Как кишка горного ахара, тянулась для Арлинга та ночь. Он лежал и слушал темноту, пытаясь не думать о словах вассхана Керка и песнях Нехебкая, которые тот затянул в его голове с уходом кучеяра. Дождь закончился, но рассвет все не занимался. У Регарди разыгралось воображение. Ему казалось, что по небу разлетелись рваные клочья уже опустошенных туч, а горизонт налился кровью, предвещая недобрый восход извечного палача – солнца. «Кто не дышал воздухом гор, не познал вкуса жизни», говорил учитель. Арлинг готов был с ним не согласиться. Сейчас он не чувствовал ничего.
Из чего бы ни было изготовлено снадобье, которое должно было волшебным образом исцелить его и Магду, эффект пока был только один: Регарди все слабее чувствовал окружающий мир, заменяя образы реальности воображаемым миром. Даже голос Нехебкая, к которому он почти привык, ощущался слабее. Лишь собственное дыхание Арлинга нарушало спокойствие, в которое, как кокон, заворачивал его чудесный порошок.
Он не сразу услышал возвращение учеников, которые, галдя, ворвались в пещеру, стряхивая с мокрой одежды брызги. Грохот падающих на каменный пол веток извещал об одном – Керк ушел, а молодые кучеяры замерзли и хотели согреться. В пещерах всегда холодно. Регарди привык, у них же зуб на зуб не попадал. Думать о том, откуда они взяли столько древесины, и кого именно боялся Керк, запрещавший разводить костер, не хотелось. Казалось, все силы уходили на то, чтобы вдохнуть, а потом выдохнуть. Что-то не то творилось с его телом, но иман всегда знал, что делал. Разве мог Арлинг сомневаться в нем после того, как учитель ему помог.
«А ты уверен, что он делал это для тебя?», – пробился сквозь пелену морока голос Нехебкая.
На ум пришел сто и один ответ, но тут кто-то из учеников приблизился и слегка пнул по искореженной ноге Регарди. Боль не появилась, но захотелось смеяться, и Арлинг задумался, не спрятан ли за безвкусием лекарства журавис? Со знаменитым дурманом Сикелии у него были напряженные отношения.
– Жив, драган? Прости, не могу вспомнить твое имя. Только не помогай мне в этом.
– Не лезь к нему, Блай, – окликнул подошедшего другой ученик, явно оставшийся за старшего. – Лучше воды принеси. Керк сказал, что его надо мыть почаще. Бадья у входа уже полная.
– Тратить на драгана воду преступление, – процедил Блай. – Пусть она и льется с небес вторые сутки. Расслабься, Каюм, и не командуй. Эта драганская собака жива уже третий месяц. Перед приходом Керка и помоем.
– Дождь в Карах-Антаре – это пайрикова вода, – вмешался в разговор третий. – Нельзя к ней прикасаться. Мы все ею испачканы, надо молиться.
– Кому? Нехебкаю? – снова фыркнул Блай. – Да он мертв.
– Или ты несешь воду, или отправляешься наружу под пайрикову воду! – не выдержал и повысил голос Каюм.
– Да, а еще к пумам!
Все вздрогнули, потому что последнюю фразу произнес женский голос.
Арлинг, который равнодушно слушал препирательства учеников, тоже очнулся, мгновенно забыв советы Нехебкая, подстрекавшего ответить молодым кучеярам делом, а не словом.
Видящая тем временем поднялась и, подойдя к выходу, села на камень под удивленными взглядами учеников. Ни на кого не обращая внимания, она принялась насвистывать, наблюдая за краснеющей полоской на горизонте. Злой южный ветер подпевал ей, словно усмиренный зверь, на миг забывший свою чудовищную сущность.
