Открыв глаза, я перепугалась до смерти: я лежала щекой на кухонном столе, рядом с буханкой хлеба. Шея болела от неудобной позы. Я покрутила головой, похрустела позвонками и вспомнила свой сон. Я и брат на лестнице, мама готовит вместе с нами лазанью и танцует по кухне под песни Аланис Моррисетт… Потом другой сон, в нем плачет девушка.
Пробудилась я в четыре часа и обнаружила перед носом пакет с хлебом. Закрутила проволочную завязку на пакете, побрела в спальню. Рухнула в кровать, не снимая рабочей одежды.
Наступило утро. Я наконец приняла душ и почувствовала себя человеком. Элоди куда-то собиралась, она дважды говорила, куда именно, но я не могла вспомнить, хоть убей. Мы шутили, что я заразилась от нее забывчивостью беременных. Я вставила кофейную капсулу в старенькую кофеварку и подождала, пока живительная влага наполнит чашку. Прихлебывая кофе и глядя в окно, я ковыряла все тот же черствый хлеб, а солнце по-прежнему пряталось, и небеса продолжали плакать.
– Скоро вернусь. Куплю кое-что в магазине. – Элоди приобняла меня сзади, я ощутила запах фруктов и белья.
– Ты выспалась? – спросила я, вглядываясь в ее нежное лицо.
Кожа была розовой и светилась, но глаза припухли. Элоди нужен отдых.
– Кари, прости. Ты, наверное, слышала ночью нашу ссору.
Элоди встала передо мной, тряхнула короткими светлыми волосами. Я посмотрела в большие голубые глаза с покрасневшими белками, на искусанные губы.
– Филип просто… нервничает, потому что находится далеко. Вот мы и ссоримся часто. Но он в порядке. Все в порядке, – заверила она, нервно стискивая пальцы перед животом.
Я ни капельки не поверила, но настаивать не стала. Пусть Элоди успокоится. Захочет – сама потом расскажет.
– Ничего я не слышала. – Я пожала плечами. – Я вообще уснула на кухонном столе.
Я хохотнула, стараясь заглушить женский плач из смутного сна. Элоди улыбнулась, милое личико расцвело от облегчения.
– Ладно, я скоро. Мне тоже работать надо. – Она расцеловала меня в обе щеки и убежала.
– Пока! – крикнула я в захлопнувшуюся сетчатую дверь.
Ссорятся, значит? Вот черт! Хоть бы у них все наладилось. Если же нет… значит, Элоди с малышом поддержу я. Боже, страшно-то как… Тем не менее Элоди нужны спокойствие и хорошее настроение, чтобы малыш легко появился на свет. Я помогу ей, чем только смогу.
Я загрузила белье в стиральную машину и вернулась в спальню. Она выглядела непривычно большой – с голым матрасом и без подушек в изголовье, переложенных пока на комод. Я провела пальцем по поверхности комода, нарисовала на серой пыли букву «К» и сердечко. Я делала так всегда, если под рукой оказывалась бумага, еще со времен школьного ежедневника. В моем маленьком домике пыль скапливалась очень быстро, я за ней не поспевала. И за стоящим на комоде кактусом. Он засох. Господи, я неспособна поддерживать жизнь даже в кактусе…
Я села на кровать, достала телефон. Упрямо его проверила, хотя мне никогда не звонили. Вытерев экран о пижаму, отложила телефон на комод и взялась за одежду. Пока оделась, взмокла: сквозь трещины в оконных рамах просачивался влажный дождевой воздух. Комната напоминала сауну и выглядела ужасно. Я включила кондиционер в углу. Сразу же выключила, потому что счет за электричество и так неподъемный. Пора убираться из комнаты, иначе я сейчас затею косметический ремонт.
Посуда! Можно вымыть посуду. До работы еще полчаса, а я уже готова к выходу. Нужно убить время. Конечно, если оставить посуду грязной, Элоди потом вымоет, но зачем ей отскабливать от сковороды неудавшуюся лазанью?
Я пустила воду, и тут на экране телефона высветилось имя Элоди.
«Захватить кофе? Я почти у дома».
Я посмотрела на пустую чашку и ответила. Чем больше кофеина я получу, тем лучше сложится день. К обеду стану нервной, но это для меня уже норма жизни.
Может, позвать Элоди потусить сегодня вечером по-настоящему? Я бы заказала столик в единственном городском ресторане, где бронируют места. Элоди любит тамошние стейки. Нам не помешало бы в кои-то веки выбраться из дома. Заодно покажу Элоди, что хочу проводить с ней время, а не быть просто соседкой и торчать рядом на диване, пока мы обе глазеем в телефоны и стараемся не уснуть. Элоди теперь часто пропадает у друзей. Неужели они нравятся ей больше, чем я? Видимо, да, раз она почти всегда с ними.
Впрочем, разве это плохо? Чего я переживаю? С этими дамочками у Элоди куда больше общего. Я с ними не встречалась, но знала, какими бывают компании молодых армейских жен. Одним – душечки, другим – язвы. Помню, как отвергали маму и как она бунтовала против навязываемого ей образа типичной офицерской жены. Папа ожидал от мамы правильного поведения, соответствующего гордому званию носительницы фамилии и хозяйки дома.
