Румб вернулся с работы в свою однушку на Ветеранов.
Лины нет – ушла, наверное, по делам. Румб вспомнил, как они познакомились.
Началось все с того, что он решил пойти в ТЮЗК, Театр Юного Зэка на Мешковой, там должны были открывать конверт с победителем Большого Дуркера. В шорт-листе был Плезневич. Румб знал, что тот лично придет – на случай, если вдруг окажется победителем, – но спрячется так, чтобы его никто не увидел. Где лучше прятаться, если вокруг много людей? Под трибунами амфитеатра, в самой низкой части подтрибунного пространства. Румб протиснулся туда и лежал, надеясь дождаться и встретиться, наконец, со своим кумиром очно. В кромешной темноте подтрибунья рядом кто-то уже был. Румб неуверенно ощупал – ясно, что не Плезневич. Тот по идее должен быть совсем-совсем холодным, как идеальный посланец и пророк Пустоты.
Здесь, наоборот, было нечто довольно теплое… Девушка! Выяснилось, что она тоже собиралась взаимно ощупаться, но не с ним, а с Плезневичем. Правда, Румбу она об этом не сообщила – просто ничего не сказала, ровно ничего, – но он все-таки догадался. Вот так собственно они и познакомились.
Кстати, сам-то Плезневич в тот вечер не посетил ни лаза подтрибунного помещения, ни ТЮЗКа вообще. Когда Румб с соседкой выползли на свет божий, выяснилось, что девушка весьма недурна собой. В общем, нельзя сказать, что изначальная затея Румба потерпела полное фиаско. Никто не знает, где найдешь, где потеряешь.
Спросил ее: «Вы, я думаю, без ума от Плезневича?». Молчит. Молчание – знак согласия. Еще вопрос: «Вы, наверное, хотели здесь, под скамейками, познакомиться со знаменитым писателем?». Опять молчит. О чем ни спросит, со всем соглашается. Неужели именно такова ее метафизическая составляющая? Это следовало без промедления проверить. Вот он и предложил ей, довольно-таки креативненько: «Простите, милая девушка, как вы отнесетесь к моей совсем безобидной просьбе – переспать со мной? Не подумайте чего плохого – просто, чтобы вместе попытаться ощутить бездонную глубину экзистенциальной пустоты?» От удивления она вскрикнула: «Вау!» и пошла себе. А он за ней и опять-таки поинтересовался – только для поддержания разговора: «Вы не находите странным, что мне тоже совершенно случайно надо идти именно в эту сторону?». Она молча развернулась и довольно независимо двинулась в противоположном направлении. Он, естественно, – опять вслед за ней и говорит: «Мы с вами одновременно вспомнили, что надо все-таки идти в другую сторону. Согласитесь, это абсолютно удивительное совпадение». И опять она промолчала. Такой у них необычный «разговор» получился. Гуляли весь вечер, «проболтали» до темноты, коснулись разных тем, и, какие бы вопросы он ни задавал, она во всем с ним соглашалась. Потрясающее единство интересов! Это неудивительно – она ведь тоже фанат Плезневича.
Наум Плезневич. Для Румба это больше чем увлечение. Все, что зарабатывал, он тратил на статьи и книги любимого писателя. И не только деньги, но и время – мотался по букинистам, по аукционам. «Лучше бы на девушек тратил», – говорили ему друзья, но отказаться от книг Наума Ивановича было выше его сил. Гуглил их на английском, на французском, на суахили… Зачем ему всякое такое? Разве Румб знает все эти языки? А ведь его возлюбленный Плезневич не только много пишет, но и постоянно переиздается в различных издательствах, журналах и сборниках. И почему-то все в самых дорогих подарочных изданиях. В кожаных переплетах, с медными застежками, с золочением. Шародей сказал, что видел в продаже десятитомник Истории Пустоты государства Российского. Каждый том два килограмма весом, а цена вообще неподъемная. Друзья часто задавали Румбу один и тот же вопрос: разве обязательно все это иметь? У Плезневича ведь всегда одна и та же тема: Пустота.
Пустота – великая субстанция и фантастически глубокая идея. Эта субстанция охватывает половину мира, а идея Пустоты управляет помыслами половины человечества.
Наш мир наполнен, в любой точке пространства что-то есть, что-то постоянно присутствует и в духовном пространстве. Не только присутствует, но и наполняет его. Но как мы узнаем об этом?
Ничего-то мы не узнали бы, если б не было противоположного состояния материи и духа. Без тьмы мы не знали бы, что такое свет, без ненависти – что такое любовь, ты меня понимаешь? – объяснял он невидимому оппоненту, а может, и самому себе.