Религия имана наделила Фадуну чертами легендарной Видящей. Странно, что новый вассхан, признавая это, категорически отвергал возможность существования Нехебкая в гигантском змее серкетов. Сейчас Арлинг был готов поверить во все что угодно, но больше всего – в чудодейственную силу имановских препаратов. Вассхан Керк мог нести какую угодно чушь, но правда была в том, что Магда самостоятельно поднялась впервые с того момента, как Арлинг очнулся.
– Там в дожде не только пума, – довольная тем, что привлекла внимание, продолжила Видящая. – Там дикий кабан нашел прибежище среди газелей. Скотина расплодилась на радость охотникам, да не знают те, что в ней живут бесы. Лжебогословы и еретики-сектанты отбирают хлеб детей, а владеющий золотом невольник – кукла в руках тайных сил! Там они все, – палец Фадуны ткнул в истекающей влагой потолок пещеры, – наверху. Уже ползут сюда. Отойди от него, Блай, или тебя съедят следующим. Зря вы положили ее снаружи.
Что заставило Блая послушаться Фадуну, а не своего старшего товарища, неизвестно, но на то она и Видящая, чтобы бередить молодые умы. А может, последние слова были единственно понятными, потому что речь Магды обычно редко кто мог разобрать.
Кучеяр поспешно отошел от Арлинга и встал рядом со своими, которые в нерешительности замерли, поглядывая то на выход, в сторону темного навеса, где лежала Хамна, то наверх, где в толще породы дремала первая пещера, откуда вынесли Арлинга. Дождь стал слабее, но Регарди слышал, что с Хамной все в порядке, она дышала. А вот ученики видеть ее не могли, потому что кровавую поступь рассвета прекратили вновь набежавшие тучи. Светлеть перестало. Вдали грохотало и гремело, все больше убеждая Арлинга в иллюзии, что за порогом пещеры – вечно дождливый Мастаршильд, но никак не самая засушливая пустыня Сикелии.
– Всякий человек – невольник гремера, – Магда встала и принялась медленно кружиться, расставив руки в стороны. – Всякий, кто слабость проявлял, под мою власть попал. Я его в зверя обратила и зверя в него вселила. Знайте об этом! Боги не могут жить в душе человеческой – и об этом тоже знайте! В самые черные ночи придет за вами гремер, и нет никого ни на земле, ни на небе, кто найдет от него спасение. Слабость наша в роде людском. Люди злее ветра гиблого и злее богов, злее даже самого рока! За это и погибнут.
– Что ты несешь, ведьма? – не выдержал первый Блай. – Прекрати!
– В пустыне ничего нет, но есть… пума! – рассмеялась Магда и, перестав кружиться, пошла на Блая. – Давай разжигай свой костер, так им будет легче тебя найти. Но если хочешь еще быстрее, лучше выйди под дождь. Мокрый, ты вкуснее.
Что там сказал иман про волшебный порошок без вкуса и запаха? Что его можно принимать сколько угодно? Время давно не было на стороне Регарди, не стоило искушать его промедлением. Кучеяры нервничали все сильнее, Магда будто этого не замечала, а он по-прежнему валялся кулем, не способный прийти ей на помощь. Если Фадуна затеяла игру, ей следовало сперва рассказать ему о правилах. Хотя, должно быть, она знала, что это бесполезно, так как правила для Арлинга обычно существовали для того, чтобы их нарушать.
Подняв руку с заветным мешочком, Регарди собирался было высыпать в рот изрядную долю снадобья, как вдруг понял, что Фадуны у входа больше нет. В мире было мало людей, способных вырвать что-то из пальцев пусть и бывшего, но все же вассхана Тигра Санагора, однако Магде каким-то образом это удалось. Вероятно, ей помог ветер, сговорившийся с Нехебкаем в его голове. Пальцы на удивление легко расстались с мешочком, который, оказавшись в руках Фадуны, пропутешествовал по пещере до выхода, где превратился в разорванные клочья, не способные удержать в себе ничего. Чудесное лекарство имана без вкуса и запаха унес ветер, который, конечно, всегда был на стороне Видящей.
