Гости налегали на еду и выпивку. Воздух стягивала удушливая алкогольно-закусочная помесь. Отгремели танцы: еще слышалось тяжелое дыхание тучных мужчин, виднелись капельки пота на лбах женщин. Заводную песню сменили мелодией спокойной и тихой, чтобы не мешать веренице разговоров и торжественных тостов.
Кирилл из вежливости потыкал вилкой оливье, оставив его нетронутым. Казалось, коснись языка хотя бы один пропитанный майонезом кусочек – и содержимое желудка выплеснется на праздничный стол. Хорошо, что место Кириллу досталось неприметное, в противоположной от новобрачных стороне. Во всяком случае, никто не обращал внимания на побледневшее лицо и вилку, подрагивающую в непослушных пальцах.
А вот Игната Владимировича донимали и разговорами, и просьбами. В течение празднества отец невесты должен был находиться подле нее, за соседним столом. Со времен службы участковым Игнат Владимирович сильно сдал, и особенно заметно – в последнюю неделю. Перестал бриться: черные с проседью волосы торчали клочьями на щеках и подбородке. Некогда широкие плечи иссохли, ссутулились. В глазах застыла мрачная дымка. На фоне веселящихся гостей Игнат Владимирович выглядел нелюдимым изгоем. Кирилл же счел его одним из немногих адекватных участников свадьбы.
Вспомнился колледж. Преподаватель психиатрии как-то поинтересовался, часто ли студентам приходится сталкиваться с душевнобольными. В ответ Кирилл схохмил, что видит их каждый день, в том числе прямо сейчас. Дождавшись пока стихнет смех, преподаватель невозмутимо заметил: «Если все кажутся ненормальными, то проблема не в них».
Что ж, сегодня безумие действительно стало нормой.
Кирилл обвел гостей взглядом в робкой надежде встретить рациональное зерно в почве массового помешательства. Батюшка Афанасий сосредоточенно наполнял бокал красным вином. Родители невесты заталкивали в голодные рты закуски, одну за другой. Местный тракторист – Кирилл не знал его имени – поправлял неумело завязанный галстук. Раскрасневшиеся лица, неразборчивые шепотки, визгливый смех… А от виновников торжества все старательно отводили взгляд.
Бальзамировщик безупречно потрудился над лицом Насти. Избавил кожу от бледности, подрумянил щеки и тщательно подвел глаза. Если бы не остекленевшие зрачки и каменная неподвижность, Кирилл мог бы обмануться и принять девушку за живую.
Нет, живая, настоящая Настя без умолку болтала бы, улыбалась и острила. Наверняка и по поводу непрошеного пришествия Кирилла отмочила бы пару шуточек вроде: «Я не успела набрать номер, а скорая помощь уже тут».
Невыносимо было смотреть на нее, лишенную жизни и наряженную в пышное свадебное платье. Точно спящая красавица. Только поцелуй принца не исцелит сломанные ребра и разорванное легкое.
Подобие принца усадили на соседний стул. Грубые стежки на лбу, согнутый набок нос и деформированный череп Славика, несостоявшегося мужа Насти, вызывали тошнотворные ассоциации с чудовищем Франкенштейна. Черный свадебный костюм походил на похоронный, несмотря на вырвиглазную бутоньерку и разноцветный галстук-бабочку. Ноги Славика скрывались за скатертью стола, но Кирилл знал, как мало от них осталось. В момент столкновения Славик был за рулем своего «мерседеса», а Настя – на пассажирском сиденье. Удар загруженной под завязку «газели» пришелся в сторону водителя. Славик скончался мгновенно. Можно сказать, не успел прочувствовать боль. Настя долго истекала кровью и задыхалась, тщетно втягивая воздух в пробитое легкое. Потом уже Кирилл узнал, что ее можно было спасти: артерии не зацепило, а острая гипоксия давала запас времени примерно в полчаса. Приличный запас, если дорога не пустая, как глаза мертвеца.
Пальцы перебирали лежащее в кармане кольцо. Золото ощутимо нагрелось, точно полежало на раскаленной печке. Точно пыталось сказать что-то единственным доступным ему способом.
– …балаболить-то не мастак, сами знаете. Но суть все уловили. Будем! – Закончив тост с пожеланиями крепкой семьи, тракторист с закинутым на плечо галстуком опрокинул рюмку и опустился на стул. Хмельные зрачки с трудом сфокусировались на Кирилле. – Ты ж не из наших. Чё здесь забыл?
– Так вход свободный. Или ты вместо фейс-контроля? – грубовато ответил Кирилл.
Тракторист угрожающе приподнялся и тут же упал обратно под весом широченной ладони Игната Владимировича.
– Отставить! Дружили они с Настюшкой и Славкой еще в школе.
– Дружок тот еще, конечно…
– Ты бы доктора не сердил, – вмешался батюшка Афанасий. – Нашему-то поселковому уже за шестьдесят, скоро на пенсию. Вот уйдет, и у кого тогда фурункулы залечивать будешь?
– Кулаками помахать не даете. Как же свадьба – и без драки?
