Роман на лестничной площадке - читать онлайн

Ад – это дверь, которая запирается изнутри.

(К.С.Льюис)

Часть 1.

Глава 1.

Я лежала в кровати и смотрела в окно, где на растянувшемся до горизонта ультрамариновом полотне осеннего неба мерцал всего один далекий холодный огонек. Белый свет его завораживал меня своей красотой, суровой неподкупной строгостью и зовом вечности.

Я представляла себе, что где-то в глубине Вселенной, за миллионы световых лет от Земли, эта звезда когда-то была огромным огненным шаром, притягивая к себе планеты, метеориты, кометы. Она родилась в темной холодной пустоте и погибла там же, но ее прощальный свет, пересекая непостижимо огромные пространства, пришел ко мне из прошлого, рождая надежду, пробуждая чувства, напоминая о тех далеких временах, когда она была так же далека, холодна и прекрасна, какой я видела ее теперь.

Я не знала ее имени, не знала ее возраста, но для меня она была тем прекраснее. Какой-то голос внутри шептал мне, что она моя, только моя. Она светит мне и только для меня.

Мне хотелось сейчас стать такой же далекой, одинокой, но прекрасной звездой среди нашего мира на Земле, как эта неизвестная мне красавица в небе, в ночи, где пока еще не взошла луна, не зажглись новые звезды и нет больше никого и ничего, кроме нее.

Это желание испугало меня и обожгло холодом. Я поежилась невольно и отбросила эту глупую мысль. Пора было спать.

Был сентябрь 1992 года. День выдался теплым. Пронзительно синее небо в обрамлении желтеющей листвы тополей смотрелось удивительно чистым и ярким, прохладное солнышко еще грело малышей и подростков, тянущихся к школе вереницами и стайками, путающимися в мешках со второй обувью, заспанными, а потому медлительными и иногда ноющими от лености преодолевать эту короткую дорогу к школе.

Я была такой же. Шла неторопливо по тополиной аллее, накинув на плечо небольшой матерчатый рюкзачок защитного цвета с кожаными ремешками. Кто-то из моих одноклассников уже с деловым видом таскал дипломат (высший шик для девятого класса!), кто-то еще мучался со старомодными ранцами. Мне не нравилось ни то, ни другое, и моя мама по случаю, у знакомых, купила этот рюкзачок перед началом учебного года. Для походов он был маловат, а таскать учебники подходил в самый раз. Мамины знакомые покупали его когда-то для своего сынульки, но тот презирал подобную лирику и выпросил у предков дипломат. А рюкзачок остался и теперь, по счастью, достался мне.

Еще не проснувшись до конца, я задевала иногда ботинками яркие опавшие на тротуар листья, которые еще не успели убрать дворники, и они взмывали вверх маленьким вихрем. Шурх-шурх. Это было самое веселое развлечение за десятиминутную дорогу.

Время в школе шло так же неторопливо, как моя дорога по золотой тополиной аллее. Алгебра, химия, английский. Кому они были нужны, эти «ду ю спик инглиш, май диэр» и «Ланден из э кэпитал ов зе грейт бритэн»? Можно подумать, у меня иностранцы вокруг и все сплошь британцы. Формулы точных наук мне давались намного проще, опыты с реактивами пробуждали интерес к экспериментам. Там все было понятно, все подчинялось логике, установленному порядку причин и следствий и всегда давало точное знание по интересующему вопросу. Мне нравились также история, рисование, литература – как ни странно, ровно по тем же причинам – я видела закономерности и результаты. В классе я считалась отличницей, четверки были для меня удивительной оценкой, исключением из правил, я не понимала, как такое может в принципе иметь место. Но я не была зубрилой, мне было несложно учиться, даже, скорее, лень. Я как-то сразу понимала и запоминала материал урока с первого раза и знала, что при должном старании могла бы достигнуть куда большего, но пока не видела перед собой ни четкой цели, ради которой пора было бы сворачивать горы, ни стимула это делать. Ведь для пятерки достаточно было повторить все, что было рассказано на уроке. Статус отличницы заставлял остальных одноклассников держаться от меня немного в стороне, но меня это мало волновало в принципе, я не любила пустой болтовни ни о чем, мне становилось скучно в компании одноклассниц, с которыми я не знала о чем поговорить, а потому у меня была всего одна подруга, да и та училась в параллельном классе. Звали ее Алевтина Пономаренко, для меня она давно была просто Алькой, хотя сама она в последнее время настаивала на гордом прозвище Монтана. Алька была немного выше меня, темноволосая, кареглазая, стройная, добрая, но совершенно легкомысленная и разбитная пятнадцатилетняя девица. С первого класса мы сидели с ней за одной партой, перед девятым классом все классы переформировали зачем-то, Альку перевели из нашего класса «А» в параллельный класс «В», но на нашей дружбе это никак не отразилось.

Как и Альке, мне было пятнадцать, а в это время главное для девушки-подростка совсем не учеба. В этом возрасте самая главная тема девичьих грез – романтика и любовь. Я не была исключением. У меня был парень по имени Андрей, с которым мы познакомились год назад в нашем же дворе. Его друзья называли его Сабир (от его фамилии Сабиров), он был на год старше меня и очень соответствовал внешне обычным девичьим представлениям о романтическом герое. Темные волосы в сочетании с голубыми глазами на утонченном до аристократизма лице сражали девиц наповал и складывали штабелями к его ногам. Что он усмотрел во мне, я не знала, мне просто нравилось проводить с ним время, он совершал ради меня мелкие безумства типа залезания на разные высокие точки зданий и спасения от лающих собак, подарков в виде бутылочки кока-колы или жевательной резинки, походов в кино на последний сеанс ради поцелуев на заднем ряду и так далее. Все шло само собой разумеющимся темпом, я его обожала и не задумывалась о том, что это вообще может когда-нибудь закончиться.

Вернувшись с занятий, я бросила рюкзак с книжками и тетрадками на кровать и собиралась переодеться, чтобы быть готовой к вечеру, когда наверняка должен был прийти Андрей.

В дверях показалась моя мама. Она помялась, не решаясь зайти в мою комнату и пряча свои темные печальные глаза. Я спросила, решив ей помочь:

– Мам, что?

Поняв, что сказать все равно необходимо, она сообщила:

– Саша, к тебе Андрей приходил. Он просил передать, что больше не будет с тобой ходить.

