В одной из комнат доктора ІІІтальбаума, налево от двери, у широкой стены, стоял высокй шкап со стеклами, в котором дети хранили все, что им дарили каждый год. Луиза была ещё крошкой, когда папа заказал этот шкаф очень искусному столяру, который вставил тонкие блестящие стёкла и так хорошо всё устроил, что в шкафу вещи казались вдвое красивее. На верхней полке, до которой не могли достать Маша и Фриц, стояли игрушки крестного Дроссельмейера: на следующей стояли книжки с картинками, а на двух нижних полках дети могли ставить всё, что хотели. Маша всегда устраивала комнату для своих кукол на нижней полке, а над ней квартировали солдаты Фрица. И на этот раз Фриц расставил своих гусар на верхней полке, а Маша, отложив свою большую куклу в сторону, устроила для новой подаренной ей куколки премиленькую комнатку и стала вместе с нею угощаться вкусняшками. Комнатка была очень красиво убрана; там стояли – диванчик, обитый материей с цветами, крохотные стульчики, чайный столик и хорошенькая. чистенькая постелька. Всё это было расставлено в углу шкафа, оклеенного по стенам пестрыми картинками, и понятно, что в такой комнатке новая кукла, которую Маша назвала Кларой, чувствовала себя просто прекрасно. Было уже очень поздно, около двенадцати часов ночи, а дети всё не могли оторваться от стекляннаго шкафа, хотя мама давно посылала их спать. Наконец Фриц ушёл первый.
– Правда,.. – сказал он сонным голосом, – мои молодцы-гусары тоже хотят отдохнуть, а пока я здесь, ни один из них не посмеет прилечь!
С этими словами он ушёл, а Маша стала просить маму оставить её здесь только на одну минуточку, говоря, что ей надо уложить кукол и немного прибрать в шкапу, и что она потом сейчас же пойдёт спать. Маша была очень тихая и послушная девочка, почему мама и позволила ей остаться одной с игрушками. Однако из боязни, чтобы Маша, заигравшись, не позабыла погасить горевшие возле шкафа свечи, мама потушила их и оставила только одну лампу, висевшую посреди комнаты и распространявшую приятный, мягкий полусвет.
– Ты поскорее только, милая деточка, а то проспишь завтра! – сказала мама, уходя в спальню.
Оставшись одна, Маша поспешно развернула носовой платок, в котором лежал больной Щелкунчик, осторожно вынула его, положила на стол и осмотрела его раны. Щелкунчик был очень бледен, но улыбался так ласково и грустно, что у Маши сжалось сердечко.
– Ах, Щелкунчик, – тихо сказала она, – не сердись на Фрица за то, что он сделал тебе больно, – ведь, это он не со зла; он, просто огрубел от солдатской жизни; он очень хороший мальчик, уверяю тебя. Я буду за тобой ходить, пока ты не выздоровеешь и не повеселеешь. Я попрошу крёстного вставить тебе зубки и вправить плечо, – он всё умеет делать.
Но не успела девочка сказать про крёстнаго Дроссельмейера, как Щелкунчик скривил рожицу и в его глазах сверкнул зеленоватый огонёк. Маша было испугалась, но, увидав прежнюю грустную улыбку милого Щелкунчика, поняла, что лицо его перекривилось оттого, что но нему пробежала тень от заколебавшагося пламени лампы.
«Какая я глупенькая, – я так легко пугаюсь, что даже думаю, что деревянная куколка делает мне гримасы. Мне ужасно нравится Щелкунчик: он такой смешной и добродушный, и я буду ходить за ним.»
С этими словами Маша взяла своего друга Щелкунчика, подошла к стеклянному шкапу, присела на корточки и сказала новой кукле:
– Прошу тебя, Клара, уступи постель больному Щелкунчику и устройся, как можешь, на диване. Подумай: ты здорова, сильна, у тебя ярко-красныя щеки, – ты можешь лечь с удобством на свой мягкий диван!
