Россия: характеры, ситуации, мнения. Книга для чтения. Выпуск 3. Мнения - читать онлайн

Я о́чень ча́сто слы́шу: «У нас ещё нет бесе́ды!» Как э́то жаль! Научи́те же нас бесе́довать, вы, кото́рые говори́те, что у нас нет бесе́ды.

Бесе́да есть иску́сство вме́шиваться языко́м в чужи́е дела́. Как вся́кое иску́сство, она́ име́ет свои́ пра́вила. Есть ра́зные бесе́ды. Одна́ из них, са́мая есте́ственная и са́мая поле́зная, называ́ется – глу́пая бесе́да. Э́то цари́ца бесе́д, бесе́да чистосерде́чная, до́брая, открове́нная, о́чень похо́жая на дру́жбу, хотя́ бо́льшей ча́стью происхо́дит между людьми́, соверше́нно чу́ждыми друг дру́гу. В ней уча́ствуют все вообще́; она́ обрабо́тана наилу́чшим о́бразом, доведена́ до соверше́нства на це́лом земно́м ша́ре и одна́ заключа́ет в себе́ исто́чник основа́тельного зна́ния: то́лько из э́той бесе́ды вы мо́жете соста́вить себе́ по́лную и хоро́шую стати́стику недоста́тков, поро́ков, средств и глу́постей сосе́дей и прия́телей.

Второ́й род бесе́ды – бесе́да поучи́тельная. Она́ тепе́рь вы́шла из употребле́ния, но в пре́жние времена́ при ней о́чень хорошо́ спало́сь.

Бесе́да ме́жду деловы́ми и любо́вниками не называ́ется бесе́дой, но ме́тодом взаи́много надува́ния.[31] Прито́м она произво́дится по угла́м.

Наконе́ц, после́дний и са́мый утончённый род бесе́ды – бесе́да изя́щная и́ли образо́ванная. Она́ рассужда́ет ни о чём и ни о ком. Э́то верх иску́сства. Когда́ наро́д дохо́дит до тако́й сте́пени у́мственного соверше́нства, что мо́жет по це́лым су́ткам говори́ть умно́ ни о чём и ни о ком, тогда́ то́лько он досто́ин и́мени и́стинно образо́ванного наро́да.

Мы, ру́сские, мо́жем без преувеличе́ния сказа́ть о себе́, что уже́ дости́гли полови́ны э́того соверше́нства: мы уже́ о́чень хорошо́ и пла́вно разгова́риваем ни о чём и то́лько не зна́ем, как сде́лать, что́бы, собра́вшись вме́сте, не говори́ть о ко́м-нибудь. А в э́том вся си́ла!

О чём же говори́ть когда́ вы запреща́ете разгово́р о ко́м-нибудь?.. Как о чём! Говори́те ка́ждый о себе́. Иску́сство образо́ванной и́ли изя́щной бесе́ды состои́т и́менно в том, что́бы ка́ждый говори́л о себе́, но так, чтоб други́е э́того не примеча́ли. Несправедли́во утвержда́ют на́ши пессими́сты, бу́дто у нас во́все нет изя́щной бесе́ды. Я сто раз быва́л в о́бществах, в кото́рых все мы говори́ли о́чень умно́ весь ве́чер и ро́вно ничего́ не сказа́ли.

Вот, наприме́р, вчера́ у моего́ почте́нного прия́теля Па́вла Аполло́новича. На дива́не сиди́т всегда́ мисс Дже́нни, ро́зовая англича́ночка, и то́ненькими англи́йскими ру́чками поло́щет ча́шки. Она́ сиде́ла там и вчера́. По́дле[32] неё сиде́ла Катери́на Па́вловна; по́дле Катери́ны Па́вловны Софи́я Никола́евна; по́дле Софи́и Никола́евны Кароли́на Его́ровна – да́лее Ива́н Ива́нович. Во́зле него́ Пётр Петро́вич; ря́дом с ним Илья́ Серге́евич и Серге́й Ильи́ч; там Фёдор Тимофе́евич и Тимофе́й Алексе́евич – а здесь я, Па́вел Аполло́нович и како́й-то господи́н в очка́х.

