С тех пор как Кент вернулся от Шародея с майнинг-процессором и установил высокоточные волноводы в продухах своего подвала, жизнь его заметно изменилась.
Во-первых, его подвал, накачанный энергией вакуума – во всяком случае, именно так все объяснял ему мошкаровский друг, – заметно увеличился в размерах. Вернее в длину и глубину он и так был вполне себе хорош, потому что занимал всю площадь дома на Кавалергардской. А вот потолок его существенно поднялся, стена со стороны двора стала намного выше, но появилась еще и стена со стороны Кавалергардской. Магазин канц-, культ- и сувениртоваров неведомыми силами был вознесен вверх, а его парадный и очень красивый вход – с массивными дубовыми рамами, тяжелыми бронзовыми ручками и навороченными перилами – оказался на три с половиной метра выше тротуара на Кавалергардской.
Это произошло не постепенно как-то, а вполне себе внезапно.
Часть посетителей, находившихся в это время в магазине, покинули его по черной лестнице. При этом им пришлось прыгать во двор с довольно большой высоты, но, слава богу, этого их позора никто не видел. Несколько человек, однако, отказались покинуть помещение и заявили свой самый решительный протест. Это были чиновники городского и областного правительств, они пришли сюда из дворца Пролетарского равенства, и их служебное положение никак не позволяло им входить, а уж тем более уходить с черного хода. Они потребовали немедленной эвакуации, причем именно с парадного входа. В противном случае чиновники пригрозили вызвать наиболее коррупционно емкое Министерство НОС, Министерство по необъяснимым ситуациям, тогда магазин остался бы с НОСом, и это обошлось бы ему в изрядную копеечку.
А надо вам сказать, что то был во всех отношениях образцовый магазин, который, безусловно, выполнял требования не только пожарной, но даже и противопожарной безопасности, и, конечно же, у него на этот абсолютно необъяснимый случай был подготовлен эвакуационный надувной трап красивого оранжевого цвета. И вот наиболее респектабельные посетители магазина спустились по этому трапу, уподобившись на короткое время детям малым, и спустились, надо сказать, под восторженные аплодисменты досужей публики.
Если вы подумали, что магазин с тех пор остался без посетителей, то вы здорово ошиблись. Те, кому требовался товар – а как проживешь без писчей и оберточной бумаги, без детских игрушек, без стержней, тем более – без капиллярных стержней? – довольно успешно залезали наверх по этому трапу. А чтобы не скользить, надевали ботинки с металлическими вибрамами или шипованные ледоходы, а некоторые цеплялись за трап ледорубами, отчего вскоре эвакуационный трап спустил и пришел в полную негодность.
Кент в это время вел уже совсем другую жизнь. Ежечасно и даже ежеминутно у него появлялись новые деньги от майнинга; он решил, что соседям следовало бы помочь, и заказал для них новую металлическую лестницу, заказал инкогнито, конечно, – парадный вход с Кавалергардской с бронзовыми перилами, шарами и другими респектабельными наворотами.
О себе он тоже не забыл. Пробил проемы для входа и окон по обе стороны его нового жилья – во двор и на Кавалергардскую. Выгородил помещения для туалета, душевой, кухни, коридора, гостиной и двух спален. Почему двух? На этот вопрос он и сам бы не смог ответить. На всякий случай, наверное. Заказал простенькую сантехнику. Обычную – ни разу не компьютизированную. Полный совок – восьмидесятые годы прошлого века. Эдакая застарелая привычка бомжа – экономить на всем. Мебель он привез тоже самую малобюджетную – из знаменитого на весь мир дискаунтера Айкью. Мебель для высокоинтеллектуальных людей, для которых важнее высокие тайны мира, чем прочность и удобство обстановки. В общем, он с восторгом осваивал обычную жизнь владельца обычной жилплощади. В принципе, скромный девайс, подаренный ему Шародеем, вкупе с волновой накачкой его энергией из бездонных запасов вакуума позволил бы Кенту вести и более шикарную жизнь, но он пока еще не был к этому готов – по своей психологии он все еще оставался бомжом. По-прежнему часто заглядывал на помойку и находил так множество всяких полезностей.
У Кента была страсть к валидации. Найти сломанную вещь, попытаться отремонтировать ее или приспособить для чего-то другого.
