11 апреля 238 дней после аварии

Стефани устраивает предрожденчик на квартире своей лучшей подруги Лизы, которая живет в двадцати минутах езды в шикарном кондоминиуме с такими благами цивилизации, как консьерж-сервис и бассейн с подогревом. Дом – современная конструкция из стекла и металла, и, когда Лео с мамой подъезжают к нему около трех часов дня, он словно бы объят огнем – так ярко сияет солнце, отражаясь от стен и окон.

– Не самое доброе предзнаменование, – шутит Лео, но мама лишь нервно барабанит ногтями по рулевому колесу.

– Уверена, что мне не надо пойти с тобой? – спрашивает она, не оценив шутку.

– Мам, все нормально. Там будет только Стефани с подругами, и это всего на два часа. Не волнуйся.

Мама кивает, однако ей все равно не по себе, Лео это видит.

Официальные приглашения прислали две недели назад. В любом другом случае мама просто прикрепила бы конверт магнитиком к холодильнику, но в этот раз так не сделала. Свое приглашение Лео убрала в ящик прикроватной тумбочки, где хранит всякие важные вещи. Оно оформлено строго и с большим вкусом – сразу узнается стиль Стефани.

– Я так и сказала Лизе: никаких конкурсов, – сообщила Стефани в пятницу вечером, когда Лео приезжала на ужин к отцу. – Никаких.

– А что плохого в конкурсах? – поинтересовалась Лео.

За спиной Стефани отец яростно замотал головой и жестом изобразил перерезанное горло.

– Конкурсы на предрожденчике – сплошной кошмар! – воскликнула Стефани. – Они вообще никому не нравятся. Люди приходят поесть капкейков, выпить вина, поахать над подарками для малыша, и всё. – Она выглядела какой-то взбудораженной и явно была не в духе, поэтому Лео быстренько сменила тему на сериалы «Нетфликса».

– Это просто переутомление и стресс. По ночам ребенок толкается и не дает ей спать, – объяснил отец, когда отвозил Лео домой. – Поверь, она с нетерпением ждет праздника.

– Она и маму пригласила, – сказала Лео, зная, что для отца это не новость и что Стефани, скорее всего, спрашивала его совета по этому поводу.

– Я в курсе. – Перестраиваясь в соседнюю полосу, отец бросил взгляд в боковое зеркало.

– И мама решила пойти, – прибавила Лео, однако отец ничего не ответил и до конца поездки молчал.

Сейчас, сидя в машине перед кондоминиумом Лизы, Лео знает всю правду.

Утром она зашла в мамину спальню, держа в каждой руке по вешалке с нарядом, вся в сомнениях. Выбрать торжественный стиль или свободный? Что вообще надевают на предрожденчик? Может, нужны определенные цвета? Лео понятия не имела.

Мама сидела на постели, глядя в окно, и Лео немедленно пожалела, что вошла. Она и раньше видела на мамином лице эту тоску и одиночество. Впрочем, услышав шаги, мама обернулась, и недавнее выражение сменилось на более спокойное, расслабленное, чуточку фальшивое.

– Доброе утро, солнышко, – произнесла она. – Что хотела?

Лео вытянула руки с вешалками:

– В чем пойти на праздник?

– Какой праздник?

Лео заморгала.

– Ну, предрожденчик…

– Ах да. Гм. – Мама прищурилась, затем покачала головой. – Ни то, ни другое не годится. Тебе нужно платье.

Лео застонала.

– У меня всего одно платье, и то старое! – Она не стала упоминать, что раньше платьев было два.

– Зато в нем ты чудесно выглядишь.

Как объяснить маме, что желание хорошо выглядеть не всегда занимает верхнюю строчку в списке приоритетов шестнадцатилетней девушки? Лео решила не развивать тему и просто закатила глаза.

– Ты же идешь? – спросила она. – Нам через час выходить.

