Роман на лестничной площадке - читать онлайн

– Поехали отсюда, холодать начинает, – предложила Монтана.

Видя, что мы собираемся уходить, Гром выбежал на дорогу. Я попрощалась с ним, и он залез обратно в свой подкоп.

Пока я закрывала калитку, все расселись по мотоциклам. Мне пришлось исхитриться пролезть между Кентом и корзиной с яблоками, но здесь пошла на пользу моя худоба – у меня прекрасно это получилось. Мы надели шлемы, я обхватила Лешку руками, как и в прошлый раз, и наша небольшая кавалькада тронулась в путь.

Глава 6.

Мы прибыли в город еще засветло. Выгрузив корзину с яблоками у меня дома, Лешка с парнями отбыл в гараж ставить мотоциклы. Вернулись они к нам с Монтаной уже через час.

За это время я провела с Алькой профилактическую беседу о бабках и их драгоценном имуществе. А Монтана провела беседу со мной – о моей жесткости к Лешке, которого я, несмотря на тяжелые травмы, рабски эксплуатировала на даче, а он такой обалденный, и все такое в этом роде. Вся в романтических чувствах, она живописала мне огромные пятна крови, просочившейся через его бинты от физической работы, такую же огромную боль от полученной внезапно раны, которую он стоически переносил, и какая я была такая-растакая, что не пожалела его и даже не поцеловала.

Я пропустила большую часть ее тирады мимо ушей, уверенная, что в наших отношениях с Лешкой мы разберемся сами, и советчики нам ни к чему. Но да, подумала тут же, действительно, могла бы и поцеловать в награду за весь сегодняшний день. Я как-то не привыкла показывать свои чувства, так было проще защищать свое личное и сокровенное. Так меньше шансов, что кто-то сможет обидеть меня. Я не думала при этом, как холодно это выглядит со стороны и сколько нежности я не додаю в итоге своим близким.

Поэтому, когда парни вернулись, я улучшила минутку, пока никого рядом не было, и чмокнула Лешку в щечку. Он улыбнулся ласково и обнял меня.

Парням, все-таки, маловато было приключений на сегодня. Они решили завершить вечер романтикой подземелий, а потому всей толпой мы отправились в комнатуху.

Пробираясь гуськом по туннелю с трубами и проводами, все притихли. Мальборо, шедший впереди, вдруг остановился и погасил зажигалку.

– Есть, – сказал он шепотом.

Впереди слабо брезжил свет и слышались негромкие голоса.

– Семнарь, – шепнул мне Кент, инстинктивно прижимая меня к себе.

– Ну че? Идти дальше или нет? – спросил так же тихо Берт.

– Девчонок не трогают, пойдем, Сашк, – позвала меня Монтана. – Мы проверим, кто там. Может, наши.

Алька потянула меня вперед, шепнув на ухо по дороге:

– Притворись, что мы просто болтали и ты не знаешь, кто они, – она к моему ужасу вдруг громко засмеялась и нарочито развязным шагом пошла в атаку на свет. Пройдя вперед чуть ли не до самого угла, за которым начиналась комнатуха, громко сказала мне: – Представляешь, какая фигня получилась? Так, на чем я остановилась? Ах да, так вот семнарь и восьмерка – это разные конторы, они редко встречаются и расходятся, ни разу не махнувшись. Так сказать, соперники, – Алька вынырнула из-за угла и сделала удивленные глаза. – Ой, Канат! А я и не заметила, что вы здесь сидите, – Монтана притворилась смущенной.

Я тоже подошла к ней и огляделась.

На ящике посередине у стены сидел крепкий высокий парень с чубом светлых волос, перебитым, как у боксеров, носом, скуластый и тонкогубый. Упрямый рот, взгляд чуть исподлобья. Он был одет, как и все его товарищи – а их было пятеро – в черную водолазку, кожаную куртку, темные штаны и белые кроссовки. Как униформа, подумалось мне.

Он мог бы быть военным или стражем закона. Суровым, неумолимым, профессиональным до мозга костей и неотвратимым, как колесо судьбы. Мог бы стать спортсменом и гордо стоять на пьедестале вот с таким же взглядом исподлобья, словно спрашивая, довольна ли теперь публика, когда он потратил столько сил, труда и пота ради позолоченной чашки на подставке. И его товарищи могли бы. Среди них не было мямлей. Но они сидели сейчас в комнатухе на техническом этаже при свете нескольких свечей в стеклянных банках и беседовали о том, как отбить очередной комок у конкурентов.

Что заставляло их идти этим путем? Инстинкт выживания. Человек – существо коллективное, ему трудно одному. И времена наставали трудные. Да и мы с Алькой, наверное, ради того же самого пошли этим же путем: мы хотели выжить.

– Ну-ну, – хмыкнул Канат, пристально глядя на нас. – Соперники, значит?

Монтана сложила губы бантиком, что обычно свидетельствовало о ее раздумьях. И радостно провозгласила:

– Нет, ну конечно, вы сильнее. Вы ж главнее.

Каната ответ устроил, и он сменил тему разговора:

– А это кто? – Канат кивнул на меня. – Не видел раньше.

Монтана хихикнула, расслабившись, и махнула рукой:

– Ах, это? Это Сашка, подруга моя. Вместе учимся.

Канат кивнул и пригласил меня:

– Садись, – хлопнул ладонью по ящику, стоявшему рядом с ним.

Я оглянулась на Альку, та ободряюще подтолкнула меня вперед, и я села на предложенный ящик. Мне показалось, что компания у Каната совсем не та, что наша, здесь точно общались в основном по делу, а не как друзья. Угрюмые лица создавали гнетущую атмосферу, шутить тут не любили. Хотелось встать и уйти подальше от них, но еще было нельзя. Да и наши парни оставались пока за углом. Мне было непонятно, почему мы просто не ушли сразу. Но я увидела сейчас знаменитого главаря семнадцатой конторы и хотелось с ним как минимум не поссориться, раз уж так случилось, ведь никогда не знаешь, как дальше сложится.

– Давно знакомы? – спросил Канат, обращаясь не то ко мне, не то к Альке. Я промолчала.

– Ой, знаешь, давно. С первого класса, – ответила Алька простодушно.

– Хватит выделываться, Алька, – прервал ее Канат. Его раздражало, что она отвечает за меня, и Монтана, четко считав его предупреждающий сигнал, заткнулась и уселась рядом с одним из парней Каната на трубе.

Устранив посредника, Канат снова обратился ко мне:

– Монтана с восьмеркой лазиет, а ты?

– И я, – честно ответила я, глядя ему в глаза. Кажется, он оценил эту смелость и чуть заметно улыбнулся, одними уголками губ.

– Давно?

– Недели две примерно, – я отвечала кратко, почему-то зная, что ему отвечать надо именно так, по существу. Они так привыкли, они это понимают и уважают.

– С кем-нибудь ходишь? С кем? – продолжал Канат знакомиться.

– С Кентом, – я словно сообщила ему нечто удивительное. Хотя внешне он остался спокоен, но вскинутая бровь выдала его.

– Это хорошо, – одобрил Канат, наконец. – Кент – это хорошо. С ментурой счеты есть?

– В смысле? – не поняла я.

– Забирали? – пояснил он свою мысль.

– Было как-то, – я вспомнила недавние приключения в ПДН.

– Куришь? Пьешь? – это стало походить на допрос, и мне это стало надоедать. Почему я вообще должна перед ним отчитываться о своем поведении?

– А что? – спросила я, все еще глядя ему в глаза. Мне казалось, мы играем в гляделки – кто кого переглядит. И я не собиралась проигрывать.

– Ничего, все окей, – оживился он вдруг и обвел рукой пространство, где сидели его товарищи: – А это вот мои ребята. Это Флинт, – Канат показал на соседа Монтаны. – А это Грузин, – он указал на смуглого паренька своих лет рядом с собой. Остальных тебе не обязательно знать. Скажу, что это мои доверенные лица. С тебя хватит.

– Мне тоже так кажется, – перед нами появились Кент и Киборг, а за ними Мальборо, Берт и Сильвестр. Лешка был немного раздражен, видимо, из-за моего разговора с Канатом. Киборг в предвкушении возможной драки потирал свои кулачищи и улыбался.

– Вы здесь откуда?! – с картинным удивлением спросила Монтана, будто вообще их не ожидала.

– Шли мимо. Сашки дома нет, тебя тоже, значит, здесь, – объяснил Кент ей, поддерживая игру.

– Садитесь, раз уж пришли. Мы ведь так редко расходимся друзьями, – благодушно пригласил Канат, иронически поглядывая на Монтану. Затем обратился к Лешке: – Да и с Сашкой твоей мы только познакомились.

– Познакомились и хватит. В следующий раз поговорите, чтоб я видел, – Кент даже не собирался скрывать своего раздражения.

– Сразу видно, что ты его девчонка, – засмеялся Канат, склонившись ко мне. – Иди. Всего приятного.

Но только я встала с ящика, послышались еще шаги.

– Это еще кто? – недовольно спросил Канат, тоже поднимаясь и готовясь к возможной обороне.

Но Берт, обернувшись в сторону коридора, воскликнул, попятившись:

– Атас! Мусора!

Бежать смысла не было – пространство ограниченное, да и особого повода для задержания не усматривалось, поэтому никто и не пытался скрыться. Я вздохнула, обреченно закрыв лицо рукой: опять куча воспитательных бесед. Лешка быстро обнял меня и шепнул, что все будет хорошо.

Канат матерился, Флинт говорил, что ментов притащили Берт и его шайка, но это, конечно, не помогло. Всех задержали и снова повезли в отделение.

Уже сидя в коридоре инспекции перед кабинетом Фаины Алимовны, на нервах обвиняя друг друга во всех смертных грехах, семнарь чуть не подрался с восьмеркой. Киборг даже успел садануть Грузину по шее, но на этом все и закончилось. Чтобы провести границу между двумя конторами, мы с Алькой сели между Кентом и Канатом, а остальные расположились соответственно этому делению.

Вскоре в коридоре появилась Фаина, как всегда, в форме и в очках, поверх которых оглядела нас:

– Так-так, опять знакомые лица. Алексей, Дмитрий, что-то Александра не вижу.

– Его верхачи избили, – сообщил Берт.

– Че, правда что ли? – удивился Канат.

– А че, нет что ли? – буркнул Сильвестр.

– Ага, и семнадцатый квартал здесь, – продолжала Фаина. – Так… А ты что здесь делаешь?! – она увидела меня. – Зайди!

Я оглянулась на Кента, который кивнул мне, подбадривая, и поплелась вслед за Фаиной в ее кабинет. Она закрыла за нами дверь и оперлась руками на стол напротив меня.

– Я же говорила тебе, что эта компания не для тебя, – без всяких предисловий заговорила Фаина строго. – А ты уже и семнарь у себя в друзьях держишь. Ты становишься точкой соприкосновения двух враждующих контор. Причем сильнейших в Новом городе. Насколько мне известно, не подоспей сейчас милиция, они бы вполне могли начать драться. А причиной была бы ты. Или ты опять начнешь их защищать?

Я молчала, памятуя о двух спиленных яблонях. Сейчас Фаина была недалека от истины: если бы не милиция, восьмерка и семнарь могли бы передраться. Правда, неизвестно, из-за меня ли. Как раз по мне вопрос шел к благополучному разрешению.

– Что ты молчишь? – настаивала Фаина.

– Семнарь не мои друзья, я с ними только что познакомилась, – единственное, чем я могла оправдаться.

– Что ж, и это хорошо, – Фаина походила по кабинету, сложив руки за спиной и подбирая, видимо, слова для моего дальнейшего убеждения.

Я не стала ждать очередной порции воспитательных укоров и начала тихо, но твердо:

– Я их не брошу! Это теперь мои друзья. Раньше у меня вообще друзей не было, только Алька. А теперь есть. Так хоть не лезет никто. К тому же, я с Кентом хожу и… и… – дойдя до Кента, я вдруг запнулась.

– И? – спросила Фаина, внимательно выслушав мои слова.

– И… я ему нравлюсь, – договорила я, краснея.

– Он сам тебе сказал? – уточнила Фаина с интересом.

– Нет, он хотел сказать. Я же вижу. Сегодня хотел сказать, – призналась я.

– Ой, Сашка, смотри, как бы до кой-чего похлеще дело не дошло. Сама потом ко мне прибежишь, – вдруг улыбнулась Фаина.

Я тоже улыбнулась:

– Не дойдет.

– А теперь давай серьезно, – лицо Фаины снова стало строгим. – У меня насчет тебя еще кое-что имеется и, думаю, это важно не только для тебя. Завтра к вам придет Наталья Сергеевна, будьте с мамой дома.

– Ладно, – пообещала я.

– Сиди здесь, – велела она и вышла из кабинета, притворив дверь.

Сначала я сидела терпеливо, потом походила по комнате, выглянула в окно. У входа стояла только что подъехавшая машина дежурной части. Из нее вывели парнишку примерно моего возраста. Навстречу вышел дежурный, оглядел его с ног до головы и что-то сказал сопровождающим патрульно-постовым. Они подхватили свою добычу под белы руки и повели его в подъезд, дежурный пошел следом за ними.

Я вернулась на свое место. Через пять минут вошел дежурный с этим пареньком.

– Если это и есть Фаина Алимовна, я так и быть согласен посидеть в ментуре. Кстати, у тя тачка ниче. Еще прокатишь? – паренек косил под блатного, но актерского мастерства пока не хватало, хотя привод сюда у него был наверняка не первый.

– Все может быть. Сиди тут и жди, – дежурный оставил его со мной и вышел.

– Ты кто? – спросил меня паренек. Он был белобрысый, с модельной стрижкой, явно следил за собой и в целом был очень симпатичен внешне, просто очень молод и худоват.

– Неважно, – сказала я скучным голосом.

– Тоже что ли за синьтяу попалась? – хихикнул паренек. – Вот умора!

– Что за синьтяу? – не поняла я.

– Ну вьетнамцы. Тоже что ли их раздевала? – допытывался он, разглядывая меня довольно бесстыдно, несмотря на юные годы.

– Нет, в облаву поймали, – нехотя ответила я, пытаясь придумать предлог не продолжать с ним разговор.

– Аа, – понимающе протянул он. – Может, встретимся где-нибудь? – ему буквально не сиделось на одном месте, он то и дело ерзал на стуле, наклонялся в мою сторону, снова откидывался к спинке.

– Где-нибудь – это в колонии? – уточнила я.

– Нет, ну зачем так сразу в колонии, – он снова поменял позу, и меня это начало раздражать. – Например, пойдем куда-нибудь. У тебя парень-то есть?

– Есть, – я посмотрела на него в упор, надеясь, что на этом он и отстанет. Но с ним этот номер не прошел:

– Ну так хорошо. Надо же ему дать понять, что, если он тебя бросит, ты долго горевать не будешь, что на тебя спрос есть.

– Я с первым встречным не хожу, – сообразила я.

– Так я Красавчик. Может, слыхала? – представился он. – Из восьмерки.