Но Клара с кислой улыбкой преважно сидела в своем роскошном платье и не пикнула ни слова.
– Что же мне с ней церемониться! – сказала Маша, выдвинула постель, тихонько и нежно уложила Щелкунчика, обвязала ему раненое плечо ленточкой, которая служила ей поясом, и закрыла его одеялом до самаго носа. – Я не оставлю его у невежливой Клары, – продолжала она и поставила постельку с Щелкунчиком на верхнюю полку, как раз, возле красивого села, где квартировали солдаты Фрица. Затем она заперла шкаф и хотела идти спать, как вдруг что-то-тихо, тихо зашелестело, зашептало, зашумело за печкой, за стульями, за шкапом. Стенные часы зашипели, но никак не могли пробить. Маша увидела, что сидевшая на них большая золоченая сова опустила крылья, которыя закрыли часы, вытянула свою безобразную кошачью голову с кривым клювом и захрипела:
– Эй, вы, часики, идите, Потихонечку стучите! Короля мышей вы не пугайте И песней старой завлекайте! Пур, пур! бум, бум! Пур, пур! бум, бум! Звени, звени, колоколец! Королю мышиному конец!
Вслед за этим часы громко пробили двенадцать. Маша очень испугалась и хотела от страха бежать, но вдруг увидала крестнаго Дросседьмейера: он сидел вместо совы на стенных часах и развесил желтые фалды сюртука, как крылья.
– Крёстный! Крёстный! что ты там делаешь наверху? Сойди вниз и не пугай меня так, злой крёстный! – закричала Маша со слезами в голосе. Но в эту минуту со всех сторон комнаты раздался писк и посвистыванье, и вскоре за стенами забегали тысячи маленьких ножек, и тысячи огоньков засветились в щелях пола. Только это были не настоящие огоньки, а маленькие сверкающие, как угольки, глазки. Маша увидала, что отовсюду выглядывали и вылезали мыши. Вскоре по комнате – шмыг-шмыг, гон-гон – заскакало множество мышей, которые выстроились точь-в-точь, как солдаты Фрица, когда он водил их на войну. Маше это показалось так забавно, что она перестала было бояться, как вдруг что-то так страшно и пронзительно засвистело, что у неё мороз пробежал по спине. Ах, что она увидала! Нет, право, мои милый читатель, хотя я знаю, что ты такой же храбрый полководец, как Фриц Штальбаум, но если бы ты увидел, что увидала Маша, то, наверное бы, убежал сразу, мне сдается даже, что ты скорехонько прыгнул бы в постель и с головой укутался б в одеяло. Но Маша от страха не могла двинуться с места и с ужасом смотрела, как под самыми ея ногами, словно от подземнаго толчка, посыпались песок, известка, обломки камней, и из-под пола с отвратительным типом и писком высунулись семь мышиных голов с золотыми коронками. Вскоре протискалось и туловище, к которому приросли эти головы. Все мышиное войско, завидев большую мышь с семью коронками, радостно пропищало три раза ура, а затем – шмыг-шмыг – полки мышей задвигались прямо к шкапу, около которого стояла Маша. У девочки от страха до того забилось сердце, что готово было выскочить, и она думала, что умирает; почти бессознательно она отодвинулась и толкнула локтем стеклянную дверцу шкапа. Трынк – и стекло разлетелось вдребезги. В ту же минуту Маша почувствовала острую боль в левой руке, но зато на сердце у неё стало легче, так как мышиный писк и свист сейчас же прекратились. Однако тишина в комнате продолжалась недолго, вскоре за спиной у Маши в шкапу послышался какой-то странный шум, и раздались тоненькие голосочки:
«Вставать, вставать! надо воевать! Нечего спать! Вставать, воевать!»
И при этом раздавался приятный звон колокольчиков.