Тракторист покачал головой и потянулся за бутылкой горячительного. Батюшка Афанасий махнул Кириллу, подзывая к себе. Пересаживаться не хотелось: слишком близко к мертвым новобрачным, да и сам батюшка доверия не вызывал. Расплывшиеся щеки и вздернутый нос делали его похожим на старого кабана. Глаза полнились высокомерием, а не смирением и мудростью, как у священников, которых Кириллу доводилось видеть прежде. Вдобавок батюшка щеголял неприкрытой роскошью: расположенный поверх черной рясы крест лучился драгоценными камнями, пальцы были унизаны толстыми золотыми кольцами.
Отказать Кирилл не решился, пересел. Сразу пахну́ло ладаном – запахом, забытым с детства.
– Коли явился на наше празднество, так веди себя как подобает, – нравоучительно заметил батюшка Афанасий, по-церковному растягивая гласные. – Веселись, ешь, пей да молодым подарок не забудь оставить. Обряд такой, не порти его. На Игнатушку не смотри. Он нас всех подвести может.
Плотно сжатые губы и налитые кровью сосуды в глазах Игната Владимировича плохо сочетались с окружающим его натужным весельем.
– Улыбнись, Игнат, – поддакнул кто-то из гостей. – Сам знаешь, всем несдобровать, если что.
– Мне не указывайте! – рявкнул Игнат Владимирович. – Согласие на свадьбу дал, дом свой предоставил! Мог бы похоронить Настюшку по-человечески, а не на рожи довольные пялиться. Так что хватит с меня и того, что есть. Улыбку на лицо вешать не научен!
Он умолк, понуро опустил голову.
– В храм приходи – душевное горе залечим, – предложил батюшка Афанасий. – А за привечание и уступки тебя весь поселок благодарить будет. Каждый знает, как тяжело тебе это далось.
Вновь зазвучали разговоры и звон посуды. К гостям вернулся радушный вид.
– Зачем играть свадьбу покойникам? – Кирилл наклонился к уху батюшки. – Нет, тела мне видеть не впервой, профессия обязывает, но остальные гости как? Со стороны смотрится как массовое помешательство. Извините, если не так сказал.
Батюшка поставил перед ним рюмку с прозрачной жидкостью:
– Выпьем, доктор.
– Не доктор, а фельдшер. Я завязал пару лет назад. И вам советую.
– Положено так. Не зли покойников.
Водка обожгла горло, запросилась наружу. Кирилл спешно потянулся за куском сыра.
– Ты когда-нибудь любил? – прищурился батюшка Афанасий. – По-настоящему. Так сильно, что землю готов сожрать, лишь бы снова увидеть любимую.
– Любил, – тихо ответил Кирилл.
Кольцо в кармане жгло кожу. И что-то больно ныло в груди.
– Любовь – чудовищной силы энергия, способная творить удивительные вещи. Влюбленный забывает о голоде и боли. Он готов на подвиги. Он совершает поступки, которые прежде не пришли бы ему в голову. А если и второй человек испытывает такое же чувство? Две частички, идеально подходящие друг к другу. Вот как в Священном Писании говорится: «Оставит муж отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут два одна плоть». – Батюшка провел рукой по кресту. – Ежели несчастье какое не станет им препятствием. Тела мертвы, но души-то еще здесь? Вот и надобно помочь им в брак вступить. Так сказать, закольцевать любовную энергию. Как у живых: венчание, празднование, первая брачная ночь. Потом как у покойников: отпевание и похороны.
– Вы и венчание проводили? – нахмурился Кирилл.
Сам он религией не интересовался, хотя знал, что церковные обряды совершаются по строгим правилам. Самоубийц, например, не отпевают, а мертвецов не венчают. Только в местном храме явно действовали другие порядки.
– Думаешь, мне это по душе было? Мало того что в загсе не расписались, так еще и покойнички. Церковь, опять же, за такое спасибо не скажет. Но без венчания мертвая свадьба – не свадьба вовсе. Как по мне, часть православных запретов устарела. Можно их и обойти.
– Из православного у тебя только ряса да крест! – процедил Игнат Владимирович. – Не забудь сказать, сколько ты денег за венчание запросил.
– Храм не только молитвами держится, Игнатушка. То купол подновить надобно, то штукатурка потрескается.
Игнат Владимирович молча покачал головой. Костяшки руки, сжимающей вилку, побелели от напряжения.
– То есть мертвую свадьбу проводят, – Кирилл бросил короткий взгляд на покойных новобрачных, – чтобы помочь душам любить друг друга на том свете? Средневековьем попахивает. Знаете, когда-то давно больных детей в печь отправляли или в колодец бросали. Но отказались же!
– Не все ты понял, вот и говоришь глупости.
– Так расскажи ему! – бросил Игнат Владимирович.
Гости захлопали после очередного неуклюжего тоста. Звонкий женский голос затянул: «Ах, эта свадьба, свадьба…», и вскоре неровный хор присоединился к песне. Батюшка Афанасий бегло перекрестился, прошептав слова молитвы. Тракторист пытался стянуть с себя осточертевший галстук. Кирилл не мог отделаться от мысли, что царящая вокруг кутерьма походит на дурно снятый фильм: словно сценарий написала нейросеть, а актеры читали текст, который видели впервые в жизни.