– Из восьмерки? – удивилась я. – Что-то мне про тебя ничего не говорили.

– А ты кого там знаешь? – теперь уже удивился он.

– Кента, Мальборо, Киборга, – стала перечислять я.

– Знаю я эту компанию. Это самые старшие. Чуть ли не в главных. Их в любой момент могут главарями избрать. А я еще в средних пока. Нет, мне уже расхотелось с тобой гулять, – передумал он, пока объяснял, но на всякий случай уточнил: – А с кем ты ходишь?

– С Кентом, – мне стало смешно, что он так быстро изменил свои намерения.

Красавчик, услышав о Лешке, отсел от меня подальше и заявил:

– Я тебя не знаю. И ты меня тоже.

– Что ж так скоро? – усмехнулась я, забавляясь его постоянными переменами.

– Ну ладно, уговорила, – он вернулся на исходный стул и напомнил: – Но я тебя еще не знаю.

– Саша, – представилась я.

– Аа, знаю я тебя, – вспомнил он, хлопнув себя по лбу. – Все, буду хороший.

В этот момент вошла Фаина Алимовна и, услышав его обещание, заметила:

– Надеюсь, что так и будет. Что натворил?

– У синьтяу бейсболку взял поносить, а он сразу ментов позвал. Не понимает, косолапый. Уж я ему объяснял, объяснял, что взял на время, – Красавчик врал на ходу, мгновенно сочиняя подробности, вдохновенно и красноречиво.

– Понятно, – заключила Фаина, присаживаясь за стол. – Саша, иди. Тебя там друг ждет. Но все-таки подумай.

– До свидания, – попрощалась я и вышла. Хотя в моем случае лучше было бы больше с ней не встречаться.

За дверью ждал Кент.

– Всех уже отпустили, – сказал он мне, взял меня за руку и повел прочь. – Кто там бейсболку одалживал?

– Красавчик, – сообщила я ему.

Он кивнул, улыбнувшись слегка:

– Значит, нескоро выпустят.

Для него это была уже привычная новость.

Глава 7.

Мы пришли ко мне домой около девяти часов. Я пригласила Лешку к себе, чтобы хоть как-то компенсировать ему утро и день, тем более надо было сменить повязку на руке. И он остался еще на часок.

Я уже принесла аптечку и собиралась заняться обязанностями медсестры, когда в дверь кто-то бухнул кулаком, а мама крикнула из коридора:

– Опять напился! Не пущу! Не пущу, уходи!

– Да ё моё, – пробормотала я с досадой. – Леш, подожди немного, – и вышла в коридор к маме. Та стояла, прислонившись к косяку спиной, и боялась. Я видела это по ее страдальчески прикрытым глазам и зажатому белыми пальцами полотенцу.

– Звони в ментуру, – посоветовала я ей. – Сколько можно терпеть? Один раз заберут, может, и подействует. В вытрезвителе отоспится.

Мама не ответила, ушла в зал и прилегла на диван. Дверь сотрясалась под ударами отчима.

Почему она терпела это, я не понимала. Я была уверена, что нужно действовать и потому пошла за ней:

– Звони в ментуру, мам. Он позавчера посуду бил и сегодня чего-нибудь натворит. Он сейчас дверь выломает. Звони, пожалуйста.

– Отвори! – послышались крики отчима.

– Позвони Фаине, – предложила я маме. – Ты же ее хорошо знаешь.

Сначала она лежала, сложив руки на груди, как лежат покойники в гробу, и не шевелилась. Но не в силах выдержать давление с двух сторон – моих настойчивых уговоров и требований из-за входной двери – сдалась и набрала номер Фаины, но там все время было занято. Она бы с большим удовольствием больше не звонила, но я не отходила от нее, и ей пришлось сделать еще одно усилие. Фаина, к моему облегчению, взяла трубку. Они долго договаривались. Словно зверь, чувствующий опасность, отчим затих ненадолго, потом снова стал ломиться в дверь. Казалось, она сейчас слетит с петель.

Проинструктированная Фаиной, мама вышла снова в коридор и, грозя милицией, стала прогонять его, а я закрыла дверь в свою комнату и сквозь зубы сказала в ярости:

– Я его убью! Найду пушку и убью!

– Сашк, не сходи с ума, – предостерег меня Кент, тревожно вглядываясь в мое лицо и пытаясь понять, насколько я серьезно это говорю. – Зачем тебе его убивать?

Я была очень зла. На отчима, на маму, на себя, даже на Лешку, что он присутствовал при этом. Именно в такие моменты чаще всего пробивается в разговор та часть жизни, которую так усиленно хранишь за семью печатями. И кажется, что если не сломаешь хотя бы одну из этих печатей, то просто не сможешь дальше существовать и хранить все остальное.

– Я не могу больше, – призналась я, отрешенно глядя куда-то в угол комнаты. Слова выходили из меня вместе с накопившимся страхом и злостью, и мне становилось немного легче. Я хотела избавиться от них, поделиться ими хоть с кем-нибудь. И так уж получилось, что этим кем-то оказался Лешка. В другое время я никогда бы не призналась ему, но он уже дважды заставал эту сцену, и скрыть теперь это обстоятельство было делом невозможным. Оно сильно портило картинку о девочке из хорошей семьи. Но пусть уж лучше видит и знает все, как есть на самом деле.

– Восемь лет мы живем с ним вместе, и все восемь лет я его ненавижу, – я села на диван, Лешка подвинулся ко мне. И снова я почувствовала ту самую волну силы, уверенности и спокойствия, что и в день нашего знакомства. Напитавшись ею, я затихла, и штормовое цунами, сносящее прочь корабли и города, постепенно превратилось во мне в небольшие волны, укачивающие ласково даже утлое суденышко.

– Я не выдержу, – я не видела просвета в будущем в нашей семейной ситуации. Какой еще был выход, кроме развода? Устранить физически отчима? Или сбежать из дома, бросив маму самой с ним разбираться? Очевидно, что и то, и другое было вообще не выходом. – Мы все восемь лет в аду и мучаем друг друга, это повторяется почти каждый день. Пока он не пьет, еще терпимо. Но когда у него запой, это конец. Ты же сам видишь, как он себя ведет, какая он мерзость. Он не бьет, конечно, нас, но от этого не легче. Мама боится развестись, плачет, а я хочу, чтобы он умер. Просто умер, чтобы всем стало легче. Ведь моя мама вышла за него только из-за площади.

– Это как? – не понял Лешка.

Я знала, что сказала уже больше, чем нужно. Но мне хотелось выговориться, а он умел слушать и молчать об услышанном. Мне ничего сейчас от него больше не требовалось.

– Мы тогда жили в Самаре, в коммуналке, – пояснила я. – Отец нас бросил, когда мне было пять. Квартиру разменяли, мама смогла получить комнату в двушке. Кое-как мы там умещались, конечно. А он один в соседней комнате жил. Вот у них и сложилось. Ему нравилась моя мама, а маме нужно было меня растить. Она и вышла за него, чтобы у нас нормальная квартира была и отец у меня чтобы был. Потом маме предложили работу в Ульяновске. Мы переехали сюда – и вот тут все это началось и продолжается уже восемь лет. Я стала уговаривать ее развестись, но она не хочет слушать меня.

Лешке было трудно представить это, наверное, ведь у него была совсем другая семья. Но он хотя бы пытался, уже за это я была ему благодарна.

– А отец у тебя кто? Почему он вас бросил? – спросил он после недолгого молчания.

– Он был тренером гонщиков-мотоциклистов. Больше я о нем ничего не знаю, мы не общаемся. Я мало что помню, связанное с ним. У нас в альбоме лежит его фото, потом покажу, если захочешь, – я посмотрела, наконец, на Лешку, чтобы понять, как он отнесся ко всему сказанному, не противно ли ему сейчас находиться здесь.

– У меня тоже есть люди, которых мне иногда хочется убить, – вдруг сказал Кент, не сводя с меня глаз. Мне показалось, что голубизна в них стала ледяной.

– У тебя?! – переспросила я удивленно. – Кто?

– Да мало ли. Нелька, к примеру. Ты ее не знаешь, не старайся вспоминать, – уточнил он, заметив, как я морщу лоб, пытаясь вспомнить ее. – Я тебе точно могу сказать, что она виновата в том, что ты с Сабиром поссорилась. Она Черепку намекнула, что ты можешь за деньги… ну это вобщем…– он не знал, как помягче сказать, что я шлюха.

– Понятно, – помрачнела я.

– Черепок, дурак, передал все Сабиру, тот уши и развесил.

Пытаясь переварить эти новости, я подтянула ноги к себе и обхватила их руками. Я не понимала, за что. И Лешка … Получается, он давно вот это все знал и молчал. И? И что? Верил этой ерунде, зная меня лично? Нет же, не верил. Получается, что не верил. Или проверял меня? Или?

В голове начинался хаос. Мысли и сомнения напирали со всех сторон. Я уже не понимала, что является правильным логичным выводом, а что нет. Если я начала сомневаться в Лешке, то тогда зачем все это вообще? И имею ли я право в нем сомневаться после всего, что он сделал для меня? А что он такого сделал?

Я вспомнила, как Лешка недавно заступился за меня. Как раз, когда был хороший случай проверить, правда ли все это. Он же ни секунды не дал никому даже мысли допустить, чтобы про меня подумали плохо. Значит, все-таки он знает, что это ложь? Я потянула ноздрями воздух, с облегчением осознав, что вышла, наконец, на правильный путь рассуждений.

Но я хотела понять, за что? За что можно так ненавидеть незнакомого человека. И я спросила его:

– Зачем она про меня слухи распустила? Я же ее не знаю, ничего ей не сделала.

– Говорят, она в Сабира влюбилась. Может, и врут, конечно, – пожал плечами Лешка.

– Вот оно что! – удивительный для меня способ устранить соперницу. А если бы Андрей, к примеру, не поверил? Но в том и беда, что он поверил. Зная меня целый год и проведя со мной много времени, он поверил. Неужели я дала ему какой-то повод? Или ему хотелось поверить? Но вот сидит Лешка, мы знакомы недели две, и он не поверил. Как такое может быть? Я ошибалась в Андрее? Ведь человек обычно судит по себе. И если он допустил такое в отношении меня, значит, и сам для себя мог бы допустить.

– Не переживай, Саш, я с этим разберусь, – пообещал мне Лешка. – Все будет хорошо. Ну, мне пора, поздно уже, – не слыша больше криков из коридора, он собрался идти.

Я совсем забыла, что Лешка сегодня очень рано встал, много работал, день был насыщенный, и, конечно, он устал. А я тут со своими проблемами. Мы даже повязку ему до сих пор не сменили.

– Погоди, хоть перебинтую тебя, – предложила я.

Он улыбнулся, вспоминая обстоятельства своей травмы, и протянул мне руку. Я срезала старый бинт, смыла кровь ваткой, обработала еще раз укус перекисью. Рана припухла, конечно, но вполне сносно начала затягиваться. Поэтому я сочла необходимым еще раз ее забинтовать, а назавтра разрешила ему сменить бинт на пластырь.

Провожая его, я открыла входную дверь. Лешка вышел на площадку, обернулся и спросил:

– Это что еще?

– Где? – спросила я, выглядывая тоже.

– Да вот, – он указал на стену, где мелом на зеленой подъездной краске громадными буквами возле моей двери была надпись «Сашка – шлюха».

– Я кого-то сегодня точно убью, – сказала я и, сходив за влажной тряпкой, принялась стирать буквы. – Если это Череп, завтра я ему устрою Варфоломеевскую ночь.

Лешка сел на ящик со всяким хламом, стоящий возле моей двери, и следил за моей работой.

– Придется с Киборгом посоветоваться, – рассудил он. – Надо найти этих дебилов, пока хуже не стало.

Глава 8.

Перед началом первого модуля ко мне подошел Кобра:

– Почему Берт не пришел? Ты сказала?

– Сказала, – кивнула я. – Он просил тебе ответить, что не придет, чтобы ты не ждал. А еще, что, если вам так хочется, вы и сами справитесь.

– Коззел! – разозлился Кобра. – Из-за него все дело рушится. Ладно, пусть сидит. Сами так сами. А ему скажи, что он от нас не уйдет. В семнаре на него управу найдут.

– Разве ты в семнаре?

– Нет, я в одиннадцатой. Грузина попрошу.

– А я Канату скажу. Только тронь его! Тебе не меньше достанется, – пригрозила я. Конечно, я блефовала и совсем не была уверена, что Канат вот так метнется по моей просьбе кого-то там защищать, тем более Берта. Но Кобра об этом не знал и воспринял информацию всерьез.

На следующей перемене я подошла к Черепу. Заметив меня, тот демонстративно отвернулся и стал рисовать какого-то странного чертика в конце тетрадки. Чертик состоял из головы и ножек, без туловища, носа и ушей. Зато с рогами, копытами и хвостом.

– Ты писал? – спросила я спокойно и даже немного свысока.

– Что? – не понял он, не прекращая рисовать.

– Вчера на стене возле моей квартиры, – уточнила я.

– Я вчера дом весь день сидел, – ответил Череп равнодушно и пририсовал чертику рот.

– Киборг тебя еще раз поспрашивает, раз ты мне не хочешь говорить, – пообещала я, собравшись отойти от него.

Аргумент подействовал.

– Отвечаю, дома был! – нервно крикнул Череп, наконец, посмотрев мне в глаза. В его лице читался страх. Я кивнула:

– Ладно, верю.

День пролетел незаметно за уроками, а вечером мы втроем с мамой и Натальей Сергеевной сидели на кухне и пили чай с земляничным вареньем. Я напекла блинов, как для дорогой гостьи, нарезала бутербродов – что угодно я готова была сделать, лишь бы она помогла нам приструнить отчима.

Наталья Сергеевна внимательно выслушала подробности вчерашнего скандала, я еще добавила деталей из предыдущих для полноты картины.

– Это, конечно, не моя компетенция, – инспектор сочувствовала нам всей душой, – но я поговорю с вашим участковым, может, что-то придумает. Вы же понимаете, что без вашего заявления мы его даже за оскорбление привлечь не можем.

Я была уверена, что мама не будет писать никаких заявлений, чтобы не выносить сор из избы. Разочарованная, я налила себе чаю и стала жевать бутерброд.

Разговор зашел о конторах, и Наталья попросила маму выйти. Когда за ней закрылась дверь, Наталья спросила меня, понизив голос:

– Саша, о тебе ходят очень непотребные слухи. За две недели – это прямо скажу, достижение. Словно кто-то специально старается тебя опорочить. Ты в курсе?

– Уже да, – подтвердила я.

– Поэтому я очень прошу тебя не лукавить, – попросила Наталья. – Начнем сначала. Кого ты знаешь из контор, как давно?

– Немногих. Фаина Алимовна знает их. Кент, Мальборо, короче, эта компания. Еще Крол и Канат. С Канатом я вообще только вчера познакомилась. Крола один раз только видела. Правда, знаю в лицо Флинта и Грузина, они были с Канатом. Кобру с Черепом знаю. Они со мной учатся. Вроде все, – закончила я.