Там, например, он нашел отслуживший свой век шкаф из темно-коричневого ламината. Взял для прихожей. Что-то подрезал, что-то состыковал, шкаф для прихожей в целом получился.
Воспоминания об эпохе «развитого социализма». Может, и зря старался. Ну, пусть пока так. Потом все менять придется – и мебель, и сантехнику… Да, наверное, и квартиру. Пусть пока такой шкаф… Но есть существенный недостаток. Пары эпоксида бьют из торцов ламината. Да что бьют – они светятся, свистят и ядовитыми грязно-желтыми струями изливаются в атмосферу его обновленного жилища.
«Нет, это не годится. Я же собираюсь привести сюда мою суженую. Теперь вроде все есть для жизни. Но пары эпоксида и прочих формальдегидных смол – это так несовременно и к тому же довольно вредно».
Кент не был бы Кентом, если бы он что-нибудь не придумал.
Пошел в оранжерею Ботанического сада, взял с собой крошечный водяной пылесос, установил в нем режим циркуляции воздуха и засунул в самые густые цветочные заросли – хлорофитума квазимарсианского, пеларгонии сверхестественной и, естественно, глоксонии особофиолетовой псевдозонтичной. Пыльца, запахи, цитрусоэфирные и гераниевые масла, ментол и терпетилло, убивающие стрептококки и стафилококки, а также прочие вещества, выделяемые подобными растениями и поглощающие формальдегидные смолы, – все это не прошло мимо водяного фильтра пылесоса и максимально насытило его водный раствор.
Придя домой, Кент вновь запустил циркуляцию воздуха через пылесос и накопленные вещества начали в большом количестве выбрасываться в атмосферу его квартиры. Когда осмотическое давление этих веществ оказалось выше осмотического давления эпоксидных и формальдегидных испарений, последним пришлось уступить свои позиции, вжаться в самые удаленные внутренние уголки ламинатных щитов, а их место заняли цветочные дисперсионные воздушные смеси. Все это произошло, конечно, не без борьбы двух враждебных стихий. Раздался громкий щелчок, свидетельствующий о том, что вредоносные вещества надежно вытеснены и заперты. Кент быстро наклеил ламинатные полоски на торцы щитов, зафиксировав таким образом статус-кво, и с облегчением выключил пылесос.
Что и говорить, за эти несколько дней жилплощадь Кента существенно изменилась. От темного низкого необустроенного подвала остались неясные воспоминания.
После завершения работ по реновации помещений Кент решил заняться своей одеждой и накупил много симпатичных новых вещей. Но и здесь не обошлось без мусорных баков.
Во-первых, он не смог отказать себе в валидации вытащенного из-под мусора когда-то шикарного кожаного ярко-красного пиджака с огромными латунными пуговицами. Пиджак был в приличном состоянии, но его локти были сильно истрепаны, а подкладка на груди не только потерта, но и частично утрачена. Во всем остальном это был вполне еще ничего себе клубный пиджак.
Кент пропитал две картонки цементным раствором и пришил их кожаной бечевкой к выношенным локтям. Когда картонки затвердели, он полил их разведенными удобрениями, содержащими гуминовые кислоты, азот, аммофоску, калий, магний и немного наноэлементов. Оставалось только ждать. Через пару часов наросла новая кожа и затянула заплаты на локтях. Получилось очень функционально и вполне уместно.
Убрать потертости и дыры на подкладке оказалось сложнее, потому что подкладка была шелковой, то есть изготовленной из омертвевшей и совсем уже неживой материи.
Пришлось ехать в зоомагазин. Тот самый, в котором можно купить гусениц тутового шелкопряда. Сколько их взять? Одна может оказаться дохлой, другая – слабенькой и неэффективной. Надо, чтобы хотя бы две поработали. Получается четыре. Четное число нельзя брать – плохая примета. Тогда сколько?
– Девушка, сколько мне взять гусениц – три или пять?
– Это зависит от размеров вашего дрозда, – ответила продавщица и мечтательно закатила глаза.
Кент густо покраснел и взглянул на неожиданно вздувшуюся часть своих брюк ниже ремня.
«При чем здесь дрозд, я не понял. Мой дрозд не совсем здоров. Но когда он был в форме, то интересовался скорее кисками, чем гусеницами, тем более – такими несимпатичными, – подумал Кент, но ничего не сказал и купил четырех шелкопрядниц. – Надо ломать стереотипы. Пусть будет чет. Если четыре гусеницы хорошо сработают, значит, вскоре я встречу суженую».