– Ты лицо-то попроще сделай, фельдшер. Редко мертвую свадьбу проводят, ох, редко. А люди волнуются, – произнес батюшка. – Ведь ежели что пойдет не так, то поселку несдобровать. Не только поселку – весь район покроет. До твоего Демьяново напасть доберется, будь уверен.
– Только мы говорили про любовь, а теперь откуда-то взялась напасть. При чем тут мертвая свадьба?
– Я ведь говорил про энергию, но ты не понял. Ежели влюбленные в брак вступить не успели да умерли в один день, значит, души их в одно целое не срослись. Любовная энергия их Господу не отходит, не затухает. Куда ж ей деваться? Вот она к нам и изливается, что вода из прохудившейся бочки. А диавол обращает эту страшную силу против нас.
– Да не дьявол это! – буркнул Игнат Владимирович. – Скорее, духи или проклятие.
Батюшка, не обращая на него внимания, продолжал:
– Вот ты, фельдшер, про эпидемию помянул. Будет эпидемия. Заболеет и стар и млад. Да такие болезни вылезут, что ни прививки, ни антибиотики не помогут. Или среди животных мор пойдет. Или урожай сгниет за день при теплом солнышке и плодородной почве. Только эти вещи привычные, понятные, пусть и тяжелые. Православный человек и не такое преодолеет. Случалось кое-что похуже. Думаешь, чего это у нас Игнатушка морщится, но обряду не препятствует?
Отставной участковый мрачно уставился в стол. Согнутая вилка на пустой тарелке напоминала вопросительный знак.
Уточнить Кирилл не решился. И так казалось невероятным, что человек, посвятивший жизнь борьбе с преступниками – явлением, не имеющим ничего общего с мистикой, – верит в потусторонние силы и спасительную мертвую свадьбу. Подобное ощущение преследовало Кирилла в первый день в морге. Пронзительный химический запах бил в ноздри. Холодок просачивался сквозь одежду. Патологоанатом, ловко орудуя скальпелем, объяснял особенности работы, обильно сдабривая их шуточками. «Легкие дрябловатые и почерневшие – куряга был знатный. О-о-о, да тут у нас еще и постинфарктный рубчик имеется!» Одна из студенток выскочила за дверь с характерными звуками рвотного позыва. Другая потеряла сознание во время вскрытия черепной коробки. Кирилл стойко продержался до конца занятия, но флер нереальности происходящего преследовал его до следующего дня. Тогда он свыкся, теперь – нет.
– Мертвая свадьба защищает вас от болезней и неурожая, – пробормотал Кирилл.
– Так да не так. – Губы батюшки Афанасия разошлись в странной улыбке. – Давно мы заметили, что следующие десять лет после мертвой свадьбы очень уж изобильными выдаются. Стариков хворь не тревожит, а выпускники сдают ЕГЭ на высший балл и поступают в столичные институты. Урожай случается такой, что пару городов прокормить можно. Некоторые, говорят, золотые самородки находили на огородах. Соседним поселкам тоже немного благодати достается. Согласись, ради этого можно похоронными традициями пренебречь.
При упоминании золота у батюшки блеснули глаза не хуже драгоценного металла.
«А под рясой, наверное, лопата припасена на следующий день», – подумал Кирилл и тут же устыдился собственных мыслей.
Пронзительно звякнул стеклянный бокал.
– Морс-то несладкий, – наигранно удивился худощавый мужичок в потасканном пиджаке. – Очень даже горький!
– Горько! – подхватили его соседи по столу. – Горько! Горько!
Тетя Зина (отчества мамы жениха Кирилл не знал, с детства привык называть тетей) с робкой улыбкой бочком приблизилась к новобрачным. Нежно и аккуратно придвинула их губами друг к другу. Все равно что сыграла натуралистичными куклами.
Гости хором завели отсчет.
Настя моргнула. Кирилл как раз собирался отвернуться, однако в последний момент успел заметить, как веки метнулись вверх-вниз.
Или показалось?
– Так, мне нужно выйти! – Кирилл вскочил со стула. – Свежим воздухом подышать хочу.
Игнат Владимирович глянул на него, постучал по нагрудному карману и извлек на свет пачку сигарет:
– Свежим не получится. Придется дышать никотином.
Игнат Владимирович выдохнул сигаретный дым, задумчиво рассматривая утопающие в сумраке дома. Несмотря на обилие выпитого, пьяным он не казался. Скорее, смертельно уставшим.
Кирилл облокотился о забор на отдалении от потоков дыма. Из головы не желал уходить образ целующихся покойников. Позади играла приглушенная музыка и время от времени раздавались взрывы дружного хохота. Мертвая свадьба была в самом разгаре.
– Думаешь, мы умом тронулись? – спросил Игнат Владимирович.