– Вон он! Гремер прямо за тобой! – закричала Магда, указывая за спину стоящего ближе всех к выходу Каюма. Тот подпрыгнул, выхватывая джамбию на лету, обнажили клинки и другие кучеяры, тщетно вглядываясь в темноту. Ошарашенный поступком Фадуны и осознанием, что только что лишился волшебного снадобья, уже подарившего ему надежду, Арлинг сел, не сразу осознав, что за долгое время впервые смог сделать это самостоятельно. «Нет в том для тебя никакого страха, если корни свои ищешь», – прошептал в голове Нехебкай, но Регарди отмахнулся от него, тоже прислушиваясь к тому, что творилось снаружи. Не было там никакого чудовища. Лишь Хамна беспокойно ворочалась, чувствуя приближение бури.
– Нет там чудовища! – повторила Магда его мысли. – Шутка, ха-ха.
И будто не чувствуя, что гремер, о котором она говорила, уже появился в пещере только не в образе пумы, а в виде молодых кучеяров, в душе которых закипали океаны ненависти, Фадуна повернулась к Арлингу и, ткнув в него пальцем, сказала:
– То, что сделаешь, на моей совести. Тигр не враг, но не выбирай его. Выбирай меня. Неважно, что происходят вокруг, важно то, что внутри тебя. Кто внутри. Слушай его. Дружи с ним. Освободи его. И не ешь больше всякую дрянь. А ты, – ее палец переметнулся с Регарди на Блая, – можешь начинать. Потому что он, – она кивнула в сторону Арлинга, – тоже готов.
– Сучка драганская! – взбеленился Блай, которого словно спустили с поводка. Размахнувшись, он влепил Магде пощечину, от силы которой та отлетела вглубь пещеры, упав между сидевшим на полу Арлингом и группой учеников, ужас которых стал почти физическим явлением. Потому что одновременно с падением Фадуны снаружи кто-то захохотал, и голос этот не мог принадлежать человеку.
Магда не поднялась, а кучеяры не успели понять, кто смеялся над ними под дождем так близко от пещеры, ведь в тот момент, когда голова Фадуны коснулась руки Арлинга – он каким-то чудом сумел броситься к ней, чтобы рухнуть на пол вместе и не дать Магде разбить затылок о камни, – в тот миг внутри самого Арлинга разлилась глубокая тишина, среди таинственного покоя которой он вдруг услышал музыку.
Поначалу он принял ее за отвратительный голос южного ветра, пробирающегося в расщелинах гор и пустотах пещер и обычно предвещающего беду, но по мере того, как стихал ветер во внешнем мире, пение в голове Регарди становилось четче и звучнее. Странная мелодия пробуждала в груди уныние и одновременно дикую страсть, говорила о неведомом, навевала тайну о жизни и смерти. То отдалялась и исчезала, то опять звучала с новой силой. Голова шла кругом от этой тоски и страсти. Подчиняясь неведомой силе, Арлинг шевельнулся и пополз к выходу из пещеры, не замечая ни Магды, ни учеников имана, которые все внимательно слушали песню, звучавшую внутри него. Даже эхо с небесных вершин Гургарана откликнулось на его призыв, который потом подхватили черные глотки пещер и опрокинули в долину колдовским шквалом новой порции дождя. Закружились в пляске пайрики, а после и таинственный смерч поднял Арлинга в небеса, унес в прошлое, обнажив величайшую тайну, которую он ощущал непрестанно и никогда не мог постичь. Тайна жизни и мертвых, тайны пустыни и гор, тайна темного солукрая, о котором не писал даже Великий Махди, но о котором шептались серкеты.
Тучи расступились, и зной мгновенно обжег ладони, цеплявшиеся за камни. Марево солнца поднялось внезапно, и земля Карах-Антара будто закипела, отпуская из себя воду. Всякое начало, всякий путь, всякое время имеет свой конец, и эта ночь тоже окончилась. День начался и замер.
