VI В венте «Король мавров»
С какой бы скоростью мы ни кинулись туда, где разыгралась кровавая сцена и откуда доносились крики спасавшегося бегством слуги дона Иниго, как бы мы ни спешили на вершину возвышавшегося над дорогой холма, куда быстрыми прыжками устремилась цыганка, чтобы привлечь к себе внимание ярким поясом, напоминавшим флаг, – мы прибежали бы слишком поздно и не стали бы свидетелями катастрофы, обагрившей кровью узкую тропинку, ведущую в венту.
На этом злосчастном месте нашим глазам представилось бы страшное зрелище: бездыханные тела Нуньеса и его лошади лежали поперек дороги. Тяжело раненный Торрибио из последних сил карабкался к могильному кресту, чтобы прислониться к нему. Дон Иниго и его дочь, схваченные шайкой бандитов, исчезли за дверью венты. Но мы, как романисты, способны, подобно Мефистофелю, сделать стены прозрачными или, подобно Асмодею, приподнять крышу. Так как мы не можем допустить, чтобы все происходящее в этом доме ускользнуло от читателя, то прикоснемся нашим пером к двери венты, которая откроется, как по мановению волшебной палочки, и скажем: «Смотрите!»
На полу венты были видны следы борьбы, начавшейся снаружи и продолжавшейся внутри. Двести шагов тянулся кровавый след, пересекавший порог венты и обрывавшийся в углу. Там за бандитом, раненным из аркебуза одним из слуг дона Иниго, ухаживала Амапола, которая не так давно принесла цветы для украшения комнаты путешественников, и еще один слуга, какое-то время назад державший под уздцы лошадь дона Рамиро д’Авилы. На ступенях перед входной дверью, что вели со двора в кухню, валялись бархатный ток дона Иниго и кусок белого плаща доньи Флор, указывая на то, что именно здесь возобновилась борьба и что отсюда обоих путешественников уволокли внутрь венты.
От входной двери шла дорожка из цветов, которые разбросал вестник любви прекрасной доньи Флор. Но эта цветочная дорожка была затоптана сапогами и запачкана пылью с плащей и каплями крови, блестевшими, как рубины, то здесь, то там – на розах, лилиях и анемонах. Дверь, отделявшая кухню от комнаты, в которой заботами дона Рамиро для путников были приготовлены два прибора и где еще стоял аромат только что сожженных благовоний, была открыта. Комнату заполонили слуги харчевни – переодетые бандиты, в любую минуту готовые прийти на помощь разбойникам с большой дороги. Оттуда доносились крики, угрозы, жалобы и проклятия. Там продолжалась и должна была закончиться ужасная сцена, которую предвидела молодая цыганка, когда советовала путешественникам вернуться обратно.
Вот что бросилось бы нам в глаза, если бы удалось растолкать расположившуюся в дверях живую баррикаду людей и проникнуть в залу. Дон Иниго, распростертый на полу венты, пытался защищаться бесполезным обломком шпаги, клинок которой, прежде чем сломаться, пронзил двух бандитов. Кровь этих людей запятнала цветочную дорожку. Трое разбойников едва сдерживали старика. Один из них, уперев колено ему в грудь, приставил к его горлу каталонский кинжал. Двое других обыскивали старика – не столько с целью ограбить, сколько для того, чтобы отнять оружие, спрятанное в складках его платья. В двух шагах от дона Иниго, прислонившись к стене, с растрепанными волосами стояла донья Флор. Капюшон ее плаща был изорван, а драгоценные булавки срезаны с платья.
И все же было очевидно, что с прекрасной путешественницей разбойники обошлись более осторожно, чем со стариком. Как мы уже говорили, донью Флор отличала ослепительная красота, а атаман шайки Сальтеадор – главный герой нашей истории – считался человеком весьма обходительным, что в подобных обстоятельствах было, пожалуй, страшнее ледяной жестокости. Девушка, прислонившаяся аккуратной головой к белой стене, была неописуема хороша: в ее чудных глазах не читались мольба или страх, напротив, они метали из-под длинных ресниц молнии негодования. Ее ослабевшие руки, белоснежные и обнаженные, безвольно повисли. Бандиты, обрывая с рукавов драгоценные застежки, разорвали и рукава, и потому руки казались будто высеченными искусным скульптором на стене. Ни одного слова, ни одной жалобы, ни одного стона не сорвалось с уст девушки с того момента, как ее схватили, – жаловались и стенали двое разбойников, раненных шпагой дона Иниго.