Плезневич – великий мыслитель, он открыл нам полмира, о котором мы ничего, ровно ничего не знали до его появления в литературе, – пространство Пустоты. Постигнув это новое измерение пространства, мы заново откроем для себя наполненность нашего мира.
Ну, хорошо, – отвечал ему неизвестный оппонент. – Пустота – это пустота. Что там можно изучать? Пустота всегда одинакова, в ней ничего нет.
«Как же ты ошибаешься, мой друг. Пустота столь же разнообразна, как весь наш явленный, проявивший себя мир. Это и есть смысл дуализма. Пустота может быть материальная и духовная, пустота может чисто российской, а может быть малайской, японской. Есть пустота глаз и пустота мыслей, пустота мечтаний и пустота помыслов».
Ну и что же такого особенного пишет о Пустоте твой Плезневич? – не унимался внутренний голос.
«Он не пишет. Он беседует с читателем. И мы вместе с ним медленно, шаг за шагом, приближаемся к пониманию великих истин».
Румб купил одну из его лучших книг, это было как раз тогда, когда он работал еще в аппарате фирмы Раздевалов Ltd. На обложке – Наум Плезневич. А ниже – название: ПУСТОТА. Очень красивая обложка. Жаль, что на обороте написано издательство, год, город, всякие циферки. Очень это портило впечатление от книги, мешало сосредоточиться.
Что там внутри?
О, там очень здорово. Первые тридцать страниц – буква «П». Вначале – большая, на всю страницу, потом – меньше, меньше, совсем крошечная, а на 29-й и 30-й – практически уже невозможно разглядеть. Конечно, следовало внимательно отнестись ко всем без исключения страницам. Каждая говорит о своем, наводит на особенные мысли. И если читатель, не торопясь, пройдет весь путь, то на 29-й и особенно на 30-й странице для него откроются новые горизонты. Но рассмотреть букву «П» на этих страницах можно только с помощью лупы. Профаны и невежды даже представить себе не могут, насколько это интересно. Вторые 30 страниц – это буква «У». И так далее… Он-то понимает всякое такое. Каждое издание Пустоты несет новый заряд энергии и информации. Каждая книга – еще один шаг к раскрепощению и свободе.
Румбу хотелось купить последнее издание Плезневича, за этим он и навестил Шародея. Приходил с челобитной.
После вручения Науму Ивановичу премии Большой Дуркер его книги разлетались как горячие пирожки. А тут еще экранизировали этот потрясающий Черновик Пустоты. Вот Румб и боялся, что ему не достанется. Книга – здорово дорогущая, на льняной бумаге, с латунными уголками и золотым тиснением. Обложка из шкуры горской поганки. А он изрядно поиздержался – летал на Book Friar во Франкфырк-на-Майдане. Не надо путать с Киием-на-Майдане. Там Плезневич выступал, это был единственный шанс его послушать. Наум Иванович давно в России не выступает, даже на вручение наград не приходит. Сидит где-нибудь в уголочке – чтобы он всех видел, а его – чтобы никто, сидит и тихо посмеивается. А там, во Франкфырке, все получилось: он выступал, а Румб присутствовал при сем и даже записал на диктофон все, что там происходило.
Это была фантастика. На столе выложили сто пятьдесят различных книг и изданий Пустоты. Читатели и репортеры неистовствовали – все задавали вопросы, тянули микрофоны, толпились у сцены с камерами. Кричали: «Я из Ле-Монитёр», «Я из Раша-Олвыз». Модератор молча показывал, кому настала очередь задавать вопросы. Он дал возможность высказаться или задать вопрос всем присутствующим. А Плезневич перед каждым ответом проверял микрофон, постукивал по нему, покашливал, ждал, пока в зале наступит полная тишина, а потом молчал. Но как молчал! Это надо было видеть – скромно и величественно. Румб будет помнить об этом всю жизнь. Он передал модератору записку с вопросом. Наум Иванович развернул ее. Там, естественно, ничего не было написано. Плезневич разыскал глазами автора записки и тоже ничего не ответил. Но Румб понял, что любимый писатель оценил глубину его вопроса и увидел в нем родственную душу. Никогда в жизни он не был так счастлив. Вернувшись домой и встретившись с Линой, Румб ничего не рассказывал. Но ему показалось, она многое почувствовала и осознала из того, о чем раньше не имела ни малейшего представления. У них общие интересы, она тоже глубоко увлечена творчеством Плезневича. И у них была потрясающая ночь любви. Ни с одной женщиной ему не было так хорошо, как в тот раз с Линой. Ему казалось, что Лина тоже была счастлива. Потому что они оба избавились от суетности мира, отсекли прошлое, отбросили весь личный опыт побед и неудач, и в их сердцах и мыслях в тот момент торжествовала ничем не омраченная, чистая и прозрачная Пустота.