– Что?! – я не сразу осознала смысл сказанного. Это шутка? Если это шутка, то какая-то очень подлая шутка. А если нет? Я почувствовала, что задыхаюсь, и закрыла глаза, стараясь подавить боль. Больше всего добил сочувствующий тон матери и ее молчание. Она не старалась меня утешить. Не решилась даже обнять. Она просто стояла в дверном проеме с грустными глазами и молчала.

Наверное, когда-то давно она так же стояла, провожая уходящего от нас навсегда моего отца. Не остановила, не спросила ни о чем. Я помнила из того дня только закрывающуюся за отцом дверь и его белый мотоциклетный шлем, забытый в прихожей. Мне было около пяти лет тогда, и я думала, что плохо вела себя, раз отец ушел. А мать так и не догадалась сказать мне, что причина была не во мне. Я поняла это сама гораздо позже, когда уже незачем было что-то обсуждать.

И вот сейчас женщина, родившая меня и воспитавшая, стеснялась даже успокоить меня, оказавшуюся в такой же ситуации. Возможно, ей не давало это сделать чувство вины передо мной, которое она не смогла преодолеть и которое отдалило ее от меня, которое она старалась как-то компенсировать, найдя мне нового отца, ценой утраты близости с дочерью. А я бы многое сейчас отдала, чтобы она просто обняла меня.

В конце концов, мама ушла на кухню, закрыв за собой дверь и оставив меня наедине со своим поражением. А это несомненно было поражение. Мир, еще полчаса назад так уютно существовавший во мне, придававший мне уверенность в завтрашнем дне и собственных силах, сейчас рушился по кусочкам, как стекло под ударом молотка, и осыпался к моим ногам опасными крошками. Трещины на этом стекле расползались все шире, и куски становились все крупнее, становясь все более опасными для меня самой. Я не знала, за что уцепиться, чтобы уцелеть и выбраться из этой бездны, что происходит и в чем причина. За что? За что он так со мной? Что я сделала? Даже не в глаза сказал, а передал через мать. Я что, не была достойна даже объяснения?

Наконец, сломленная этими мыслями, я упала на кровать и заплакала.

В дверь позвонили. Я догадывалась, что это Алька, но я не хотела сейчас ее видеть. Поэтому забаррикадировала дверь в свою комнату стулом и села на полу, вытирая рукавами и руками растекшиеся по щекам слезы.

– Саш! – позвала из коридора Монтана. – Саш! Пусти! Пусти, я прошу! Саш! – и она забарабанила в дверь кулаком.

Я не ответила, продолжая всхлипывать и пытаться сдержать непослушные слезы.

– Саша! Саш! Сашка! – доносились из-за двери позывные, но я молча ревела, не зная, что мне дальше делать.

Повеситься? Из окна выпрыгнуть? Я еще не окончательно сошла с ума. Да и чего я этим добьюсь? Пустить Альку? Зачем? Чтобы слушать ее утешения и рассказы о ее бесконечных разрывах с парнями? Нет-нет, только не это.

Монтана перестала стучать и спросила у моей мамы, что случилось.

– Андрей сказал, что не будет с ней ходить, – ответила та с кухни и снова загремела кастрюлями.

– Вот я так и знала! Вот поэтому он мне никогда не нравился! – возмутилась Алька за дверью. – Саш! Не реви, с ним разберутся. У меня уже сто раз так было: или я брошу, или меня бросят. Я же не реву. Пусти, Саш! Я с целой компанией пацанов дружу. И тебя познакомлю. Хочешь? Они с ним разберутся. Кент разберется. Он сейчас временно главный, пока Крол в отъезде. Он скажет – все сразу окей будет. Надо этого тормоза проучить.

– Уйди, Алька, отстань, – выдавила я, наконец.

– Ладно, Саш, сейчас уйду. Я прям к Кенту пойду. Или к Алику. Или к Берту. Короче, все будет хорошо. Только не реви!

Монтана, наконец, ушла, а я отворила дверь на балкон и перегнулась через перила. Холодный сентябрьский ветер дал мне силу, которой мне не хватало. Высота подо мной заставила отпрянуть и напомнила мне о необходимости уцепиться за жизнь – то единственное, ради чего можно выбраться из любой бездны.

– Я не реву, – прошептала я сама себе. – Я не реву.

На следующий день в классе я больше старалась молчать. И на Черепа и Кобру (оба – друзья Сабира) старалась не смотреть.

Я запретила себе думать о произошедшем и плакать, пока не разберусь во всем, тем более при них. Я должна была понять причину. Я должна была понять, что в расставании с Андреем нет моей вины. Возможно, еще удастся что-то наладить, поговорить и прояснить недопонимание.

В нашем классе еще многие не освоились после переформирования. Ребята в основном кучковались с бывшими одноклассниками. Из нашего бывшего класса – так уж получилось – кроме меня, были только двое – Кобра и Череп.

Черепа звали Костей, он был невысокий и худой как скелет, за что и получил свое прозвище. Вдобавок ему нашла охота бриться налысо, отчего впечатление болезненной худобы становилось еще сильнее. Пытаясь хоть как-то набрать вес, ел он много, но не в коня был корм, это не помогало. Не спасала ни кожаная куртка-косуха, ни клепаные кожаные браслеты на худых запястьях, ни тяжелые черные берцы на ногах – по шкале крутости все равно значение оставалось в районе нуля.

Кобра, в отличие от Черепа, был плотным белесым здоровяком, ростом повыше, одет попроще, в миру звался Сергеем и фанател от западных боевиков, смотреть которые ходил по вечерам в видеосалон. Для пущего сходства с киношными героями он даже обзавелся очками-авиаторами, которые на нем смотрелись как на корове седло, но он был уверен, что крут до невозможности, и переубеждать в этом его никому не хотелось, потому что бил он без разговоров сразу в лоб обидчику.

Как ни странно, оба учились неплохо, поскольку у обоих родители – простые работяги – строго следили за успеваемостью отпрысков и надеялись, что их намерение стать царем горы – это юношеская блажь.

Во время занятий я пару раз ловила на себе взгляд Черепа. В нем читалась издевка и даже какое-то злорадство, причину которого я не понимала, но именно сейчас не хотела ее выяснять, посчитав, что наши отношения с Андреем – не его дело и он может думать все, что хочет, мне плевать.

После второго модуля я встретила в школьном коридоре Монтану. Та с ходу приступила к делу, даже не спрашивая моего согласия:

– Сегодня без всяких отпирательств ты идешь со мной к Берту и Алику знакомиться, я им уже все рассказала. После уроков зайду, чтобы была готова.