Несомненно, прекрасная и непорочная донья Флор не думала, что ей удастся избежать смерти. Но даже ввиду этой опасности она считала недостойным благородной испанки жаловаться, стонать и умолять. Уверенные в том, что девушка не сбежит, бандиты, забрав почти все ее драгоценности, образовали вокруг прекрасной путешественницы круг. Они пожирали ее глазами и посмеивались. Это могло бы заставить донью Флор опустить глаза, если бы они, широко раскрытые и обращенные вдаль, не устремлялись сквозь стены, потолок и небесный свод к невидимому Богу – единственному, кого она, как истинная дворянка и христианка, призывала на помощь.
Быть может, девушка думала также о том красивом кавалере, который целый год с наступлением сумерек бродил под окнами ее комнаты, а ночью заполнял ее балкон лучшими цветами Андалусии. Погруженная в свои мысли, она не замечала всех этих криков, оскорблений и буйства.
– Презренные! – воскликнул старик. – Убейте, зарежьте меня, но предупреждаю вас: в миле от Альхамы я встретил отряд солдат, начальник которых мне знаком. Он знает, что я в пути, он знает, что по приказанию короля дона Карлоса я еду в Гранаду. Когда ему станет известно, что я не прибыл, он догадается, что меня убили. Тогда вам придется разбираться не с шестидесятилетним стариком и пятнадцатилетней девушкой, нет, против вас выйдет целая армия – и посмотрим, разбойники, посмотрим, злодеи, будете ли вы так же храбры с королевскими солдатами, как вы храбры сейчас, когда вас двадцать против одного!
– Хорошо, – ответил один из бандитов, – пусть приходят, мы их знаем, мы видели, как они проходили вчера. У нас есть заминированные подземные ходы в горах.
– Да и с чего ты взял, – вмешался другой разбойник, – что мы хотим убить тебя? Если ты так думаешь, то ошибаешься. Мы убиваем только бедняков, с которых нечего взять, а о благородных сеньорах, таких как ты, способных заплатить выкуп, мы, напротив, очень заботимся. Ты, размахивая саблей, ранил двух наших, а тебя даже не задели! Это тебе ни о чем не говорит?
В это время звонкий и нежный голосок примешался к грубым крикам и угрозам. Это заговорила донья Флор, впервые за все то время, что она находилась в плену.
– Пусть будет по-вашему, сеньоры! – сказала она. – Если все дело в выкупе, то он будет внесен, можете не сомневаться.
– Клянусь святым Иаковом, мы это и сами прекрасно понимаем! Потому-то мы и хотим, чтобы этот почтенный сеньор, ваш отец, немного успокоился… Дело делом, черт возьми!.. Разберемся во всем и покончим с этим! Драка все запутает, но ваш отец, похоже, только этого и желает.
И действительно, дон Иниго предпринял новую попытку защититься. Обломком шпаги, который не могли вырвать из его рук, сжимавших это оружие, будто тисками, он ударил в лицо какого-то бандита.
– Богом клянусь, – воскликнул разбойник, державший кинжал у горла старика, – еще одна глупая попытка, и тебе, благородный господин, придется договариваться о выкупе с Богом, а не с нами!
– Отец, не надо! – взволнованно воскликнула девушка, делая шаг вперед.
