В пе́рвый ве́чер на́шего знако́мства Шва́нин спроси́л меня́, почему́ я сего́дня в чёрном га́лстуке.
– А так про́сто. Забы́л купи́ть.
– А вы лю́бите тёмно-зелёные с золоти́стым отте́нком?
– Тёмно-зелёные? – про́сто так спроси́л я. – О́чень. В них есть что́-то.
– Ну так у вас за́втра бу́дет тако́й га́лстук.
На друго́й день посы́льный[4] принёс мне шва́нинский пода́рок; а когда́ сле́дующий раз я наде́л его́ и пошёл в го́сти к знако́мым, где был и Шва́нин, я по́нял, что сде́лал оши́бку. Уви́дев меня́, Шва́нин отвёл в сто́рону хозя́ина до́ма, позва́л меня́ и, похло́пав па́льцами по га́лстуку, спроси́л:
– Га́лстучек-то? Како́в?
– Да, га́лстук, – неопределённо бро́сил хозя́ин, – зелёный, ка́жется…
– Не в том де́ло, что зелёный, а как ку́плен-то… Я ведь подари́л.
Я немно́го смути́лся.
– Я и забы́л вас поблагодари́ть…
– Что тут благода́рность… Е́ле нашли́ тако́й…
Через не́сколько мину́т ко мне подошёл како́й-то малознако́мый челове́к и делови́то попроси́л:
– Мо́жно вас к све́ту? Мне Шва́нин с утра́ звонка́ми надое́л: приходи́те, говори́т, посмотре́ть, како́й я ему́ га́лстук подари́л… Ничего́ себе́…
Га́лстук я подари́л швейца́ру.[5] О Шва́нине почти́ забы́л. Встре́тил его́ то́лько вчера́. Шёл по у́лице и ду́мал, что в таку́ю ночь тяжело́ быть одному́. Броди́ть по у́лицам надое́ло, а до́ма была́ ску́ка.
– Алексе́й Серге́ич! Вы? Куда́ э́то?
Я огляну́лся и уви́дел Шва́нина.
– Здра́вствуйте. Так брожу́. Ску́чно что́-то…
– Пойдёмте ко мне…
До́ма шва́нинская доброта́ хлы́нула нару́жу пото́ком.
– Ну, съе́шьте вот э́тот кусо́чек, – с дро́жью в го́лосе говори́л он, – ну, ра́ди ва́шей мо́лодости… Ну, я прошу́…
Я ел во и́мя мое́й мо́лодости, ра́ди сча́стья шва́нинских дете́й, пил за здоро́вье восемна́дцати незнако́мых мне сослужи́вцев Шва́нина. Шва́нин закида́л меня́ сочу́вственными вопро́сами.
– Плоха́я, говори́те, ко́мната? Холо́дная?
– Вода́ замерза́ет. Ду́маю смени́ть.
– И ску́чно одному́?
– Быва́ет. Ре́дко, а всё-таки быва́ет… Ну, я пошёл…
– Что? Уходи́ть? И вы ду́маете, что в таку́ю ночь я…
Через полчаса́ борьбы́ мне пришло́сь оста́ться ночева́ть.
Когда́ я верну́лся домо́й и стал переодева́ться, в карма́не пиджака́ что́-то зашурша́ло. Я откры́л конве́рт и удивлённо вы́нул отту́да де́ньги. «Не серди́тесь, – написал Шва́нин в запи́ске, – я сам был мо́лод и зна́ю, что тако́е без де́нег пра́здник проводи́ть. Когда́ у вас бу́дут, отдади́те». Я смущённо улыбну́лся и переложи́л четвертну́ю[6] к па́чке други́х бума́жек, без де́ла лежа́вших у меня́ в бума́жнике.
Доброта́ Шва́нина начала́ чу́вствоваться через четы́ре дня. Мне неожи́данно позвони́ли:
– Алло́! Слу́шаю вас… Слу́шаю…
– Э́то вы, Алексе́й Серге́евич?