– Альк, ты идешь? – позвали ее девчонки.

– Все, пока, – и Монтана убежала к своим одноклассницам.

Я не восприняла ее намерения всерьез. С какой стати кому-то разбираться за незнакомую девчонку с таким же незнакомым парнем? Тем более даже неизвестно, что произошло. Каким образом они могут с ним разобраться? Напугать? Побить? Что потребуется при этом от меня, я вообще не понимала. Не за красивые же глаза такие вещи делаются. Да и зачем вообще кому-то с Андреем разбираться? Это же наши личные отношения.

Тем не менее, Алька не привыкла отступать, а потому после уроков зашла, как обещала. Я только что сама вернулась из школы и, находясь в дурном настроении, совсем не собиралась куда-либо идти.

Увидев меня в том же, в чем я была в школе, Алька горестно воздела руки к небу:

– Господи, ты еще не готова?!

– Я только пришла, – пожала плечами я.

– Ладно, идем прям так, – решила Монтана и, схватив мою руку, потащила меня на выход.

Я последовала за ней, зная, что она все равно не отстанет, раз уж ей приспичило, а значит, проще плыть по течению.

Проехав пару автобусных остановок, мы вышли. Монтана снова потянула меня за собой куда-то через незнакомые мне дворы и, наконец, остановилась у одного из подъездов. Мы могли бы дойти и пешком, было не особо далеко. Но страсть к эффектам или природная лень подталкивали Монтану к приключениям и запутыванию следов.

Этот микрорайон Нового города мне был в принципе мало знаком. До сих пор я бывала здесь от случая к случаю, если вдруг возникала надобность посетить вещевой рынок по соседству или овощной рынок, так же расположенный не слишком далеко. Знакомых у меня здесь не было, родственников тоже.

Вокруг было совершенно типовые серые панельные многоподъездные девятиэтажки, такие же, как и в других микрорайонах. Такая же типовая школа в глубине застройки. Такие же ларьки, обшитые белым металлопрофилем, такой же типовой гастроном.

Во дворе, где мы оказались, стояла детская площадка из металлических окрашенных труб, уже довольно обшарпанных. Они сиротливо желтели посреди пустого двора между двумя лавочками и еще желтыми кленами, обрамлявшими срединную часть двора. По периметру было припарковано несколько машин.

Мы стояли у третьего подъезда, следующего сразу за угловым. На нем крупно было написано черной краской 73-108. Фанерная дверь в подъезд была окрашена зеленой краской.

– Запомнила, как пройти? Если что, теперь сюда сразу дуй, – посоветовала Монтана.

Мы зашли в подъезд. Нас встретили два ряда металлических почтовых ящиков, таких же зеленых, как дверь, и небольшой замызганный коврик неопределенного цвета, расстеленный перед лестницей на первую площадку. Сверху слышались голоса.

Алька одернула на всякий случай свою черную миниюбку, поправила сапоги-чулки на шпильках, немного сползшие вниз. Она была хороша, как и всегда, и, зная это, с кошачьей грацией увлекла меня по лестнице наверх.

На площадке между вторым и третьим этажами мы обнаружили двух парней лет семнадцати, расположившихся на самодельной скамейке из кирпичей и досок в нише возле трубы мусоропровода.

– Кого я вижу! – радостно воскликнул один, заметив нас. Парень был симпатичный, темноволосый и темноглазый, выше Альки примерно на полголовы, крепкий. Судя по его рукам со сбитыми костяшками, явно спортсмен – боксер или что-то в этом роде, отметила я для себя. Одет во все черное – тренировочные штаны, водолазка, куртка, кроссовки.

– Меня. И Сашку, ту самую, – сообщила Алька, горделиво вскинув бровь и поведя кокетливо плечом в мою сторону. Она встрепала немного свои длинные волосы, чтобы окончательно завершить впечатление от своего образа, и медленно прошагала в его сторону походкой от бедра, уставив руку в бок. Боксер раскинул руки пошире и принял ее в свои объятия, в которые Монтана радостно и погрузилась.

– Слышь, Алик, – подмигнул второй парень говорившему товарищу, глядя на меня, – а она ниче такая. И Сабир ее бросил? Чепуха какая-то. За это ему стоит навешать.

Он был плотный, ростом повыше Альки, русоволосый, кареглазый, румяный. Нос у него был слегка длинноват, губы тонкие, но в целом выглядел он привлекательно. Мне бросилось в глаза, что одет парень очень хорошо, даже дорого. На ногах очень недешевые кроссовки, кожаная авиационного образца куртка, широкие штаны по нынешней моде, модная стрижка на слегка кудрявившихся волосах.

– Берт, не распускай язык, – предостерегла его Монтана. – Садись, Саш, будь как дома. Это Берт и Алик, знакомься.

Я села на место, которое освободили парни, немного подвинувшись друг от друга. Оказавшись между ними и рискуя быть заляганной брыкающейся от смеха и щекотки Монтаной, я молчала, не зная, что сказать, и с интересом наблюдая за новыми знакомыми.

Алик, прекратив, наконец, щекотать Альку, достал сигареты и закурил, угостил Берта и Монтану, предложил мне:

– Куришь?

– Нет, – помотала я головой.

– Хочешь научиться? – встрял Берт, немного разворачиваясь в мою сторону. Его нос вопросительно пошевелился, что меня рассмешило. Я улыбнулась. Я никогда раньше не думала о том, чтобы начать курить. Здесь же, видимо, это было в порядке вещей и даже приветствовалось. Да, я слышала, что это вредно. Но как-то все это проносилось мимо меня. У нас в семье никто не курил.

– Еще чего! Сашка – золото, сундук сокровищ! А вы хотите ее испортить! – рассердилась Монтана, пытаясь выскочить из крепких объятий дружка. У нее это, конечно же, не получилось.

– Как она тебя любит, – позавидовал Алик. – Меня бы она так любила, – и посмотрел мечтательно на подругу. А та на него сверху вниз уничтожающим взглядом, за которым я прочитала радость и скрытое удовольствие. Ей нравилось нравиться ему. И все же для убедительности, чтобы не выдать себя, она пригрозила:

– Щас как дам, чтобы не говорил глупостей!

– Держи сигарету, – предложил мне Берт. – Буду тебя учить. Затягивайся иии – ммммм хорошооо, – он забавно демонстрировал жестами сказанное.

