слышу, как хлопнула дверь супермаркета.
– Маккензи! – негромко окликает меня Джейден.
Застываю на месте, одной ногой в салоне, другой на улице, глядя, как Джейден идет ко мне через маленькую парковку. Черты его лица едва различимы в неверном свете уличных фонарей.
– Подожди, пожалуйста.
Встреча с ним и без того невыносима, а эта просительная интонация еще сильнее меня смущает. Мало того что я выгляжу как пародия на мать, так к тому же он застал меня за попыткой купить выпивку в полночь буднего дня. Стыдно до жути, и от бессилия я стягиваю с шеи дурацкий шарф и бросаю на сиденье.
Джейден подходит и останавливается. Нас разделяет лишь открытая дверца. Он разглядывает меня, поджав губы, затем откидывает с глаз прядь волос, задумчиво переводит взгляд на пассажирское место, после чего, наконец, нарушает затянувшееся молчание:
– Можно заскочу на минутку?
Вот тебе и на. Я всегда знала, что рано или поздно нам с Джейденом придется поговорить. Нельзя сказать, что не хочу этого, скорее, у меня на это нет сил. Медленно киваю, а он облегченно вздыхает, словно ожидал резкого отпора и теперь благодарен, что я так легко согласилась. На душе тошно от вины, стыда и страха. Тело оцепенело от холода и от присутствия Джейдена, но нет ни единого уважительного основания для отказа. От моего короткого неуверенного кивка его лицо озаряется. Как и в случае с Дэни, совершенно не знаю, что сказать. С Джейденом даже труднее. Напряженно опускаюсь на водительское кресло, Джейден открывает дверцу и садится на пассажирское сиденье, запуская в салон маминого автомобиля холодный ночной воздух. Проглотив комок в горле, включаю обогрев на полную мощность, но, собственно, он мне не требуется – и без того лицо пылает.
– Что касается инцидента… – бормочу прежде, чем он успевает заговорить, и осекаюсь.
Я все еще в ужасе и даже представить боюсь, какого он сейчас обо мне мнения. Наверняка считает, что украсть мамины документы для покупки спиртного для меня в порядке вещей.
– Не бери в голову, – говорит Джейден, пряча усмешку. – Зачем пиво?
Выдавливаю улыбку и пару секунд лихорадочно соображаю, как бы получше выкрутиться. Сказать правду не вариант. Бросив на него быстрый взгляд, отвечаю как можно беззаботнее:
– К маме завтра вечером гости придут, а она сейчас в запаре. Заранее не подготовилась, выпивку купить забыла, вот меня и отправила.
Эта версия звучит не менее отвратительно: мать послала несовершеннолетнюю дочь за алкоголем. Потому шутливо добавляю:
– Позорище, знаю.
– По крайней мере, не покупаешь молока по просьбе бабушки, – говорит он, показывая картонную упаковку.
Мы хохочем, и на долю секунды я забываю, что мы не общались целый год. Никакого напряжения и страха выглядеть нелепо, сплошное веселье и легкость, как в былые времена. Потом смех Джейдена угасает, раздается вздох, и наступает тишина.
Мы виделись с ним в школе, но я избегала прямого столкновения на публике. Опускала голову и проходила мимо. Он и сам ни разу не попытался заговорить. Винить его нельзя, у него все основания обижаться. Если кто-то и должен был сделать первый шаг, так это я. Однако он сдался первым. Догадываюсь почему.
– Дэни рассказала о…
– О вашем разговоре? Да, рассказала.
Джейден прокручивает обогрев, и климат-контроль шумит потише. Его голубые глаза поблескивают в темноте.
– Ты обо мне спрашивала? Признаться, удивлен. На тебя не похоже.
Он смеется, но я вижу грусть в его глазах, и внутри все сжимается от чувства вины.
– Обижаешься? – выпаливаю я.
Конечно, обижается. Просто хочу услышать из его уст. И добавляю:
– На меня…
Печаль испаряется из взгляда Джейдена.
– А есть за что?
Гляжу на него, прищурившись. Интересно, он специально косит под дурачка, чтобы проучить меня? За то, что оставила в трудную минуту. За то, что отдалилась и никогда не улыбалась в ответ. Вполне разумные основания для обиды. Мне нелегко сейчас это высказать, официально повиниться в трусости, признавая при этом, что неспособна справиться с горем, а значит, не могу продолжать общение с Хантерами.
Я уже пробовала: через две недели после аварии примчалась к их дому на маминой тачке. В то утро я проснулась, полная уверенности, что обязана быть рядом с ними, как-то поддержать, тянуть-то уже некуда. Все еще помню, с каким ощущением вылетела из дома: полный ужас. Вела машину дрожащими руками. А когда в оцепенении, на негнущихся ногах подходила к их дому, перед глазами все плыло. Помню, как в нерешительности замерла перед дверью, так и не смогла заставить себя постучать и столкнуться с тем, что за ней скрывается. Мне не нужно было видеть Джейдена и Дэни, чтобы понять их чувства. Я и так знала. Поэтому развернулась и побежала к машине.
Джейден ерзает на сиденье, и лишь сейчас до меня доходит, что я так ничего и не ответила. Он наклоняется ко мне, упираясь коленом в центральную консоль.