Замер и Регарди, до которого не сразу дошел ужас содеянного. Темный солукрай выплеснулся так легко, будто всегда ждал лишь его зова. Не понадобилось многолетних тренировок, изнурительной практики и сложной теории. Все произошло мгновенно – за тот миг, пока ресницы смыкаются, чтобы моргнуть. Арлингу редко бывало страшно, но сейчас сердце зашлось в панике, когда чувства, которыми он привык познавать мир, рассказывали о том, что случилось в пещере.
Пятеро учеников имана сидели на полу, раскачивались из стороны в сторону и пускали слюни. Один подражал горному ахару, другой изображал маленькую птичку майну, третий не иначе, как представлял себя пумой. Молодые кучеяры рыкали, охали, хрюкали, хлопали в ладоши, тыкали друг в друга и пытались разговаривать, но могли лишь лепетать. Сознание уступило место безумию, и, пожалуй, то было страшнее, чем физические увечья.
Магда тоже мало чем отличалась от учеников имана. Но помимо безумия, которое всегда дружило с Фадуной, с ней случилось что-то еще. И это «еще» пугало Арлинга больше всего на свете. Оно незримо обволакивало фигуру Видящей, предупреждая о грядущем.
Магда выбросила лекарства имана, спровоцировала кучеяров, а потом и темный солукрай. Видящая начала свою игру, Регарди оставалось либо стать ее частью, либо начать собственную.
«Выбери меня», – прошептал в голове голос Нехебкая, и Арлингу впервые не захотелось его прогонять.
– Мы все исправим, – убеждал его Индиговый, пока Регарди, держась за каменные стены, пытался выйти из пещеры. Руки слушались, иногда в них даже чувствовалась, пусть и не скорость, но былая сила, зато ноги превратились в костыли, которые можно было с трудом передвигать. Причем зачастую с помощью тех же рук. Если правая двигалась и сгибалась, то левую приходилось волочить за собой или опираться на нее, как на палку. И тем не менее он встал. Сам. Оставалось глотать досаду, потому что лекарство имана подействовало в короткие сроки и можно было только гадать о чуде, которое могло свершиться.
Сначала он дойдет до входа, наберет воды и помоет Магду, потому что Видящая не иначе как обмочилась. Если обоняние, конечно, еще не подводило его. С рассудком Фадуны творилось примерно то же, что и с разумом младших учеников, но Магда хотя бы иногда разговаривала. Она непрестанно болтала обо всем, что видела, в бесконечных подробностях описывая камни, дождь и ветер – все, что сейчас наполняло ее мир. Иногда у нее текла из носа кровь, но больше Арлинга беспокоила ее кожа. Она стала не только сухой и горячей на ощупь, но местами как будто покрылась чешуйками. Хотя, возможно, ему показалось. Когда он попытался снять пару чешуек с ее кожи, Магда болезненно вскрикнула. Регарди обнял ее и долго укачивал, пока Фадуна не успокоилась, вернувшись к прежнему занятию – к разговору с непогодой.
Хотелось забиться под камни и умереть, но Арлинг запретил себе малодушие. Пусть в его голове и шептал безумный бог, и Регарди уже давно не мог назвать себя нормальным, но слова Индиговый говорил верные: он все исправит.
– Мы все исправим, – повторил Нехебкай, довольный, что Арлинг, наконец, слушает его, а не прогоняет. – Если договоримся.
– Никаких сделок не будет, – прошептал Регарди, стиснув зубы, потому что безболезненно перетащить левую ногу через камни на пороге не удалось. С каких пор ссадины на коже стали так раздражать? Наверное, с тех самых, как мир стал звучать глуше.
– Она ведь все правильно сделала, – тем временем бормотал Нехебкай. – Какой интересный выбор, не так ли? Остаться калекой, но сохранить чувства, которые тебе подарил солукрай, или вернуть себе движение, но перестать ощущать мир? Это выбор без выбора. Либо ты делаешь, что должен, либо делаешь, что нельзя.