Дома он разложил пиджак на столе подкладкой наружу и высадил на него десант – две гусеницы на левую часть подкладки, две – на правую. Ящерку Люси́́, которая с интересом поглядывала на незнакомых, но весьма аппетитных червячков, пришлось временно изолировать. Гусеницы увидели знакомый материал – все-таки шелковая нить – это главное дело их юных лет, наполненных романтическими мечтаниями о будущем, – и полностью охватили ситуацию своими пусть и довольно ограниченными, но все-таки по-настоящему адаптивными нейронными сетями. Их инстинкты мгновенно проснулись, и они принялись штопать дыры – одна тянула шелковую нить в горизонтальном направлении, другая – в вертикальном. Что уж тут говорить: все четыре мастерицы неплохо знали свое дело и вскоре обе дыры были надежно залатаны. Единственное, что смущало Кента: целые части подкладки были исходно окрашены в ярко-красный цвет, а заплаты получились молочно-белыми. «Ну что же, в этом тоже что-то есть, наверное, – подумал он. – Ташизм, цветовые пятна. Лучший живописный стиль. Чтобы выразить восхищение этим замечательным живописным направлением, люди специально придумали слово «ташиться», которое потом переделали в не особо грамотное слово «тащиться», что в принципе означает одно и то же».
Кент с благодарностью посмотрел на трудолюбивых гусениц тутового шелкопряда, аккуратно сложил их в картонную коробку и спрятал в ящик шкафа, подальше от алчных глаз ненасытной Люси́́. Заглянув туда через некоторое время, Кент увидел, что они благополучно превратились в бабочек. Пока он удивлялся таким разительным переменам, бабочки вылетели из коробки и, испугавшись зубов агрессивной ящерицы, почли за лучшее покинуть человеческое жилье, выбравшись наружу через вентиляционные отверстия.
– Куда же вы? – грустно сказал Кент, поздно отреагировавший на этот их маневр и ничего уже не успевавший противопоставить этим недальновидным действиям насекомых. – Там же холодно.
«Впрочем, ничего не поделаешь. Им, видимо, суждено погибнуть. Если не от мороза, то от зубов моей юркой компаньонки. Вряд ли мне удалось бы уговорить ее подружиться с этими милыми бабочками. Хотя в Китае, например, их успешно одомашнивают, холят и лелеют, а собак, наоборот, повсеместно съедают. Как страшно жить!» – мысленно повторил он слова известной актрисы.
И еще одно неплохое благоприобретение сумел сделать Кент при посещении своей придворной помойки. Джинсы. Обычные с виду джинсы. Довольно маленькие, почти детские. Стрейч-джинсы – так что их вполне можно надеть взрослому человеку. Целые. Тогда почему их выбросили? Кент быстро сообразил, что дело во встроенном чипе. Он либо не работает, либо следует обновить его программное обеспечение. Кент без труда нашел в сети необходимые файлы, перезагрузил чип. Все вроде работает. Чип трансформирует нервные импульсы, поступающие от владельца джинсов, и в соответствии с его пожеланиями меняет давление эластичных тканей на разных участках штанов. Так что, например, ноги становятся гораздо тоньше, а часть тела перекачивается в нижнюю область живота, непосредственно под ремнем – с тем, чтобы произвести наиболее приятное впечатление на проходящих мимо женщин. Или перераспределяет часть мягких тканей, чтобы резко увеличить ягодицы, демонстрируя развитые базовые принципы жизни владельца. Выяснилось, что эти джинсы могут превращаться и в штаны-невидимки, транслируя на себе изображения, в точности соответствующие снятым с противоположной стороны. Интересное бытовое хай-тек-изделие! Оказалось, правда, что чип все-таки дефектный. Он хоть и работает неплохо, но его аккумулятор держит заряд не дольше нескольких минут, чип быстро сжигает всю его энергию. Кибернетические штаны потеряли весь свой кибернетический шарм. Жаль! Ну что же, джинсы сами по себе тоже неплохие.