Элоди совсем не похожа на маму, да и времена, возможно, теперь другие. Однако я-то росла под мамины возмущенные выступления и верила им безоговорочно. Добрую Элоди было легко обидеть. Она лучилась светом, а милый акцент смягчал все ее слова и поступки, делая в какой-то степени белой вороной. Печально, но факт – люди бывают чертовски грубыми. Прежние подруги Элоди пародировали ее акцент якобы шутя. Одна вообще обвинила Элоди в приставаниях к своему мужу – та по невинной привычке расцеловала парня в обе щеки. Мегеры накинулись на бедняжку, даже опубликовали пост на «Фейсбуке»; перемыли ей косточки, хотя и не раскрыли имени. Нынешняя компания Элоди ничем не лучше. Рано или поздно эти армейские женушки тоже себя проявят.
Я давно усвоила: считать людей непредсказуемыми – глупо. Они сами о себе рассказывают, надо только слушать. Этому писательница и активистка Майя Энджелоу учила Опру, которая учила меня. Даже Эстелла, папина степфордская жена, страдала от дурацких слухов, а ведь отец был в Форт-Беннинге важной шишкой. Занимал один из самых больших особняков в гарнизоне и покупал Эстелле в военторге очень красивые сумочки, безналоговые. Она из кожи вон лезла, участвовала во всех распродажах домашней выпечки и групповых поездках в Саванну. Как бы Эстелла ни старалась, о ней и папе продолжали сплетничать. Гарнизонные дамочки рассказывали, как «чокнутая», «вульгарная» папина бывшая сбежала от него без оглядки. Некоторым моя мама нравилась, и они шептали о том, что Эстелла путалась с отцом еще до ухода мамы. Одноклассники повторяли эти разговоры нам с братом. Остин иногда даже дрался с мальчишками из-за мамы и ее загадочного исчезновения. Ладно, хватит думать о собственных ранах, сейчас речь об Элоди. Нужно защитить ее от обидчиц.
Элоди получала удары с двух сторон; ее муж Филип звонил из Афганистана все чаще, и они ссорились все сильнее. Она теперь почти не спала, а ведь еще недавно только это и делала. Последнее время Элоди ужасно уставала: ходила к подругам и на собрания группы поддержки для семей военнослужащих, по возвращении включала «Нетфликс» и засыпала посреди серии, однако в три часа ночи уже говорила по телефону. Продолжала спать на диване – мол, на нем не так одиноко, как в кровати, – но крепко обнимала подушку-валик для беременных. Я тоже начала подумывать о покупке подушки-обнимашки. Может, и мне будет не так одиноко?
Я выработала новую философию: каждый час сна уменьшает время пребывания в дурдоме под названием «моя жизнь». Меньше шансов рассориться с братом, встретить Каэла, угодить в очередную неприятность. Когда я заканчивала работать, или выдергивать заполонившие двор сорняки, или убирать в доме, или даже глазеть на трещину в кухонном потолке, наступала пора просыпаться и повторять все вновь. Только эти отупляющие занятия имели на меня противоположный эффект – разум совершенно не отуплялся. Мысли постоянно бурлили, я искала объяснение своим бедам.
Неужели прошло лишь две недели? Ссоры с Брайаном, предыдущим парнем, никогда меня особенно не волновали. Из нас двоих именно я меньше переживала, совсем не плакала и не шла на уступки в случае своей правоты. Он же извинялся. По крайней мере вначале.
Роман с ним меня измотал, и, когда Брайан окончательно исчез из моей жизни, я поняла, что дорожила им по одной-единственной причине: это были самые близкие мои отношения с мужчиной. Точнее, с мальчиком, который притворялся мужчиной. Вообще-то к данному типу принадлежали почти все мои кавалеры. Классика. Трудные отношения дочери с отцом и прочее.
Каэл же… Он был исключением из любых правил. Опровергал каждый мой стереотип про мужчин и отношения. А потом опровержениям пришел конец.
Зато я укрепилась в мысли, что доверие к малознакомым людям не доведет до добра. Собственно, доверие ко всем людям, поскольку я не могла доверять ни брату, ни папе, ни даже себе.
Остин разрушил свою жизнь. Каэл ему в этом помог… Даже думать о них не хочу! Мысли беспорядочно скакали, сердце бешено стучало в попытке за ними угнаться.
На ноги плеснуло, я посмотрела вниз. Через край кухонной раковины текла вода. Единственные рабочие туфли промокли. Когда я включила воду? Да что со мной происходит, черт возьми?!
Я поспешно дернула кран, бросила на пол полотенце, втаптывая его в лужу. Вылила на оставшуюся посуду море лавандового средства для мытья, чтобы отбить запах. Почерневшая сковорода до сих пор воняла горелым сыром. Этот аромат вкупе с дождевой уличной влагой – не лучший букет для старого дома.
Я пробежала пальцами по гладкой керамической тарелке. Нащупала в мыльной пене выгравированную дату – в тот день Эстелла с папой поклялись любить друг друга, пока смерть их не разлучит.
Удивительно, как этот хрупкий свадебный подарок уцелел в моем бардаке.