Судя по виду, брат не спал неделю. К тому же напоминал дикобраза: спереди и по бокам торчали светлые волосы, ко лбу липли мокрые пряди, с них стекала вода.
Явился, надо же, – в синей футболке и черных джинсах с прорехами на коленях, ошалевший и растерянный.
Злость на него взыграла с новой силой. Остин проскрипел черными кедами по половицам. Я пошла на него:
– Какого черта тебе тут надо?
– Кари, да ладно тебе…
Его усталый взгляд перескочил с меня на Элоди, и Остин тут же рванул к ней.
– Е-мое! Что с тобой?! – крикнул он, затем повернулся ко мне: – Что с ней?
Мое сердце бешено стучало, грудь вздымалась от ярости.
– Исчезни из моего дома, Остин! Не до тебя сейчас. Наши разборки подождут.
Ну и наглец! У него материнские нервы.
И отцовские тоже. Просто с ума сойти.
Он вдруг стал похож на мальчишку. Остин никогда не умел контролировать свои чувства, мы были близнецами во многих отношениях – но не в этом. Его взгляд, обращенный на Элоди, напомнил мне о маленьком зеленоглазом мальчике, который плакал из-за того, что папе продлили срок боевой командировки. Остин рыдал каждый раз, когда отцу предстояло участвовать в войне. Я же не рыдала, наоборот – испытывала облегчение. Оно росло вместе со мной. Хотя я никому не рассказывала.
– Что с тобой? – вновь спросил Остин у Элоди.
Она дрожала, согнувшись и обхватив живот руками.
– Я… живот… странное ощущение… ребенок… – Элоди покачала головой. – Наверное, ерунда, я к себе чересчур прислушиваюсь.
– Ты беременна, и тебе нехорошо. Давай позвоним врачу или еще кому-нибудь?
Ну и кому я позвоню за советом? Не маме же. И не Эстелле.
– Нужно ехать к Мартину, – заявил Остин.
– Что?.. – ахнула я, но умолкла.
Черт – ну да, у нас же в гарнизоне госпиталь имени Мартина.
– В больницу, – пояснил брат.
– Да понятно! – огрызнулась я. Не хватало еще, чтобы он заподозрил меня в мыслях о Каэле.
– По шкале от одного до десяти, какой силы у вас… – передразнил Остин гипотетического доктора.
– Так ты себе врачей представляешь? – спросила Элоди, тяжело дыша.
– Угу. Прости, я не доктор Стюарт, или как там зовут Патрика Демпси в медицинском сериале?
Брат сумел вызвать у нее улыбку, однако бледность Элоди усиливалась на глазах.
Я паниковала, но изображала уверенность и тоже смеялась. Причем смех был искренним. Я чувствовала пустоту и цельность, тревогу и спокойствие… Забавная штука эмоции, мы столько всего можем ощущать одновременно. Способность быть разной в одну и ту же секунду, бремя навалившихся проблем – что это? Суровое наказание от бездушного древнего бога? Боль, трудности, психологическая травма, несчастная любовь, все обрушилось на одного человека… А тут еще Элоди собралась преждевременно рожать у меня на кухне.
Мысли бешено скакали, а Элоди смеялась над «Анатомией Грей». Надо же.
– Не расстраивайся, я все равно больше люблю Дага Росса из «Скорой помощи», – утешила подруга Остина.
Говорила она неровно, в паузах между тяжелыми выдохами. Придерживала живот и выгибала спину.
– Не знаю, кто он такой, но…
Элоди вытаращила глаза:
– Как не знаешь? Это же американский сериал. Джордж Клуни! А ты не знаешь? – Она вновь выгнулась дугой.
– Ребята? – позвала я наконец вслух после того, как трижды сделала это мысленно.
Оба посмотрели на меня. Элоди напоминала привидение. Она согласилась со мной прежде, чем я успела открыть рот.
– Хорошо. Хорошо. Надо ехать.
– Элоди, сможешь встать? Наверное, лучше сразу в «Скорую», а не к врачу? Я гляну в «Гугле», на всякий случай.
Я понимала, у нее что-то вроде приступа панической атаки. Это может быстро пройти, а может ухудшиться, тут не угадаешь. Лучше не рисковать, тем более после недавнего сообщения доктора о низком уровне сахара в крови. Я погуглила и убедилась, что в таком состоянии беременную надо везти в «Скорую».
– Да, поехали. Эль, вперед.
Мобильный на столе вновь засветился, вспыхнуло фото отца Элоди. Я покосилась на нее – не видит? – и перевернула телефон экраном вниз.
– Хотя бы убедимся в том, что малыш в порядке. Это недолго. Я тебя отвезу.
– Сейчас в отделении «Скорой» народу немного, – заверил ее Остин. – Я с вами.
