Захваченный историей благородного рыцаря и его возлюбленной, Пейре забылся настолько, что домочадцам пришлось расталкивать его в конце рассказа. Когда же Жанна позвала всю честную компанию за стол, Пейре еще не мог прийти в себя. Его чувства были в смятении, в душе ощущалось странное волнение и тоска. Мальчик едва сдерживался, чтобы не разрыдаться от притаившейся под сердцем боли и не выскочить на улицу, чтобы бежать куда глаза глядят навстречу ветру.
Задумчивый и печальный, он сел за стол и произнес молитву. Взрослые разговаривали об урожае этого года, Пьер выспрашивал у отца Христофора о нынешних ценах в епископстве Кагор, в котором монах был во время традиционной ярмарки. Жанна хотела знать о своих знакомых из Перигора, откуда она была родом.
Пейре же не мог ни есть, ни пить, его голова пылала, непонятные образы бились в ней, точно на поле боя. Не помня себя Пейре выбрался из-за стола, так и не притронувшись к ужину, и улучив момент, когда мать отправилась закрывать животных, а отец и монах пошли до отхожих мест, мальчик подкрался к книге и дотронулся до нее.
Это была старая-престарая книга, с ветхими страницами, края которых были затерты почти что до черноты.
Пейре взял в руки книгу и ощутил странное тепло, которое вдруг стало изливаться от твердого кожаного переплета прямо в грудь мальчика. С минуту Пейре стоял, боясь вздохнуть и сжимая заветную книгу все крепче и крепче, пока непонятная сила не овладела им полностью.
Мальчик подошел к двери, прислушался и, не обнаружив ничего подозрительного, вынырнул во двор. До калитки Пейре пробирался согнувшись в три погибели, опасаясь, как бы мать не заметила его бегства и не воспрепятствовала ему.
Тихо закрыв за собой калитку, Пейре побежал по дороге что было сил.
Теплый вечерний воздух был прозрачен, солнце уже село, и дневные птицы смолкали, уступая место ночным певцам. Силуэты деревьев сделались более контрастными, легкий ветерок перебирал листву, словно листая увлекательные повести деревьев.
Пейре добрался до заброшенного сарая, принадлежавшего старухе Арре, которая уже много лет как не касалась хозяйских дел, дозволяя яблоням и винограду плодоносить в свое удовольствие в заросшем и забытом саду. Тем не менее сарай держался, словно ждал нового хозяина, который должен был прийти и разрушить наведенный сон, расколдовать некогда чудесный сад и снова начать безобидную торговлю.
Когда в Тулузе появлялась толпа нищих жонглеров, у которых не было денег даже заплатить за крытое место для ночлега на заднем дворе папаши Дидье, их отсылали ютиться в заброшенный сарай, где в ожидании первых зрителей они могли питаться дармовыми яблоками и отдыхать в тени старых деревьев.
В ту странную ночь сарай старухи Арре приютил юного Видаля, который все не мог выпустить из рук так поразившую его книгу.
Пейре гладил страницы, и, о чудо, в голове его складывался четкий рассказ о прекрасных рыцарях и их юных возлюбленных, о смерти и любви. Незнакомый и вместе с тем близкий и родной голос читал мальчику дивные стихи, пел волшебные песни прошлого или грядущего.
В ту ночь огромные южные звезды опустились к самой земле, для того чтобы быть свидетелями чуда или послушать необыкновенные истории о рыцарской чести и добродетели. Голос рассказывал мальчику и звездам о величественных белых храмах и замках, в которых томятся в предвкушении любви прекрасные принцессы, мистические госпожи, одетые в шелка и бархат. Мадонны – повелительницы сердец, чьи дворы любви сияли как небесные светила. Перед глазами Пейре проносились рыцарские турниры, ломались копья, текли кровь и вино.
И все время, пока звучал голос, звезды, не мигая, смотрели в душу Пейре и освещали через дырявую крышу убогий сарай.
Под утро, когда горизонт начал светлеть, а звезды меркнуть, истомленный Пейре дал священный обет звездному небу и его создателю сделаться самым лучшим рыцарем, самым тонким поэтом. Подобно тому, как монахи посвящают свои души и бренные тела служению Господу, Пейре Видаль обещал посвящать всякую свою песню служению любви и красоте.
Упав на колени, мальчик молился, прося дать ему путь рыцаря-трубадура, или сразу же прекратить его жизнь, чтобы не продлевать мучений. Потому что с этого момента Пейре Видаль уже не мог жить, не вкушая мед поэзии, не мог вынести прежней слепоты и сердечной безмятежности. Легким жаворонком взмыла в небо его душа, чтобы, достигнув Господнего трона, упасть перед ним на колени. Прозрачной розовой дымкой опустилось на плечи Пейре кроткое его благословение. Вставал новый день, пели птицы. Истомленный мальчик уснул на оставленной какой-то доброй душой грязной соломе.
Бред или прозрение, посетившие Пейре, вылились в чудесный сон, в котором он стоял, облаченный в сверкающие золотые доспехи, пред троном творца, на голове которого сияла ровным благородным светом корона вселенной. И одним из величайших адамантов в ней был сам Пейре Видаль. Мальчик не мог понять, как это он одновременно мог оказаться и коленопреклоненным рыцарем и сияющим драгоценным камнем. Понятия не имел, как выглядят эти самые адаманты, да и название такое слышал впервые. Тем не менее он верил во все, что видит, недоумевая, удастся ли ему проснуться и рассказать обо всем матери, или Господь оставит его на небе.
В ту ночь Пьер поднял на ноги соседей, и вместе они до рассвета искали повсюду пропавшего сына. Сначала кожевник обходил окрестные дома, куда мог забежать неугомонный мальчишка. Потом, когда весть о пропаже пацана облетела улицу ремесленников и возле Пьера собралось с десяток мужчин, они решили рассредоточиться – кто-то отправился на озеро, кто-то побрел к Обрыву грешницы, кто-то пошел будить других соседей, справляясь, не забежал ли к ним Пейре.
Только к утру Пьер, папаша Дидье да старый монах обнаружили наконец Пейре в старухином сарае. Мальчик лежал, раскинув руки, точно Христос на распятье. Правая его ладонь сжимала почерневший от времени переплет книги, а возле левой, вот чудо, покоилась чудесная белая лютня.
Никто в Тулузе не видел прежде этого инструмента. Было непонятно, как такой хороший инструмент мог оказаться в заброшенном сарае. Если кто-то позабыл его там – то почему не искал? Если хозяин был ограблен и убит – отчего же грабители не забрали дорогую лютню?
Посовещавшись, мужчины решили, что лютня до поры до времени будет храниться в доме Пьера. И пока кто-нибудь не хватился о пропаже, Пейре может учиться играть на ней. В довершении дела трактирщик, монах и кожевник даже призвали в свидетели небо, ибо никто из них не пытался присвоить себе чужое добро и тем загубить на веки вечные свою бессмертную душу. И, наконец, вполне довольные и счастливые, все разошлись по своим домам, а бродячий монах пошел в учителя к Видалям.
Сам Пейре ничего не мог рассказать о том, откуда взялась белая лютня, возможно, она уже была в сарае, когда туда прибежал мальчик. И не настаивал на чуде. Но с того дня он начал прилежно заниматься с монахом, запоминая буквы, а в перерывах пытался наигрывать что-то на волшебном инструменте.
Несмотря на юный возраст, Пейре знал множество стихов и простеньких песенок, которые теперь часто мурлыкал себе под нос, перебирая тонкие струны.