Новую книгу, кстати, он тоже купил.
И деньги достал, и приобрести успел все-таки. В последнее время ему дядя помогал. Дядя в Москве возглавляет АКК, АнтиКоррупционный Комитет. Правда, именно в тот раз он отказал. Дела в комитете совсем остановились. Коррупцию извели, деньги ему теперь никто не носит. Но Шародей всегда входил в положение Румба. Раньше Юра Раздевалов помогал, теперь Шародей помог. В общем, он успел. Эти книги остались только в Лавке писателей, купил чуть ли не последний экземпляр. Надо бы с Кентом обсудить. Он даже не представляет, что это за книга. Ее главы, кстати, были публикованы в трех выпусках Краснознаменной звезды. У Румба есть эти журналы. Но читать книгу – это совсем другое дело. Вот она, кстати. Посмотришь на томик – обложка, вроде, обычная. Наум Плезневич. Черновик Пустоты. И ничего больше. Сдержанно и благородно. А дальше – держись за стул, Румб. На всех страницах – ничего. Пустота. Он читал в первый раз и сам себе не верил. Неужели это он сидит сейчас в своей скромной однушке дома типа «корабль» и читает великую книгу?
Если бы его, Румба, спросили: чем вторая страница этой книги отличается от первой, а третья от второй? Он сообщил бы, что прямо ответить на подобный вопрос никак не получится, что в книге есть какая-то магия. Каждая страница словно вливает в Румба новый заряд энергии, хочется читать ее все быстрее и быстрее. Но он точно знает, что это было бы неправильно и опрометчиво. Необходимо вникнуть и с удовольствием разобрать в деталях каждую страницу. Румб еще не одолел всю книгу целиком. Читал до половины ночи и дошел только до сто двадцать восьмой страницы. И вот при чтении именно этой страницы у него внутри словно что-то щелкнуло. Вначале щелкнуло, а потом открылось. Он увидел одновременно весь мир и понял, что наш бескрайний и бесконечный мир – это одна лишь ПУСТОТА. И в этом мире нет ничего, кроме торжествующей и бесконечно прозрачной ПУСТОТЫ. Он не смог продолжить чтение, потому что был переполнен ПУСТОТОЙ.
Да, Юра Раздевалов всегда входил в его положение. Единственный, кроме Лины, кто понимал и принимал его увлечение. Надо бы ему позвонить.
– Привет, Кентухи, куда запропастился? Ты в порядке?
– Кто это, Румб, что ли? – ответил Кент. – Вообще-то именно я должен спросить: почему ты не звонишь? Когда Кент был еще Юрием Пантелеймоновичем, известным предпринимателем Раздеваловым – сейчас в это трудно поверить, – часу не проходило, чтобы ты не звонил.
– Не обижайся, Юрка, закрутился – работа, девушки и все такое. Был вчера у Шародея, – сообщил Румб, – думал и тебя навестить, он сказал, что ты отбыл в неизвестном направлении. Где обретаешься в настоящий исторический момент?
– В город переехал. Пора завязывать с жизнью бомжа. У меня, кстати, шикарная жилплощадь. Пока без оформления права собственности, но бумаги – дело наживное. «Не все сразу, хорошего понемножку», – сказала бабушка, вылезая из-под трамвая.
– При чем здесь бабушка? – удивился Румб.
– Бабушка подумала, кто-то покусился на ее честь, а это оказался всего лишь трамвай.
«Что я несу, что за солдатский юмор? – подумал Кент. – Арест, жизнь отверженного, года хватило, чтобы потерять человеческий облик. Раньше я считал себя воспитанным и довольно неглупым. А может, всегда был балбесом?».
– Извини, Румб, шутка вроде неудачной получилась, – добавил он.
Тот хмыкнул в ответ:
– Ничего тебя не меняет. Сколько ни бьет жизнь – опять ты за свое. Не люблю скабрезностей.
– Помилуй бог, какие скабрезности? Я теперь вновь как мальчик. Девушек боюсь, боюсь и стесняюсь. Давно забыл, что есть на свете существа прекрасного пола. Не до женщин мне… На улице то жара, то холод, то сухо, то дождь проливной. А я вечно в поисках пищи. Живу, как монах, вместе с Люси́́ акридами питаюсь.
– Кто эта Люси́́?