– Ты же понимаешь, для чего я хочу выяснить твои связи?

– Ну да, – уныло ответила я. – Чтобы выяснить, кто слухи распускает. Связи небольшие, сами видите.

– Вижу, – в голосе Натальи Сергеевны прозвучала ирония. Она словно спрашивала, действительно ли я верю тому, что говорю. Лишь позже до меня дошло, что ее позабавило. Я чистосердечно перечислила среди своих «небольших» связей главарей двух самых крупных новогородских контор и их старший состав, но считала их по людям, а не по статусу и возможностям.

– Ох, Саша, – вздохнула она. – Пока не поздно, бросай ты эти нездоровые компании. Ты способная, учишься хорошо. Все эти дела портят мнение о тебе. До добра такие знакомства не доведут. У многих твоих друзей, как ты их называешь, нет будущего. Сама посуди, что их ждет? Альку твою что ждет? Есть у нас на учете девицы похлеще. Так они даже на панели никому не нужны. Разве ты хочешь быть такой же?

Она была права по-своему. В рамках простого обывательского «завтра» никого из моих новых знакомых, и правда, ничего хорошего не ждало. Я не надеялась изменить это «завтра», не было у меня таких возможностей, сил, влияния. Но я почему-то твердо верила, познакомившись с ними достаточно хорошо, что многие из них смогут выбраться в люди, если будут знать, чего хотят. К ним нельзя будет применять вот эти обывательские шаблоны про материальные цели, которых надо достигнуть, чтобы хорошо устроиться и прослыть благодаря этому достойным человеком. Этим ребятам нужно было нечто другое – что-то могучее и вдохновляющее, как сама жизнь. Ради этого они и сбивались в стаи. Ради жизни. Ради любви. Ради друг друга.

– А что вы можете предложить мне взамен? – спросила я, и это было неожиданно даже для меня самой. – Допустим, я брошу эту компанию. Я же останусь совершенно одна. Меня даже защитить будет некому. Череп и Нелька будут и дальше сплетни раздувать, Сабир и прочие будут им верить. Что вы предлагаете? Сидеть целыми днями дома? Записаться на вязание крючком? У меня же никого, кроме них, нет. У меня и раньше друзей особо не было. Я останусь поэтому при своем. Может быть, многие и такие, как вы говорите, но те, кого я знаю, хорошие люди.

– Иметь свою точку зрения не так уж и плохо, но, признаюсь, я редко встречала таких упрямых людей, как ты, – Наталья Сергеевна встала из-за стола. Она не одобряла ни мои слова, ни мои поступки, ни моих друзей в принципе – я поняла это по ее лицу. Но мне надоели ханжи. Я хотела быть честной хотя бы сама с собой и решила, что мне глубоко плевать, кто и что не одобряет. Это моя жизнь. Жить ее мне. И я хотела бы, чтобы рядом были близкие мне по духу люди. А потому справедливо будет, если я сама решу, с кем или за кем мне по этой жизни идти.

– Это вы все упрямые. Заботитесь только о том, кто что подумает, – возразила я, понимая, что уже перегибаю палку.

– Об этом ты поговоришь завтра с Фаиной Алимовной. А мне еще сегодня по микрорайону идти. До свидания, упрямая Саша, – она вышла в коридор и, попрощавшись с моей мамой, накинула плащ. Когда она взялась уже за сумку, с которой пришла, зазвонил телефон.

Наталья Сергеевна с молчаливого согласия моей мамы взяла трубку:

– Кто это? Дима? Инспектор с тобой разговаривает. В каком микрорайоне живешь? Я хочу с тобой встретиться. Зачем тебе Саша? Хорошо, – и передала трубку мне.

– Это че, Фаина что ли? – испуганно спросил Мальборо.

– Нет, Наталья Сергеевна, – успокоила я, взглядом провожая закрывающуюся за инспектором дверь.

– Я уже на измену сел. Думал, что опять облава. Выйдешь?

– Ты где?

– Возле твоего дома. Из будки звоню. Тут Кент уж испереживался, – послышались смешки, и он снова продолжил: – Слышала? Кент сейчас мне сказал, чтобы я не издевался… Ой, ты че делаешь?! – заорал Мальборо кому-то. – Больно же! Ладно, Саш, выходи давай.

– Сейчас, – я положила трубку, накинула куртку и выбежала из квартиры, крикнув на ходу: – Мам, я скоро!

В центральной части нашего двора кусты, посаженные когда-то ради красивого обрамления разных площадок – песочницы, лесенки с каруселью, простых лавочек для посиделок у столика и прочих – разрослись за лето. ЖЭКу было не до них, никто их не стриг, и образовались некие полуоткрытые закоулки, скрывающие тех, кто в них находился, от любопытных глаз прохожих. Одну из таких площадок – с единственной лавочкой у песочницы – облюбовали Лешка и Димка. Я нашла их почти сразу и села между ними, Лешка сразу притянул меня к себе, обнимая сзади.

– Побей Кента, – попросил меня Мальборо. – Он меня обидел. Дал под дых.

– По заслугам, – перебил его Лешка, посмеиваясь. – Не слушай его, Саш. Я ему с децал только врезал.

– А чего Альки нет? – спросила я.

– Да отношения хочет с Аликом наладить, вот дома и сидит, так сказать, хранит верность, пока он в больнице. Хочешь курить? – предложил Мальборо.

– Хочу, – и взяла у него сигарету. – А чего она к нему в больницу не едет?

– Говорит, они еще не помирились. Мы ездили сегодня, привет от нее передали на всякий случай.

Все втроем мы затянулись от зажигалки Мальборо.

Лешка поинтересовался, что у меня делала Наталья Сергеевна.

– Опять воспитывали меня. Завтра с матерью еще раз к Фаине пойду.

– Вот это они тебя обрабатывают! – Мальборо хэкнул удивленно и сделал новую затяжку. – У тебя так-то уже два предупреждения. Тебе теперь только так от ментов надо смываться. Чуть что – и ты на учете.

– Спасибо, успокоил, – с сарказмом поблагодарила я.

– Да не за что, Саш, – простодушно ответил Димка. – Нас так не обрабатывали. А о тебе вон как беспокоятся.

– Кстати, – вспомнила я и подняла голову к Лешке, – это не Череп писал вчера.

– А кто же? – задумался Кент. – Нелька если только. Или Сабир. А может, врет?

– Ну не знаю тогда, – пожала плечами я. – Я его даже Киборгом припугнула.

– Че писал-то? – поинтересовался Мальборо, который был еще не в курсе вчерашнего.

– Че-че. Как будто сам не знаешь, что про Сашку говорят, – проворчал Кент.

– А-а, это.

– Кент, вы здесь? – послышался голос Альки из-за кустов.

– Здесь, – отозвался Кент.

Монтана подлетела со скоростью света и, задыхаясь, сообщила мне новость:

– Я сейчас встретила Флинта. В семнарь Череп приходил, сказал, что ты шлюха. Канат разозлился, велел тебя словить. Сказал, что его опозорили и после вашего с ним разговора ты не только к нему дорогу забудешь, но и вообще все забудешь. Вот!

– Вот так новость! – присвистнул Лешка.

– Сашка, беги скорее домой и одна никуда не ходи! – продолжала Алька. Она была очень встревожена. Я не очень понимала, почему, но по реакции остальных догадалась, что все действительно серьезно.

– Надо нашим сказать и сходить к Канату, – рассудил Мальборо. – А тебе, Сашк, действительно лучше домой. Если сейчас из семнаря придут, мы вдвоем не справимся, да еще, чего доброго, в ментуру опять загремим.

– Тогда до свидания, – попрощалась я и зашла в подъезд. Я не успела даже дойти до первой лестницы, как кто-то, прятавшийся в глубине ниши под лестничным маршем, схватил меня за плечо и с размаху ударил кулаком в лицо. Я больно ударилась головой о стену и сползла вниз, а тот, кто меня ударил, побежал вон из подъезда.

Мне хотелось плакать. Не столько от боли, сколько от обиды за незаслуженный удар. Неужели они настолько дураки – те, кто это сделал, что поверили в эту чушь про меня? И кому поверили? Черепу и Нельке. Вот уж хороши свидетели. Свечку что ли рядом держали?

Я все-таки не заплакала. Кое-как собрав волю в кулак и держась рукой за голову, я дошла, не торопясь, до своей квартиры, благо, мама была занята на кухне и не увидела меня сразу. У себя в комнате я посмотрелась в зеркало. Место удара покраснело.

– Черт, синяк будет, – с досадой пробормотала я. – Завтра Фаина мне точно задаст.

Так оно и случилось. Пока мама сидела в коридоре, сморкаясь в платок и пытаясь успокоиться, Фаина Алимовна отчитывала меня:

– Все-таки по моему вышло! Я говорила тебе! И вот, пожалуйста, уже синяки пошли!

– Все не так, как вы думаете. Это последствия того, что про меня болтают, – сказала я хмуро, дотрагиваясь до глаза, который немного заплыл и болел. Я перед этим час пыталась замазать его тональным кремом, но без особого успеха.

– Как это? – удивилась Фаина.

– Семнарь охоту на меня начал, а это, наверное, его первые шаги. Череп им сказал, что я шлюха, – сообщила я мрачно.

– Значит, ты знаешь, кто заварил эту кашу? Прекрасно. Слухи правдивы?

– Нет, конечно, – я злобно хмыкнула. Попадись мне эта Нелька сейчас, я вцепилась бы ей в волосы со всей душой. Уж тогда бы она не посмела даже пикнуть про меня что-то. Но я даже не знала, как она выглядит, и между тем у меня вся жизнь из-за нее менялась с немыслимой скоростью.

– Почему же они появились? – допытывалась Фаина.

– Говорят, Нелька в Сабира влюбилась, вот и наболтала. А Череп теперь все это раздувает.

– А ты не врешь? Ведь если это было, тех, кто это сделал, могут отдать под суд. Ты имеешь право написать заявление, если это было, – пояснила Фаина, делая акцент на слове «это».

– А чего это я буду писать заявление, если не было ничего? С какой радости? – поинтересовалась я. – Могу справку принести.

– Ну ладно, зови маму, – Фаина сказала это с явным облегчением.

Я уже встала, чтобы выйти, когда Фаина поинтересовалась:

– Ты бросила курить?

– Нет.

– Загубишь здоровье-то, бросай. Я тоже курила, а теперь, хоть и бросила, с легкими не лады.

Я кивнула и вышла. Мама, уже досморкавшись, встала мне навстречу:

– Ну?

– Иди, она тебя ждет. Я домой.

Я наивно подумала, что на сегодня уже вряд ли будут какие-то приключения, синяка ведь должно было хватить для канатовских обиженок.

Возле ворот РОВД я набрела на парня, у которого никак не мог завестись мотоцикл. Это напомнило мне шуточные жалобы Кента, и я не сдержала улыбку.

– Александра! – донеслось до меня.

Фаина высунулась из окна.

– Чего? – обернулась я.

– Смотри, еще раз поймаю – на учет поставлю! И чтобы больше не дотрагивалась ни до спиртного, ни до сигарет! – и Фаина снова закрыла окно.

«Щас!», – подумала я, и это тотчас отразилось на моем лице.

Наконец, у парня завелся мотоцикл, и он подъехал ко мне:

– Что, Фаина жить не дает?

– Ага, – кивнула я уныло.

– Тебя ведь Сашка зовут?

– Ну?

– А не Измайлова ли?

– Ну? – повторила я.

– Хочешь, подвезу до дома? Мы же в соседних домах с тобой живем. Мне Кентище про тебя рассказывал. И вообще, про тебя много слышно, – говорил парень. – Ну садись же!

Я подсела к нему сзади, пытаясь припомнить, видела ли я его раньше. Ничего не вспомнив, сказала:

– А я тебя что-то не припомню.

– Колька я. Гайдуков. Может, слышала? – мы уже ехали по улочкам частного сектора Верхней Террасы в сторону Нового города.

– Приходилось. Говорят, ты болтун и много анекдотов знаешь, – я, наконец, вспомнила разговоры парней, которые нет-нет да упоминали об отсутствующем товарище.

– Есть такой грешок, – засмеялся Колька. – А вот насчет болтуна не согласен. Я хороший.

– Ну-ну, – хмыкнула я.

– Сомневаешься? Я тоже, – пошутил он.

Мы, наконец, подъехали к моему подъезду.

– Ладно, может еще встретимся. Монтане привет, – и Колька поехал своей дорогой, а я зашла в подъезд и тут же наткнулась на Мальборо и Кента.

– Мы тебя ищем, ты где была? – напустился на меня Кент. Я, понимая, что он переживает за меня, промолчала, опустив голову, и радовалась, что здесь сейчас не очень светло, поэтому мой фонарь не так заметно, тем более за свесившимися на лицо волосами. Я боялась пожаловаться Лешке, чтобы не спровоцировать его на какие-нибудь необдуманные поступки. Если бы с ним что-то случилось, я бы себе этого никогда не простила.

В подъезд влетел вслед за мной счастливый Берт:

– «Мору» купил!

– Дай попробовать, – попросил Мальборо.

– Будешь? – Берт протянул мне пачку.

– Нет, – отказалась я.

Говорили, что от этой «Моры» – сигарет с ментолом – сердце садилось лет на десять. Правда ли это или нет, я не знала, но рисковать не хотелось. А парням было наплевать, и они охотно угощались бертовским сокровищем.

Вдруг Берт отвлекся от общих разговоров, пригляделся и спросил меня:

– А че у тебя с глазом?

– Где? – встревожилась я, думая, может, сосуд в глазу лопнул.

– Да вот, – Берт указал на то самое место, где у меня был фингал за миллионом слоев тональника. – Светится что ли?

– А, это, пустяки, – отмахнулась я, досадуя на его излишнюю внимательность.

– Вчера ничего не было, – сказал Лешка. – Ну-ка покажи! – и хотел осмотреть внимательнее, но я резко отпихнула его в сторону:

– Отстань! – и побежала домой.

– Все равно все узнаю! – крикнул мне вдогонку Лешка.

Мне вдруг стало стыдно за себя и за этот синяк. Я ведь могла вчера еще выйти и рассказать все Кенту, а он и Мальборо поймали бы этого парня и расспросили хорошенько. Я была уверена, что он из семнаря. Но я струсила.

Как теперь показаться на глаза Лешке? А в школе? Что, из дома не выходить, пока синяк не заживет? А Лешка наверняка выполнит свое обещание и все узнает. И что потом? Разборки, возможно, до крови. И хорошо, если с ним ничего не случится, а если? Даже думать об этом было страшно. И опять инспекция, учет, ханжеские нотации. Чем больше я об этом размышляла, тем больше разрастался мой страх поступить неправильно. А что теперь правильно, я не знала.

Глава 9.

В среду в школе я старалась ходить в темных очках. А на уроках старалась ни на кого не смотреть и ни к кому не оборачиваться, набросав на лоб волос побольше. Тональник не сильно помогал скрывать мои боевые достижения, но, слава Богу, учителя не заметили ничего.