– Говорят, волосы продолжают расти после смерти, а человеческий мозг используется на десять процентов. Уже на первом курсе я убедился, что это неправда, но пациенты все равно продолжают травить байки о проросших покойниках и биохакинге мозга. – Кирилл помотал головой. – Хочу сказать, что мы многое додумываем от незнания. А сильное горе все усугубляет.
– И зачем ты тогда пришел?
«Проститься хотел», – подумал Кирилл, но ничего не ответил.
Игнат Владимирович воткнул окурок в дно жестяной банки. Кивнул, приглашая идти за собой. Кирилл решил, что они возвращаются обратно в дом, однако Игнат Владимирович устремился в сторону от дверей, к ровным рядам ухоженных деревьев и кустарников.
– Гляди, – показал он на свежевспаханную землю. – Сегодня посадили, после венчания.
Из темного холмика задорно торчал саженец яблони. Зеленые листья тянулись к темному небу, словно пытались найти в нем хоть проблеск солнца.
– Чтобы отгонять злых духов, – пояснил Игнат Владимирович. – «Горько», кстати, принято кричать по той же причине. Знал об этом?
– Слышал. Духи решат, что и без них в семье худо. А раз и так все плохо, надо им другое место искать.
– Старый обычай, как многие другие. Все они появились неспроста, были на то причины. Обычаи много значат для свадьбы, а для мертвой свадьбы – тем более. Не задобришь духов – или то, что мы ими называем, – быть беде.
Листья яблони зашелестели, хотя порыва ветра Кирилл не ощутил. Мгновением позже он осознал, что ветви других деревьев не шелохнулись. Бояться было вроде бы нечего, и все-таки к горлу подступил странный ком.
– Батюшка намекнул, что вы с такой бедой уже сталкивались.
– В детстве. Ребята из нашей школы отравились грибами. Из десятого класса, кажется. А я тогда был в четвертом. Девушка была такая же светленькая, как моя Настюшка. И парень ее, какой-то там лыжник, чемпион области. На похороны вся школа пришла. От обряда их родители отказались, а от тех, кто уговаривал, – отмахивались. Мол, пустые суеверия.
Под грузом тягостных воспоминаний Игнат Владимирович заметно ссутулился. Но даже так был на целую голову выше Кирилла.
– Ночью после похорон я проснулся. Помню, как долго кашлял и плевался, – воздух пропитался какой-то пакостью, будто канализацию прорвало или рыба стухла. Книги попадали с полки, еще и одежду кто-то вытащил из шкафа. В комнате, разумеется, никого не было, но даже в том состоянии до меня дошло, что вещи сами по себе не двигаются. До комнаты родителей шел, наверное, целых пять минут. Прятался от каждой тени. Но не кричал, ведь отец учил меня, что мужчина не должен быть трусом. Дверь в комнату родителей была открыта. Рядом с матерью девушка стояла, руками в ее шею вцепилась. Со спины светленькая такая, невысокая. А пространство вокруг плывет, словно туманом оборачивается. Глаза протер – нет больше девушки. А мама лежит так неудобно, не шевелится.
Кирилл ошибался, когда думал, что эта ночь не может быть еще более странной. Странной и жутковатой.
– Закричал я все-таки. Отец сразу проснулся, мама – нет. Холодная была, как лед. Синюшные пятна на горле до сих пор иногда вижу в кошмарах. И мама была не единственной. В газетах писали, что за ночь в поселке скончалось шесть человек. И еще шесть – в соседних деревнях. Не совпадение, ясное дело. С тех пор в поселке ни одну мертвую свадьбу не пропускали. Хотя их и не много было. На моей памяти всего две. – Голос Игната Владимировича дрогнул. – И сейчас вот…
– Это был призрак? Дух? – Кирилл сам не верил, что задал такой вопрос.
– Не знаю, как это назвать. Зато знаю, что маме едва исполнилось тридцать два и она была такой сильной, что могла перекопать половину этого огорода за один день. Если все доказательства указывают на самый невероятный исход, то он не такой уж невероятный.
– Жаль вашу маму. И Настю тоже. Не могу даже представить, насколько все это тяжело.
Игнат Владимирович кивнул, благодаря за сочувствие. Он долго молчал и смотрел на саженец яблони, потом хмыкнул и похлопал себя по нагрудному карману:
– Еще одну выкурить хочется. Стоит или нет? Посоветуй, как специалист.
– Лучше вообще бросить.
– Не время начинать вести здоровый образ жизни, – ответил Игнат Владимирович. – Тут хотя бы начать следующий день – уже победа. Ладно, ты с нами до конца останешься или как?
– Останусь. – Кирилл покосился на яблоню.
– Тогда идем обратно. Будем глиняные горшки бить. Чтобы…
– Чтобы отогнать злых духов. Я догадался.
– Опять спешишь? Куда ты все время торо- пишься?
Кириллу хотелось полежать в обнимку с Настей, вдохнуть сладкий аромат тела, прижать к себе крепко, изо всех сил, но она уже вскочила с кровати и копалась в ворохе одежды в поисках бесследно исчезнувшего лифчика.
– Да уж не все время. Но сейчас правда тороплюсь. Пообещала, что встречусь со Славкой вечером. Поедем смотреть место для строительства фермы.
