Начало стратегического наступления А. Ермолова
Один из главнокомандующих российской армии на фронтах Отечественной войны 1812 г. генерал Алексей Ермолов писал императору Александру I: «Горские народы примером независимости своей в самих подданных Вашего Императорского Величества порождают дух независимый». В 1816 г. он был императорским приказом назначен командиром дислоцировавшихся на Кавказе российских войск – Отдельного Грузинского корпуса (в 1820 г. переименован в Отдельный Кавказский корпус, а в 1857 г. – в Кавказскую армию) и управляющим по гражданской части на Кавказе и в Астраханской губернии. Власти Российской империи и русское дворянство возлагали на него большие надежды как на одного из самых выдающихся героев войны с Наполеоном и, вообще, человека исключительно ответственного, решительного и жесткого. Это отражено в знаменитых строках поэмы А. Пушкина «Кавказский пленник»: «…Смирись, Кавказ: идет Ермолов». Должности, на которые А. Ермолов был назначен Александром I, фактически давали ему неограниченные властные полномочия на всей подконтрольной России территории Кавказа – Кавказском крае. Некоторые русские дворяне даже называли его «проконсулом Кавказа» (проконсул – наместник обширной провинции в Римской империи), а в части популярных современных изданий его до сих пор ошибочно называют царским наместником на Кавказе, хотя должность кавказского наместника была упразднена в 1796 г. (снова введена в 1844 г.).
В октябре 1816 г. А. Ермолов прибыл в крепость Георгиевск на Кавказской линии – так назывались объединенные Кубанская и Азово-Моздокская линии русских военных укреплений, ограждавших уже полностью подконтрольные России и заселенные казаками степные равнины от еще не покоренной предгорно-горной полосы Северного Кавказа. Укрепления Кавказской линии служили основным местом постоянной дисклокации российских войск, которые вели борьбу против горцев. Долго не задерживаясь в Георгиевске, Ермолов выехал по Военно-Грузинской дороге в Тифлис, где установил свою резиденцию. Тифлис (Тбилиси) до 1917 г. оставался главным местом заседания российских императорских главнокомандующих и наместников на Кавказе.
Ознакомившись с обстановкой «на месте», Ермолов представил в Санкт-Петербург план окончательного покорения кавказских земель, которые Россия считала своими (земли закубанских адыгов Россия еще признавала владением османского султана). Убежденный в абсолютном тактическом и силовом превосходстве русской армии над горцами, генерал полагал, что установление полного контроля над крутыми горами Северного Кавказа будет делом трудным, но при ответственном подходе успешно завершится в течение нескольких лет. В качестве основной стратегии А. Ермолов предлагал строительство новых крепостей непосредственно в горной полосе, к которым от Кавказской линии для регулярной связи должны были прокладываться широкие просеки в горных лесах. Также в его планы входила усиленная русификация населения Кавказа, то есть, переселение на кавказские земли большого количества государственных крестьян из внутренних областей России. Они, полностью связанные с Россией этнически и религиозно, по плану Ермолова должны были стать здесь постоянной надежной опорой русского самодержавия. «Кавказ только тогда станет русским, когда на нем поселятся русские люди», – так обосновывал Ермолов данную стратегию.
В целом же по духу своей политики А. Ермолов был типичным военачальником колониальной эпохи, действовавшим по принципу «цель оправдывает средства». Северный Кавказ, согласно его воззрению, должен был превратиться в полноценную российскую провинцию с управлением, полностью подчиненным, как и по всей России, общегосударственному бюрократическому аппарату. Местное население же вынуждено было либо подчиниться, либо погибнуть. Принявшим подданство российского императора и покорных высочайшей воле горцев предполагалось достойно вознаграждать и со всей ответственностью способствовать улучшению их быта, содействовать их интеграции в российское общество. Тех же, кто сопротивляется, любыми методами, даже самыми отвратительными человеческому сознанию, необходимо приводить к покорности, ибо этого требует общее благо, благо родной державы. Позже Ермолов сам объяснял активно применявшиеся тиранические средства своего управления печальной необходимостью и указывал, что «его душа плачет, когда он подписывает смертный приговор», но иного способа успешно воздействовать на непокорные народы Кавказа просто не существует.