Вернувшись из школы, я заперлась в комнате. Мама должна была прийти только вечером, поэтому, когда раздался звонок в дверь, я, догадываясь, что это Лешка, выбежала на балкон, чтобы не слышать звонкие длинные трели, добивающие мое самолюбие, но принуждена была вернуться: внизу ждала Монтана. Видимо, она заметила меня, потому что как только звонки прекратились, послышался ее голос за дверью:

– Звони, она дома.

– Сашка, открой! – Кент бухнул кулаком в дверь. – Я все равно все узнаю!

Я сидела тихо, как мышь. Я раздвоилась, как говорят индейцы. Я боялась семнаря и стыдилась этого. В то же время хотелось сказать Лешке, откуда у меня синяк. Но опять вспоминались слова Фаины о соприкосновении двух контор. Ну допустим, Кент найдет того парня, ведь он ничего не оставляет безнаказанным. А семнарь побьет его. Или вообще война завяжется. Нет уж.

Наконец, поняв, что я все равно не открою, Кент и Монтана ушли, и у меня отлегло от сердца.

Как долго я собиралась скрываться от них? По первоначальному плану до тех пор, пока не пройдет синяк. А дальше как получится. Может, Лешке надоест вся эта котовасия, и он вообще про меня забудет, чтобы не рисковать конторой.

Но вечером все повторилось. Правда, я попросила маму, уже вернувшуюся с работы, сказать, что меня нет дома. Но Кент и слышать ничего не хотел:

– Она дома, я знаю.

Маме ничего не оставалось, как впустить его. Лешка тут же прошел в мою комнату. Я, собравшись в комочек, сидела в углу дивана, укутанная в немыслимых размеров растянутую мамину кофту, которую иногда носила, когда мне бывало холодно или когда я болела. Сегодня я зачем-то тоже завернулась в нее. Наверное, хотелось немножко тепла.

– Зачем ты пришел? – я покосилась на Кента, стараясь не слишком демонстрировать подбитый глаз.

Тот затворил за собой дверь и встал прямо передо мной, не вынимая руки из карманов и широко расставив ноги.

– А ты зачем прячешься? Откуда синяк? – спросил негромко, видимо, пытаясь сдерживать эмоции.

– Тебя что? Давно не били? – уныло ответила я.

– Семнарь значит, – понял Лешка и двинулся к двери.

– Ты куда? – испугалась я.

– К Канату, – и Кент ушел.

Если и правда, что жизнь полосатая, как зебра, то у меня наступила черная полоса. Теперь уже мне точно было ясно, что я в этой жизни ничего пока собой не представляю. Я всего боюсь. Ни в чем не уверена. Даже собственную честь защитить не могу от глупой лжи. Да, я тот серый комочек, каким сейчас предстала перед Лешкой. Может быть, Сабир был прав, что бросил меня?

В тот же вечер Лешка позвонил:

– Мало что вышло. Но не отчаивайся. Попробую Нельку найти или Черепа. У Каната сегодня плохое настроение, завтра продолжим.

Но и на следующий день не было ничего утешительного. Череп не явился в школу ни на следующее утро, ни через день. Я не знала тогда, что восьмерка прошерстила все точки, где они могли бы с Нелькой появиться, но эти двое словно растворились. Я не знала тогда и того, сколько пришлось времени, нервов и сил потратить Лешке, чтобы добраться до Каната и просто прояснить с ним ситуацию, потому что Канат отказывался встречаться и слушать. Я ничего этого не знала. Я сидела в своей комнате, как рак, затворившийся в раковине, и грызла себя.

На третий день Лешка не выдержал:

– Выходи. Нечего их бояться. Со мной не тронут. Если что, скажем Фаине. Уж она точно все как надо сделает.

– Хорошо, заходи за мной, – сдалась я. Мы не виделись все эти дни, он все время был занят. И мне хотелось выйти, наконец, из дома на воздух.

Странно, что и отчим все это время не доставлял каких-то проблем. Мирно сидел у телевизора, или чинил утюг, или помогал по дому. Мне даже стало казаться, что он вполне приемлем в нашей семье.

Джемпер, джинсы, куртка, ботинки – и я была готова. Расчесываться не стала, выбежала, на ходу заматывая шею объемным серым шарфом маминой вязки.

Лешка ждал на площадке, опасаясь выпускать меня теперь из зоны своей видимости. Увидев, как я вылетела из квартиры, взъерошенная, с уже зеленым синяком, кое-как замазанным тональником, он улыбнулся и поправил мне волосы.

– Привет, – поцеловал в щечку и, обняв за плечо, повел с собой в лифт. Мне показалось, что он выглядел уставшим. Но в подъезде света сейчас не было по причине дневного времени, и я предположила, что это впечатление возникло из-за плохого освещения.

Новый город был спланирован достаточно просто – параллельные и перпендикулярные проспекты и улицы образовывали некий прямоугольник, который был окружен полями, разделенными лесопосадками, но между этими полями и Волгой по берегу шел смешанный лес. Дубы, сосны, осины, кое-где и березы – полный набор. Он протянулся достаточно далеко, охватывая и Верхнюю Террасу, превращаясь там в солидный парк с сосновым бором, потом снова перетекал в мешанину совершенно разных пород. Туда мы и отправились с Лешкой. Точнее, ноги нас сами вынесли туда, пока мы шли, куда глаза глядят.

Сначала мы даже не разговаривали, просто молча наслаждались тем, что мы рядом друг с другом. Держались за руки. Иногда я ловила на себе ласковый Лешкин взгляд и улыбалась ему в ответ уголками губ.

Добравшись до лесопосадки, которая упиралась дальним концом в стену леса, мы неспеша потопали по грунтовой дороге, вытоптанной и выезженной задолго до нас вдоль нее. Перепрыгивали через грязные участки и мелкие лужицы, смеялись. Лешка подтрунивал надо мной, рассказывал анекдоты, случаи из школы, происходившие с ним или его друзьями. Я тоже иногда вспоминала что-нибудь смешное в ответ. Как на химии в прошлом году, например, сделала лабораторку, подув в пробирку через трубочку и получила прямо-таки малиновую фенолфталеиновую реакцию в растворе, когда у других был еле слабенький розовый цвет. Химичка тогда выпучила глаза в удивлении и восхищении и поставила нам с Алькой пятерки. Мы смеялись в голос, когда я рассказала про Алькины приключения с географией, когда ей поставили пятерку впервые в жизни, а потом оказалось, что географичка перепутала варианты ответов и Альке полагается обычный трояк. А та уже успела выпросить у родителей новые джинсы и рвала с досады на себе волосы. За разговорами мы не заметили, как преодолели довольно длинный путь и вышли к цели.

В лесу было тихо. Деревья приветливо раскинулись над нашими головами и потрескивали голыми ветвями, колыхали сосновыми лапами. Мы брели по тропинке, усыпанной золотом сброшенных листьев, притихшие снова, вдыхали сырой воздух, наполненной хвойным ароматом и свежестью. Между двух сосен я заметила развесистую паутину, увешанную каплями влаги как алмазами. Она блестела в лучах солнца, пробивающихся сверху. Посередине сидел хозяин паутины, сам намокший, толстый, черный, мохнатый, размером не больше трехкопеечной монетки, и деловито стряпал кокон из пойманной сонной мухи. Из грибов здесь были разве что поганки и сыроежки, но мы не собирались их трогать. Как же тут было хорошо и спокойно!

Я нагнулась за резным кленовым листом, желтым, большим, как обычно рисуют его на картинках. Потом подобрала еще несколько и собрала их в подобие букета. Показала Лешке. Тот шел следом за мной, спрятав руки в карманы, наблюдал, как я дурачусь с этими листьями, и улыбался одними уголками глаз, как он умел.

Мы проболтались там весь день до вечера. Часов у нас не было, просто поняли, что пора возвращаться. Обновленные, со свежей головой и свежими мыслями, на обратном пути мы решили зайти к Монтане.

Я открыла дверь в ее подъезд, и откуда-то сверху до нас донеслись вопли:

– Суки! Падла! Пошли вон! – голос оборвался и перешел в непонятные звуки.

– Монтана! – одновременно сказали мы друг другу и помчались вверх по лестнице.

На площадке между вторым и третьим этажами пять парней лет шестнадцати на вид столпились в углу и орали что-то друг другу и еще кому-то. Вдруг из-за их спин показалась голова Монтаны и опять скрылась.

Я кинулась к парням, растолкала их и выдернула Альку из кучи. Та, вся зареванная, в синяках и разодранной рубахе, побежала вслед за мной. Парни от неожиданности немного притихли, но перед ними остался стоять Кент, прикрывающий наш отход. Пока Лешка с ними разбирался (или они с ним – трудно сказать), а они все оказались, как позже выяснилось, шелухой из семнаря, мы сбежали с Монтаной на первый этаж. Я накинула ей на плечи свою куртку: ее трясло то ли от холода, то ли от пережитого страха. Я пыталась ее успокоить, обняв, но по факту я сама пребывала в полной панике, не понимая, что мне делать. Лешке срочно требовалась помощь. Один пятерых он вряд ли сможет вывезти. Но как эту помощь позвать и бросить Монтану, я тоже не понимала.

Сверху слышались звуки потасовки, крики, мат. Я, переживая за Лешку, уже сама начала дрожать мелкой дрожью и молилась только, чтобы произошло чудо, которое его спасет. Из семьдесят третьей квартиры высунулся мужик и закричал нам:

– Нашли место драки устраивать! Улицы вам мало что ли? Уже и в подъезды лезут!

– Заткнись! – бросила ему Монтана истеричным голосом и снова уткнулась мне в плечо, а мужик скрылся за своей дверью.

Видимо, Бог услышал мои молитвы. В подъезд, насвистывая песенку, вошли обнявшись Мальборо и Киборг, немного подшофе, но вполне еще в разуме. Они недоуменно посмотрели на нас, и Димка, став мгновенно серьезным, кивнул мне:

– Что случилось?

– Быстрее! – крикнула им я, находясь в последней степени истерики. – Там Кент с семнарем разбираются, они Альку чуть не изнасиловали!

Мальборо и Киборг мгновенно рванули наверх, а мы остались ждать их у лифта. Через несколько минут все было кончено. Кент и Мальборо столкнули с лестницы троих, они скатились кубарем мимо нас и задали стрекача. Еще один, не дожидаясь пинка под зад, убежал следом за своими товарищами сам. Киборг все еще наверху бил последнему из пятерки морду, все время матерясь и грозя противникам убийством и разносом. Когда он устал, то его оппонент уполз, измазав кровавыми соплями пол в подъезде, и уже на первом этаже, оглянувшись злобно на нас с Алькой, свалил прочь, с трудом волоча ноги.

Только после этого я и Алька поднялись к нашим. Киборг сидел на корточках, часто дыша от усталости и иногда сплевывая в сторону. На нем не было ни царапины. Димка и Лешка, стоя на своих двоих, вытирали лица рукавами, отчего все щеки у них были красные.

– Пусть еще сунутся к нашим девчонкам, урою, – ворчал Киборг.

У меня отлегло от сердца. Я боялась застать Лешку в более плачевном состоянии, но, как я теперь понимала, он не зря ходил на бокс и в качалку. Ему, конечно, досталось больше всего. Ссадины на лице и руках были его наградой за спасение Альки. Я вытащила носовой платок, который обычно лежал у меня в куртке на всякий случай, и стала вытирать ему кровь, которая сочилась из некоторых мест, особо сильно оцарапанных, иногда дула на нее, чтобы она быстрее свернулась и боль была поменьше. Лешка стоял тихо и позволил делать с собой все, что мне было угодно. А я поймала себя на мысли, что ему досталось из-за меня в какой-то степени, ведь это я захотела навестить Монтану, и из-за этого стала стараться еще усерднее.

Алька совсем запахнулась в мою куртку и села на ступеньки, втянув голову в плечи. Димка хотел было присесть к ней, чтобы ее успокоить. Но она не обратила на это никакого внимания. Когда он попытался положить ей руку на плечо, Алька вывернулась из-под нее, и Мальборо прекратил попытки.

– Сашк, а они ведь тебя искали, – тихо сказала она через минуту. Мы с Лешкой с удивлением обернулись к ней.

Монтана оглядела нас грустно, потом поднялась с места, повернулась и ушла в свою квартиру. Правда, она унесла с собой мою куртку. Но это было нестрашно. Кент надел на меня свою и, несмотря на раны, проводил домой.

Он хотел сразу уйти, но я не отпустила его без очередной порции перекиси и пластыря.

– Спасибо, принцесса, – поблагодарил он на прощание и поцеловал меня в лоб, обняв крепко. – Не бойся, я с тобой.

Глава 10.

В воскресенье мать со все еще трезвым отчимом уехали на дачу, а Монтана, уже отошедшая от пережитого кошмара, хоть и с небольшими синяками, предложила съездить к Мишке. Кент и Мальборо, с утра бывшие у меня, поддержали идею.

Когда мы уже пересекали двор Мишкиного дома, из третьего подъезда прихрамывая вышел парень и медленно направился вдоль дома по тротуару.

– Да это же Алик! – я дернула Альку за рукав, узнав ее ухажера.

– Гдеее? – протянула та, ошарашенно оглядываясь по сторонам.

Я указала ей, куда смотреть, и увидела, как расцвело ее лицо. Все ее обиды на кавалера как будто и не существовали никогда.

– Аалииик! – громко позвала Монтана, увидев, наконец, любимого, и скоренько поцокала к нему мелкими шажками, забыв про нас.

Тот обернулся и, узнав нас, пошел навстречу.

– Привееет, – поздоровались Алик и Монтана разом и церемонно обнялись со счастливой улыбкой на физиономиях.

– Здорово, Алик! – приветствовали его мы, подходя к ним.

Кент и Мальборо подставили руки, и Алик хлопнул по ним.

Двигаться ему было, видимо, еще не очень легко, движения его были немного замедленны, а некоторые вообще давались с явным усилием.

– А мы думали, что ты в больнице, – тем же растянутым, как резина, тоном говорила Алька. – Хотела съездить к тебе, да все некогда было.

– Да я и был в больнице. Два дня только дома, – заметил Алик. – Ладно, айда.

Он увлек ее в подъезд, на наше излюбленное место посиделок между вторым и третьим этажами. Мы шли следом, посмеиваясь тихонько над ними, потому что помнили, как Алька грозилась прибить Алика при встрече, а потом хранила ему верность путем домашних посиделок у телевизора.

Алик с Монтаной расположились на одной из лавочек, а мы втроем на второй.

– Ну рассказывай, как поживаешь? – попросил Алик Монтану.

У меня было ощущение, что они просто забыли о нашем присутствии. Алик не спускал глаз с подруги, обнимал ее постоянно, и на лице его было написано несказанное счастье от встречи.

– Чего рассказывать? Нормально живу. Ты вот как? – отболталась Алька. Конечно, ей было о чем ему рассказать, но, очевидно, что она не собиралась этого делать. Да и зачем расстраивать еще не до конца выздоровевшего человека?