– Да, – сказал один из бандитов, – послушайте эту прекрасную девицу: ее слова – золото. Ее уста подобны устам арабской принцессы, с которых при каждом слове слетали жемчуга и алмазы. Не теряйте спокойствия, храбрый господин, дайте нам слово, что больше не будете пытаться спастись. Вручите нашему достойному другу, хозяину гостиницы, пропуск, который позволит ему беспрепятственно пройти в Малагу. Там ваш управляющий даст ему одну, две, а может, и три тысячи крон, – одним словом, столько, сколько будет угодно вашей милости. Как только хозяин гостиницы вернется с деньгами, мы освободим вас.
– Но учтите, – грозно предупредил другой разбойник, – если он не вернется, то вам придется ответить за это. Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь!
– Отец, отец! Послушайте этих людей, – уговаривала девушка, – не рискуйте собственной жизнью из-за нескольких мешков серебра.
– О, сеньор, – обрадовался один из бандитов, – так невозмутимо рассуждать о богатствах может только дочь князя или вице-короля, а может, даже самого короля или императора, не так ли?
– И что же вы будете делать с нами в этом разбойничьем логове, – спросил старик, наконец-то снизошедший до объяснений с бандитами; до сих пор он довольствовался лишь тем, что ругал или бил их, – пока ваш достойный сообщник, хозяин гостиницы, будет разыскивать моего управляющего?
– Разбойничье логово! Ты только послушай, сеньор Калабасас, как называют твою венту «Король мавров»? Разбойничье логово! Ух, задал бы я тебе хорошенько, отважный идальго![29]
– Ты спрашиваешь, что мы с тобой сделаем? – вмешался другой бандит, не дав возможности дону Калабасасу защитить свою венту. – Что ж, я скажу тебе. Это очень просто. Прежде всего ты дашь нам слово дворянина, что не сбежишь.
– Дворянин не дает своего слова бандитам.
– Отец, дворянин дает слово Богу, – пролепетала донья Флор.
– Послушай хоть раз это прекрасное дитя, ведь сама небесная мудрость говорит ее устами, – вновь пытался урезонить дона Иниго разбойник.
– И что же вы сделаете, если я дам слово? Предположим, я его дам.
– Прекрасно, но мы все равно не спустим с тебя глаз.
– Как, – вскрикнул дон Иниго, – вы не позволите мне продолжить дорогу, даже заручившись моим словом?
– О, прошли те времена, – усмехнулся бандит, – когда евреи Бургоса ссудили Сиду тысячу золотых марок за ларчик, наполненный песком[30]. Мы не будем уподобляться евреям и обязательно заглянем в ларец, прежде чем отсчитать тысячу марок.
– Презренные! – прошептал дон Иниго.
– Отец, – увещевала старика донья Флор, – отец, во имя Неба!
– Хорошо, и как же вы собираетесь следить за мной?
– Мы привяжем тебя крепкой цепью к этому железному кольцу. – И бандит указал на кольцо, вбитое в стену, которое, как видно, служило для подобных случаев.
– Вы привяжете меня, как мавританского раба? Меня? – неистовствовал старик.
Эти слова так возмутили его гордость, что он быстрым и резким движением отбросил бандита, упиравшегося коленом в его грудь, и приподнялся с угрожающим видом.
Подобно тому, как волна, разбившись о скалу, через мгновение наступает на нее снова, бандитская шайка моментально окружила дона Иниго. Пять или шесть разбойников силой, которая сломала бы гордецу руку, если бы он не уступил, вырвали у него эфес шпаги. В это же время бандит, пристыженный победой старика, приближался к нему с занесенным кинжалом, клянясь, что настал последний час узника. Увидев сверкнувшее лезвие оружия, донья Флор испустила ужасный крик и бросилась к отцу. Но тут какой-то разбойник одной рукой остановил донью Флор, а другой – разъяренного товарища.
– Висенте! Висенте! – кричал он обезумевшему от гнева бандиту, уворачиваясь от его кинжала. – Какого черта ты творишь?
– Я заколю его!
– Ты этого не сделаешь!
– Убью! Клянусь святым Иаковом, что убью!
– Ты хочешь продырявить мешок с золотом? Хочешь, чтобы весь выкуп утек в эту прореху? У тебя дурной нрав, Висенте, я всегда говорил тебе это. Дай мне побеседовать с этим почтенным господином, и ты увидишь, что я сумею убедить его.