Берт не спрашивал моего согласия, но, принимая меня в компанию, он обусловливал и правила. Хотела ли я возразить в тот момент? С удивлением я поняла, что не хотела. Я приняла правила игры. Более того, мне стало любопытно не только то, чем все это кончится, но и то, как это – быть взрослой. Даже если это выражалось всего лишь в курении.

Я взяла протянутую мне Бертом начатую сигарету и попробовала затянуться. Тут же закашлялась, глотнув дыма. Берт заботливо похлопал меня по спине, улыбаясь:

– Ниче, так со всеми бывает с непривычки.

– Берт! Ты дурак! Что ты делаешь! – крикнула Монтана, пытаясь вырваться из рук Алика и непременно треснуть Берта, который прятался за меня в это время, уворачиваясь от ее кулаков. Алик при этом старался оттаскивать ее подальше, поэтому чаще всего Алькины кулаки мельтешили у меня перед носом. А я, еще не отойдя от дыма – скажем мягко, не самого приятного, пыталась отдышаться.

Поняв, что все уже случилось и ей не удалось что-то изменить, Алька напустилась на Алика, помолотив его за соучастие по плечам и по голове. Несильно, скорее на публику. Алик смеялся, для него эти побои были все равно что жужжание мухи или укус комара. Когда она бросила свое бесполезное занятие, он завалил ее и принялся целовать. Так кончались все их несерьезные ссоры, как потом выяснилось.

– Да ладно, Алька, видишь, ей понравилось, – сказал ей на всякий случай Берт, совершенно не надеясь, что та его услышит. – Как ты? – спросил он меня с интересом.

– Да вроде живая, – ответила я. Я и вправду уже отошла от неприятного впечатления и готова была повторить.

– Будешь со мной ходить? – без всяких предисловий спросил Берт, протягивая мне сигарету снова.

– Нет, Сашка! Он тебя снимет! – запротестовала Монтана откуда-то снизу из-под Алика и пихнула дружка в бок: – Да отстань ты!

– Не сниму, я же еще не полный гад, – заверил Берт, приложив ладонь к сердцу. – А вот целовать буду. Это не запрещено.

Она пыталась что-то еще сказать, но Алик дальновидно стал целовать ее в губы, чтобы она замолчала.

Я слушала, как они решают мою судьбу. И, наконец, спросила:

– А, может, хватит мной распоряжаться?

– Правильно, – согласился Берт. – Будешь со мной ходить?

– Временно, – милостиво кивнула я, оставляя себе пути к отступлению.

За их веселыми перепалками я позабыла, ради чего мы пришли сюда с Алькой. Я была бы не против вообще замять этот вопрос, но провидение было не согласно с этим и устроило все по-своему.

Не успела я произнести свое «временно», как в подъезде появились новые личности. Три парня поднимались по лестнице на наш пролет. Самый здоровый из них, по виду похожий на огромный двухметровый шкаф, белобрысый, вихрастый, пружинистой походкой приблизился к Алику и Монтане и поздоровался с ними об руку, с удивлением косясь на меня.

– Привет, кажется, у нас новенькие? – сказал флегматично второй парень, худощавый, среднего роста, с русыми волосами.

– Как ты догадался? – иронично спросил Берт и подал ему руку для приветствия, тот также флегматично ее пожал.

– Да все так же, – ответил тот и сел неподалеку на противоположной лавочке.

Третий парень, высокий, хоть и пониже огромного белобрысого товарища, спортивного вида, голубоглазый и светлорусый, самый симпатичный из троих, хитро прищурился, глядя на меня, поздоровался Бертом и Аликом и сел прямо напротив нас:

– Может, познакомишь? Или опять самим?

– Лучше я, потому как она теперь со мной будет ходить, – заявил Берт.

– Да ну! Когда успел? – удивился худощавый парень.

– Сегодня, – с глубоким удовлетворением от своего завоевания объявил Берт и приступил к процедуре знакомства: – Саша, это Кент, – Берт указал на сидевшего напротив меня парня, – и Мальборо, – он кивнул на худощавого.

– Саша, значит? – переспросил Кент меня и позвал: – Киборг, иди сюда!

К нам приблизился третий парень, тот самый громила, до этого разговаривавший с Аликом.

– А вот это наша краса и гордость, наш будущий Арнольд, а сейчас просто Антон или Киборг, – представил Берт здоровяка, щеки которого покрылись красными пятнами, обозначающими румянец. – Вобщем, знакомься, Саш. Я пока с Аликом побазарю.

Как только они с Аликом отошли в угол за трубой мусоропровода, ко мне протянулось три руки. Здороваться.

Я осторожно пожала все три по очереди. Только потрогав руку Киборга, подумала вслух:

– Вот это шкафчик!

Кент и Мальборо засмеялись:

– Наконец-то достойное слово! Не забывай, Киборг, устами младенца глаголет истина!

– Не такой уж она и младенец, – пробурчал Киборг, снова краснея от удовольствия.

– Ну это же для фигуральности, – объяснил ему Кент и снова с интересом обернулся на меня.

– А курит ли это дитя? – поинтересовался Мальборо. Он был фанат в табакокурении, и это был его любимый вопрос.

– Я не дитя! – я вскинула непроизвольно голову, рассерженная этим сравнением. – А курить еще не курю, но Берт обещал научить.

– Он научит, – усмехнулся Кент, быстро подсаживаясь ко мне на место, которое освободил Берт. От него исходила какая-то странная всепоглощающая волна уверенности и спокойствия, которые передались и мне. Я впервые видела его, но мне на миг показалось, что я всегда была с ним знакома. В его внимательных глазах с хитрецой я увидела свое отражение, и меня это так поразило, что я забыла из вежливости отвернуться.

– Научу! – подал голос Берт из угла, отвлекаясь от своего разговора с Аликом.

– Давай лучше мы тебя научим. Вот смотри, как это делается, – Мальборо, как эксперт в вопросе, присел передо мной на корточки, достал из пачки сигарету «Marlboro», чиркнул зажигалкой и затянулся с наслаждением. Затем передал ее мне: – А теперь ты.

Я приняла сигарету, попробовала еще раз затянуться и снова закашлялась, но уже меньше, чем в первый раз.

– Ничо, скоро привыкнешь, – заверил меня Киборг откуда-то сверху.

Ритуал посвящения в компанию был завершен, чему я была рада. Мне понравились все эти веселые и немного странные парни. Они так резко отличались от всех, кого я до сих пор знала, включая Андрея и его друзей, что было ощущение, будто я попала в другой мир. Здесь было безопасно и уютно, несмотря на несуразную лавочку из кирпичей и еще более несуразное место сбора. Мне еще не приходилось рассиживаться по подъездам. Что может быть более неприспособленным для бесед и встреч с друзьями, чем это место? Но теперь я предпочла бы остаться здесь, с ними, чем в самой шикарной и уютной квартире.