Она застегнула лифчик, напоследок соблазнительно качнув грудью. Со щек еще не сошла краснота страсти, на губах застыла лукавая улыбка. Светлые волосы растрепались, однако легкая небрежность Насте шла. Как и отсутствие платья.
– Может, хватит уже? – поморщился Кирилл.
– Одеваться?
– Воевать на два фронта.
Настя замерла перед зеркалом, поправляя прическу. Выбившиеся пряди были безжалостно загнаны в тугой хвост.
– Надо определиться, в конце концов, – продолжал Кирилл. – Или Славка, или я. Он нормальный парень, все понимаю, но продолжать это у него за спиной – уже слишком. Надо все рассказать. И будь что будет.
Она неожиданно повернулась, вызывающе скрестив руки на груди:
– Не боишься все потерять?!
– Тогда сама прими решение. Выбери, кого любишь.
– А если обоих люблю?
– Так не бывает.
– Где же написано, что так не бывает?
– На сердце написано! – Кирилл вскочил с кровати и нервно прошелся по комнате. – Если кого-то любишь, на другого и смотреть не станешь. Не обратишь внимания ни на внешность, ни на слова. Это как будто находишь то, что искал всю жизнь. Уж я-то знаю… Еще со школы только о тебе думал.
– А вдруг я не такая? Вдруг я мутантка какая-нибудь с двумя сердцами?
Настя ласково провела острыми ноготками по его спине. Кирилл недовольно отодвинулся. Было приятно, но разговор шел серьезный.
– Славка планирует запустить самую большую ферму в районе. Продукты каждый день дорожают, скоро будут на вес золота. А земля у нашего поселка такая плодородная, что любая палка прорастет. И животные никогда не болеют. В общем, грамотно Славка мыслит. Знает, чего хочет от жизни.
– Вот и заставит тебя коров доить, – буркнул Кирилл.
– Ты не понимаешь. С ним чувствуешь себя в безопасности. Я для него – не просто развлечение на пару месяцев. А девушке больше всего нужна уверенность в завтрашнем дне.
– А я для тебя пустое место?
Ее телефон неистово завибрировал. Взглянув на экран, Настя нажала на кнопку сброса вызова. Губы недовольно сжались, но через мгновение растянулись в ослепительной улыбке:
– Славка звонил. Пришлось сбросить ради тебя. Значит, никакое ты не пустое место, а очень даже важный для меня человек.
Настя потянулась к нему для поцелуя. В очередной раз Кирилл не устоял перед ее чувственными губами. Никакая другая девушка в мире не способна была подарить ему столь мощные, взрывные эмоции.
– Ты бросишь Славку, если я сделаю тебе предложение? – прошептал он. – Обещаю уверенность в завтрашнем дне, и никаких ферм.
– Чувство юмора тебе не изменяет.
– За юмором скрыто очень серьезное содержание. Так что скажешь?
– Обещаю очень серьезно подумать. И никаких шуток.
Она натянула платье, подхватила сумочку и легкой походкой направилась к выходу. У двери вдруг развернулась с лукавой улыбкой:
– Хорошенько посмотри и запомни.
Настя продемонстрировала изящную ладошку.
– Что именно? – не понял Кирилл.
– Вот все приходится говорить прямым текстом! Размер кольца – шестнадцатый!
Прежде чем он успел вымолвить хоть слово, она проворно выскочила наружу. Кирилл опустился на кровать с глуповатой улыбкой на губах и разгорающимся пламенем надежды в груди.
Тела Насти и Славика отнесли в комнату, обустроенную для первой брачной ночи. Гости разбрелись по домам. Кирилл задержался дольше остальных: помогал женщинам убрать столовую после бурных возлияний, провожал на второй этаж Игната Владимировича, который к концу мертвой свадьбы все-таки успел основательно набраться.
Ночь была призвана разогнать духоту и принести приятную прохладу, но этого не случилось. Небо плотно затянуло тучами: не разглядеть ни звезд, ни луны. Цветочный аромат приусадебного участка портили едва уловимые гнилостные дуновения удобрений.
Денек выдался не из легких, будто пару смен на дежурстве отпахал. Хотелось упасть в кровать, забыться в снах. Настя мертва, местный поселковый обряд, сколь бы он ни был странным, завершен. Какое-то время придется заставлять себя жить дальше, с головой зарываться в работу, потом боль угаснет. А кольцо пусть себе лежит. Кирилл так и не решился от него избавиться.
Преодолев половину сада, он замер. Туманную задумчивость как ветром разогнало. Сквозь щели забора виднелась сгорбленная фигура, ползущая по дороге. В тусклом свете фонаря показалась собачья морда. Передние лапы дрожали, судорожно цепляясь за землю. Задние волочились, точно чужеродные отростки.
Паралич означал, что животные в поселке все же болеют, несмотря на хваленую защиту мертвой свадьбы. Или же собаку жестоко избил какой-то садист. С такого расстояния не поймешь.