– Не то, что ты подумал. Домашняя ящерица из мошкаровского леса – вот, кто такая Люси́́, – любезно согласилась переехать со мной на новую квартиру. И никаких девушек.
– Хочешь, чтобы тебя пожалели? – ответил Румб. – Не дождетесь, Юрий Пантелеймонович. Вы уже получили свою порцию плотской любви. Вволю погуляли в середине девяностых, от души потрудились на ниве постельных утех.
– Жаль, что лучшая сторона жизни мне теперь не по зубам. Был бы в форме, постирался бы, помылся, прошелся по старой клиентуре, смог бы приподняться немного. Новую жизнь начать. Какой я теперь ходок? Тем более, жиголо. Сволочи менты все мне там поотшибали. Инвалид на одно место. Не до заработков нынче. Теперь я сам должен приплачивать. И то вряд ли что получится. Хотя иной раз вдруг как взыграет, и чувствую, что именно этого мне сейчас и не хватает. Рано они меня импотентом сделали, парнишке еще и двадцати пяти нет. Но не будем о грустном. Короче, приходи на новоселье.
– А что за квартира, откуда взялась? – спросил Румб.
– Какая квартира, сам подумай? – задумчиво ответил Кент. – «Студия в цоколе»! Просто пыльный подвал, вот и все. Зато теплый. Обживаю понемногу. Пока совсем скромно – удобства во дворе, но я планирую сделать когда-нибудь клозет и душевую. И наружную стену заменить на стеклянный витраж. Чтобы вид был на бульвар и чтобы бульвар этот вплоть до Кирочной просматривался. Но это нескоро, думаю… Шародей сказал, ты подружкой обзавелся. В общем, приходи с девушкой. Считай, что это новоселье. Приготовлю ш-ш-шикарное угощение! По моим нынешним меркам, конечно.
– Принести выпивку, закуску? Знаю я твое угощение. Недоеденные шпроты и заплесневевший батон с помойки. Давай, лучше сами принесем, – предложил Румб.
– Обижаешь, «товарищ начальник». Конечно, всякое бывает в моей теперешней жизни. И сорочка с надорванным рукавом, и ветровка с жирным пятном на животе тоже иногда поступает с фабрики «Помойка». Не спорю. Я это добро латаю и ношу. Или продаю Шплинту и Сяве с Волхонки. У них свои люди по рынкам раскиданы, сбывают дешевый товар. Но раз я приглашаю… Все будет в наилучшем. Давай через неделю – за неделю, наверное, управлюсь. Думаю тебя приятно удивить.
– Хорошо, мы с Линой придем после работы.
– Лина, это она и есть? Как вы познакомились? Просто интересно – для меня ведь теперь все проблема.
– Ничего особенного – познакомились на вечере в ТЮЗКе, потом весь вечер гуляли, говорили о Плезневиче, о Пустоте.
– А что потом?
– Как что? Обыкновенно. Потом настало время ложиться спать.
У Кента внутри все задрожало. «Да, совсем я никакой стал, – подумал он. – Хорошо, что Румб не видит, как я покраснел».
– А наутро она совсем разговорилась и сказала, что ее зовут Лина, – добавил Румб после некоторых размышлений.
Кент перевел дыхание.
– Ну что же, буду рад видеть вас обоих, жду. Я, знаешь ли, жениться решил. Невесты пока нет, буду искать девушку по имени Надя. Надя – это ведь Надежда. Ищу Надежду! НАДЕЖДУ! Как встречу, сразу женюсь. А ты для чего к Шародею поехал? Похоже, деньги у него тянешь.
– У меня хорошая работа. И зарплата ничего. Вобще-то на жизнь хватает, но меня, видишь ли, увлечения подводят.
– Знаем мы эти увлечения, все Плезневич? Так я и думал: опять Наум Плезневич.
– Как ты не понимаешь? Не в Плезневиче дело, а в идеях. Кстати, я купил его последнюю книжку. Ты не поверишь, я переполнен ПУСТОТОЙ!
– Ну и чушь – «переполнен пустотой»! – засмеялся Кент. – Сам-то подумай, что ты говоришь, Румб?
– Оксиморон, парадокс, каламбур – называй, как хочешь, но мир дуален, и Полнота не существует без Пустоты.
– Поздравляю тебя, Румб, ты теперь обретаешься в самых высоких и разреженных духовных сферах, мне этого никогда не понять. Добрался до вершин Пустоты, в очередной раз выклянчив деньги у нашего добрейшего друга. Что молчишь, разве не так?