– Эх! В больнице скучно было. Офигеть просто. Хожу, рыдаю, весь в слезах. Ладно хоть Берт с Сильвестром приезжали, бухать привозили. Говорят: будешь? Я говорю: буду. Бухали там на пожарной лестнице, – рассказывал Алик, томно глядя на Монтану. – Леха с Диманом тоже приезжали. Тока я тогда еще помирал, нельзя было встречаться.

– Мне кто-то говорил, что у тебя рука сломана, – Кент решил воспользоваться возможностью и уточнить детали случившегося с Аликом происшествия.

– Да-да, Наташка говорила, – подтвердил Мальборо.

– Нее, – помотал головой Алик. – Ушиб только нашли. Я в реанимации валялся. Тормозно там. Потом в общей палате со старичками и кроссвордами, чуть не умер со скуки. И ваще, – Алик притянул Монтану к себе и уставился в потолок, вспоминая что-то. – А, вот! У меня это, как его? Землетрясение мозга было!

– Сотрясение, – поправила Алька и тряхнула кокетливо своей темной гривой.

– Ну сотрясение, землетрясение, какая разница? – пожал плечами Алик. – А ты меня даже не приехала проведать. Я всего только третий день дома. Думал, ты меня бросила совсем.

– Да как ты мог подумать такое? – возмутилась Монтана. – Мы собирались, я же не знала, что тебя так скоро выпишут.

– Ладно врать. Скажи лучше, ваще не хотели приезжать, – Алик не поверил ей, но продолжал улыбаться.

– Не веришь? Вон спроси у Кента, он докажет! – Монтана зыркнула на Лешку, но тот и не думал ей помогать.

– Ну-ну, верю, – Алик не стал с ней спорить и снова полез к ней обниматься. – Эх, блин, хреново там было. Хорошо хоть я домой попросился, когда ходить начал.

– Слушай, а ты как домой добрался? – вдруг спросил Мальборо.

– Сколько их было? – поинтересовался Кент, размышляя о чем-то. Скорее всего, он хотел понять, как найти виноватых.

– Да человек десять, – Алик отвлекся от Монтаны и посмотрел, наконец, на нас. – Избили так, что сам до сих пор не знаю, как добрался.

– Ты ж в реанимации был? – напомнил Мальборо, закуривая.

– Так я сначала приехал домой, а потом уже сознание потерял, – пояснил Алик. – Глаза все распухшие были, ничего не видно. Я все время вот этот глаз руками открывал, чтоб дорогу смотреть. Мужик еще был какой-то. Я ему говорю: мол, помоги до дому добраться. А он – глаза на лоб и почесал от меня вместе с велосипедом. До дома добрался такой… Любой девчонке, наверное, мечтается такой красавец как я: губы во! Как у лошади. Глаза не видят ниче, рожа в крови. Домой пришел. У меня такой видон был… Мне как сказали, я чуть опять в реанимацию не отправился. Говорят, меня только по куртке и узнали. В больнице страшный лежал. Вы бы, наверное, испугались, если бы видели. Глаза ниче не видят, так я один продрал, чтоб смотреть, – и Алик продемонстрировал тут же, как он продирал глаз, под которым еще до сих пор не исчезли зеленоватые следы синяков. – Не, ну я помирал в больнице.

– Это мы уже слышали, – сказал Мальборо.

– А ты даже не приехала. А я ждал, – и Алик полез к Монтане целоваться.

– Да ладно тебе, люди же смотрят, – отпиралась Алька, кокетливо строя из себя святую невинность.

– Ну и пусть, – Алик увалил ее все-таки на спину и навалившись чуть сверху начал ее целовать в шею.

– Ну Алик, – Монтана лягнула ногой, смеясь. – Ну не люблю я целоваться при людях. Может, им не нравится смотреть.

– Вам нравится? – спросил нас Алик.

– Целуйтесь, – разрешил Лешка, посмеиваясь, и хитро глянул на меня.

– Я ее тебе возвращаю, ты ей больше нравишься, – сказал Мальборо на всякий случай, больше для соблюдения формальностей, потому что вряд ли Монтану и Алика интересовало его мнение.

Я просто пожала плечами и ничего не сказала.

– Вы смотрите, не думайте про нее ничего! – строго велел нам Алик и продолжил свое занятие.

Мы с Кентом и Мальборо из деликатности пересели на ступеньки лестницы и от нечего делать болтали о погоде и планах на завтра.

Потом я почувствовала руку Мальборо у себя на талии. Рука осторожно притягивала меня к Димке и, кажется, собралась подняться немного выше. Кент курил и ничего не замечал или делал вид, что не замечает. Алик был занят Монтаной и в перерывах между поцелуями они о чем-то хихикали. А Мальборо тихонько тянул меня к себе.

Я резко повернула к нему голову, сердясь на эту неслыханную и неожиданную от него дерзость. Димка смотрел на меня с каким-то странным выражением, словно внимательно считывая мою реакцию. Я глазами показала ему, что руку следует убрать. Но он не отреагировал и потянулся ко мне ближе. А Лешка, такой внимательный обычно, словно забыв обо мне, по-прежнему ничего не видел. Но что случилось бы, если бы он увидел? Ударил бы лучшего друга? Или подумал что-то не то обо мне? Это была безвыходная ситуация, если ничего не предпринять, поскольку Димка не хотел понимать моих строгих взглядов, а сказать вслух значило обострить ситуацию.

Злясь на них обоих и на себя заодно, я сделала то единственное, что мне оставалось: я резко встала со ступенек и вернулась на лавочку, где напротив все еще тешились Алик и Монтана. Там я закурила, почиркав на нервяке несколько раз зажигалкой и не глядя ни на Лешку, ни на Димку.

Успокоившись немного, я покосилась на остававшихся на ступеньках друзей. Кент смотрел на меня. Поймав мой взгляд, он улыбнулся слегка и кивнул едва заметно. Какая-то незнакомая прежде радость и нежность почудилась мне в его сияющих голубых глазах.

Мальборо флегматично курил и не подавал никаких признаков интереса в мою сторону. Лишь один раз, заметив, что я на него смотрю, прищурился и подмигнул мне весело, а потом снова занялся своей обожаемой сигаретой.

Наконец, Алик отвлекся от Монтаны, сел и тоже закурил.

– Тебе же нельзя, – предостерегла Алька, отплевываясь.

– Ну и что? – лениво отмахнулся Алик. – А все-таки скучно в больнице, с вами веселее.

– Нет, я бы убила просто того, кто это сделал, если б знала, кто это! – в сердцах выпалила Алька.

Алик усмехнулся:

– Я бы тоже это сделал, если б знал, кто.

– И чего вы сидите? Езжайте на Верхнюю и бейте первых попавшихся, – предложила Алька. – А то время зря тратите на одиннадцатую.

– Не понимаю, зачем драться между собой, – поддержала я. – Собрались бы тогда всем Новым городом и отделали верхачей.

– Во-во, – кивнула Монтана.

– Хорошая мысль, черт! – вдруг оживился Мальборо. – Надо предложить Канату и Кролу, – и пересел ко мне на лавочку.

– Нет, ну в больнице… я по тебе соскучился, – снова начал Алик, потянув руки к Алькиной талии.

– Да ты уже десятый раз это говоришь! – Алька отмахнулась от него как от назойливой мухи. Ее сейчас захватила мысль о возможном объединении новогородских контор.

– Здесь болит, – пожаловался Алик, ударяя кулаком себя в грудь. Он уже не пытался давить ей на жалость, понимая, что момент упущен, и просто выкобенивался.

– Щас как тресну – и все пройдет! – пообещала Монтана.

– Ты что же? Новое землетрясение мозга хочешь вызвать? – притворно испугался Алик.

– Ага.

– Не любишь ты меня, – вздохнул он, и снова началось: поцелуи, хихиканье, дрыганье ногой и отплевывание.

Лешка, молчавший до сих пор, бросил докуренный бычок в сторону, переглянулся с Мальборо и пошел вверх по лестнице, сообщив:

– Сейчас вернусь. До Мишки дойду.

Когда он скрылся из вида, Димка тут же снова притянул меня к себе.

– Прекрати! – снова рассердилась я и ударила его по рукам.

– Ну все, все, – примирительно сказал Мальборо, выставляя открытые ладони передо мной, словно сдаваясь. – Больше не буду, – он даже немного отодвинулся от меня в подтверждение своих слов.

Я не понимала, что нашло на Димку. Раньше он такого себе не позволял, тем более при Лешке. Даже если предположить, что я ему нравлюсь, то было бы логичным с его стороны руки распускать, когда нет рядом Кента. А тут? И этот странный взгляд Лешки потом. Они что, проверяли меня что ли?

Вскоре вернулся Лешка, который принес Мишкину гитару. Сам Мишка сказался занятым и к нам не спустился.

– Кто играет-то? – поинтересовался Алик, опять отрываясь от Монтаны.

– Она, – Лешка кивнул в мою сторону и сел рядом со мной с другой стороны. – Мы же так и не услышали, как ты поешь, – шепнул он мне, с улыбкой вручая инструмент.

Я растерянно приняла гитару и взялась проверять, настроена ли она. Гитара была настроена.

– То-то я смотрю: никто играть не умеет, а гитару несут. А все странно: девчонка и вдруг на гитаре умеет играть. Я еще, например, только на лады пальцы ставить учусь и струны дергать, – Алик нетерпеливо подался вперед, чтобы лучше рассмотреть, куда я ставлю пальцы на грифе.

– Ниче, и ты будешь играть, – уверил Мальборо. – Сашка научит. И меня заодно. Хоть одну песню.

– Что играть-то? – спросила я, готовая услышать обычный ответ «чтоб душа развернулась и потом свернулась».

– А свое че-нить, – откликнулась Монтана. За это я хотела ее иногда прибить: она постоянно заставляла меня раскрывать мои небольшие секреты на публике.

Парни не знали, что я писала стихи и даже песни. Не считая это чем-то особо серьезным, я записывала в минуты вдохновения приходившие мне на ум строки и откладывала тетрадку в стол. Когда научилась играть на гитаре, я некоторые свои записи переделала в песни и проигрывала их на небольшом диапазоне простых аккордов. Музыкой я никогда не занималась, из нот знала только их названия и последовательность расположения на нотных линиях. Поэтому вообще считала, что все это не серьезно, просто от души, для эмоциональной разгрузки. Но Алька почему-то решила, что я гениальна (видимо, потому что сама она не умела писать стихов) и что об этом надо рассказывать всем, кого она сочтет достойным. От этого я чувствовала себя глупо, и мне это не нравилось.

– Ладно. Памяти Цоя, последняя моя, – сказала я, сразу же подумав, что надо было вернуться к так и не сыгранному «Дому солнца», хоть позора меньше.

Я перебрала струны потихоньку и взяла первый аккорд.

За этой песней Мальборо попросил сыграть что-нибудь, сочиненное самим Цоем. Все новые и новые песни – еще примерно штук шесть – образовали целый концерт. Алик и Мальборо иногда подпевали мне на припеве, если запоминали какие-то слова. Алька и Лешка слушали молча, и иногда я ловила Алькины знаки Кенту: мол, я же говорила! Вскоре мой репертуар иссяк, остальное я просто не помнила наизусть без шпаргалки.

– Слышь, тебе в «Утреннюю звезду» надо, – посоветовал Алик.

– Ну уж нет! – воспротивилась я. – Ни за что.

– Если еще что-нибудь напишешь, зови меня. Я хочу первым услышать, – попросил Кент с улыбкой. Я пыталась понять, шутит он или ему правда понравилось, и оттого смотрела на него с подозрением.

– О, и меня зови. Заодно будешь меня учить, – напросился Мальборо, который давно хотел научиться играть и не раз об этом говорил. Но Мишка был часто занят, а других учителей для него не находилось.

– Надо будет, сами придете, – сказала им Монтана. В такие минуты мне казалось, что она давно уже чувствовала себя моим продюсером и лишь нелепая, непонятная никому причина мешала воплотить эту роль в жизнь. – А нам домой пора, да ведь, Сашк?

– Мне тоже так кажется, – согласилась я. К тому же, в голове у меня все время вертелись слова «напиши мне». Я ясно помнила, что Мишка пел песню с этими словами, но других слов никак не могла вспомнить. И поняла, что сейчас же хочу написать свою песню.

– Тебя проводить? – осведомился Кент для порядка. Очевидно было, что в условиях сложившейся ситуации он не оставил бы меня без присмотра.

– Да, – наудачу ответила я, даже не слыша его вопроса.

Мы сдали гитару обратно Мишке и отправились ко мне домой. Алик с нами не пошел – плохо еще себя чувствовал для дальних прогулок.

Всю дорогу я находилась в некоей прострации, пытаясь настроиться на мысль, которую хотела изложить в стихотворной форме. Я представляла картинку, распределяла по ней детали и роли. В голове вертелись подходящие рифмы и некоторые отдельные строки. Лешка что-то говорил, задавал иногда вопросы, но ответа не получал, я была мысленно очень далеко от него.

Едва все разулись, я убежала в свою комнату и закрылась от них, чтобы никто не вздумал мне помешать. Алька, привыкшая к этой картине за последние пару лет, тоном экскурсовода сообщила удивленным парням:

– Это нормально. У нее гениальная шиза, а мы пока подождем, – и увела их к телевизору.

Пока они возились в зале, я уселась за стол и достала свою тайную тетрадку.

Тут же как-то сами собой пришли первые две строчки припева.

Ага, идет дело, подумала я опять и через полчаса были готовы два куплета. А вот с третьим пришлось помучиться. Сначала пришли на ум две последние строчки, потом еще две, которые я не знала, куда деть: то ли в начало, то ли в середину. В конце концов, я остановилась на середине, немного подправила их. Но с двумя первыми дело никак не шло. Просидела битый час, чуть ли не бесясь: ведь уже все почти готово!

Тут ко мне постучался Лешка:

– Саш! У тебя все в порядке? Что так долго одна сидишь?

– Я живая, – откликнулась я. От этих слов у меня в голове вдруг что-то щелкнуло и все сложилось. – Подожди… подожди-подожди… Есть! – вдруг крикнула я и быстро записала две первые строчки третьего куплета.

Наверное, Лешка подумал, что я сошла с ума, так как в двери показалось его лицо, в котором смешались любопытство, участие и удивление. Но мне сейчас было не до выражения Лешкиного лица.

– Ты гений! – поздравила я его. – Ты натолкнул меня на мысль, спасибо огромное! Теперь уже будет быстрее.

– Леш, пошли, у нее гениальная шиза еще не кончилась, – за спиной Лешки появилась Алька.

– Давайте-давайте, – поторопила я их и вытолкала из комнаты, снова закрыв дверь.