Дворняга раскрыла пасть, затряслась, выдавливая из себя потоки темной жижи. Жалобный скулеж резал по ушам. Хвост стегал воздух, тщетно пытаясь отогнать агонию и боль. Извергнув теплый водянистый пузырь, собака дернулась в последний раз и обмякла, точно выжатая тряпка. Приблизившись, Кирилл ощутил зловоние желудочного сока. Сам желудок валялся перед бездыханным телом дворняги.
Назойливый позыв добраться до машины и покинуть сумасшедший поселок удалось подавить лишь благодаря опыту работы в фельдшерско-акушерском пункте. Неожиданно для себя Кирилл ударился в размышления о возможном диагнозе. Отравление, инфекция, паразиты… Ничто из этого не объясняло эверсию желудка. Если только объяснение не выходило за рамки общепринятой догмы.
«Ты сам-то себе веришь?» – задался он вопросом, направляясь в глубину сада.
Не верил, пока не наткнулся на яблоню. Из земли торчала иссохшая коряга с оторванными листьями. Вершина саженца расщепилась, превратившись в трехпалую лапу, которая покачивалась от дуновения ветра, как живая. Рыхлые комья вокруг яблони будто бы шевелились, стоило отвести взгляд.
– Мутантка с двумя сердцами. – Кирилл не узнал собственного голоса, высокого и ломкого. – Кто бы мог подумать.
Он метнулся в дом, вбежал на второй этаж. Игнат Владимирович на толчки не реагировал. Мертвенно-бледное, холодное тело, казалось, растеклось по кровати.
– Да вставай ты! – хлестнул его по щекам Кирилл. – Разбирайся со своим обрядом!
Он не сразу догадался проверить пульс. Сильный, похоже на тахикардию. Но это характерно после спиртного. Игнат Владимирович пробормотал что-то невнятное и вновь потерялся в хмельном забвении.
Исправить обряд – если его можно исправить – наверняка сумел бы батюшка Афанасий, только он покинул дом еще полчаса назад. Ему, как остальным, и в голову не приходило, что любовная энергия Насти могла быть направлена не только на Славика.
Кирилл спустился на первый этаж и очутился в столовой среди тщательно убранных столов и обрывков свадебных украшений. Дверь, ведущая в соседнюю комнату, была приоткрыта, хотя он хорошо запомнил, что батюшка запер ее на ключ и велел не беспокоить новобрачных до первых лучей солнца. Черная, как бездна, щель манила и отталкивала одновременно.
«Просто уходи! Не вляпайся еще глубже! – взывал рассудок. – Оно тебя не затронет».
Может затронуть. И родителей, и друзей. В прошлый раз погибли двенадцать человек, а теперь невидимая рука смерти вновь готовилась выбрать случайных жертв.
Мертвая свадьба звала. Кирилл пересек порог комнаты, и в тот же миг за спиной захлопнулась дверь.
Убранство комнаты расплывалось в темноте. Свет не включался – Кирилл трижды щелкнул кнопкой. Зато фонарь смартфона работал безотказно. Заряда аккумулятора, правда, осталось меньше десяти процентов, но этого хватило, чтобы осмотреться.
В центре комнаты стояла широкая двуспальная кровать. Он разглядел смутные очертания тел, накрытых одеялом. Тишина, как ни странно, успокаивала. Трупы не имеют обыкновения двигаться, уж в этом Кирилл убедился за пару лет работы фельдшером. И все-таки если бы он услышал малейший шорох, то выбежал бы прочь, наплевав на неудачно проведенную мертвую свадьбу.
Кирилл нехотя подошел к кровати. Интересно, что от него требуется? Вряд ли брачную ночь в этом обряде понимают в сексуальном плане. Ночь прежде всего для сна, так? Так. Значит, надо лечь в кровать. Продержаться до утра. Патологоанатомы порой дремлют в морге, пусть не с трупами в обнимку. И ничего, живы-здоровы.
Зрачки новобрачных коротко блеснули, сдвинулись и вернулись на прежние места. Настя безучастно глядела в потолок. В изуродованном лице Славика читалась ненависть. А ведь во время празднования он выглядел иначе. Спокойным, умиротворенным.
– С тобой, приятель, в одну кровать не лягу, – пробормотал Кирилл. – Извини.
Он потянул за холодную руку. Тело Славки сползло с кровати и упало с глухим стуком. Голова нелепо провернулась назад, почти как у филина. Похоже, шейные позвонки тоже пострадали при столкновении. Кирилл перетащил тело в дальний угол, заботливо прикрыв устаревшим сотню лет назад ковром с цветочным орнаментом. Кто бы мог подумать, что дойдет до такого?
Стянув ботинки, Кирилл улегся на белоснежную простыню. Теперь он ощущал себя похороненным заживо. Тело Насти покоилось рядом, рука то и дело натыкалась на некогда желанные изгибы тела. Глаза привыкали к темноте. Текстура деревянного потолка медленно плыла, смешивалась в причудливые сочетания: изогнутый крест, хирургические крючки, широко открытый рот.
Снаружи ухнула сова. В углу отчетливо зашуршало. Кирилл подскочил на кровати, из-за чего матрас пошел волнами. Голова Насти съехала набок, как будто шуршание вызвало у нее интерес.