От моих мыслей меня отвлек Кент:

– Это тебя что ли Сабир бросил?

Вопрос был бесцеремонным, но здесь, видимо, было не принято вилять вокруг да около, и это тоже нравилось мне, как ни странно, ведь кратчайший путь между двумя точками есть прямая линия.

– Ага, – смутилась я.

– Ну и дурак, – резюмировал Кент уверенно.

– Слышь, Альк, ты че-то говорила насчет него, – пробасил Киборг с высоты своего роста.

– Разобраться с ним надо, чтоб не обижал мою девочку. Больше ничего. По шее надавать и Кролу сказать, чтоб добавил. А больше ничего, – ответила Монтана, скучающая без Алика рядом со мной. – Слышь, Алик, время скажи.

– Много, – сказал тот, не поняв ее призыв вернуться к ней.

Мне не хотелось уходить. Но я посчитала, что пора. Мне не нравилась сама Алькина затея с разборками. Что это могло изменить? Что это дало бы мне? По большому счету ничего. Тогда зачем все это вообще было нужно? Я собрала всю свою наглость в кулак и объявила:

– Ладно, мне пора домой. Я матери обещала ужин приготовить, – причина должна была быть уважительной, и я соврала первое, что пришло в голову. Поднявшись со своего места, я дошла до лестницы и обернулась, ожидая Альку.

– Завтра-то придешь? – спросил Берт, еще не закончивший разговор с Аликом. Он сделал пару шагов в мою сторону: – Или мне зайти?

– Зайди, – пожала плечами я, уверенная, что он все равно не придет.

– Ой, я тоже с тобой, Сашк, засиделись мы, – спохватилась Алька. – Алик, проводишь?

– Ну, неохота, – отмахнулся Алик лениво.

– Ладно-ладно, – обиделась Монтана.

Последнее, что я заметила, спускаясь по лестнице, был Кент, провожавший меня взглядом. Он улыбнулся одними глазами, подмигнул мне, и я скрылась у него из виду.

По дороге к остановке Монтана все время ворчала:

– Ладно, всплывет.

Я же молчала, размышляя о произошедшем. Я заглянула в неизвестную для меня до этого жизнь Альки, но, поскольку я знала ее натуру, это было для меня закономерным итогом ее легкомыслия. Я попала в компанию, в которой, возможно, меня тоже ничему хорошему не научат, хотя они, как я подозревала, еще были не самое плохое, что я могла бы увидеть. Видно было, что парни из благополучных семей, возможно, простых, но порядочных, просто балбесничают от скуки, играют на публику. Далеко не высшее общество, скорее, некая подъездная интеллигенция. Мне показалось, что в этой самой подъездной интеллигенции гораздо больше хороших черт и задатков, чем в иных правильных мальчиках из очень хороших семей. И тем не менее, их считают неподходящей компанией для хороших девочек. Странное деление людей на первый и второй сорт.

Вопрос, который, должен был бы волновать меня – понравилась ли я им настолько, чтобы они предприняли какие-то действия к Сабиру, в этот самый момент для меня вообще не существовал. Я почему-то думала, что этой встречей все и закончится. Но я ошиблась.

Глава 2.

На следующий день ближе к вечеру, когда я дочитывала текст, заданный на английском, ко мне пришли Берт и Киборг. Растерявшись не столько от того, что они знают мой адрес, сколько от того, что они вообще здесь, я хлопнула ресницами пару раз и пропустила их в дом.

Берт с благостной улыбкой чмокнул меня в щечку, приобняв, и позвал:

– Айда, с Кролом будем знакомиться.

Я не знала, кто такой Крол и зачем мне с ним знакомиться, но возражать не стала. Во-первых, мы с Алькой сами эту кашу заварили. Во-вторых, раз уж мы побеспокоили людей, надо идти до конца. Я пока не думала о последствиях и даже не представляла, что из этого получится. Ну, может, встретятся с Андреем кто-то из них, может, даже подерутся, если на словах не договорятся, наивно думала я. Чего же еще? Мне вообще не нужно было даже этого, я хотела только знать, почему он так со мной поступил. Я не позволяла себе расклеиваться и держалась только этой мыслью: почему, я должна была это знать – почему.

Искать Андрея самостоятельно я не хотела – еще подумают, что я за ним бегаю. А встретить его после произошедшего возможности не было, он просто исчез, хотя мы жили в одном дворе. Оставалось с тоской глядеть в окно на жухлую траву и опавшую листву и грызть себя – но разве это наилучший выход?

Я накинула куртку, обулась и пошла с Бертом. Все лучше, чем сидеть в четырех стенах и ныть. Я даже не воспринимала Берта как своего нового парня, для меня это была игра, я была уверена, что и для него тоже. Но все-таки хорошо, что они с Антоном пришли.

Между тем, Берт, которого, как оказалось, полностью звали Альберт Лисов, вдохновенно подошел к роли моего парня и придерживал меня всю дорогу за талию, иногда поцеловывал вполне целомудренно в щечку и трендел о разных впечатливших его вещах – от мотоциклов до одеколона. Это было удобно: он заменял собой радио, отвлекая от разных мыслей, и при этом не требовал никакого осмысленного ответа, кроме дежурных «ага» и «да». Киборг шел с другой стороны от меня и со вниманием слушал друга, так же неопределенно похмыкивая иногда.

В таком виде мы добрались до центрального проспекта Нового города, где на остановке стоял возле своей бежевой «шестерки» невысокий парень лет двадцати, поджарый, коротко стриженый. На черной футболке его была надпись АС/DС, спортивные штаны с белыми лампасами и белые кроссовки завершали образ делового человека. Это был Крол, о котором мои спутники упоминали с большим уважением. Заметив Берта и Киборга, он кивнул им, предварительно приветствуя, затем, когда мы подошли ближе, поручкался с ними и без всяких предисловий, оглядев меня, спросил:

– Сабир бросил? Разберемся. И кто подзудил, тоже выясним.

Они перекинулись с парнями еще парой фраз о каких-то сборах, после Крол запрыгнул в машину и отбыл по своим делам.

– А почему его прозвали Крол? – полюбопытствовала я у Берта. Я предполагала до встречи, что такое прозвище ему дали из-за выдающихся передних зубов, но нет, зубы у того оказались вполне обычные.