– Ах, Дми́трий Миха́йлович! Каки́ми судьба́ми?
– Вы то́лько не серди́тесь… Я да́же не пове́рил снача́ла… Почему́ вы не обраща́етесь ко мне? Через не́сколько ме́сяцев мы с ва́ми, мо́жно сказа́ть, бу́дем ро́дственниками, я так рад, что я отдаю́ дочь за тако́го ми́лого молодо́го челове́ка, а вы идёте снача́ла к чужи́м лю́дям… Мне Шва́нин звони́л, говори́л, что дал вам два́дцать пять рубле́й и да́же не назна́чил сро́ка…
– Дми́трий Миха́йлович, пове́рьте…
– Да, я сам понима́ю, де́ло молодо́е… Мне то́лько неприя́тно, что у меня́ в до́ме вы всегда́ говори́те о хоро́ших за́работках, о свобо́дных деньга́х, а тут на са́мом де́ле…
– Я же не проси́л… Вы понима́ете…
– Вы отда́йте ему́… Одолжи́те у меня́ и отда́йте… Вы извини́те меня́… Неприя́тно, что жени́х мое́й до́чери хо́дит и занима́ет четвертны́е…
– Я бы проси́л вас… Алло́! Алло́… Дми́трий Миха́йлович… Де́вушка! Что вы нас разъединя́ете? Что? Пове́сил тру́бку… Ага́… Хорошо́…
Да́льше – бо́льше. Кварти́рная хозя́йка вдруг говори́т мне:
– Что же, вы и́щете ко́мнату себе́? Мне, коне́чно, всё равно́, я так, как хозя́йка спра́шиваю… Объявле́ние на́до вы́весить…
– С чего́ вы взя́ли, Мари́я Миха́йловна? Я ничего́ не понима́ю…
– Да и понима́ть тут не́чего. Ваш же знако́мый, господи́н Шва́нин… Прочита́йте.
Она́ передала́ мне письмо́, в кото́ром Шва́нин укоря́л мою́ хозя́йку в том, что она́ не ота́пливает ко́мнат…
– Тут недоразуме́ние како́е-то, – ро́бко произнёс я, – я ничего́ не говори́л…
– Вы поду́майте и скажи́те насчёт объявле́ния, когда́ вы́весить мо́жно, – хму́ро возрази́ла она. – Не из-за удово́льствия ко́мнату сдаёшь, что́бы пото́м спле́тничали… Мне э́то не нра́вится.
Через не́сколько дней мне удало́сь восстанови́ть пре́рванную чужо́й доброто́й ли́нию свое́й жи́зни. Де́ньги я верну́л Шва́нину с коро́ткой и характе́рной припи́ской, по́сле кото́рой мы избега́ли встреч друг с дру́гом. Я слы́шал пото́м, что, ка́к-то говоря́ обо мне, Шва́нин сказа́л:
– Как тяжело́, как бо́льно быть до́брым…
С тех пор я избега́ю встреч с до́брыми людьми́.
Бухов Аркадий Сергеевич (1889–1937) – прозаик и поэт, сотрудничал в сатирических журналах”Сатирикон”, “Крокодил”. В 1937 г. арестован, посмертно реабилитирован.
1. Какой подарок и почему сделал Шванин герою рассказа?
2. Почему Алексей Сергеич подарил галстук швейцару?
3. Почему герой пришел в гости к Шванину? О чём он говорил в гостях?
4. Кто такой Дмитрий Михайлович? Почему он позвонил Алексею Сергеичу?
5. Почему квартирная хозяйка решила вывесить объявление?
6. Почему герой избегает встреч с добрыми людьми?
7. Перескажите историю от лица Шванина.
8. Какое письмо написал Шванин квартирной хозяйке? А какую записку герой написал Шванину, возвращая деньги?