– Так, – произнес Кирилл только для того, чтобы услышать собственный голос. – Так.
Шорох из угла послышался вновь. Ковер с цветочным орнаментом соскользнул, как театральная ширма. Славик немыслимым образом перевернулся на четвереньки и, оскалившись, впился зрачками в Кирилла. Вместо коленей он упирался в пол обломками бедренных костей. Стежки на лице разошлись, кожаные лоскуты повисли. Мышцы на руках и ногах напряглись, готовые привести в движение мертвое тело.
Кирилл сам не смог бы ответить, как оказался у двери. Он безуспешно крутил ручку и молотил по твердой поверхности. Он рвал глотку в остервенелом крике. Дверь кто-то запер, и снаружи не было никого, способного ее открыть.
Нет, нет, нет, он здесь не останется! Есть еще окно. Если выбить стекло, то можно будет выбраться наружу.
Кирилл развернулся – и лишь крепче вжался в дверь. Окно исчезло. Было оно вон там, в середине толстой стены, завитки и трещинки которой сплелись в злые ухмылки. Было – и исчезло.
В нос ударил знакомый гнилостный смрад.
Кирилл неуклюже перекрестился. Затем еще и еще. На четвертый раз вновь послышался знакомый шорох. Но не из угла – откуда-то сверху. Задрав голову, Кирилл столкнулся взглядом со Славиком. Тот сидел на потолке с раззявленным ртом, высунутым языком и вытянутой рукой. Грязные щербатые ногти застыли в жалких сантиметрах от лица Кирилла.
И все же Славик не двигался. То ли забавлялся, то ли подчинялся правилам, специально предусмотренным для оживших мертвецов.
Кирилл попятился к кровати, не сводя глаз с зависшей под потолком фигуры. Бледная рука и раззявленный рот по-прежнему были обращены к двери, где остались только потные отпечатки ладоней. Уперевшись в спинку кровати, Кирилл остановился. В голове ярко пульсировала одна и та же мысль: «Не моргать! Не моргать!»
Он держался, пока позади не скрипнули пружины матраса. Не обернуться не мог, хотя знал, что́ увидит. Настя восседала на кровати, нагая, в вычурной позе. Почти как древнегреческая статуя – почти, ведь на статуях не изображают темно-фиолетовых трупных пятен и раздробленных грудных клеток. Лицо ее было преисполнено грусти, но так и не потеряло красоты.
– Господи! – всхлипнул Кирилл. – Несправедливо, что ты умерла.
Настины губы дрогнули в бессловесном ответе. Сломанные пальцы покоились на груди в призывном жесте. Взгляд Кирилла невольно скользнул по светлым ареолам и остановился на обломках ребер, выпирающих из-под кожи. Гример не стал замазывать раны, лишь вытер кровоподтеки. Скорее всего, рассчитывал, что под одежду никто больше заглядывать не станет.
Кирилл не сразу понял, что упустил нечто важное. Настя указывала на три одинаковых отверстия, острые с одной стороны и закругленные – с другой. Все прижизненные, судя по характерным отекам. Кирилл видел такие не единожды: в основном у местных алкашей после скандальных попоек. Что бы там ни говорили, Настя не погибла от столкновения с машиной.
Ее трижды ударили ножом прямо в сердце.
– Вот что ты хотела показать… – прошептал Кирилл.
Стеклянная ваза пролетела над ухом и врезалась в стену, разбившись на сотни маленьких осколков. В следующую секунду с потолка свалилось тяжелое тело, припечатав Кирилла к полу. Он чудом вырвался из скребущих кожу пальцев, саданул ногой по оскаленному рту Славика и перекатился к стене. Кровать, шкафы и потолок кувырком пронеслись перед глазами. Кирилл поднялся, затравленно озираясь. Славик вновь исчез из виду.
– Гр-ра-а! – раздалось за спиной.
Холодные руки сомкнулись на шее. Кирилл тщетно пытался глотнуть воздуха, в глазах темнело. Острые обломки костей вспарывали спину. Он закружился, пытаясь сбросить непрерывно горланящего Славика, однако хватка становилась сильнее. Чувствуя, что теряет сознание, Кирилл рванулся вперед и упал на что-то холодное и мягкое. Славик неожиданно умолк, отпустив нестерпимо ноющую шею. Кто-то другой – чуткий и нежный – робко прикоснулся кончиками пальцев.
Кирилл обнаружил, что лежит на кровати. Настя расположилась на нем, словно большая кошка. В полумраке комнаты ее кожа выглядела неестественно белой. Глубокая тоска во взгляде читалась без слов.
Светлая слеза пробежала по щеке и капнула Кириллу на грудь. Подчиняясь инстинкту, он прикоснулся губами к губам Насти. Целовать ее было все равно что мраморную статую, и все же это казалось правильным, естественным.
Вокруг все неуловимо изменилось. Свет фонаря пробивался сквозь окно. Стены обрели привычные очертания. Славик замер на соседней части кровати. Краем глаза он виделся бледным манекеном, уставившимся в потолок.