Потом взяла гитару. У меня была простенькая желтая шестиструнка, купленная в начале года мамой в ответ на мои уговоры, когда мне приспичило учиться играть. Я купила ей нейлоновые струны. Освоила основные аккорды и даже некоторые посложнее. Нашла несколько песен, которые могла бы на этих аккордах сыграть. И как-то так, в перерывах между школой и домашними заданиями поигрывала в минуты печали или радости. Это хорошо отвлекало от грустных мыслей, тренировало память и пальцы, да и вообще мне просто нравились гитарные мелодии. Я не думала, круто это или нет, это было мое личное, только для меня. Но Алька сегодня сделала это достоянием общественности, и мне странно было видеть, что мое занятие нравится кому-то еще.

Начиная с припева, я стала подбирать аккорды на мелодию, которая слышалась мне в тексте песни. Проиграв ее несколько раз и записав для памяти, я, наконец, одобрила сама для себя результат и расслабилась.

Откинувшись к стене, я минут пять посидела в тишине, прокручивая мысленно все сделанное и еще раз сыграла себе всю песню.

– Пойдет, – решила и заглянула в зал к друзьям, которые сидели тихо, как мыши, и даже телевизор не включали: – Я все.

– Идемте, идемте, это на нее иногда находит, – Монтана с готовностью впихнула Кента и Мальборо в мою комнату. – Я уже привыкла.

– Тебя в поликлинику надо сдать для опытов, – сказал мне Мальборо.

– Может быть, – засмеялась я. – Только, Леш, тебе повезло. Если бы ты раньше вошел, я за себя не отвечала бы.

– С кем я связался! – Лешка трагично воздел к небу руки. – Ты меня так больше не пугай. До инфаркта доведешь.

– Ну давай, че там у тебя, – поторопила меня Монтана, которую распирало любопытство.

– Потом как-нибудь, – попыталась отказаться я. Я стеснялась и не была уверена, что им понравится.

– Ты же обещала нам все новые песни петь, – напомнил Лешка, протягивая мне гитару.

– Кент! Ну почему я тебя не прибила?! – воскликнула я жалобно.

– Потому что ты меня любишь, – Лешка сказал это так, будто хвастался перед друзьями новым мотоциклом.

– Алька! – я обратилась за помощью к подруге, ошарашенная таким заявлением и не зная, что сказать. Та хихикнула, совсем не собираясь мне помогать.

Кент и Мальборо, решив немного посмеяться, стали подталкивать друг друга легонько локтями в бока и перемигиваться:

– Во, нормальная реакция, когда разоблачают скрытую любовь!

– Да, точно, куда ей деваться, но мы-то все уже теперь знаем.

– Все, придется тебе на ней жениться, ведь у вас взаимная страсть.

– Да, надо поторопиться, а то вдруг разлюбит.

– Да вот фигушки, – я гордо задрала нос. – Никого я не люблю! – и скрестила руки на груди.

– Ну все, подурачились и хватит, – оборвала Монтана и сменила тему: – Саш, давай играй уже, не томи, – она отобрала у Лешки гитару и сунула ее мне в руки.

Они моментально расселись кружком, и мне ничего не оставалось, припертой к стенке, как присесть и сыграть им результат моих трудов.

Глава 11.

С того дня прошел месяц. Кент заходил почти каждый вечер, и мы шли с ним гулять. Одни или с компанией, в любую погоду, в любом настроении. По подъездам старались больше не сидеть, кроме как у Алика на лавочках, чтобы снова случайно не загреметь в инспекцию.

Мы не говорили пока о наших чувствах друг к другу. Мне казалось, Лешка решил дать мне время, и я была ему за это благодарна.

Возвращал он меня домой ровно в одиннадцать, так что у моей семьи претензий не возникало.

Лишь однажды мы припозднились – слишком далеко утопали и долго возвращались, долго ждали Алика, который возился с Монтаной, потом Лешка долго совещался с ним о чем-то по своим конторским вопросам. Я явилась домой почти в час ночи.

Когда я закрыла за собой дверь, включился свет. Мама выбежала в коридор мне навстречу в ночной рубашке и кофте, накинутой на плечи, и замахнулась на меня. Инстинктивно я отклонилась от удара, но его не последовало. Мама опустила руку и, заплакав, села на табурет в коридоре возле телефона:

– Что же ты со мной делаешь? Я места себе не нахожу, а ты!

– Мам, – только и сказала я. Было стыдно, я ведь совсем не подумала о ней.

– Сашка, Сашка, – с сожалением повторяла она.

– Этого больше не будет, мам, – пообещала я. – Я буду приходить не позже двенадцати.

– Да не в этом дело, – объяснила мама, стараясь говорить тихо, чтобы не будить отчима. – Просто я хочу быть уверена, что ты жива и здорова, что с тобой ничего не случилось. Гуляй, если хочешь, но приходи домой, пожалуйста.

– Обещаю, – я обняла ее. И она обняла меня тоже.

В один из дней в середине октября, возвращаясь из школы, я встретила Каната у своего подъезда. Дул холодный ветер. Я, обмотанная шарфом по самый нос, задумчиво плелась к дому. Свернула к своему подъезду и увидела его, стоящего практически возле самой двери на крыльце. Обойти его у меня не было никакой возможности.

Тот смотрел на меня исподлобья, как и в первую нашу с ним встречу. И я, умом понимая, что мне сейчас либо надо сматываться, либо звать на помощь, встала как вкопанная и, не в силах бежать, задрала голову повыше, чтобы стойко принять последствия своего ступора.

Губы его искривились немного, что должно было означать улыбку. Он спустился с крыльца и шагнул ко мне:

– Привет.

– Привет, – я почувствовала мелкую дрожь в теле, но все-таки не отступила. Да и куда отступать, если он лично явился за мной? Все равно найдет. Нервы и так уже были на исходе, я устала бояться его. Лучше все решить сразу и сейчас. Так что будь что будет. Ведь рядом даже нет Лешки, чтобы заступиться.

– Извини, я был не прав, – вдруг сказал Канат, когда я уже была готова к тому, что он схватит меня и поволочет куда-нибудь. Видимо, на моем лице отразилось удивление, потому что он добавил: – Меня обманули, ты пострадала.

– Хорошо, – я поняла, что Лешке все-таки удалось встретиться с ним и решить все вопросы по поводу меня. – Что дальше?

– Если будет нужна помощь, обращайся, – он протянул мне руку, чтобы закрепить мир.

Я с некоторой опаской пожала его широкую крепкую ладонь и взглянула ему в глаза.

Канат неожиданно подмигнул мне, кивнул в знак прощания и ушел.

Я перевела дыхание. Опасность миновала. Ее унес пронзительно холодный ветер, трепавший мои волосы. Его завывания сейчас были для меня фанфарами спасения и свободы. Я не двигалась еще полминуты, закрыв глаза, чтобы унять дрожь в коленках, и нырнула в подъезд.

Лешке я рассказала все тем же вечером. Тот выслушал, кивнул удовлетворенно и обнял меня крепко, не забыв чмокнуть в макушку.

Итак, все стало налаживаться. Мы передвигались теперь по району без излишних проблем. В школе перестали проводить со мной профилактические беседы. Наверное, тут вмешалась Фаина Алимовна, так хитро смотревшая на меня, когда я рассказывала ей о Кенте. Отчим не хулиганил. Я уже стала забывать обо всех своих проблемах потихоньку, но в том то и правда жизни, что про них никогда нельзя забывать. Они настигают как раз тогда, когда меньше всего их ждешь и расслабляешься. Наверное, именно поэтому я все равно где-то внутри оставалась настороже.

Как-то в конце октября после школы я решила зайти к Мишке за обещанными песнями, которые я все еще не удосужилась списать.

Но Мишки дома не было. Подумав, что, наверное, стоит немного подождать, вдруг он сам или кто-то из компании придет, я расположилась на наших излюбленных лавочках в подъезде и закурила, чтобы растянуть время.

Я оказалась права. Вскоре пришел Берт. Распростер руки для обнимашек, обрадовавшись:

– Ооо, Сашок! Как ты вовремя! Сейчас наши подвалят.

Вскоре к нам присоединились Алик, Киборг, Качок и Сильвестр. Чуть позже появился Мальборо. Лешка запаздывал.

Парни трендели о делах в школе, договаривались о встрече в качалке. Как-то незаметно посреди лавочки появилась газетка, на которой возникли из ничего бутылка водки и трехлитровая банка пива, которую притащил Берт. Рядом с ними возлежали сырки «Дружба», семечки, хлеб.

Вскоре большая часть народа уже расползлась по стенам. Курили, лениво переговариваясь. Алик резался в тушку с Мальборо. Я тоже выпила немного пива и жевала теперь сырок, слушая Берта, который, как обычно, подменял собой радио. Чем больше повышался градус выпитого им, тем охотнее он разглагольствовал и даже показывал в лицах персонажей своих бесконечных историй.

Наконец, пришел Лешка. Я слышала, как кто-то вошел в подъезд и легко взбегает теперь по ступенькам вверх, и как-то сразу поняла, что это он, еще не видя его. Лешка так и застиг меня с недоеденным сырком, который я держала двумя руками. Немного всклокоченная, завернутая в пятнадцать оборотов огромного своего шарфа, я наверняка сейчас походила на мышь. Завидев это забавное зрелище, Лешка улыбнулся мне, уселся рядом и чмокнул меня в щечку, приобняв за плечо. Я скромно вгрызлась в сырок, пока он здоровался с остальными. От него пахло свежестью и мокрой кожей – на улице моросил мелкий дождик.

– О! Кентище! Хочешь выпить? – спросил уже пьяный Сильвестр.

– Или покурить? – добавил Качок.

– Нет, я за рулем, – мотнул головой Лешка. – А впрочем, давайте чуток.

Он отпил пива из банки, потом затянулся чьей-то сигаретой и снова обнял меня за плечо.

– А че это ты за рулем? – вдруг опомнился Киборг.

– За бензином ездил.

– Привез? – с надеждой спросил Антон.

С бензином в последнее время в городе случались перебои, приходилось запасаться заблаговременно.

– А как же! Полный бак и канистра.

– Я тоже на «ежике», – Киборг иногда называл так свой «ИЖ». – На последних каплях езжу. Продай с децал?

– Бери всю канистру, потом сочтемся, – махнул рукой Лешка. – Айда кататься, Саш? Нечего здесь париться.

– Айда, – кивнула я, засовывая себе в рот последний кусок злосчастного сырка. Лешка улыбался, наблюдая за мной.

– Я с вами, – попросился Киборг. – Заодно бак заправлю.

– Слышь, Кент, ты насчет Сержанта не забудь. Завтра, как и договаривались, – напомнил Алик. – И тебя, Сашк, возьмем, посмотришь на серьезных людей.

– Ладно, – отмахнулся Лешка.

Мы с ним поднялись и двинулись на выход.

Киборг захватил с собой оставшиеся две бутылки водки, которой Сильвестр и Берт принесли изначально шесть штук, и догнал нас с Лешкой.

Лешка помог ему заправить мотоцикл и предложил:

– Поехали верхачей дразнить? – у него сегодня было какое-то странное настроение. Он словно решался на что-то, и пытался нагнать себе адреналина. Я не стала спрашивать, подумала, что потом все как-нибудь прояснится.

Погода налаживалась. Западный ветер прогнал небольшие дождевые тучки, снова выглянуло солнце. Лешка водрузил мне на голову шлем, надел свой, и мы втроем помчались к границе Нового города с Верхней Террасой, находившейся возле недостроенного завода.

Мы пересекли невидимую запретную черту и, доехав до ближайшего универмага, встали нагло на парковке, впрочем, не слезая с мотоциклов.

Мимо как раз проходили трое парней, явно из какой-то местной конторы. Они остановились, заметив нас, потом круто развернулись и направились в нашу сторону.

Лешка и Антон переглянулись весело. Я, вцепившись в Лешку, молча ждала, чем все это кончится, и надеялась, что мы смотаемся раньше, чем они подерутся.

– Эй вы! Проваливайте с нашей территории! – не доходя метров пяти до нас, крикнул один из местных парней. Ребята они были крепкие, хоть и не высокого роста. Они остановились там и пока соблюдали дистанцию.

– Вот еще! – фыркнул Киборг, поддав газку на своем «ежике».

Верхачи стали злиться, это было видно. Но, во-первых, им мешало мое присутствие: по неписаным правилам парней, которые были с девчонками, не трогали, даже если это были враги. А во-вторых, их смущали мотоциклы, которыми Лешка и Антон легко могли их бортануть.

Тот же парень, видимо, старший из них, спросил раздраженно:

– Чего вам надо? Выкладывайте и убирайтесь!

– Кто-то из ваших избил нашего друга, – объявил им Лешка. – Поскольку повода он не давал, теперь Новый город для вас всех закрыт вплоть до урегулирования темы. С каждым, кто у нас появится, будет то же самое. Передайте своим старшим.

Я подумала, что это похоже на объявление войны. И, очевидно, не я одна так подумала. Верхачи изменились в лице.

– За что его избили? – уточнил наш собеседник. – Я не понял.

– Ни за что. Подошли и врезали прямо на остановке, – Лешка говорил жестко, непримиримо. Я редко видела его таким. Эта его сторона немного пугала, но я понимала, что он не стал бы старшим, если бы не мог быть именно таким. В моем представлении конторы были похожи на небольшое войско, которое возглавляют военачальники или вожди. А вождем не может быть слабак. И в старшие в конторе выбиваются тоже не мамины сынки.

– Нет, у нас за просто так никого не бьют. Это или он сам виноват, или ошибка вышла, – не поверил тот.

– Сотрясение мозга – не ошибка, – проворчал Киборг.

– Все, поехали, – наконец, сказал Лешка. – Я предупредил.

Мотоциклы стартовали с места и отправились обратно в Новый город, ко мне домой.

В моей двери торчала записка.

– Че там? – поинтересовался Киборг.

– Мать с отчимом к тете Тоне в гости ушли, – сообщила я, прочитав написанное, и открыла дверь.

– Это хорошо, – одобрил Лешка. – Никто мешать не будет.

– В смысле? – нахмурилась я.

– В смысле выпивки, – объяснил Киборг.

Мы зашли в квартиру.

Пока я отлучилась на кухню за рюмками и закуской, парни в моей комнате включили магнитофон, достали водку, нашли где-то мои карты, которые я не могла найти еще со времени, когда ходила с Сабиром или, как его называли сейчас, Тормозом.

Киборг налил всем водки, мы выпили, закусили и стали играть в карты. В дурака, в тушку, в козла – во все, что могли вспомнить. Смеялись друг над другом, мухлевали, конечно, парни ставили друг другу щелбаны. Мне, поскольку я была девушкой, вместо щелбанов полагались поцелуи в щечку.

Антон все время подливал водку в рюмки. Мне показалось, ему хотелось разрядиться после поездки на Верхнюю, но способ этот был не эффективен. На его габариты было необходима большая доза. Он даже не закусывал, хотя я нажарила им картошки.

Сама я больше пить не стала, просто сидела рядом и участвовала в разговоре. А парни на двоих выдули обе бутылки.

Было около одиннадцати, когда они кое-как доигрывали последний кон. Наконец, Лешка вырубился, увалившись на диван. Киборг еще что-то соображал. Он хлебнул из моего стакана водички и попытался встать на ноги. Я, помогая ему в этом важном деле, спросила:

– Ты куда собрался?