В то время, являвшееся временем расцвета колониальной эпохи, высшей ценностью в сознании большинства жителей передовых держав были интересы своей страны, интересы своей нации, олицетворением которой в монархических государствах, как Россия, был император или король. Общество могло осуждать жестокие действия военачальников своего государства, присоединявших к нему новые земли (площадью территории измерялся сам престиж державы), но если итогом их было расширение пределов империи или иная государственная выгода, те все равно считались героями, верными слугами отечества. О справедливости захвата чужих земель как такового речь заходила редко: общество считало, что отношения с другими государствами и народами – дело исключительно главы государства, в крайнем случае – высших сановников, и тем и отвечать за свою политику перед Богом, а дело народа – повиноваться власти, пока она заботится о нем.
Первый удар по горской независимости А. Ермолов решил нанести не в Дагестане, хотя это была наиболее развитая в культурном и социальном отношении область на Северном Кавказе, а в Чечне. Там еще живо помнили предводительство Мансура, что особенно воодушевляло народ на сопротивление попыткам привести его под российскую императорскую власть. Кроме того, чеченцы в большинстве своем жили очень бедно: в прошлом частые грабительские походы соседних феодалов препятствовали широкому развитию у них земледелия, а большинство гор покрыто густыми лесами, что сокращало площади горных пастбищ для скота. Чтобы как-то выбиться из нищеты и уберечься от иногда грозившей им голодной смерти, чеченцы часто совершали дерзкие рейды во владения кумыкской и кабардинской знати, угоняя оттуда скот. По умению вести мобильные оборонительные действия среди родных гор и лесов с быстрым тактическим отступлением, обходом неприятельских рядов с тыла, засадами и внезапными налетами чеченцам не было равных на Кавказе. Они искусно прятались в зарослях, незаметно переплывали реки на плавучих мешках – тулуках, исключительно метко стреляли и владели арканом. Чеченские роды и племена могли враждовать друг с другом, но перед противником извне обыкновенно проявляли активную взаимовыручку. Поэтому феодальные ополчения не решались заходить в глубь земли чеченцев, у которых отсутствовал даже феодальный строй, в социальном отношении они находились полностью на родоплеменном уровне, управлялись родовыми старейшинами, а в военные походы выходили под предводительством наиболее храбрых и мудрых воинов. Понятно, что присягу России, предполагавшую полное подчинение государственной власти и чиновникам, они категорически отвергали и всякую власть выше власти своих старейшин считали злом, посягательством на личную свободу, кроме которой им особо и нечего было терять.
Усиление колониальной экспансии России, которую со времени Мансура чеченцы считали врагом, обратило взоры чеченских охотников за походной добычей на русские поселения, обычно богатые скотом, зерном и всякого рода ценностями.
Всадники, стреляющие в горца. М. Ю. Лермонтов (1814 – 1841)
В начале XIX в. среди русского населения Кавказа чеченцы снискали славу «первейших разбойников». Тогда же распространились тайные похищения чеченцами проезжавших по близким к Чечне дорогам русских офицеров, купцов и казаков. Знатных и богатых пленников чеченцы передавали русским властям за выкуп, простолюдинов же либо продавали в рабство соседним тоже не подчинявшимся российской администрации народам, либо заставляли трудиться в своем хозяйстве. Поскольку рабство в Чечне (как и на Северном Кавказе вообще) оставалось патриархальным, при котором раб имел права младшего члена семьи, обычно пленники последней категории обживались на новом месте, через несколько лет получали свободу, обзаводились собственными семьями, и их потомки ассимилировались в чеченской среде.
Возможно также, что российское командование живших еще в полностью родоплеменном состоянии чеченцев воспринимало как менее серьезного противника, нежели руководивших какими-никакими, но государствами, дагестанских правителей. Поэтому присоединением Чечни хотели как бы «обложить» Дагестан с двух сторон для более успешного наступления на него. Первоочередной задачей тогда становился захват Терского и Сунженского хребтов, отделявших от Кавказской линии небольшую Сунженскую низменность, и перенос восточной части линии на правый приток Терека Сунжу, откуда было бы удобно совершать военные экспедиции непосредственно в горы Чечни. Далее планировалось возвести у предгорий еще ряд крепостей, чтобы соединить Кавказскую линию со старой русской крепостью Кизляр в низовьях Терека. Тогда российским войскам открывался бы удобный плацдарм для активных наступательных действий в труднодоступную Большую (Восточную) Чечню и Дагестан. Собственно, план протяжения Кавказской линии до Каспийского моря (то есть, полного военного ограждения русских владений от гор) прорабатывался российскими стратегами и ранее, но именно Ермолов взялся за его осуществление.