– Капусту любит, – пояснил весело Берт и потащил меня гулять дальше. Киборг, сославшись на тренировку, по пути отчалил, оставив нас вдвоем.

Берт же весь вечер развлекал меня. Что странно, я ни капли не боялась его, не волновалась за свою честь, а Берт на нее даже не думал посягать несмотря на то, что мы вроде бы считались парой со вчерашнего дня.

За это время я выяснила, что он из очень состоятельной семьи и воспитание получил на должном уровне. Отец его после известных событий годичной давности создал холдинг и влился в экспортный бизнес. Мать работала в мэрии по земельным делам. Быть обычным мажором Берту было скучно, хотелось друзей и приключений, тем более его открытый характер этому немало способствовал. Родители его, обеспечив отпрыска всем необходимым, включая квартиру и мотоцикл, но позабыв привить чаду какие-нибудь интересы и увлечения, занялись своими важными делами, а Берт, предоставленный сам себе и числящийся в последнем классе английской школы, отлынивал от учебы как мог, зато регулярно посещал место сбора их компании, поскольку друзьям предан был всей душой. Он пока не строил планов на будущее, да и не думал о нем, он жил здесь и сейчас. Берт мог часами рассказывать о своем мотоцикле или рассуждать о сортах баночного пива, сравнивать курорты Сочи и Крыма с турецкими и египетскими. Но считал, что лучше родины места нет. И его устраивала та беззаботная и безалаберная жизнь, которую он вел.

Вернувшись домой ближе к девяти вечера, я все еще улыбалась, вспоминая нашу с ним длинную прогулку по осеннему городу, совершенно освободившую меня от грустных мыслей и забот. Вспомнив, что уроки еще не сделаны, я засела за историю и физику, чтобы завтра не ударить в грязь лицом.

Через несколько дней я заметила, что Череп стал избегать меня в школе. Едва завидев меня в коридоре, он сразу нырял в ближайший класс, чтобы не столкнуться со мной. Его злорадная ухмылочка, запомнившаяся мне ранее, преобразовалась в некую затаенную злость, которая жалила меня каждый раз, если наши взгляды встречались.

Я была в недоумении, и потому, встретившись в очередной раз с Бертом после занятий, решила навести справки по этому случаю.

Берт в ответ прыснул со смеху:

– Гыы… Не переживай, Сашуль, мы с Сабиром поговорили маленько для профилактики. А за Черепком Крол лично следит, чтоб не накосячил снова.

– Кто «вы»? – уточнила я на всякий случай.

– Ну «Восьмерка». Контора восьмая. Я же из нее. Мы все оттудова.

Конторы. Новое явление в нашем городе, которое разрасталось в последнее время в невиданных масштабах. Ползли слухи о разных страшных вещах, которые там происходили, массовых драках и прочем, словно волчьи стаи грызлись за территорию обитания. Редко кто сейчас из молодежи никак не участвовал в них – ради выживания парни объединялись как в группки, так и в целые организации, быть лохом никому не хотелось. Именовались они обычно по номерам домов, в которых проживали их главари, или по названию микрорайона, в котором они действовали. Конторы союзничали и враждовали, это я знала. Но если раньше все это было далеко от меня, лишь по слухам и новостям, то теперь внезапно стало частью моей жизни.

Если они «поговорили», как выразился Берт, с Андреем, то насколько все далеко зашло? Я не хотела ему зла, что бы он там ни думал обо мне. Мы все-таки встречались целый год, бывали друг у друга в гостях, у нас было много общих хороших воспоминаний.

Когда Берт провожал меня вечером домой, во дворе мы наткнулись на Андрея. Я впервые встретила его за все это время с момента нашего странного и внезапного расставания и неприятно поразилась произошедшим в нем переменам. Дерганый, суетливый, немного ссутулившийся – я не узнавала его. Увидев нас с Бертом, он опустил глаза и быстро прошмыгнул мимо в сторону своего подъезда.

Но Берта, кажется, забавлял его вид.

– Слышь, смотри внимательно, у него правый глаз светится, – Берт подтолкнул меня локтем, сказав это нарочито громче, чем нужно.

Сабир, услышав, остановился и обернулся.

– Вали, пока еще не врезал, – приказал ему Берт, выходя вперед и словно специально закрывая меня собой.

Сабир помедлил чуть-чуть и молча прошел дальше. А мы направились своей дорогой.

– Ты, Сашок, смотри. Если что, сразу к нам. Мы ведь все могём, – наставлял меня Берт. – А если Сабир еще лезть будет или вопить, так ты только скажи. Одно твое слово, и его не будет.

Этот румяный рубаха-парень мог быть жестким, если хотел. За все время общения с ним я впервые смотрела на него с этой стороны, и увиденное меня пугало. Самое ужасное, что он воспринимал это как само собой разумеющееся, не подвергая сомнению необходимость применения насилия в принципе.

А как же остальные ребята из его компании – Киборг, Алик, Мальборо и Кент? Значит, и они могли быть такими? Получается, могли. Они ведь не последние люди в своей конторе, как выяснялось, старшие. За внешним весельем и простым общением стояла какая-то неведомая мне пугающая своей разрушительной мощью сила. Не разобьет ли и меня эта тьма, безжалостно и обыденно, как волна о скалы бьет все, что попадается ей на пути?

Мне вспомнилось вдруг удивительное ощущение уверенности и спокойствия, окутавшее меня, когда рядом со мной присел Кент, – в тот, самый первый день. Я словно растворилась в нем, завороженная чистотой его глаз, которые теперь некстати иногда вспоминались мне независимо от того, была ли я одна или с кем-то еще. Разве он такой же? Разве он мог быть жесток? Я не хотела этому верить. Это не вязалось с моим впечатлением о нем. У Берта же я не решилась спрашивать об этом.

Независимо от своего отношения к Андрею и Черепу, я не хотела категорически доводить ситуацию до крайности, тем более провоцировать кровопролитие, и потому решила предупредить их о возможной опасности. Пусть просто будут более осторожны, авось, пронесет. Ведь я не могла управлять событиями, а парни могли решить, что сделанного уже недостаточно.

Я надеялась в школе встретить Черепа или Кобру и попросить, чтобы они предостерегли Андрея, но, как назло, они оба не явились на занятия на следующий день. И мне пришлось идти к Черепу самой, благо он жил в соседнем подъезде.

Дверь открыл его отец, такой же сухопарый и лысый, с глубоко посаженными глазами, как и сын.