Что и говорить, Кент все-таки привел себя в изрядный порядок. Матовая кожа, изящно подрезанные на модный китайский манер веки, каштановые волосы, распаханные в рубчик, напоминающий полоску крупного вельвета или даже шелкового крученого репса, – что и говорить, жених хоть куда – загляденье, а не жених. Вылитый Том Круз, в крайнем случае – Эштон Катчер. Гельминтов в шейном эпидермисе давно уже не было, а крохотные гнойнички, вернее – шустрые, изворотливые существа, проживающие в порах кожи носа, ушли в настолько глубокое подполье, что их практически уже нельзя было заметить невооруженным взглядом.
Остальную одежду он купил. Купил, а не нашел на помойке.
Купил облачный темный твидовый пиджак, облачный – в смысле объемный и в смысле напичканный чипами, куртку харрингтон, бомбер шерстяной, джинсы стрейч (короткие, цвета индиго), много белых рубашек с жестким воротничком, часы «Patek Philipps», из обуви – белые тапки, оксфорды, дерби и броги, купил жизнерадостный high-tech-чипированный галстук с портретом его изобретателя H. Tech. Галстяна и многое другое.
Выбрав лучшее сочетание одежды, Кент надел трендовые солнечные очки с зазеркальными стеклами виртуальной реальности, клетчатый галстук-мотылек, взял модный кейс Президент из кожи сумчатого опоссума-вонючки и в таком виде зашел в соседний магазин канцтоваров. Будто бы осмотреть детские товары. Будто бы за тем, чтобы детскую игрушку купить. Продавщица как кинется к нему: «Купите то, купите это, а вот того не желаете, а этого?» Ходил, ходил вдоль прилавка, а потом и говорит: «Да что же это товар у вас такой завалящий, никто не берет, что ли? Товар залежалый и пахнет бабушкиной одеждой из сундука». А потом добавил: «Я бы взял у вас какие-нибудь пустяки, а будет ли у вас, милая, сдача с одной конгруэнтки?» Конгруэнтка в тот момент тянула уже почти на сто тысяч долларов, а в деревянных рваных и вообще немерено. Продавщица хотела что-то ответить, да так и осталась с открытым ртом.
Насладившись вдосталь красотой момента и испытав в полной мере ощущение законного торжества справедливости и победы прогресса над невежеством и ограниченностью, Кент по привычке решил прогуляться до мусорных баков на помойке. Нет, он больше ничего не будет черпать из этого чистилища, промежуточного состояния между миром вещей и великим плезневичевским «ничто»… Но привычка – вторая натура… Какой все-таки он пошляк: не только говорит, но и мыслит штампами.
Ничего такого ему больше не надобно. Ни рубашки с оторванными рукавами, которую можно выгодно загнать Шплинту. Ни банки прошлогодних соленых помидоров. Хорошо бы забыть о прошлом, будто его и не было – он теперь новый человек и уверенно входит в новую жизнь.
Двор был чуть припорошен первым легким снежком, сквозь который продолжал сиять яркой зеленью нескошенный газон. Наметанным глазом он заметил, что земля и снежок вокруг его прежних ямок будто свеженабросаны. Значится, кому-то понадобилось. Ему-то теперь ненадобно ничего такого. Всего-то меньше недели прошло, а как его жизнь изменилась. Коренным образом. Ямки, помойка, водопроводные краны, торчащие из стены, – все, что его так прельщало при переезде сюда из Мошкарово, ему теперь ничего такого не требуется. А кому-то, видать, понадобилось. Вроде он даже понимает, кому это понадобилось. В нишу дальней стены была вставлена большая картонная коробка. В ней копошился кто-то… в поролоновой куртке, а может, и в лохмотьях. Похоже, старушка какая-то. Как же ты зимовать будешь здесь, бедолага, неужто в этой коробке? Впрочем, некогда ему размышлять о несправедливостях мироустройства. Завтра гости. Завтра должны прийти Румб с Линой.
Теперь все свои силы и внимание необходимо направить на подготовку к званому обеду. Он всю жизнь был на высоте. До его ужасного падения. Надо забыть о падении, это уже в прошлом. Он не должен терять лицо перед друзьями.
Привел в порядок свою вновь обретенную квартиру, обошел и внимательно все осмотрел. Продумал меню, сервировку. Надо бы предусмотреть некие важные мелочи. У Кента в доме обязательно должны быть какие-нибудь особенности или особенные детали.