– Прости, – начала мама, и Лео ощутила глухую панику, которая охватывала ее всякий раз, когда она видела маму, сиротливо свернувшуюся клубочком на кровати Нины, когда мама подолгу, неотрывно смотрела в окно на кухне, когда внезапно казалась чужим, незнакомым человеком, а вовсе не мамой. – Милая, я очень рада за Стефани и за тебя тоже, но я… не могу. Мне очень жаль. Там ведь будут твои тетя и двоюродная сестра, верно? Я напишу Келли, чтобы присмотрела за тобой.

– Все в порядке, – сказала Лео и, когда мама простерла к ней руку, подошла и присела на краешек кровати, склонив голову маме на плечо.

Мама больше не выглядела такой истаявшей и хрупкой, как тогда, сразу после аварии. И обнимать ее было уже не так страшно. А в первое время из-за этой болезненной хрупкости Лео боялась, что, если обнимет маму покрепче, та просто рассыплется.

– Я помню обе своих «беременных» вечеринки. – Непонятно, с кем разговаривала мама, с Лео или с самой собой. – Оба раза предрожденчик устраивала тетя Келли. Было просто замечательно. Такое счастливое время… На второй праздник мы привели Нину. Ей было два годика. Она стащила со стола пачку шоколадного драже, и потом у нее болел живот. – Мама тихонько засмеялась. – Странно, что в памяти остаются всякие мелочи. Что-то важное забывается, а пустяки – нет.

– Тебе это кажется странным? – брякнула Лео и осеклась.

– Что именно? То, что Нина объелась конфетами?

– Нет. – Лео вжалась лицом в мамино плечо, пытаясь вернуть ощущение покоя. – То, что я не помню аварию.

Мама крепче обняла ее, притянула к себе.

– Нет, я не думаю, что это странно. И тебя странной тоже не считаю.

– Я же должна помнить, – продолжала Лео. – Каждая минута той ночи должна врезаться мне в память, понимаешь?

Мама поцеловала ее в лоб и сказала:

– Может, это не те воспоминания, которые тебе нужны. Может, достаточно и тех, что у тебя есть.

Лео не ответила, а просто осталась сидеть как сидела. Солнечный свет проникал в спальню через окно и падал им на колени – тихое тепло, которое в конце концов ушло и рассеялось.



Пока эскалатор едет вверх, Лео крутит на пальце Нинино кольцо и делает медленные вдохи-выдохи. В руках у нее подарок; она сама все упаковала, красиво завязала ленту и закрепила уголки скотчем, но выбирали его они вдвоем с мамой. На Лео платье – черное, с цветочками вдоль треугольного выреза и коротким широким подолом, «платье фигуристки», так оно называется на сайте магазина, – и черные сандалии. Лео даже слегка накрасилась и, наклонившись поближе к зеркалу, с помощью подводки очень-очень осторожно нарисовала на веках «стрелки».

Вполне ожидаемо, квартира у Лизы великолепная; негромко играет джаз, в глубине гостиной устроен бар с шампанским. Лео узнаёт кое-кого из женщин – все они разодеты дальше некуда – и радуется, что послушалась маминого совета и надела платье.

– А я ведь говорила, что Стефани залетела, – фыркает кто-то за спиной Лео. Обернувшись, она видит старшую двоюродную сестру. На губах кузины играет усмешка. Поймав взгляд Лео, Герти ей подмигивает, и Лео чувствует, как тугой узел в груди чуть-чуть ослабевает.

Эта самая двоюродная сестра и Нина родились с разницей в тринадцать месяцев и с тех самых пор, как научились толкаться в манеже, стремились во всем превзойти друг друга. Причина соперничества крылась даже не в них самих, но это уже не имело значения. Перчатка была брошена еще тогда, когда кузина, появившись на свет первой, по семейной традиции получила право носить имя бабушки с материнской стороны и возненавидела его с момента выдачи свидетельства о рождении.

– Гертруда, – шипит тетя Келли, пихнув дочь локтем в бок. – В самом деле! О, привет, котик, – обращается она к Лео и заключает племянницу в объятья.