– Коська! А ну топай сюды! К тебе пришли! – провозгласил он и ушел обратно к телевизору, где передавали футбол.

В коридоре появился Череп с распухшей щекой. Видимо, поговорили не только с Андреем, отметила я про себя. Мне он был неприятен, и сочувствия к нему не было, но я пришла не его жалеть, в конце концов.

– Чего тебе? – недовольно спросил он у меня.

– Я хочу предупредить. Сабира могут еще раз встретить, пусть поостережется. Ради своего же блага, – сообщила я спокойно. Мне было все равно, что он думает.

– Ты что ль натравила? – Череп явно нервничал.

– Нет, просто случайно узнала. Ладно, все.

Я ушла с чувством выполненного долга.

У своего подъезда я встретила Берта, который как раз шел за мной. В руках у него был черный пакет, в котором позвякивали бутылки.

– Идем бухать, – предложил он вместо приветствия и похвалился: – Водяра и пива банка. Знаешь как не хило! Особенно если через затяг.

– Не знаю, не пробовала, – я невольно улыбнулась, озадаченная.

– Значит, сейчас попробуешь, пошли, – Берт подхватил меня под локоть и повел к соседнему дому, где жила Монтана.

Против моих ожиданий, мы направились не к Альке, а поднялись на лифте на девятый этаж и пошли вверх по лестнице на чердак. Железная крашенная дверь на технический этаж была притворена, но не заперта. Забравшись внутрь, мы очутились в достаточно просторной бетонной коробке, через которую по всей длине были протянуты бесчисленные трубы и провода. Кое-где обстановка дополнялась металлическими лестницами, ведущими на самую крышу. Пройдя примерно расстояние пары подъездов, мы увидели компанию, которая ожидала нас, рассевшись на трубах, кирпичах и лавочке из тех же кирпичей и доски. В центре композиции была расстелена старая цветастая клеенка с чьей-то кухни, на которой уже стояла открытая банка соленых огурцов, нарезка из вареной колбасы и хлеба и несколько бутылок пива.

Помимо уже знакомых мне Монтаны, Кента, Мальборо, Киборга и Алика, здесь были еще два паренька. Мне представили их как Сильвестра и Качка.

Качок был уменьшенной копией Киборга, с меня ростом и потемнее, но по фигуре один в один. Они даже ходили в одну качалку.

А Сильвестр больше напоминал пухлого невысокого Сильвестра Сталлоне, если бы тот, конечно, мог быть невысоким и пухлым (видимо, за что и получил прозвище).

В конторе они оба ходили в средних, но старшаки брали их на свои тусовки ради развлечения, поскольку оба были несколько бестолковы и тем забавны остальным.

Завидев нас с Бертом, компания зашевелилась. Парни с приветственным «Оооо» стали здороваться, хлопая его по плечу или ударяя по подставленной Бертом ладони. Тот победно потряс пакетом и выставил на клеенку две бутылки водки «Пшеничная» и трехлитровую банку жигулевского пива, закрытую полиэтиленовой крышкой.

– Сашка, привет, садись быстрее! – замахала мне рукой Монтана, предсказуемо пребывающая в объятиях Алика, указывая на свободное место на лавочке. Я улыбнулась и присела, наблюдая за присутствующими. Мы еще не виделись с ними после той первой встречи, и я пыталась понять, изменилось ли что-то за это время.

Парни расселись кружком, стоять остался только Качок, которому не хватило места, но и он в итоге примостился на трубе отопления неподалеку. Она была обмотана изоляцией, сидеть на ней было мягко и удобно. Качок болтал ногами и жевал колбасу.

Рядом со мной с обеих сторон оказались Берт и Кент. Кент разливал по пластиковым стаканчикам водку, Мальборо добавлял туда пиво. Берт взял пока неразбавленный стаканчик с водкой и предложил мне.

Мой алкогольный опыт до этого дня ограничивался только пивом, которое мы иногда попивали с Андреем во время свиданий. Я осторожно понюхала содержимое стаканчика и вопросительно взглянула на Берта.

– Не бойся. Залпом пей, – посоветовал он ободряюще.

Я глотнула водки и застыла, боясь пошевелиться. В горле было очень противное ощущение, я даже поежилась:

– Брр.

– Закусывай быстрее! – Берт чуть не силой впихнул мне в рот кусок хлеба.

– Дай пива, – попросила я. – Гадость-то какая. Как вы ее пьете?

– Это потому, что ты не привыкла. Вот тебе и кажется всякое, – наставительно провозгласил Качок с трубы.

– Хочешь еще? – спросил Кент, улыбаясь хитро.

Мне не хотелось. Но не хотелось и показать свою слабость, особенно ему. Поэтому я храбро кивнула. Кент налил мне снова в мой стаканчик водки и ждал с интересом. Я вдохнула в грудь побольше воздуха, смирившись с необходимостью погрузиться в пучину алкогольного опьянения, и снова залпом выпила, зажмурившись. Тут же получила в награду от него бутерброд с колбасой и огурцом и стала жадно его жевать.

Кент одобрительно поднял большой палец вверх, а затем провозгласил тост за храбрость. Берт поддержал его, встав с лавочки и пустившись в долгие рассуждения о подвигах.

Предоставленная сама себе, я ела, чувствуя, как внутри меня постепенно начинает разливаться тепло. И не могла отделаться от странного чувства, что Кент исподтишка наблюдает за мной. Он казался мне сейчас кем-то вроде волка, охраняющего покой своей стаи, но эту фантазию я списала на алкоголь.

Вдали послышался шум. Будто много людей сразу быстро шли по этажу, но компания не сразу обратила на это внимание. Лишь когда из-за угла показались первые люди в погонах, Качок, свалившись от неожиданности, с трубы, завопил:

– Атас! Мусора!

Это было уже бесполезно. Парни вскочили, но сопротивляться не стали – зачем себе статью с пола поднимать? В конце концов, за что их могли задержать? За пьянку? Это ненаказуемо.

Я видела краем глаза веселую усмешку Кента, когда его уводили, и Берта, который не забыл крикнуть мне, чтоб я не волновалась, все будет хорошо, после чего его тоже утащил страж правопорядка. Сама я уцепилась за Монтану, и нас обеих с ней под локотки повел вниз один из милиционеров. Монтана пыхтела и злобно ворчала, что приличным людям уже и побухать не дают спокойно.

