Как бы невзначай повстречали на многолюдной улице Меса Иванко и Любар нурмана Гаральда Гардрада.
Тяжёлый суконный плащ с серебряной фибулой[39] покрывал могучий стан рослого северянина; длинные льняные волосы, перетянутые обручем, спадали у него по нурманскому обычаю на плечи; сильные длани сжимали золочёную пряжку широкого сафьянового пояса.
– О, воевода Иван! Тысяча свиней! Приятно встретить старого знакомца! – Нурман засмеялся и дружески хлопнул воеводу по плечу. – Не ожидал тебя увидеть! Какими судьбами ты здесь?!
Вокруг теснилась многоязыкая толпа, от криков и шума в ушах стоял непрерывный звон.
– Уйдём отсюда, с Месы, – Гаральд пригласил русов следовать за собой. – Я знаю одно тихое место неподалёку. Посидим, поговорим.
Они свернули на узкую кривую улочку и прошлёпали по грязи к низенькому зданию с покрытыми копотью круглыми колоннами у входа.
– Таверна «Золотой Рог», – пояснил Гаральд. – Садитесь, угощаю. Базилевс хорошо платит за верную службу. – Он потряс висевшим на поясе кожаным мешочком, туго набитым золотыми и серебряными монетами.
Любар с любопытством разглядывал дорогое платье нурмана. Он немного слышал о ратных подвигах этого богатыря и как-то сразу проникся к нему уважением и доверием.
Они сели за длинный дубовый стол посредине просторной полупустой залы.
Хозяин заведения с угодливой улыбкой поставил перед посетителями наполненный красным хиосским вином кувшин, воду и жаркόе.
Воевода Иванко подробно поведал Гаральду о походе на восток. Нурман внимательно слушал и доброжелательно кивал.
– Тысяча свиней! Никак не приучу себя разбавлять вино водой, – Гаральд натянуто рассмеялся и отодвинул в сторону сосуд с холодной ключевой водой. – Помню, в Киеве мы предпочитали крепкие меды. Впрочем, скажу вам, на службе у базилевса мне доводилось хлебнуть всякого: и ракьи, и медов, и олу[40]. С тех пор как я поступил на службу в этерию, мне не грозит нужда. Золото и серебро всегда бренчат в кошельке. Купил виллу на берегу Босфора, держу там наложниц, рабов, живу в роскоши и богатстве. В Киеве я бы такого никогда не имел. Теперь я удостоен звания куропалата и командую императорской гвардией. Базилевс ценит храбрых людей. Помнит, как я воевал в Сицилии против сарацин, брал Сиракузы и Мессину, ходил в поход на Нил с экзархом[41] Текнеем. При дворе всегда можно заслужить почести и славу.
Гаральд долго и обстоятельно рассказывал, как брал он на щит сарацинские города, как хоронился в тростниках на берегу Нила, как жёг греческим огнём пиратские кубары.
Любар слушал нурмана, затаив дыхание, Иванко же устало хмурился и отводил взор.
– Я слышал, князь Мстислав почил в Бозе. Это правда, воевода Иван?
– Правда, – с горестным вздохом отозвался воевода.
– Тысяча свиней! Так зачем вам возвращаться на Русь, доблестные мужи?! – развёл руками Гаральд. – Мой совет: вступайте в ряды этериотов. Забудете про нужду, станете носить красивые одеяния, любить лучших женщин.
– Тако я и ведал, – усмехнувшись, заметил Иванко. – Ну, нам с Любаром пора. Спаси тя Бог, Гаральд. Благодарим за угощенье. А о предложенье твоём помыслить надоть.
Он потянул Любара за рукав суконной рубахи…
– Вот те, отроче, и ромейское лукавство, – сказал воевода, когда они шли по дороге к предместью Святого Маммы.
– В чём лукавство углядел, Иванко? – удивлённо спросил Любар.
– Млад ты, друже, – вздохнул воевода. – Гаральд-то ведь нам не зря на Месе попался. Подослали его перетолковать.
– Как же нам топерича быть, воевода, куда ехать? – Любар, задумавшись, пожал плечами. – Али в самом деле наняться к базилевсу на службу? Красно нурман сказывал.
– Не всё то, отроче, красно, что речётся лукавыми словесами. – Иванко грустно рассмеялся. – Одно скажу: из Царьграда покуда нам, чую, не выбраться. Вот на осьмое число приём назначил базилевс, после и порешим, как будем.
Предместья Святого Маммы они достигли в час, когда за горными цепями на западе алела кровавая вечерняя заря. Иванко и Любар брели в угрюмом молчании, оба сомневаясь и не ведая, что готовит им грядущее – радость и удачу или невзгоду и печаль.