– Ладно, я и вправду немного обиделся. Совсем чуть-чуть, – говорит он и совсем выключает обогрев, отчего в салоне повисает абсолютная тишина. – Хотя, скорее, был разочарован. В тот период все отдалились, не только ты.
Он разглядывает свое голое колено и водит пальцем по прорези в джинсах. Пояснений не требуется, и так ясно, о чем он.
– А потом вы сошлись с Дарреном Салливаном, и я так понял, ты избегаешь общения не просто так, а потому что интерес потеряла.
Джейден снова поднимает свои печальные глаза.
– Так что да, именно так. Пожалуй, рассчитывал на нечто большее.
Считает, что раскусил меня, и по большей части прав. Только я отстранилась от Хантеров куда дальше, чем остальные, и ни разу не попыталась сократить дистанцию по причинам, которые так и не смогла признать. Пусть считает, что я стала равнодушна. Хоть это и диаметрально противоположно истине. Я отдалилась, потому что слишком неравнодушна.
– Джейден…
– Маккензи, – мягко перебивает он, слегка повысив голос. – Я не затем сел к тебе в машину, чтобы ночь напролет ворошить прошлое. Просто при других обстоятельствах тебя не поймаешь, а я давно хочу с тобой пообщаться.
Я бы с удовольствием заговорила с ним первой, если б смелости хватило! Но – увы.
– О чем?
– Да о чем угодно.
Он пожимает плечами и проводит ладонью по приборной доске, отчего в воздух поднимается пыль.
– О чем мы раньше болтали?
О нас, друг о друге. Он – о моих веснушках, я – о его улыбке. Обсуждали планы на колледж, жизненные цели, какие уроки даются трудно, какие – легко, что любим и что ненавидим.
Из наших бесед я узнала, что Джейден еще не определился, куда поступать, главное – чтобы в Колорадо. Что хочет жить в доме в Уотер-Вэлли[8], завести двух – а то и трех – детей и иметь такую работу, чтоб не считать минуты до конца дня. Что у него нелады с испанским, а история США, напротив, дается хорошо. Что он любит кататься на машине ночью по пустым улицам и ненавидит арахисовое масло.
Во всяком случае, так было год назад.
Сейчас мне неизвестно, что он планирует, к чему стремится и что любит. Возможно, хочет убраться из Колорадо как можно дальше от прежней жизни. Может, слаб по всем дисциплинам. Или наоборот, круглый отличник, но это вряд ли. Что я знаю о Джейдене Хантере? Только то, что не знаю о нем ничего.
Задаю вопрос, который должна была задать давным-давно, вполне безопасный:
– Как ты справился, Джейден?
Он смотрит на меня так, будто услышал что-то оскорбительное и грубое.
– Кензи, ты шутишь?
– А что?
– Спроси что угодно, кроме «Как дела? Как настроение? Как сестра? Как бабушка с дедушкой? Может, отпустить тебя с занятия?» Меня только об этом и спрашивают. К сожалению, – объясняет он жестко и вместе с тем устало.
Закрыв глаза, пальцами трет переносицу и некоторое время молчит.
– Придумай, о чем бы ты спросила меня год назад? О чем-то заурядном. Это не так сложно, как кажется.
Пока я пытаюсь придумать что-то «заурядное», он открывает глаза и выжидательно смотрит. Выпаливаю первое, что приходит на ум, более или менее толковое:
– Завтра играем с Брумфилдом. Ждешь?
– Уже лучше, – одобряет Джейден.
Его лицо озаряется удовлетворением, смягчается, и напряженное выражение сменяется облегченной улыбкой.
– Кстати, ты идешь?
– Ага, – отвечаю я, пытаясь сесть расслабленней. – Холден нас на каждом матче ждет.
– Правильно. После прошлой игры поддержка нам пригодится.
– Да уж, вы тогда знатно облажались.
Джейден устало морщится, а потом мы покатываемся со смеху как ни в чем не бывало, словно время откатилось назад и можно, как и прежде, друг друга подкалывать, как делают все влюбленные парочки: флиртуют посредством насмешек. И мы не исключение, кокетничаем и веселимся напропалую.
– Тебе, наверное, домой пора, – говорит Джейден и постукивает пальцем по циферблату магнитолы.
Пятнадцать минут первого, но эти часы слегка спешат.
– Через семь часов в школу. Первым уроком профильная дисциплина[9], статистика. Она меня доконает…
– Верю! – смеюсь я.
На парковке, кроме нас, никого. Смотрю на Джейдена и, ощущая неловкость, спрашиваю:
– Тебя… подвезти?
Впиваюсь пальцами в руль.
– Нет, спасибо, не надо. Хочу прогуляться.
Он улыбается, но не так, как обычно. Не веселой ухмылкой, не кривой усмешкой, как в школьном коридоре, а долго и искренне. Джейден медленно скользит взглядом по моему лицу, и я таю. Тянется к дверце, открывает ее и покидает меня. Вылезая из машины, тихо и мягко произносит:
– Завтра на матче буду взглядом искать тебя в толпе.
Отходит на шаг, выпрямляется, натягивает капюшон на голову, отчего его черты становятся совсем неразличимы в темноте, и добавляет:
– Как и всегда.