Висенте наконец понял справедливость слов товарища и, что-то ворча себе под нос, удалился. Под словом «удалился» мы не имеем в виду, что он вышел из комнаты, нет, он только отошел на два-три шага назад, словно раненый ягуар, готовый снова прыгнуть на свою жертву. Бандит, выступивший в роли посредника, занял место Висенте.
– Будьте рассудительны, сеньор кабальеро[31], – начал он. – Вас не привяжут к железному кольцу, а удовольствуются лишь тем, что посадят в погреб с винами, где дверь так же крепка, как и в тюрьмах Гранады, и выставят часовых у этой двери.
– Негодяй! Да как ты смеешь говорить такое человеку, занимающему столь высокое положение?
– Отец, я буду с вами! Я не покину вас! – воскликнула донья Флор. – Два-три дня пролетят очень быстро…
– К нашему сожалению, прекрасное дитя, – сказал один из бандитов, – мы не можем вам этого обещать.
– Как? Чего вы не можете обещать?
– Что вы останетесь с отцом.
– Бог мой! Что же вы хотите сделать со мной? – вскрикнула донья Флор.
– С вами? – повторил посредник. – Увы, у нас нет прав решать это. Девушка ваших лет, с вашей красотой и положением, – личная добыча атамана.
– О боже мой! – прошептала донья Флор, а старик испустил злобное рычание.
– Не бойтесь, – рассмеялся бандит, – наш атаман молод, красив и, как уверяют, происходит из хорошей семьи. Итак, что бы ни случилось, вы, храбрый человек, найдете утешение! Будь вы хоть королевской крови, мезальянса не получится.
Только теперь донья Флор поняла весь ужас случившегося. Она испустила крик и быстрым, как мысль, движением выхватила из корсажа маленький кинжал, острый, как игла; его лезвие блеснуло у нее на груди. Бандиты, увидев это, отступили на шаг. Донья Флор, спокойная, смелая, решительная, подобная статуе богини, одна осталась у стены.
– Отец мой, – обратилась она к старику, – что вы прикажете мне?
И взгляд, и голос целомудренной узницы говорили о том, что по его первому слову острое лезвие вонзится в ее сердце. Дон Иниго ничего не ответил, но это безвыходное положение на какой-то миг придало ему сил. Неожиданным толчком он отбросил двух бандитов, висевших на нем, и одним прыжком встал на ноги. Раскрыв объятия, он закричал:
– Сюда, дочь моя, сюда!
Донья Флор бросилась отцу на грудь и, быстро передав ему кинжал, вполголоса проговорила:
– Отец, помните, вы рассказывали мне историю о римлянине по имени Вергиний?[32]
Не успела она произнести эти слова, как один из бандитов, протянувший было к ней руку, упал к ногам ее отца: дон Иниго вонзил ему в сердце хрупкий кинжал, казавшийся скорее игрушкой, нежели средством защиты. В то же мгновение чудовищный крик гнева раздался в венте. Десять ножей открылись, десять кинжалов появились из футляров, десять шпаг из ножен – теперь узникам грозила неминуемая гибель. Осознав, что час их смерти пробил, они обменялись последними поцелуями, прошептали последнюю молитву и, воздев руки к небу, одновременно воскликнули:
– Разите!
– Смерть! Смерть вам! – прорычали бандиты и с поднятым оружием набросились на старика и девушку.
Но в следующий миг раздался звон стекла – кто-то мощным ударом разбил окно. Молодой человек, вооруженный одним кинжалом, который висел у него на поясе, легко впрыгнул в комнату и спросил резким и властным голосом:
– Эй, господа, что здесь происходит?
Этот повелительный тон заставил всех смолкнуть. Ножи сложились, кинжалы скрылись в футлярах, шпаги возвратились в ножны, и разбойники, потупив взоры, тихо отступили, образовав большой круг, в центре которого стояли, обнявшись, отец и дочь. Их лица были обращены к незнакомцу.