– Привет, тетя Келли, – здоровается Лео. – Привет, Герти.

– А что, разве я не права?

– Права, – подтверждает Лео, и Герти с легким самодовольством улыбается.

– Лео! – радостно восклицает Стефани и спешит к ней обняться. – Это мне, да? Ты просто прелесть, но не надо было тратиться! – Склонившись к уху Лео, она шепчет: – Кэролайн бесит меня до чертиков!

Лео со смехом отстраняется. Кэролайн, мать Стефани, сейчас на кухне, и Лео уже видит, что Стефани поставила нескольких подруг на «боевое дежурство». Нина всегда восхищалась Кэролайн и ее способностью напрямую высказывать все, что думает. «Ну, сейчас пойдет жара», – бормотала себе под нос Нина, едва завидев Кэролайн в дверях или за праздничным столом. Когда матери не было поблизости, Стефани называла ее исключительно «Кэролайн», как если бы та была просто знакомой, и Лео находила это весьма показательным.

– Мам, Лео пришла, – объявляет Стефани, и Лео моментально стискивают в бурных объятьях. Кэролайн благоухает густым цветочным парфюмом; Лео старается не дышать слишком глубоко, но аромат остается на ее коже и после того, как она наконец высвобождается из хватки.

– Ну как ты, бедняжечка? – спрашивает Кэролайн, повиснув на ее плечах, словно лучшая подружка, словно чужая кухня – то самое место, где Лео захочет излить горе от утраты старшей сестры.

– Я в порядке. – Лео употребляет свое любимое выражение и чувствует, как кожу словно бы покалывает иголочками. – А вы как поживаете?

– Готовлюсь стать бабушкой, – морщится Кэролайн. – Звучит по-старушечьи, правда? Так и представляется седая бабуля в целлофановом чепчике-дождевике. Между прочим, Стефани, – поворачивается она к дочери, – некоторые вместо «бабушка» говорят «гламурушка». Остроумно, да?

Стефани с такой силой сжимает в руке банку с минералкой, что у нее белеют костяшки пальцев.

– Остроумно, – повторяет она.

Лео подозревает, что Стефани уже слышала этот вариант.

– А где же твоя мать? – Кэролайн вновь обращается к Лео. – Я надеялась ее увидеть.

– Она, гм… – Лео опять крутит кольцо. – В общем, она не смогла. Сказала, напишет тебе позже, Стеф.

– Ничего страшного, – любезно улыбается Стефани, а вот Кэролайн явно разочарована.

– Какая жалость! Я думала, мы поболтаем. Знаешь, недавно в «Точке зрения»[2] как раз говорили о горе, и я сразу поняла, что непременно должна рассказать об этом Николь, потому что…

– Лео, ты знакома с Лизой? Идем, я представлю вас друг другу, – перебивает Стефани. Взяв Лео под локоть, она ловко уводит ее с кухни. – Прости, пожалуйста, – шепчет она, когда Кэролайн их уже не слышит. – Разрешаю дать ей по башке, если она еще что-нибудь ляпнет.

Лео смеется, но кожу все так же неприятно покалывает.

Предрожденчик проходит хорошо, хоть и скучновато, однако Лео за последние четыре года была всего на трех праздниках и после каждого плакала, так что, пожалуй, в этом вопросе ее суждению доверять не стоит. Она запивает капкейк игристым сидром, беседует с Лизой об обязанностях консьержа и слушает разговор двух дизайнерок, приятельниц Стефани, об их любимых каналах на ютьюбе. Но в мозгу у нее только одна мысль: здесь должна быть Нина, и эта мысль пульсирует во всем теле, точно мигрень, и каждый новый толчок боли чуть сильнее предыдущего. Лео видит: вот тут Нина могла бы стоять, там – сидеть, вот с этими людьми она бы общалась, тех – избегала бы. Присутствие старшей сестры ощущается так остро, что, выйдя на кухню попить, Лео почти ожидает встретить Нину.

– Лео? – в дверной проем с улыбкой заглядывает Лиза. – Сейчас будем дарить подарки!