У Па́вла Аполло́новича есть иде́я, что он та́йный сове́тник: э́то основа́ние его́ ума́ и ме́ра, к кото́рой он приво́дит люде́й и ве́щи. Иде́я Фёдора Тимофе́евича – ка́рты: он, когда́ размышля́ет, то́лько об э́том; э́то есть его́ люби́мая ду́ма по́сле забо́т, по́сле дел, да́же средь дел и забо́т; он отдыха́ет на э́той ду́ме. Фёдор Тимофе́евич – челове́к у́мный и образо́ванный, как все, кото́рые тут бы́ли; он скрыва́ет свою́ иде́ю, но я зна́ю, что э́то так… Иде́я Тимофе́я Алексе́евича – фа́брики; Кароли́ны Его́ровны иде́я – двор. У Серге́я Ильича́ есть иде́я – англи́йская верхова́я ло́шадь; у Ильи́ Серге́евича есть иде́я – петербу́ргский кли́мат; у Катери́ны Па́вловны есть иде́я – сча́стье; у Петра́ Петро́вича есть иде́я – архитекту́ра; иде́я Ива́н Ива́ныча – его́ колле́кция, а иде́я Софи́и Никола́евны – что нет ничего́ преле́стнее её но́сика. У ро́зовой англича́нки своя́ иде́я – что она́ англича́нка, а э́то все ру́сские. Моя иде́я – что челове́к вы́думан то́лько для одно́й иде́и, а иде́я господи́на в очка́х – что он поэ́т, а э́то са́мая стра́нная из всех иде́й.

Пе́рвые ча́шки души́стого ча́ю мгнове́нно разогре́ли все э́ти иде́и. Из движе́ния их на́чало постепе́нно образо́вываться то, что называ́ют о́бщим разгово́ром. Ка́ждый из собесе́дников на́чал неприме́тно вести́ разгово́р к свое́й иде́е.

Кароли́на Его́ровна говори́ла о дворе́. Серге́й Ильи́ч скака́л вокру́г её расска́за и не находи́л нигде́ ме́ста, чтоб вскочи́ть в него́ на свое́й англи́йской ло́шади. Кароли́на Его́ровна уже́ сходи́ла с дворцо́вой ле́стницы и стоя́ла за коло́нной, ожида́я, пока́ подаду́т каре́ту, Серге́й Ильи́ч уже заговори́л о коло́нне, уже́ хоте́л сказа́ть, что ви́дел её там, проезжа́я в э́ту мину́ту по пло́щади на свое́й англи́йской ло́шади, как Пётр Петро́вич схвати́л э́ту коло́нну обе́ими рука́ми и на́чал рассужда́ть об архитекту́ре – перестра́ивать все дворцы́ и дома́, протя́гивать фронто́ны во всю длину́ зда́ний, воздвига́ть а́рки в готи́ческом сти́ле и восхища́ться фо́рмой куполо́в у афиня́н. Тут он упомяну́л о ку́поле собо́ра Свято́го Па́вла в Ло́ндоне, и Серге́й Ильи́ч перешёл к анекдо́ту об англи́йских вора́х, от кото́рых перешагну́л он в англи́йский парла́мент, кото́рый пря́мо приводи́л его́ к англи́йским лошадя́м и к его́ верхово́й езде́. Я уже́ ви́дел, как он в мы́сли седла́л свою́ ло́шадь.

По несча́стью, он произнёс сло́во «промы́шленность» – как не произнести́ его́, говоря́ об А́нглии! – и проигра́л де́ло: Ива́н Ива́нович, кото́рый в тот са́мый день дёшево купи́л на аукцио́не две кита́йские ку́клы, возрази́л, что кита́йцы не уступа́ют англича́нам в то́нкости и изя́ществе изде́лий. Уда́р был ло́вкий и счастли́вый: он откры́л Ива́ну Ива́новичу прекра́сный слу́чай вы́ложить всю ста́рую бро́нзу, ку́пленную им о́чень дёшево вме́сте с ку́клами.

…Несча́стный Ива́н Ива́нович! Напро́тив тебя́́ сиде́л Илья́ Серге́евич с па́смурной иде́ей петербу́ргского кли́мата!.. Илья́ Серге́евич давно́ уже́ иска́л слу́чая сказа́ть, что вчера́ шёл дождь, а сего́дня поутру́ была́ прекра́сная пого́да, кото́рая ско́ро смени́лась холо́дным ве́тром, и не успе́л вста́вить э́то наблюде́ние ни в придво́рные ве́сти Кароли́ны Его́ровны, ни между афи́нских куполо́в Петра́ Петро́вича, ни в англи́йский парла́мент Серге́я Ильича́. Тепе́рь пришла́ его́ о́чередь.