– Да, выклянчил, – грустно подтвердил Румб. – В очередной раз… Накопился уже немалый долг. Но я верну, точно, верну. Вот-вот получка, с получки и рассчитаюсь.
– А тебе не кажется, что с философской точки зрения было бы правильней искать новые пути к вершинам Пустоты, расплачиваясь за книги о Пустоте той же Пустотой или, в крайнем случае, пустой кредитной картой, например? А не живыми, настоящими деньгами. Возможно, это было бы логичней.
– Интересная мысль, об этом стоит подумать на досуге.
– Или, например, изучать Пустоту не с помощью огромного количества книг, от которых теперь ломится, я думаю, твоя квартира, а просто шаг за шагом самому идти к великой пустоте мира, очистив свой шкаф от бумажных томов, в том числе от книг великого и грозного Плезневича. А может, отказаться от всего – от книжных шкафов, от прочей мебели, от хлама вещей, от связей с другими людьми, от присутствия твоей новой подружки Лины?
– Ну, ты хватил. Прикажешь еще и работу бросить? – с обидой спросил Румб.
– Стоит и об этом подумать, если уж есть такая мечта – ПРИБЛИЗИТЬСЯ К ВЕЛИКОМУ НИЧТО! – торжественно произнес Кент, но потом не выдержал и засмеялся.
– Бросить Лину, бросить работу… Я же не монах какой-то. Во-первых, мне нравится эта девушка. Во-вторых, меня из земного теста сделали, мне хочется есть, пить, спать дома под одеялом, в тепле и желательно не одному. Любую идею можно довести до абсурда, зачем обязательно высмеивать друга? Ты же знаешь: мне нравится Плезневич, я восхищен его уникальным методом проникновения в сущность Пустоты. Но Плезневич не единственный, кто обращался к этой теме. Есть еще Черный квадрант Манкевича, есть идеи Ничто Джона Кейджа. Был такой публицист Стефан Кенфер, он выпустил Книгу Ничто, том из двухсот совершенно чистых страниц, была еще Сновидческая Книга Ничто. «О чем думают все мужчины, помимо секса» – тоже, кстати, блок с чистыми листами. В свое время я прошел и этот этап – о, мои наивные юношеские увлечения! Все предыдущие мыслители ощупью искали дорогу в мир Пустоты. Но только лишь Плезневич вошел туда несокрушимой поступью открывателя новых вселенных.
– Ты, Кент, всегда отличался здравомыслием, – продолжил Румб после некоторой паузы. – Сам подумай, зачем мне бросать работу? Только устроился на новое предприятие, там, знаешь ли, интересное производство и заработок ничего. У тебя в Ltd. я больше зарабатывал. Но по нынешним временам тоже неплохо. Пока мне все равно не хватает на жизнь – если вкупе с увлечением Плезневичем, вернее, его экстраординарным творчеством. Но отказаться я не могу, никак не могу!
Кент решил не продолжать тему Пустоты и спросил:
– Расскажи, что за служба у тебя такая? Если как-то все улажу с ментами и документы восстановлю, мне ведь тоже придется работу искать. Может, мне понравится то, чем сейчас занят мой друг Румбэлло. У нас в Ltd. ты недвижимостью занимался.
Стали вспоминать, как учились в Техноложке на одном курсе. Только Кент был старше Румба и уже отслужил два года в армии. Они тогда поспорили и чуть не подрались, Румб выбрал механостопный факультет, а Кент отказался и пошел на механодвижный. На лекциях Кент побывал несколько раз, но потом забросил учебу и подался в бизнес. Заявил, что институт – заведение для жалких интровертов и учеба там – пустая трата времени. А он – настоящий экстраверт и зря согласился с Румбом – правильно было бы поступить в какой-нибудь «экстраститут», а если нет таких, то лучше вообще никуда.
Румб в свое время работал у Кента в Ltd. и продолжал учиться. Недавно, кстати, диплом получил. Кент тоже получил бы, если б учился. В Ltd. они уже ни о чем не спорили. Юра Раздевалов вскоре стал известным предпринимателем «Кентом», возглавлял контору и занимался движимостью, а Румб был скромным «а-Кентом» по недвижимости. А сейчас Раздеваловский Ltd. тю-тю, вот Румб и нашел другую работу. По специальности, не по специальности – это трудно сказать, скорее нет, чем да. Хороший инженер должен не бояться любой техники.
– Сомневаюсь, что тебе понравится, когда узнаешь, чем я занимаюсь, – неожиданно заявил Румб.
– Почему это, интересно? А впрочем, неважно. Приезжай, поговорим обо всем. Жду через неделю.