– Ладно. Ладно. Надеюсь, мы и правда быстро. – Элоди кивнула.
В отделении «Скорой» народу всегда много, но я решила не возражать. Главное – успокоить Элоди, остальное не важно. Она кивнула, и Остин, нагнувшись, подхватил ее под коленки и поднял, точно пакет с покупками.
– Я могу идти, – возмутилась Элоди.
Остин лишь надвинул капюшон дождевика ей на голову. Элоди вздохнула, но вырываться не стала. Пока Остин нес ее через двор, я искала ключи, которые обнаружились в кармане формы. Руки дрожали, хотя все вроде было нормально. Ну, не совсем нормально, но ведь не как в кино, где люди кричат, бегают, плачут и кругом дурдом.
Я вдруг вспомнила про работу. Смена началась! Не жизнь, а черт-те что.
Я обогнала Остина, открыла заднюю дверь машины, и он бережно опустил Элоди на сиденье. Мне очень хотелось сказать брату, чтобы он сел сзади, – а лучше вообще ушел. В его присутствии ей явно полегчало; наверное, она думала, причем справедливо, что от меня сейчас толку мало. От Остина, между прочим, не больше. Хотя рядом с ним Элоди немного успокоилась, спрятала лицо в ладони и прислонила голову к его плечу.
Когда он распахнул пассажирскую дверцу, я с трудом смолчала, лишь демонстративно вздохнула и села за руль. Включила музыку, глянула, удобно ли Элоди. Она плакала. Остин смотрел в окно. Дергал ногой, как всегда в минуты волнения. Кажется, шевелил губами, но я ничего не слышала за голосом Райана Сикреста, ведущего на радио.
Едва выехали на шоссе, загорелась лампочка «Неполадка двигателя». Беда не приходит одна.
– Эль, военное удостоверение при тебе? – спросила я, перекрикивая скрипучие «дворники».
Без документа нас вполне могут не пустить за ворота. Если охранники окажутся не в духе, их не смягчит даже заплаканное лицо беременной, которой явно больно.
– Я прихватил удостоверение, оно лежало возле телика, – объявил Остин. – Кари, послушай… – начал он, когда я пошла на обгон грузовика с прицепом.
– Нет! – рявкнула я.
Брат сложил руки на коленях, и я добавила:
– Потом.
Я многозначительно покосилась в зеркало на Элоди. Она изучала свой живот, по лицу текли слезы. Поймав мой взгляд, Элоди сказала:
– До переезда сюда у меня таких приступов не случалось.
– Раньше ты жила по-другому. К тому же у тебя не было мужа на войне и ребенка размером с ананас в животе.
В ее глазах вспыхнул слабый огонек, уголки губ на мгновение приподнялись.
– Да. Это верно. Простите, что я вас переполошила.
Она уже не плакала, но плечи еще вздрагивали.
– Минут через десять приедем, – сообщила я.
Остин потянулся к моей руке – в детстве он делал так, когда родители спорили в машине. Обычно это происходило при возвращении с какого-нибудь «увлекательного» семейного уик-энда, навязанного мамой. Она не выдерживала долго в доме, а папа не выносил ее, и мама придумывала очередную эскападу. Видимо, они не могли провести бок о бок целых два с половиной дня, поэтому на обратном пути, в воскресенье, кричали друг на друга. Все начиналось с папиной «шутки» и заканчивалось тем, что мама хлопала дверью и ночевала на качелях на крыльце. Клянусь, там мама чувствовала себя лучше, чем внутри папиного офицерского дома; она не ощущала его своим.
Иногда из-за родителей мы с братом сближались, а иногда из-за них отталкивали друг друга. Сейчас я отдернула руку – в истории с вербовкой Остин выступал в отрицательной роли. В роли нашего отца. Тот наверняка поспособствовал зачислению Остина на службу, но в этот раз предали меня не родители, а брат, и я не хотела его прикосновений. Даже его присутствия в машине не хотела.
Брат прислонился к боковому окну и уставился перед собой. Знакомый взгляд. Тоска, жажда прощения и принятия. Я не в силах дать этого Остину. Он ведь не шину на моем велике проколол и не кукле голову отломал, как в детстве. Поступок брата совсем другого масштаба. Небо и земля. Пусть теперь тоскует, я не желаю сдаваться и прощать лишь потому, что не могу видеть Остина несчастным.
Он сделал выбор, хотя в детстве мы дали друг другу обещание. Остина отправят в лагерь для новобранцев. Затем в Ирак или Афганистан – или где мы там сейчас воюем? И что тогда? Армия погубит его, как губит все и всех. Только я пока не готова говорить с ним об этом. Не важно, сколько раз я проверяла телефон и перечитывала нашу последнюю переписку, на самом деле я не готова к этой битве.
Мы ехали в тишине, все трое страдали, каждый по-своему.