– Домой, – пробасил он сверху.

– Пьяный? – с сомнением поинтересовалась я.

– Так у меня мотоцикл, – стал рассказывать Киборг заплетающимся языком. – Я на воздух выйду и, если не упаду, за пятнадцать минут стану трезвый. Ну, я пошел. Меня внизу мотоцикл ждет. Как-нибудь дойду.

И пошел по лестнице вниз.

Я знала, что с Киборгом ничего не случится. Для него его «ежик» был что для рыбы вода, да и трезвел он, правда, быстро.

С Лешкой было сложнее. После пьянки он отходил не так скоро, а значит, отпускать его ночью домой, да еще пьяного и на мотоцикле было опасно.

Я вернулась в комнату и растолкала Лешку. Он с трудом поднялся, постоял, покачиваясь, сел на мою кровать, не понимая, где он находится. Потом упал на спину и снова заснул.

– Лешка! – будила я его. – Вставай! Я тебя доведу до дома, а мотоцикл утром заберешь.

Лешка открыл глаза и сел. Надел медленно поданную мной куртку, с моей помощью попав в рукава.

Но пока я относила пустые стаканы и бутылку в мусорное ведро, он выпил воду из моего стакана, который я намеревалась забрать после, и завалился прямо в своей куртке обратно спать.

Будить его теперь было бесполезно. Не тащить же его на себе.

Вскоре вернулись мама и отчим. Я дождалась, пока отчим уйдет в ванную и спросила:

– Мам, Лешка пьяный. До дома сам дойти не сможет. Можно он у нас переночует?

– Хорошо, – согласилась мама и ушла в свою комнату.

Я накрыла Лешку одеялом и вышла на балкон, накинув на плечи куртку. Вынула из пачки сигарету. Ища спички, я нашла в кармане письмо, полученное еще утром, которое до сих пор не удосужилась прочесть.

Письмо было от Вовки Савина, друга детства. Мы жили в одном подъезде, я на пятом этаже, он – на девятом. Он был на два года старше и воспринимал меня как младшую сестру, дарил иногда по мелочи игрушки или конфеты, защищал от обидчиков и ловил для меня майских жуков. Но год назад он, оставив мать здесь, уехал в Архангельск, к дяде по отцу. Мне он писал редко, больше матери, присылал ей деньги. Мы дружили семьями, поэтому его мать, тетя Вера, часто бывала у нас и с гордостью рассказывала о Вовке то, что узнавала из его писем. Потом обе матери – и моя, и Вовкина – подолгу сидели и обсуждали современных детей.

Я прочитала письмо. Ничего новенького. Только рассказы о своей работе на рыболовецком траулере в дядиной команде. Хотя Вовка сообщал, что первого ноября кончается договор, и он скоро возвращается домой. Вот это здорово!

Ему уже семнадцать, вспомнила я. Блин, время летит! А ведь они с Лешкой ровесники, значит, могут подружиться, подумалось мне.

Я затянулась сигаретой. Спать совсем не хотелось. Хорошо, что завтра суббота и не надо идти в школу.

Было довольно холодно. Уже неделю стояли заморозки. Но уходить в комнату тоже не хотелось. Стояла прекрасная ночь. Внизу горели фонари, небо украшали сотни звезд, несколько окон в соседних домах еще светились в темноте. Потом погасли и они.

Я не знаю, сколько времени я простояла на балконе, любуясь ночным городом. Может быть, час. Мама потом долго удивлялась, что я не подхватила воспаление легких.

Зашла, наконец, в комнату. Скинула куртку, поглядела на Лешку, который мирно дрых на моей кровати. Сходила почистить зубы. Может, надо было тоже лечь спать – диван был совершенно свободен, но, поворочавшись немного, оставила эту идею: сон не шел.

Мне не было скучно, я вообще не умею скучать. Всегда находится чем заняться в тишине. И на этот раз я включила настольную лампу, нашла недочитанную книжку Дюма, которую стырила у мамы со столика, и погрузилась в чтение.

Еще не начал светлеть горизонт, когда я снова вышла на балкон покурить. Не собираясь там долго задерживаться, я даже куртку не взяла. Но я не успела сделать даже первую затяжку, когда за моей спиной появился Лешка.

– Ты чего не спишь-то, Саш? Да еще стоишь на морозе, с ума сошла? Ну-ка надень, – он накинул мне на плечи свою куртку, оставшись в джемпере. Когда он успел проснуться? Я даже не заметила этого.

– Спасибо, Леш, – кивнула я, закутываясь в его кожанку. – Знаешь новости?

– Какие? – он решил обнять меня дополнительно, чтобы согреть.

– В ноябре Вовка приезжает.

– Какой Вовка? – в голосе Лешки слышалась ревность, и я поспешила его успокоить:

– Да просто друг детства. Вовка Савин. Он в моем подъезде на девятом этаже живет.

– Погоди. Так ты с Матроскиным знакома?! – удивился Лешка. – Чего ж ты раньше не сказала?

– Да ты и не спрашивал, – пожала плечами я.

Мы помолчали. Было хорошо в его объятиях, спокойно и тепло. Прижавшись ухом к его груди, я слушала, как стучит его сердце. Лешка вдруг развернул меня к себе и поправил упавшую мне на лицо прядь волос. Я улыбнулась ему, не понимая, что он задумал. Он смотрел на меня сверху вниз очень серьезно, и в глазах его светились те же искорки, которые я много раз уже замечала раньше.

Потом Лешка прикоснулся губами к моим губам. Сначала легко и осторожно, проверяя, не оттолкну ли. Я не оттолкнула. Тогда он повторил поцелуй более уверенно и нежно.

– Ты мне очень нравишься, Саш, – услышала я.

И снова поцелуй. Я ответила ему, так же нежно, погладив его щеку. Он все-таки сказал это. И на этот раз я была готова это слышать.

Глава 12.

Мы долго болтали о разном, лежа на разложенном диване лицом друг к другу. Иногда Лешка целовал меня – просто потому, что ему этого хотелось. А я думала о нем. Мне нравилось в нем все – как светились его глаза, как они улыбались уголками, как хитро он смотрел, задумывая какую-нибудь шалость. Все, что я знала о нем, нравилось мне. Но понимать это я стала только сейчас, после того, как он открылся мне.

Это общение было до того хорошо, что я стала бояться, уж не затишье ли это перед очередной бурей. Мы столько натерпелись за эти два месяца, что не хотелось повторения пройденного.

Когда стало светать, я сказала ему:

– Тебя родители, наверное, ищут, – расставаться с ним сейчас не хотелось, но ведь факт оставался фактом – его не было дома всю ночь.

– Да они уже привыкли, – отмахнулся Лешка. – Я часто у друзей ночую, особенно когда напьюсь. То у Берта, то у Димана, то у Гайдуковых. А сегодня у тебя, – он снова меня поцеловал и, заметив выражение моего лица, спросил: – О чем ты сейчас думаешь?

– О пустяках, – соврала я.

– Например?

– Например, почему сосна тоньше баобаба? – ляпнула я первое, что пришло в голову.

Он засмеялся, удивленный неожиданным вопросом.

– И почему? – спросил потом.

– Не знаю, поэтому и думаю, – вздохнула я, не отрываясь от созерцания его лица.

И мы снова погрузились в мечты, сцепив наши руки в замок и потихоньку переговариваясь о разном.

В половине девятого мама позвала нас завтракать.

С благим намерением умыться после бессонной ночи я направилась в ванную, но Лешка опередил меня и обрызгал с головы до ног.

– Кент, ты балбес! – крикнула я возмущенно.

– Ладно, ладно, дай только умыться, – смеясь попросил Лешка.

Но не успел он нагнуться к раковине, как я вылила ему на голову ковшик воды, стоявший тут же в ванной для полива цветов. Лешка выпрямился, одной рукой схватил меня за руку, чтобы я не смогла убежать, другой с помощью полотенца стал вытираться. Пока я смеялась над ним, он, взъерошенный и в мокрой футболке, тащил меня в мою комнату, я упиралась, понимая, что расплата неминуема, но не могла перестать заливаться смехом. Наконец, он закрыл за нами дверь в комнату и строго сказал:

– Не зря тебя в ментуру забирали! Зачем ты это сделала, хулиганка? – в его глазах я заметила хитринку и свысока, задрав нос, ответила:

– Не будешь брызгаться!

За что и была грозно поцелована.

– Саша, идите завтракать! Стынет все! – снова позвала с кухни мама.

В дверь позвонили.

– Я открою, – громко сказал Лешка и, все еще не отпуская мою руку, пошел открывать.

На пороге стояли Сабир и Череп. За ними в стороне виднелся Кобра. Откуда они взялись на наши головы, мелькнула у меня мысль.

– Вам чего? – спросила я, перестав улыбаться. Я не понимала, зачем они вообще здесь находятся, мы же расстались с Андреем два месяца назад. Но намеревалась отделаться от них как можно скорее.

Сабир посмотрел на мою руку, которую держал Лешка, и произнес с усмешкой:

– Так-так, слухи подтверждаются, а я, дурак, еще сомневался.

– Какие слухи? – Лешка отпустил мою руку и подошел к нему поближе, фактически закрыв меня собой как щитом.

Они с Сабиром были почти одного роста и смотрели сейчас друг другу в глаза, как два волка, претендующие на роль вожака стаи. Лешка был даже покрепче и один легко бы справился с соперником, но были еще два шакала, которых стоило опасаться из-за их подлости.

– Ну как она? Хороша была ночью? – ехидно осведомился Череп, явно пытаясь обострить ситуацию.

– Что ты молчишь, Сашка? – спросил Сабир, продолжая при этом играть в гляделки с Лешкой. – Что ты молчишь? Что он у тебя делал всю ночь? Ведь ты же не скажешь, что у вас ничего не было, все же очевидно!

– Во-первых, это не твое дело. А во-вторых, ничего не было! – крикнула я в отчаянии из-за Лешкиной спины. Дело шло к драке, и я не знала, как ее предотвратить.

– Я не верю, – Сабир всматривался в Лешкины глаза, пытаясь определить, вру я или нет.

– Я остался у нее, потому что выпил слишком много. Но это, и правда, не твое дело, – сказал Кент холодно.

– Они сговорились, – подзудил Сабира Череп. – Надо просто сейчас с ними разобраться.

– Кто вы вообще такие, чтобы мы перед вами отчитывались? – разозлилась я, вылезая, наконец, из-за Лешки. – Пошли вон!

В коридоре показалась моя мама. Я готова была ее расцеловать за это, но не сейчас.

– Саша, вы что так долго? Здравствуй, Андрей, – поздоровалась она с Сабиром.

– Здравствуйте, – смиренно поздоровались нежданные гости.

– А что тут происходит? – мама поняла по их лицам, что что-то не так.

– Иди, мам, мы сейчас, – заверила я, и она ушла обратно.

– Кент, выйди, поговорим. А то через порог неудобно, – сказал Сабир мрачно.

– Не ходи, – попросила я Лешку, намереваясь закрыть дверь.

– Да ладно, Саш. А то ведь так и будут слухи распускать, – и Лешка вышел на площадку. – А ты, Дистроф, шакал еще тот, – обратился он к Черепу и снова взглянул на Сабира: – Я тебе одно скажу, Сабир. Кто слухам верит, тот чмо. Кого ты слушаешь? Шакала этого?

Сабир больше не слушал. Он ударил Лешку в лицо кулаком со всего размаха и, кажется, рассек ему бровь. Кобра и Череп тут же подхватили Лешку под руки, пока он не успел среагировать, и Сабир ударил его еще раз в поддых, процедив:

– За Сашку!

– Придурок! Да не было ничего! – крикнула я и подбежала к нему.

– За Дистрофа! – приговаривал Сабир, нанося новые удары. – За чмо!

Это было личное. Ему было совершенно наплевать на правду, вот что я поняла по его лицу. Вид Лешкиной крови лишь подзадорил его.

Тогда я, сама не понимая до конца, что делаю, вцепилась в Черепа, как менее сильного из двоих, чтобы помочь Лешке освободиться, но тот оказался проворнее и вывернулся. Я пнула его по колену, как меня недавно научили парни. Тот подогнулся, но Лешкино плечо не выпустил.

Лешка в ярости рвался вперед, к Сабиру, эти двое его удерживали с большим трудом, и я не оставляла надежды его отбить. Но у меня не получалось. Я надеялась хотя бы не разреветься им на радость, и царапала ненавистную лысину Черепа ногтями. Тот дергался, рычал, пытаясь увернуться от меня, но все еще цепко держал своего пленника.

А Сабир уже схватил Лешку за волосы.

– Влажные! – усмехнулся недобро. – Это уже точно доказательство, что бы вы там ни врали, – и нанес еще удар.

Тогда я бросилась между ними и закрыла Лешку собой. Тот часто дышал, но еще держался на ногах.

– Идиот! Ничего не было! Мать же в квартире была, неужели она позволила бы при ней что-то не то делать? Почему ты мне не веришь? – орала я в лицо Сабиру.

– Я тебе давно не верю, – печально ответил Сабир, глядя мне в глаза.

– Конечно, он тебе не верит, Саш, зря стараешься. Он с тех пор, как с Нелькой переспал, никому, кроме нее и Дистрофа, не верит, – подал голос Лешка сзади меня. Я услышала, как он засмеялся через силу, потом закашлялся.

Я удивленно обернулась к нему, и Сабир, воспользовавшись этим, нанес ему новый удар в живот, вымещая всю свою злость:

– За Нельку!

Эта информация перевернула всю ситуацию в моих глазах в совершенно другую сторону. Я не намерена была упускать этот шанс на спасение:

– Это правда? – спросила я Сабира, вглядываясь в его лицо, а также стараясь по возможности закрыть Лешку собой от новых ударов.

– Да, – кивнул он свысока, но взгляд отвел.

– Тогда чего ты тут права качаешь? Мы давно расстались, ты сам же ушел. Чего ты хочешь теперь? – напустилась я на Сабира, мешая ему ударить снова, хотя он и пытался. – Ты чего тут из себя обиженного строишь?

На наше счастье распахнулись двери лифта, и перед нами предстали Берт и Алик. Я совсем забыла, что мы еще вчера договаривались ехать к Сержанту.

На секунду повисла мертвая тишина. Сабир застыл на месте. За это время Кобра и Череп бросили Лешку на пол и поспешили смыться мимо ничего не понимающих Берта и Алика. Сабир, впрочем, опомнившись, также моментально скрылся из нашего поля зрения.

– Козлы! – крикнула я им вдогонку, выбежав к лестнице, чтобы они лучше слышали. – Все Фаине расскажу!

Алик и Берт недоуменно посмотрели вслед Сабиру. Я между тем вернулась к Лешке и стала помогать ему встать.

– Что это они здесь делали? – спросил Берт, все еще пытаясь понять происходящее.

– Не видишь, что ли? – Лешка с моей помощью сел, покашливая. – В карты играли.

Я обняла его за шею, радуясь его спасению, а он прошептал мне, погладив мою спину:

– Спасибо, принцесса.