В 1817 г. российские войска с левого (восточного) фланга Кавказской линии стали выдвигаться на Сунжу и заложили на ней укрепление Преградный Стан. В 1818 г. при дальнейшем продвижении русской армии по чеченским землям вдоль Сунжи завязались ожесточенные бои с местным населением. С этого времени и далее на протяжении десятилетий активные боевые действия между российскими войсками и горским населением шли фактически беспрерывно, затихая на одном участке фронта, но уже вспыхивая на другом. Поэтому большинство историков именно 1818 г. считают годом начала Кавказской войны, а первым ее эпизодом – наступление войск под общим началом А. Ермолова на чеченские земли по реке Сунже.
Первые же войсковые операции Ермолова в чеченских землях отличились исключительным кровопролитием. Селения разрушались полностью, их жители истреблялись, а уцелевшие спасались бегством в горах. 22 июня 1818 г. в нижнем течении Сунжи на месте разрушенных сел Сарачан-Юрт, Старая Солжа (Сунжа), Малый Чечен, Кули-Юрт, Алхан-Чу, Буган-Юрт, Солжа-Юрт, Суйр-Корт и Ханкала была заложена крепость Грозная (современный город Грозный), ставшая основным плацдармом для дальнейшего продвижения российских войск в земли непокорных народов. Ермолов сделал ее своей временной резиденцией для поездок на левый фланг Кавказской линии.
В 1818 – 1819 гг. войска под командованием генералов В. Сысоева, Н. Грекова и полковника А. Вельяминова (позже тоже произведенного в генералы) совершили ряд экспедиций по близлежащим к Сунже землям чеченцев и уничтожили практически все селения по верхнему и среднему течению реки. Выполняя план Ермолова, они приступили к прокладке просек, по которым могли бы легко продвигаться войсковые подразделения с обозами, в глубь Чечни. От Грозной русская армия выдвинулась дальше на восток и атаковала чеченские селения на равнинном участке между рекой Терек и предгорьями. На открытом месте сельские ополчения чеченцев не могли оказать успешного сопротивления многочисленным, прекрасно вооруженным и применявшим новейшую наступательную тактику революционной Франции российским войскам. Известный военный историограф генерал В. Потто, сам начинавший службу на Кавказе, указывает, что данная местность, впоследствии получившая название Кумыкской плоскости, была «очищена» от коренных жителей в течение нескольких дней.
Совмещая политику поощрения изъявивших покорность России народов с традиционным приемом всех колониальных держав по насаждению враждебности между местным населением, А. Ермолов передал значительную часть опустевших вследствие военного разорения чеченских земель кабардинским и кумыкским феодалам. Именно от вассальной зависимости кабардинских князей и кумыкских шамхалов сравнительно недавно – к концу XVIII в., избавились чеченцы и близкородственные им ингуши. Естественно, передачу в свое владение бывших чеченских земель феодалы рассматривали как превосходную компенсацию за потерю данников, отчего были благодарны Ермолову. На чеченские пепелища водворились переселенцы из Кабарды и Кумыкии, что, в свою очередь, не способствовало возобновлению начавших было складываться в период деятельности Мансура основанных на религиозном единстве теплых отношений между ними и чеченцами. Таким образом Ермолов упреждал складывание нового горского антироссийского альянса. Другая часть опустошенных земель была передана казакам, кроме того, по инициативе Ермолова из внутренних областей России началось переселение на них русских государственных крестьян. Ряд чеченских общин, не дожидаясь, пока на них обрушатся русские ядра и штыки, присягнул России.
Ермолов в окрестностях Кавказа. Русский народный лубок. Альбом книгоиздательского товарищества И. Д. Сытина