– Ах, да это моя стеклянная гармоника! – вскрикнула Маша и, повернувшись к шкапу, увидела, что он весь освещен каким-то странным светом, а находившияся в нем куколки забегали по полкам и воинственно размахивали оружием. Вдруг поднялся Щелкунчик, сбросил с себя одеяло, вскочил с постели и громко закричал:
«Кнак, кнак, кнак, – мышиный Король дурак! Крак, крак, крак, – совсем, совсем дурак!
С этими словами он обнажил свою маленькую саблю, помахал ею в воздухе и вскричал:
– Милые мои подданные, друзья и братья, не хотите ли помочь мне в смертном бою?
Немедленно на этот зов откликнулись три полицейских, один паяц, четыре трубочиста, два музыканта и барабанщик.
– Да, повелитель наш, мы твои верноподданные! Веди нас в битву на смерть или победу! – громко закричали они и попрыгали вниз вслед за храбрым Щелкунчиком. Они, впрочем, ничем не рисковали, если б прыгнули и с большей высоты, потому что они были одеты в сукно и шёлк, набиты ватой и опилками. Бедный же Щелкунчик, наверное, переломал бы себе руки и ноги, потому что расстояние от верхней полки до нижней было не меньше аршина, а туловище у него было из липового дерева. Да, он непременно расшибся бы, если б Клара не вскочила быстро с дивана и не подхватила своими мягкими руками героя с поднятой саблей.
– Милая, добрая Клара! – сказала Маша, – как я была несправедлива к тебе, ты бы, наверное, охотно уступила Щелкунчику свою постель!
А Клара, нежно прижимая героя к своей шёлковой груди, говорила ему:
– Неужели вы, мой повелитель, больной и раненый, всё-таки стремитесь в сражение и идёте на опасность? Посмотрите, как ваши отважные подданные весело собираются на войну уверенные в победе! Полицейские, трубочисты, паяц, музыканты И барабанщики уже внизу, а на моей полке готовятся к битве сахарные куклы. Пусть доблестное войско ваше сражается до последней капли крови, а вы, мой повелитель, отдохните у меня и любуйтесь на сражение с высоты вот этого картона с шляпками! Так поступали весьма многие, не менее вас знаменитые полководцы, и имена их были занесены на скрижали истории! Они за руководство битвами с высоты картона стяжали себе неувядаемую славу и благодарность потомства! Дерзайте, – пост ваш, повелитель, высок, почётен и безопасен!
Так говорила эта легкомысленная дама, но Щелкунчик не внял её лукавым словесам: он с такой силой начал барахтаться у неё в руках, что она принуждена была мгновенно спустить его на пол. Щелкунчик сейчас опустился перед ней на колено и сказал:
– О, благородная дама, поверьте, я и в бою буду помнить об оказанной мне вами милости и чести!
Клара нагнулась, схватила его за руку, нежно приподняла и, сняв с себя разукрашеный пояс, хотела надеть его на малютку, но он быстро отскочил на два шага.
– Нет, нет, благородная дама! Я чрезвычайно почтен вашим вниманием, но… но у меня уже есть перевязь…
С этими словами он сорвал с плеч ленточку, которою повязала его Маша, прижал её к губам, надел себе через плечо и: живо, как птичка, перескочил через порог шкапа. Таким образом вы видите, дети, что Щелкунчик уже давно почувствовал доброту Маши, почему и предпочёл её простенькую ленточку нарядному поясу Клары. Но что-то будет дальше? Как только Щелкунчик спрыгнул, писк и свист усилились. Ах, под большим столом стоят несметная полчища мышей, а над ними возвышается отвратительная мышь о семи головах. Что-то будет! Что-то будет! Сражение!
– Бей походный марш, мой верноподданный барабанщик! – громко скомандовал Щелкунчик, и тотчас же барабанщик забил такую дробь, что стёкла в шкапу задрожали и зазвенели. Внутри что-то затрещало, застучало, и Маша увидела, как крышки ящиков, в которых квартировала армия Фрица, внезапно поднялись; солдаты повыскакали оттуда на нижнюю полку, где и выстроились рядами. Щелкунчик бегал во все стороны, воодушевляя войско вдохновенными словами.