– Позво́льте вам заме́тить, – сказа́л он, вы говори́те о кита́йской промы́шленности и сра́вниваете её с европе́йской. Образо́ванность Кита́я неподви́жна; он не измени́лся в тече́ние четырёх ты́сяч лет…

Вы, ве́рно, поду́маете, что Илья́ Серге́евич действи́тельно хоте́л говори́ть о Кита́е и сра́внивать его́ образо́ванность с на́шею? О, как вы жесто́ко ошиба́етесь! Илья́ Серге́евич заговори́л о неизме́нности Кита́я еди́нственно потому́, что ви́дел возмо́жность легко́ перейти́ от неё к переме́нчивости петербу́ргского кли́мата.

– Но господа́! – э́то бы́ло ска́зано по-францу́зски Софи́ей Никола́евной, кото́рая ми́гом поняла́ всю по́льзу но́вого предме́та: она́ наде́ялась, что по слу́чаю кита́йской образо́ванности зайдёт речь о кита́йских носа́х, кото́рые о́чень некраси́вы, и что все, коне́чно, заме́тят её но́сик, составля́ющий коренну́ю иде́ю её ло́гики. – Но, господа́, – сказа́ла она́, – вы принима́ете сто́рону таки́х безобра́зных люде́й, что я начина́ю сомнева́ться в ва́шем чу́встве прекра́сного.

Тут пошёл разбо́р кита́йского лица́, и все при́няли уча́стие в разбо́ре. Но́сик Софи́и Никола́евны сия́л в э́то вре́мя, как Галле́ева коме́та, кото́рая ещё не сия́ет, но бу́дет сия́ть.

Я не ста́ну опи́сывать подро́бности дальне́йшего хо́да вчера́шней бесе́ды. Она производи́лась таки́м же о́бразом до са́мого конца́.

Катери́на Па́вловна говори́ла о́чень ми́ло о сча́стье по по́воду очко́в поэ́та.

Фёдор Тимофе́евич, услы́шав речь о сча́стье, рассказа́л свои́м сосе́дям, как он три дня наза́д три ра́за вы́играл в ка́рты. Тако́го сча́стья он никогда́ ещё не ви́дывал!

Ива́н Ива́нович отыска́л-таки возмо́жность порассказа́ть исто́рию о ста́рой бро́нзе, ку́пленной им с молотка́, и вообще́ говори́л об э́том о́чень хорошо́.

Пото́м зашёл разгово́р об еги́петских дре́вностях. И так да́лее.

Расходя́сь, мно́гие из нас повторя́ли: «Ре́дко найдётся друго́й дом в Петербу́рге, где бы бесе́да была́ так образо́ванна и прия́тна, как у Па́вла Аполло́новича!» Одни́м сло́вом, все бы́ли в восхище́нии – исключа́я меня́ да ещё Ильи́ Серге́евича, кото́рого иде́я пропа́ла без по́льзы, потому́ что во весь ве́чер ему́ ни ра́зу не пришло́сь к сло́ву сказа́ть что́-нибудь про петербу́ргский кли́мат. Бе́дный Илья́ Серге́евич! Я слы́шал, одна́ко ж, что по́сле на́шего ухо́да, когда се́ли игра́ть в ка́рты, он успе́л слегка́ намекну́ть, что вчера́ шёл «до́ждик». И я о́чень рад э́тому!

Что каса́ется до меня́, то я реши́тельно не мог вверну́ть свое́й иде́и ни в оди́н из ты́сячи одного́ предме́тов вчера́шней на́шей бесе́ды, и признаю́сь, не ви́дел друго́го сре́дства облегчи́ть свою́ доса́ду, как пересказа́ть вам здесь э́ту знамени́тую иде́ю.

Сенковский Осип Иванович (1800–1858) – востоковед, писатель, критик, создатель жанра научно-философской повести; редактор и издатель журнала «Библиотека для чтения». Писал «восточные», светские, бытовые повести, фельетоны. Характерны лёгкость и занимательность изложения, многообразие тем, ироничность и непринуждённость слога.

Вопросы и задания

1. Как автор характеризует разные виды беседы?

2. Почему образованная беседа – верх искусства?

3. Какие идеи есть у гостей Павла Аполлоновича?

4. Запишите разговор между гостями в форме диалога и разыграйте его.

5. Какие виды беседы существуют сейчас, по вашему мнению? Чем они отличаются друг от друга? А вы умеете вести «образованную беседу»?