– Иду, – отвечает Лео. Облокотившись на прохладную мраморную столешницу, она старается выровнять дыхание, потом идет в гостиную и усаживается рядом с Герти. Ей почти удается справиться с собой.

– Ты как? – интересуется кузина. – Может, тебе чего покрепче налить? У меня в сумочке есть клевая штука.

Лео мотает головой:

– Все норм.

Подарки – сплошная милота: крохотные комбинезончики, мягкие игрушки и невесомые одеяльца. Герти вручает Стефани пару малюсеньких «конверсов», и все гости, и даже Лео, охают и ахают.

– Было бы куда проще, если бы ты сказала, кого ждешь – девочку или мальчика! – укоризненно замечает Кэролайн, на что Стефани лишь пожимает плечами:

– Подожди, скоро сама узнаешь. – Как только Кэролайн отворачивается, Стефани с улыбкой подмигивает Лео. Наконец она берет в руки подарок Лео: – Ух ты, тяжеленький! – И Лео пронзает страх: вдруг она ошиблась и ее выбор никуда не годится? Лучше бы она купила футболочку с надписью «Берегитесь шалостей!» или чем-нибудь подобным. Но когда Стефани разворачивает подарок и в ее глазах встают слезы, все сомнения Лео рассеиваются: она угадала.

– Что это, Стеф? – интересуются подруги, и Стефани показывает гостям рамку с паспарту, в которую заключено винтажное фото октябрьского ночного неба.

– Снимок сделан в тысяча девятьсот третьем году, – слышит Лео собственный голос, – но в салоне мне сказали, что положение звезд с годами не меняется, и я знаю, что ты любишь винтажные вещи, а еще октябрь, ну, как бы важный месяц в нашей семье или был важным, и… в общем, вот.

Стефани кивает, утирая слезы.

– Лео, это так красиво, так красиво! – Подруги тоже кивают и негромко поддакивают, и даже Лиза промокает уголки глаз бумажной салфеткой. – Мне не терпится повесить фото в детской.

– Только над колыбелькой не вешай, – хихикает Кэролайн. – Эта стеклянная рамка – опасное дело!

Звон разбитого стекла, оно повсюду, осколки блестят на земле.

– Мама, – тихо, угрожающе произносит Стефани.

– А что я такого сказала? – пожимает плечами Кэролайн.

– Просто помолчи. – Стефани прожигает мать взглядом.

– Где здесь ванная? – Лео испытывает острую потребность выйти из этой комнаты, где на нее давят стены и не хватает воздуха.

– Слева по коридору, – отвечает Лиза и вручает Стефани следующий подарок: – А это от меня! – бодрым тоном прибавляет она, стараясь разрядить атмосферу, и за спиной Лео вновь слышатся восхищенные шепотки, а она на подгибающихся ногах бредет по коридору мимо санузла, входит в гостевую спальню и захлопывает за собой дверь.

То же самое случилось с ней в октябре: в горле встал комок, голова сделалась тяжелой и одновременно закружилась, в глазах потемнело. Сев на кровать и согнувшись пополам, Лео чувствует, что вот-вот завалится, но все-таки сохраняет равновесие. Подняв глаза, она видит на ладонях размазавшуюся подводку и вспоминает, как пользовалась ею в последний раз, как руки Нины осторожно касались ее макушки и лица, когда сестра аккуратно вела вдоль ее века тонкую черную линию.

Не накручивай себя, эхом шелестит в памяти призрачный голос Нины, и Лео делает глубокий вдох.

Герти и Стефани стучатся в комнату, с тревогой спрашивают из-за двери, все ли у нее хорошо, и Лео выдавливает «да». Через какое-то время она слышит, что гости начали расходиться, но с кровати не встает. Кто-то в третий раз стучит в дверь, и, не дожидаясь вопроса, Лео кричит:

– Я в порядке!