– А ты когда-нибудь думал, что выбора может быть больше, чем два варианта? – огрызнулся Арлинг. – Как ты мог допустить такое?
– Допустить что? – притворился не понимающим Индиговый.
– Темный солукрай. Это все из-за тебя.
– Ну, конечно, из-за меня. И дождь в Карах-Антаре тоже. И тот драган из Девятой Канцелярии, которого ты убивал позорно долго. А еще Магда умрет, если ты повторишь то, что случилось десять минут назад.
– Нет!
– Вообще-то, весь солукрай придумал я, Совершенный и Великолепный. Так что не спорь. А если бросишь этих пятерых недоумков, я никогда не стану с тобой сотрудничать. И после этого ты в лучшем случае превратишься в Фадуну, потому что я погружу тебя в пучину безумия.
Арлинг наконец выбрался из пещеры и замер, оглушенный переменами, которые ощущались внутри, но теперь обрушились на его остатки восприятия с силой самума. Сверху возвышалась громада пещеры, он чувствовал, как расходились в стороны горные вершины, загибаясь к земле вопреки законам природы. Нехебкай мог ему не угрожать, безумие и так дышало Арлингу в затылок. Дождь превратился в морось, которая мелко сеяла по натянутому над Хамной пологу. Страх молодых кучеяров перед етобарами уберег ее рассудок. Похоже, темный солукрай задел только тех, кто находился внутри пещеры. Хамна дышала спокойно, и от нее по-прежнему пахло журависом.
Арлинг услышал, как стекает вода в уже переполненный бурдюк, который ученики оставили под… деревом. Мокрые листья склонились почти до земли, роняя влагу в подставленную емкость. Деревьев в Карах-Антаре не росло даже в оазисах, которые изредка встречались разве что в западных приморских землях. Но ближе к Гургарану, а тем более у его подножья, растительности не было никакой. Раньше. Судя по тому, что крона шумела над головой Регарди, молодым дерево назвать было нельзя. Путь до чуда природы длился вечность, но Арлинг все же доковылял и коснулся мокрой древесины. Ствол оказался толще его руки. Может, ему и мерещилось, но в двух или трех салях слышался шелест листвы и скрип веток еще одного дерева. Дальше начиналась целая роща. С трудом присев и зачерпнув мокрую землю у корней, Арлинг задумчиво пропустил ее сквозь пальцы. Большая часть – песок, но к нему примешивался субстрат уже опавших листьев, коры и сломанных мелких веток.
Лекарство имана подняло его на ноги, но что-то сделало с восприятием мира. Арлинг чувствовал все иначе, глуше, тише, слабее. С другой стороны, перепутать дерево было трудно. И он никак не мог понять, что это за вид. Листья и кора гладкие, не похожие ни на одно дерево, растущее в пустынных оазисах.
– Это не саксаул, – снова прочитав его мысли, вмешался Нехебкай.
– Нет, – протянул Арлинг, соглашаясь с Индиговым. Внезапная мысль осенила догадкой. Если бы он продолжил принимать лекарство имана, то, вероятно, перестал бы слышать и Нехебкая, а вместе с ним потерял чуткость оставшихся чувств, доведенных за годы тренировок и практики до совершенства. Может, в этом был замысел учителя? Арлинг сохранил бы рассудок, а то, что он остался бы просто слепым калекой, иману уже было неважно. Свою роль Арлинг выполнил, и у Тигра Санагора появился новый вассхан. Может, психическое расстройство Регарди, вызванное ядом гигантского септора, было куда серьезнее недуга Магды, потому иман и приготовил лекарство для него?
– Верно рассуждаешь, – похвалил его Нехебкай. – Нам с тобой еще столько надо обсудить. Тигр тебе не враг, но друг сейчас только один – я. Магда не считается. Она все правильно сделала. Тебе ведь интересно, зачем она так поступила? Спроси, и я отвечу.