Кирилл вытащил кольцо, неловко надел его на безымянный палец Насти. Чуть выше первого, гравированного, подобранного то ли Славкой, то ли кем-то другим после его смерти. Настя обмякла, опустила голову Кириллу на грудь.
Он обнимал ее, ощущая только собственное сердцебиение и слыша только собственное дыхание. Время текло, веки опускались под тяжестью ночи.
Из сна Кирилла вырвал ключ, оглушительно громко заворочавшийся в замке.
В дверном проеме застыл батюшка Афанасий. Его борода торчала кручеными сосульками, ряса была покрыта застывшими каплями свечного воска. Опухшее лицо сморщилось в полном недоумении.
– Ты что устроил, ирод?! – всплеснул руками он.
Любое объяснение из уст Кирилла, лежащего в обнимку с двумя трупами, прозвучало бы неправдоподобно. Особенно при дневном свете. Кирилл выпрямился, освободившись из сплетения холодных рук. Тело Славика соскользнуло и гулко брякнулось костями, словно живого в нем не было ничего и никогда.
– Ты из труположцев, что ли?.. – опешил батюшка.
– Нет! Вы же сами говорили, что брачная ночь – часть мертвой свадьбы. Только устроили ее неправильно. Настя меня любила. И я ее тоже.
– Любовный треугольник, значит? Грешники, ох, грешники! – Батюшка Афанасий задумчиво почесал бороду. – Хотя, пожалуй, тебя нужно похвалить. Все-таки обряд не дал испортить. А я ведь почти всю ночь в молитвах отстоял. Поначалу тихо было, спокойно. Как вторая свечка отгорела – окна задребезжали, шепотки по углам понеслись, а икона Николая Чудотворца пополам треснула. Понятно стало, что с обрядом напортачили. Засобирался я к Игнату, а оно взяло и успокоилось. Теперь-то вижу, без тебя не обошлось.
Батюшка так и стоял в дверях, нервно перебирая под рясой. Легкий металлический стук напомнил Кириллу о четках с крестами и маленькими иконками. Колючая боль в спине, расцарапанной костями Славика, заставила его вернуться к мыслям о мертвой свадьбе.
– Все закончилось? Никаких больше… – Он не решился произнести: «Оживших мертвецов». – Необъяснимых явлений?
– Закончилось, да не совсем.
На Кирилла смотрело дуло обреза двухстволки. Отработанным движением батюшка Афанасий взвел курки.
Кирилл инстинктивно отшатнулся, подняв руки. За долю секунды в голове пронеслась масса объяснений от «Я стал лишним свидетелем» до «Мне все это просто снится». Ни одно из них не оказалось верным.
– Осталась последняя часть – похороны. Живьем в землю класть не стану. Придется решить вопрос вот таким вот образом, – с сожалением покачал головой батюшка. – Ох, еще один грех на душу брать… Сначала девка, теперь – ты. Что же оно наперекосяк вечно идет?..
Три странных разреза в груди.
Призывно горящие глаза Насти.
– Это ты ее зарезал?!
Кирилл сжал кулаки и угрожающе шагнул вперед.
– А что же мучить девку? – Батюшка качнул обрезом. – Хрипела она все, хрипела… Мученицам дорога в рай, а эта все за грешную землю цеплялась! И так нелегко было их со Славой в одном месте собрать да под несчастный случай подвести.
– Зачем?
Вопрос казался неуместным, но Кирилл должен был знать. Даже если через секунду умрет.
– Внуки у меня подрастают, вот зачем. У обоих синдром ломкой Х-хромосомы, слышал о таком? Считай, всю жизнь страдают. И ведь лекарство-то есть! Надежное, годами проверенное, но ни за какие деньги ни купишь. Кто бы не решился?
– Я. Я бы не решился.
– Значит, ты лучше меня. – Батюшка горестно выдохнул и вскинул обрез. – Не переживай. Отпою и отмолю.
Прежде чем Кирилл успел среагировать, за спиной батюшки возник гигантский силуэт. Рука великана играючи выхватила обрез, вторая – схватила за седые патлы и рванула так, что голова батюшки с треском впечаталась в косяк. Игнат Владимирович переломил стволы, вытащил патроны.
– Всех погубишь, Игнатушка! – простонал батюшка Афанасий.
Он жалко шевелил руками, как перевернутая черепаха – лапами. Из рассеченного лба струилась кровь. Игнат Владимирович взглянул на Кирилла:
– Бегом отсюда!
– А вы как же?
– Буду с этой тварью разбираться. Он мне за Настюшку ответит. Если сдохну вместе с ним… так тому и быть.
Гнилостный смрад заполонил комнату. В глубине заворочались тела Славика и Насти.
Кирилл вылетел в столовую, пронесся мимо дребезжащих стульев и выскочил во двор. Отовсюду доносились крики: дикие, испуганные, болезненные. С неба падали мертвые птицы. Поселок накрывала невидимая волна проклятия влюбленных.
Рванув дверь машины, Кирилл завалился внутрь. Трясущимися пальцами включил зажигание, утопил педаль газа в пол. Мотор ревел. Ревел поселок. На заднем сиденье злобно ухмылялся Славик.