– Лео? – Это отец. – Можно войти? – От изумления она лишается дара речи и тем самым дает отцу шанс открыть дверь и заглянуть внутрь. – Привет, детка, – произносит он таким знакомым и ласковым голосом, что Лео мгновенно заливается слезами.

Отец терпеливо сидит рядом с ней на кровати, обнимает ее за плечи, а Лео все плачет и плачет.

– Знаю, милая, – говорит он, и она собирается возразить – нет, не знает, даже не представляет, но тут слышит: – Сегодня и мне без нее особенно плохо, – и рыдает еще горше.

– Стефани за меня так стыдно, – произносит Лео, совладав наконец с эмоциями, но с кровати не встает.

– Ничего подобного, – уверяет отец. – Кроме того, тебе надо очень постараться, чтобы перещеголять Кэролайн. – Лео грустно усмехается, и он крепче стискивает ее плечо. – Она сегодня прилично держалась или опять чуть не довела Стефани до белого каления?

Так себе, жестом показывает Лео.

– Бывало и хуже.

– А ты-то сама как? – интересуется отец. – Тебе нелегко, да?

– Просто у меня такое чувство, что она тоже должна быть здесь, понимаешь? – По случаю праздника отец надел рубашку, воротничок которой мягко трется о щеку Лео, будто наволочка. – Нина тоже должна быть здесь, должна со всеми общаться, помогать Стефани готовиться к появлению малыша, я просто не могу поверить, что Нины с нами нет. И больше никогда не будет.

Отец долго молчит, продолжая обнимать Лео. Она набирает полную грудь воздуха и медленно выдыхает.

– Знаю, Нина хотела бы, чтобы я была счастлива, – продолжает Лео, – и, когда происходят хорошие события, я действительно испытываю счастье, а потом вдруг накатывает вина. Да, Нина не хотела бы видеть меня грустной, но я почему-то не умею быть счастливой без нее.

– Ох, детка, – вздыхает отец. – Я тебя понимаю, так понимаю. Все это время, пока ты была здесь со Стефани, я представлял, что бы Нина сказала о сегодняшнем дне, о малыше, о том, как Стефани обустраивает детскую, – в общем, обо всем.

– Ты с ней разговариваешь?

– Постоянно. Каждый день. Бывает, что и каждый час.

– Я тоже, – шепчет Лео. – Правда, иногда это трудно, потому что она не отвечает. Я даже не знаю, слушает ли она. – Лео слегка приподнимается и проводит рукой по глазам. – Как думаешь, она нас слышит? Там, где сейчас находится?

Губы отца чуть-чуть растягиваются в улыбке.

– Солнышко, я не знаю, какие в тех местах правила, но уверен, что наша Нина прямо сейчас их нарушает.

Лео смеется: так и есть.

– И ее, наверное, за это наказывают, – говорит она, и тогда отец тоже смеется и она чувствует, как смех рокочет в его груди.

– Да уж, – соглашается он. – И еще я точно знаю: она не хотела бы, чтобы мы, все вместе и по отдельности, опускали руки. Нина всегда стремилась вперед, верно? Поступление в колледж, переезд – она всегда думала о будущем. И очень-очень любила тебя и хотела бы, чтобы ты тоже двигалась дальше.

– Мне трудно, – шепотом произносит Лео, – невероятно трудно быть одной. Да, я не одна, но…

– Но заменить ее не сможет никто? – догадывается отец, и Лео кивает. – Понимаю, о чем ты. – Они еще немного сидят молча, оставив посередине местечко для Нины. – Мы уже это обсуждали, – вполголоса произносит отец, – но мы с твоей мамой действительно считаем, что тебе пора с кем-то поговорить. Но не с нами или Истом. Это должен быть специалист.

– Я подумаю, – говорит Лео, и отец оставляет эту тему. – Люблю тебя, пап.

– И я тебя, детка. Мы справимся, обещаю. Как бы сложно ни было.

Она снова кивает и крепко обнимает его за шею, и на секундочку ей кажется, будто она слышит смех Нины – совсем рядом, за дверью, и где-то в недосягаемой дали.