Регарди не мог дурно думать о Магде. У каждого ее поступка был смысл, по крайней мере, для него.
– Лучше спроси меня, – раздался голос Магды сзади. Арлинг пропустил ее шаги. Еще недавно одна мысль о том, что он может не услышать чье-то приближение, вызвала бы в нем панику. А сейчас он лишь притянул ее к себе и молча обнял.
– Какие острые листья у этого дерева, – прошептала Магда, уткнувшись в него лицом. – Они могли сделать новое снадобье. Керк солгал, это не иман приготовил. Он лишь придумал рецепт. Слишком много воды, у него нет на тебя времени. Зло спит, но вот-вот проснется. Темный солукрай, как дождь на горе Гургаран. Я не знала, что его так много в тебе. Когда вы договоритесь, ты должен помнить себя. Бери, но не отдавай.
Фадуна говорила путано, но, кажется, Арлинг уже привыкал. Магда считала, что лекарство имана погубит его, а так как ученики могли приготовить снадобье заново, то пробудила в нем темный солукрай. Мог ли он осуждать ее? Одна его половина ликовала от того, что он может стоять на ногах, пусть и похожих на деревянные. И что Магда больше не лежала сутками в беспамятстве. Но другая все больше погружалась в отчаяние от осознания того, что скоро ему достанется доля калеки-слепого, возможно, с чуть более развитым слухом. Стоило поискать в сумках учеников, что за секретные ингредиенты они с собой принесли. Так, на всякий случай. Ему не давало покоя вещество без вкуса, цвета и запаха.
– Откуда эти деревья? – на самом деле он хотел задать другой вопрос, но Магда обрадовалась.
– Новые семена, – охотно пояснила она. – Из садов смерти. Очень быстро растут. Две недели – и взрослое дерево. Их принес северный ветер. Гремеру придутся по вкусу их сочные почки.
– Кто такой гремер? – и опять не тот вопрос. Он и про деревья-то ничего не понял.
– Там, – Магда подняла палец и тыкнула им в небо. – Слышу, как он дышит. Смотрит на нас.
Фадуна имела в виду махину Гургарана, у подножия которого они стояли, но Арлинг не слышал ничего, кроме мороси, которая нудно сеяла с неба. Мелкие капли стучали по камням, листьям, шлепали по набухшей почве, по его мокрой голове и плечам. Ученики одели Арлинга в огромную, не по размерам тунику, которая висела на нем мешком и сковывала движения. Впрочем, ему грех было жаловаться. Все, на что сейчас был способен Арлинг – лишь тупо передвигать ноги. Ступни стали чувствительными за то время, что он ими не пользовался. Хотелось натянуть сапоги, но Регарди сильно сомневался, что на его искореженную и неправильно сросшуюся лодыжку что-то налезет.
А вот от Магды капли дождя не отскакивали. Они бесшумно падали на нее, будто сразу впитываясь в Фадуну. Арлинг решил, что пусть так и будет. Главное, что Магда была с ним. Остальное не имело значения. Он ее сохранит, что бы это ему ни стоило.
– Гремер любит воду, и это не пума, – тем временем продолжила Магда, глядя в темноту наверху. – Лучше бы за нами быстрее пришли. Сейчас он один, остальные спят, но скоро мир станет совсем мокрый, и они проснутся. Тигр Санагор думает, что все видит, но давно ослеп. И твоего солукрая у него нет. Он тебе не поверит, по крайней мере, не сразу.
– Я не думаю, что мы будем встречаться с иманом, – осторожно заметил Арлинг, напряженно прислушиваясь к просыпающимся горам. Где-то в салях пяти от них мелкой россыпью обвалились камни, посыпались вместе с дождем к подножью. Но вот стукнуло копыто, потом второе – то горный ахар пришел полюбопытствовать к человеческой стоянке. Козлы были глупыми и бесстрашными. Арлинг никогда не понимал, почему это животное так нравилось Сейфуллаху. В груди отозвалось тоской и грустью. В чем бы он себя ни убеждал, но правда была проста: он всегда будет скучать по Аджухаму.
