Перед сном, уставши от хлопот,
Представляю: я – большой медведь,
Я ворую мёд пчелиных сот,
И, не сосчитать который год,
По лесу за мною ходит смерть.
Я петляю, путаю следы,
Беспокойно сплю, не видя снов,
И сижу подолгу у воды,
Разогнав трусливых рыбаков.
Смерть находит мой звериный след,
Кажется – ну всё, конец игры,
От неё нигде спасенья нет,
Всё живое живо до поры.
Цепи у неё гремят, как гром,
И, когда вокруг чернеет снег,
Я трезвею. Сердцем и умом.
Не медведь. Я – просто человек.
Значит, мне постыдно так реветь.
Не забыта Богом. Всюду жизнь.
А медведь? А что же наш медведь?
Он при деле: рыбонька, ловись!
Подсыпать в кормушки зёрна, чтобы птицы прилетали,
И скворечники резные втихомолку мастерить.
Дни проходят: зёрна, птицы, пух и перья, трали-вали,
Благодарственные гимны: чик-чирик и фьить-фить-фить.
Вымыть руки после стружки, а потом засесть за книги,
Пыль стряхнуть, глазами бегать, строчки, строчки, т. ч. к.
А потом гулять до поздней, снять незримые вериги
И луне за облаками помахать издалека…
Муха очень трепещет, паук обретает силу,
Говорит ей: «Не бойся, не бойся и не шевелись».
Жертва, лапки сложив, повторяет бредовье: «Помилуй!» —
А паук предвкушает. Такая вот хищная жизнь.
Распорола утробу лани красотка львица,
Только лань продолжает бороться назло врагу.
«Всё равно одолею и буду потом гордиться
Перед мужем и львятами. Ой, смехота, не могу…»
…Паучок, покумекав, решил отложить свой ужин,
Ну а муха тем временем выпутаться смогла.
Лань с распоротым чревом всё понимает. «Ну же,
Добивай!» – и в глазах вместо грусти стынет густая мгла.
Здесь должны быть слова как итог. Или лучше ноты.
Да, у львицы семья, лань как замысел Божий о ней.
Только смотришь в глаза той лани и видишь что-то,
От чего так непрошено холод идёт по спине.
Лань закроет глаза, вот и всё, твой удел— стать пищей.
Окровавлены пасти у маленьких белых львят.
Львица очень устала от схватки, покоя ищет,
А детишки её, мал мала, лишь играть хотят…
Мой маленький Ёжик, нашедший свой путь,
С которого больше никак не свернуть,
Познал, какова настоящая тьма.
Она позади. Не сойти бы с ума.
Всю ночь обступали гнетущие тени,
Летучие мыши в толпе сновидений.
И всё норовило сбить с верной тропинки.
Но Ёж – победитель в таком поединке.
Он вышел на свет, за плечами котомка
Ничуть не мешает: идёт налегке!
Нашёл в этой тьме своего Медвежонка.
И новое солнце взошло вдалеке…
Родила двух котяток, лежит у дверей,
Пахнет голодом и молоком.
«Два котёнка-дитёнка, возьмите скорей!» —
Чьё-то сердце сказало: «Легко!»
Веселись же, пушистый, расцветкой – туман,
Акварель, Петербург, дожди!
Чьё-то сердце прильнуло: «Моё. Не отдам».
Серый счастлив, а чёрный – жди.
…Так прошли дни за днями своей чередой.
«Будешь всем обездоленным друг…» —
«Нет!» – сказал несмышлёныш, мотнув головой.
Дверь квартиры открылась, он – юрк!
Мимо обуви, мимо испуганных ног,
Мимо визга, под матьтвою!
По ковру, под кровать, в угол… Выдохнул: смог.
Здесь останусь, на том стою!
И метлой, и совком, и словцом, и ползком,
Пылесосом, приманкой… Щас.
В самый дальний забился. «Фу, сколько носков.
Ничего, я прощаю вас!»
…Чёрной ночью пришёл чёрный маленький кот,
На хозяйку блаженно лёг,
И его чёрный-чёрный молочный живот
Отогреть человека смог.