– Так надо их догнать, – спохватился Алик.

– Да пошли они. С ними потом Киборг разберется, а я помогу, – сказал Лешка и попробовал встать, опираясь на меня и подоспевшего Берта.

– Сабир ваще последнее время много себе позволяет, наверное, не получал давно, – Берт многозначительно посмотрел на меня. Я была полностью с ним согласна.

Дверь оставалась открытой, просто была притворена, и мы зашли в квартиру. Мама и отчим выглянули из дверей зала на нас, покачали головами и вернулись к телевизору.

На кухне стол ломился от еды: яичница с колбасой и зеленью, румяные оладушки, варенье, сметана, свежие огурцы, нарезанные ломтиками, овсяная каша. Похоже, у мамы с утра сегодня было хорошее настроение, да и Лешка ей нравился, и она, видимо, хотела его побаловать. Пока не случилось то, что случилось.

Я наложила ему тарелку каши и полезла за аптечкой. Что-то часто я стала ею пользоваться, подумалось мне. Надо хоть запасы обновить. Я вытерла кровь, растекшуюся у него по лицу, обработала Лешкину бровь перекисью и прилепила небольшой пластырь. Лешка сидел на табурете и терпеливо ждал, когда я закончу. Затем повернулся к столу и стал молча есть, слушая Алика и Берта, которые были тоже не прочь пожевать, раз уж все это богатство выложили на стол. Парни лопали оладьи, намазывая их сметаной и малиновым вареньем, и рассказывали про Сержанта. Я налила всем чай и села рядом с Лешкой.

Сержант пошел в армию в девятнадцать. В его части условия были хуже, чем в тюрьме. Пока он был «зеленым», он ишачил на «бывалых», потом сам стал таким. Некоторые из сослуживцев начали барыжить наркотой, били за отказ помогать или прикрывать. Впрочем, ротному было плевать вообще на все, что творили «деды» с солдатами, ему было важнее получить долю, потому что денежного довольствия едва хватало кормить семью. За полгода до дембеля Сержант решил сбежать из части, чтобы прекратить этот кошмар. Уже год он скрывался в подвалах или на чердаках, не смея вернуться домой. За это время он перезнакомился со всеми конторами города, в том числе с Верхней и Нижней Террас, и даже из Старого города (который часто именовали просто центром), где имели к нему должное уважение и прислушивались к его мнению. Сержант знал и Каната. Так что Алик с Бертом решили, что мне не помешает знакомство с таким влиятельным лицом. А в свете сегодняшних событий просто необходимо.

Потом перешли на более низменные темы. Так, например, мы выслушали в подробностях умопомрачительный рассказ Берта о его двоюродном брате, который имеет автомат и даже участвовал в перестрелке с мусорами. Берт также вскользь упомянул, что в это время ехал как раз мимо того места в почти пустом автобусе и сполз немного с сиденья, чтобы в него не попали.

В конце его рассказа, в котором часто употреблялся нецензурный лексикон, я взглянула на Лешку. Тот, почувствовав это, улыбнулся мне глазами и сказал друзьям:

– Все, поехали.

На улице стояли два мотоцикла – Аликовский «Чезет», куда уселись Алик и Берт, и Лешкина эксперименталка, на которой устроились я и сам Лешка.

Ехать пришлось недолго. Попетляв по дворам больше для того, чтобы сбить меня с толку, чем для сокращения пути, наконец, мы остановились у одной из многоэтажек в дальнем конце Нового города, пролезли в подвал, но там никого не было.

– Эх, опоздали, – досадливо сказал Берт.

– Он, наверное, в новую комнатуху перебрался, – предположил Алик. – Помнишь, которую мы для него нашли? Щас уже в подвалах холодно.

– Айда туда, – кивнул Берт.

Поехали совсем в другую сторону, и, наконец, прибыли к точно такому же дому, в котором была первая знаменитая комнатуха, только дом располагался гораздо дальше по проспекту.

Точно таким же путем, по длинному коридору техэтажа, мы добрались до второй комнатухи. Еще издалека мы заметили слабый мерцающий свет, но источник этого света был скрыт за углом, и мы поспешили к нему.

Комнатуха номер два почти ничем не отличалась от первой. Только на стенах были другие картинки и надписи. Да еще в углу было что-то, отдаленно напоминающее матрас, а на одном из трех ящиков, поставленных у стены, стояла старая керосиновая лампа – тот самый источник света. На другом ящике сидел Сержант.

Знала я о нем не очень много, но сейчас удивилась несоответствию его внешнего вида его возрасту. Ему было где-то около двадцати двух, а возле глаз у него уже появились морщины и в волосах серебристые пряди. Ростом чуть выше меня. Лицо загорелое, квадратное, глаза чуть запавшие, уставшие и, как мне показалось, немного печальные. Но в полутьме не было никакой возможности угадать его мысли.

Правда, все это я разглядела позже, а пока передо мной был фактически силуэт, ожидающий начала разговора. Только глаза поблескивали в темноте.

– Привет, Сержант, – поздоровались парни.

Я ничего не сказала, поглощенная своими исследованиями.

Сержант, не меняя выражения лица и позы, кивнул.

– Мы в подвал заехали – тебя нет, значит, здесь, – рассказывал Берт. – Че без лампочки сидишь? Темно ведь.

– Сгорела, – ответил Сержант немного хрипловатым баском.

– Мы с собой Сашку привезли. Помнишь, я говорил? – Алик кивнул в мою сторону.

– Помню.

– Еще два пазыря привезли и пожрать кое-чего, – Алик поднял перед собой авоську с консервами и бутылками.

– В углу оставь. Садитесь, – Сержант пристально всматривался в мое лицо. Даже чуть настороженно.

Ему, очевидно, многое пришлось пережить. Каждый новый человек мог стать для него потенциальной опасностью – ведь его могли просто сдать милиции или военной прокуратуре, просто позвонить и сообщить его местонахождение.

Признаться, я держалась точно так же настороженно. И старалась помалкивать.

Лешка, встречавшийся с Сержантом уже раза три-четыре, чувствовал себя свободнее. Он отпил из бутылки, предложенной им, достал сигарету и закурил.

Берт вынул из кармана куртки две пачки «Моры» и отдал Сержанту, а сам задымил Аликовской «Салем». Алик угостил и меня, но я не взяла. Не то чтобы не хотелось, но неловко было курить при незнакомом человеке.

Потом Берт позвал Сержанта за угол, чтобы посоветоваться о чем-то. Туда же подошел Алик.

– Что ты затихла? – шепнул мне Лешка, приобняв меня за плечо, чтобы подбодрить. – Будь как дома. А то молчишь и молчишь. Расскажи что-нибудь.

– Я не знаю, что говорить, – я уткнулась в него носом, стесняясь, и он, тихонько смеясь, обнял меня двумя руками:

– Хулиганка ты моя!

– За что били? – вдруг спросил Сержант у Лешки, появившись из-за угла. Оказалось, он наблюдал за нами, слушая вполуха Алика и Берта.

– За Сашку, – отозвался Лешка.

Видимо, ответ удовлетворил Сержанта. Он хотел что-то еще спросить, но не стал. К тому же, Алик продолжал о чем-то ему втолковывать.

Остальное время, что мы провели здесь, чувствовалась еще большая скованность, хоть пацаны и тараторили без умолку. Сержант больше ни о чем не спрашивал, а я молчала.

Я не помню, как мы расстались с Сержантом. Кажется, я выпила предлагаемые Бертом «сто грамм на посошок». Но только оказавшись на улице, я вздохнула свободнее. Нечего и говорить, что эта встреча оставила в моей душе особый отпечаток. Жалость и предчувствие опасности переплетались с любопытством и смятением. Лешка, такой разговорчивый минуты две назад, тоже вдруг сник.

Алик и Берт уехали вперед, а Лешка повез меня домой, но вдруг с полпути свернул на другую дорогу.

– Ты куда? – спросила я.

– Покатаемся. Надо проветриться. В лес съездим, к Волге сходим.

Лес встретил неприветливо своих нежданных гостей. Да и как ему нас было принять иначе в последний день октября? Деревья стояли голые, только сосны шумели трескуче иголками. Кругом сырость, ветер. К тому же со дня на день ожидали первого снега. Мы с Лешкой уныло слонялись меж деревьев, пиная ногами маленькие веточки и мокрые дубовые и кленовые листья. По тропинке спустились к берегу. Лешка бросил мотоцикл в лесу, прямо на этой же тропинке. Все равно вокруг никого не было.

Волга постепенно погружалась в дрему. Серая вода покрывалась то и дело рябью, отчего казалось, что река пятнистая. Песок холодный, та же сырость, ветер. И за что Пушкин любил осень, спрашивала я себя. То ли дело весна или лето.

Мы побродили по берегу недолго, взявшись за руки. Настроение стало совсем ни к черту. К тому же замерзли.

– Поехали домой, – попросила я жалобно.

Но ему почему-то не хотелось уезжать. Он мотал головой, и мы шли дальше. Мне казалось, что Лешка сейчас пытается очистить вот этим холодным шквалистым ветром весь негатив сегодняшнего дня. Как карающий ангел над пропастью, он стоял на небольшом обрыве над пляжем и взирал невидящим взглядом огромную серую массу воды, у которой сейчас за низкими тучами не видно было даже противоположного берега. Может быть, он предчувствовал что-то, что надвигалось на нас неумолимо с того дня.

– Ты что? Меня заморозить решил? – не вытерпела я. – Я уже как суслик замерзла. У меня даже перчаток нет.

– Нет, – Лешка отступил немного обратно на дорожку и снова встал, уставившись в одну точку и будто забыв обо всем на свете.

Я обошла его кругом и остановилась прямо перед ним, начиная волноваться:

– Леш, ты чего? – и подошла поближе.

– Что? – Лешка словно очнулся от своего забытья. – Замерзла что ли?

– Я тебе это уже битый час говорю, – напомнила я.

– Иди сюда, – Лешка расстегнул свою куртку. – Погрею.

Он прижал меня к себе и закутал потеплее.

– Ну как? Тепло? – спросил через минуту.

– Ага, – кивнула я.

Лешка наклонился ко мне и поцеловал, как сегодня ночью, нежно и уверенно, спросил:

– Согрелась?

– Еще бы! – улыбнулась я.

– Вообще, осенью лучше сюда не ездить. Дурака я свалял, – заключил он. – Поехали!

Пока он вез меня по лесу на мотоцикле, мы чуть не упали два раза, к тому же на дорогу еле вывернули. Лешка ругался на себя, на мотоцикл, на дороги и ленивых людей, которым было лень вытоптать тропинки пошире. Я смеялась. Кое-как мы добрались до асфальта и покатили ко мне домой. Уже начинало темнеть.

Проводив меня до площадки перед квартирой, Лешка поцеловал меня, попрощался и ушел, дождавшись, когда я зайду в квартиру.

Когда он уехал, мне все еще было интересно, о чем он думал там, на Волге. Но ответ на этот вопрос я получила намного позже и совсем не от него.

Глава 13.

В понедельник вечером Лешка снова покатал меня по городу и, наконец, привез к Аликовскому дому.

В подъезде собрались Берт, Мальборо, Алик, Монтана. С ними я обнаружила Красавчика и еще одного паренька, щуплого, неприметного, скорее даже, мальчика, чем парня. На вид ему можно было дать не больше двенадцати. На самом деле ему оказалось тринадцать.

– А у нас новенькие, – объявила мне Алька. – Красавчик и Лежек.

– Красавчика я знаю, – усмехнулась я.

Красавчик подмигнул мне весело, вызвав приступ ревности у Лешки, и тот встал между нами, показав Красавчику кулак. Вадим (так звали Красавчика на самом деле) снова уткнулся в книжку, которую держал в руках и начал что-то бубнить вполголоса.

Я обратила внимание на Лежека.

– Знаешь, где я его подцепил? У Сашкиного подъезда сидел. Феномен какой-то. А может, дебил. Не курит, не пьет. Ни в одной конторе не состоит. Но ниче, перевоспитаем. У него еще все впереди, – рассказывал Берт, вертя его передо мной и Кентом как экспонат на выставке. Лежек не сопротивлялся, смирившись с нежданной опекой.

– Че зубришь? – Берт на секунду отвлекся на Красавчика, который мешал ему своей бубнежкой.

– Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты, – уже в десятый раз повторил Красавчик.

– Пушкин? – поморщился Берт. – А я вот люблю современных поэтов, особенно, если они знакомы со мной.

– Кого же это? – поинтересовалась Монтана.

– Да вот же, – и Берт хлопнул Лежека по плечу.

Тот съежился, не зная, чего от него ожидать.

– А ну, Лежек, сбацай нам что-нибудь, – попросил его Берт.

– Что-о? – робко протянул Лежек.

– Ну вот за эти пять минут, которые я щас засеку, придумай че-нить на манер Пушкина. Чего-нибудь свободолюбивое. Давай! Время!

Лежек наморщил лоб и стал сочинять, а Берт уставился на часы. Остальные замолкли и ждали результатов. Даже Красавчик оторвался от своей книжки.

– Все! – объявил Берт. – Давай выкладывай.

– Оно маленькое получилось, – предупредил Лежек.

– Ниче, давай, – кивнул Берт, и Лежек продекламировал:

– Как буду жить, не знаю доле,

Но жить я буду лишь на воле.

И – мимолетное виденье –

Ко мне приходит озаренье.

И вот – пишу стихотворенье

Про жизнь свою, про невезенье.

– А че, похоже на Пушкина, – одобрил Берт. – Занеси его в свою тетрадку и больше не жалуйся на судьбу, – на слове «жалуйся» он дал Лежеку подзатыльник.

Тот втянул голову в плечи и отодвинулся от него.

– Ку-уда? – и Берт снова влепил ему подзатыльник. – Стой рядом с папкой!

– Хватит уже. Совсем затерроризировал человека, – не выдержала я. – Он же еще ребенок! Иди сюда, Лежек, – позвала я мальчишку.

– Кто затерроризировал? Я?! – изумился Берт, разводя руками.

– Ты, ты, не отпирайся, – усмехнулась Монтана недобро. – Иди к Сашке, Лежек.

Тот подобрался ко мне с самым благодарным выражением лица и сел рядом, у стенки.

– Так, пора наказывать виновника за терроризм, – объявила Монтана.

– Только не это! – выдохнул Берт, картинно приложив ладонь к лицу.

– Нет уж. Я чур прокурор. Сашк, ты кем будешь? – Монтане загорелось.

– Посмотрим, – пожала плечами я. Мне еще была незнакома эта игра.

– Ты тогда судья. Твои помощники…

– Я! – вызвался Кент, предчувствуя забаву.

– Давай, – согласилась Монтана. – И Мальборо.

– Лаадно, – согласился Димка.

– Лежек – пострадавший. Красавчик мент. Берт обвиняемый. Остается Алик, – распределила Монтана. – Кем будет Алик?

– Никем, – буркнул молчавший до сих пор Алик. Он с утра был в ссоре с Монтаной.