– Идите обратно, не высовывайтесь, здесь острые листья, – замахала руками Магда, и Регарди с облегчением понял, что все-таки чувствует людей на расстоянии. Он услышал, как дождь барабанит по запрокинутым лицам учеников, которые высыпали из пещеры и теперь стояли с высунутыми языками – ловили с небес воду пайриков.
– Скажи им, чтобы спрятались, здесь опасно, – попросила его Магда, видя, что на ее слова они не реагируют.
– Спрячьтесь, – сказал Арлинг просто для того, чтобы она не волновалась. Наверное, его уже мало чем можно было удивить, но, когда пятеро учеников имана, отталкивая друг друга, с воплями побежали внутрь пещеры, пришлось проявить усилие, чтобы сохранить выдержку. Кажется, их рассудок был поврежден неисправимо. Новая мысль была неожиданной: а ведь иман, вероятно, за них спросит.
– Твоя армия, – торжественно провозгласила Магда, кивнув в сторону пещеры. – Не волнуйся, мы тебе еще бойцов найдем. Успеем.
Арлинг сильно сомневался, что обезумившие ученики Школы Белого Петуха вообще могут оказать сопротивление, уж какой там бой…
– Ты должен обучить их солукраю, – Магда сегодня говорила поистине нелепые вещи. – Он вернет им разум. Ты не веришь мне, правда? Но нет другого выхода. Ни третьего, ни четвертого. Я ведь скоро умру.
– Что ты такое говоришь? – Арлинг слишком резко схватил ее за плечи, потому что почувствовал, как она поморщилась. Да и сам едва устоял на ногах.
– А их ты слышишь? – спросила Магда, и на этот раз Регарди понял, что она имела в виду. Вернее, кого.
Не было никакого мифического гремера, живущего в поврежденном разуме Видящей. Ни его взгляда, ни движений Арлинг так и не почувствовал. Зато стрелы, который тонко дрожали в натянутых луках, он ощутил столь отчетливо, словно тетива была натянута рядом с его щекой. Верблюдов держали на расстоянии, но Регарди все равно учуял запах мокрой шерсти. На миг стало легче. А ведь Магда почти сумела убедить его, что неведомый хищник охотился за ними в темноте. Нет, Арлинг по-прежнему мог почувствовать любых охотников – и звериных, и человеческих.
Можно было сколько угодно рассуждать о выборе и пути, но сейчас у них оставался только один вариант. Регарди медленно поднял руки, с трудом сохранив равновесие, когда неуправляемая левая ступня поскользнулась на мокрой глине.
– Не стреляйте, – сказал он на керхар-нараге, стараясь говорить не слишком громко и не слишком тихо. – В пещере пятеро сумасшедших, они безвредны. Хамна там, под навесом, ранена.
Слушая, как их окружают етобары, о приходе которых предупреждал Керк, Арлинг не мог избавиться от досады, червяка, поселившегося в сердце и точившего его с тех пор, как понял, что иман так легко нашел ему замену. Не просто отпустил, но сделал себе нового вассхана. Логичный, разумный поступок начальника школы, но почему же Регарди всегда казалось, что их связывают отношения куда крепче ученика и учителя? Или его наивность стала проявлением побочного действия солукрая? Того самого темного солукрая, которого, по словам Магды, накопилось в нем слишком много.
Но вот то, как иман поступил с Магдой, которую считал Видящей, и с Хамной, которая была его племянницей, дочерью Атрейи, Арлинг понять никогда не сможет. Если решил отправить в изгнание Регарди, почему остался равнодушным к их судьбам? Или учитель опять поступал «как лучше», снова решив за всех самостоятельно?