Так я впервые попала в инспекцию по делам несовершеннолетних. Она располагалась на втором этаже в четырехэтажном сером здании на Верхней Террасе. Ремонта там давно не видели. Линолеум состоял сплошь из заплаток и не имел потому какого-то одного определенного цвета и рисунка. Обои держались лишь на честном слове. Большое окно не было зарешечено, краска на раме у него давно облупилась. Зато вдоль стен было наставлено для посетителей много стульев, уже повидавших многое за время своего существования. Сержант, возглавлявший облаву, велел сидеть на этих стульях, не орать и ждать инспектора.

Судя по всему, компания была здесь не раз. Они привычно порасселись по углам. Я тоже села возле Берта и Монтаны и стала смотреть в окно, предполагая, что вечером меня ждет неприятный разговор с матерью. Стул был неудобный, пришлось приспособиться, чтобы занять приемлемое положение.

Алик и Мальборо продолжили как ни в чем не бывало играть в дурака на деньги. А когда последние у Алика закончились, он решил поиграть на Монтану и проиграл.

– Альк, – обратился он к ней. – Ты только не нервничай.

– Что такое? – насторожилась Алька, подавшись вперед, как сурикат, ожидающий опасности.

– У меня деньги кончились, чет мало взял сегодня, – объяснял Алик. – Ты только не сердись, но я тебя проиграл Мальборо.

– Что?! – вскрикнула Монтана так, что услышали все находящиеся в коридоре и кабинетах. – Что ты сказал?!

Она вскочила и забегала перед ним туда-сюда, в ярости ломая руки и пытаясь придумать, как прибить Алика.

– Я постараюсь отыграть тебя обратно, ты только не сердись, – уверял Алик, показывая ей, как шустро он тасует колоду карт.

– Я тебя убью, а ты говоришь не сердись! – шипела Алька, протягивая к нему в бессилье скрюченные пальцы. – Я тебе не знаю, что сделаю! Нашел на что в карты играть! Играл бы на Берта или Кента! Как ты мог играть на меня?! – и Алику досталась звонкая оплеуха.

– Только не по голове! – завопил Алик, пытаясь закрыться от взъяренной женщины руками.

– Играл бы на Берта! На Качка, в конце концов. Почему на меня?! – орала Монтана, молотя по нему кулаками. Ее оттаскивал в это время Сильвестр, но его силенок явно не хватало.

Мальборо невозмутимо собирал карты и деньги, явно довольный разворачивающимся зрелищем.

– Не кричи, Алька, – прервал ее Берт. – Карточный долг – это святое. Я бы тоже на Сашку играл, если бы у меня деньги кончились.

На этот раз вскрикнула я, ошарашенная таким поворотом и подогретая алкоголем:

– Что?! – я встала, вскинула гордо голову и решительно объявила: – Все! Я больше с тобой не хожу!

– Сашк, у меня вырвалось, я Алика защищал, – оправдывался Берт, протягивая мне раскрытые ладони. – И денег у меня много.

Лучше бы он промолчал, подумалось мне.

И я пересела на другой свободный стул, оказавшись между Кентом и Киборгом. Кент все это время молча следил за перебранкой со своей неизменной хитрой улыбочкой. Я скрестила руки на груди, надувшись на Берта, и стала смотреть прямо перед собой, где на противоположной стене размещался стенд с разными профилактическими листовками. Кент проследил за моими телодвижениями, но через секунду отвернулся от меня, тоже скрестил руки на груди и прислонился затылком к стене позади нас, продолжая улыбаться.

– Отлично, Сашка! – похвалила меня Монтана и погрозила пальцем своему кавалеру: – Я с тобой, Алик, тоже больше не буду ходить!

– Ага, ты ведь теперь с Димкой будешь, – поддакнул ей радостно Сильвестр.

– А хоть и с ним, но не с тем, кто способен проиграть меня в карты! – и Монтана демонстративно устроилась на коленях у Мальборо и даже поцеловала его в щеку, что вызвало приступ ревности у Алика.

Но сцена не имела продолжения: в коридоре появилась гроза всех контор – Фаина Алимовна, инспектор ПДН. «Гроза» была маленького роста и немного полноватой, но еще не старой женщиной. Черные волосы ее были коротко стрижены. Она была в форме с майорскими погонами и очках в тонкой оправе, спущенных немного на носу. Она оглядела нас, притихших, поверх очков и поманила меня пальцем:

– Ты еще кто? Почему всех знаю, а тебя нет?

– Она новенькая, – пояснил Киборг.

– Как зовут?

– Саша, – ответила я тихо.

– Идем, – и мы прошли с ней в ее кабинет.

Фаина Алимовна достала бумагу, ручку и стала что-то писать, задавая вопросы о месте учебы и жительства, моих оценках, моих интересах, потом сказала:

– Так вот, Саша Измайлова, советую тебе бросить эту компанию. Они тебя ничему полезному не научат. Это общество не для тебя.

– Почему же? – спросила я немного нервно, все еще злая на Берта.

Женщина задумчиво взглянула на меня и пояснила:

– Они уже не смогут исправиться. Их образ жизни – это пьянки, драки, курево и проститутки, иногда и наркотики. Не порть себе жизнь.

– Но ведь не все такие, – возразила я, просто чтобы не оставлять ей последнее слово. Алкоголь во мне все еще подогревал мою смелость.

– Не все, – согласилась она, – но многие.

– Они не такие, я чувствую, – призналась я, впервые озвучив даже для себя самой свои ощущения.

Фаина Алимовна положила ручку, сцепила пальцы и положила на них подбородок, словно оценивала меня. Потом вздохнула:

– Чувств мало. Нужен опыт. И ты в этом еще не раз убедишься, – она снова взялась писать что-то. – Все, иди пока что. Я предупреждаю, что, если поймаю тебя еще раз в той же компании, поставлю на учет. Поняла? Куришь?

– Недавно научилась, – почему-то я была не в силах ей лгать.

– Бросай, сейчас будет легче, чем потом. Пьешь?

– Да, – к сожалению, и это стало правдой сегодня.

– То же самое советую. Ступай. Позови ко мне… как уж его у вас кличут? Берта.

– Берт, тебя, – позвала я, выйдя из кабинета, и снова села на прежнее место.

– Ну чо? Первый раз предупредили? – спросил Качок радостно. – Еще два раза осталось, и будешь как я!

– Спасибо, не хочется, – поблагодарила я за информацию.

Глава 3.

Итак, я связалась с нехорошей компанией и деградировала в глазах окружающих. Фаина позвонила мне домой. Я слушала, сидя под ее дверью на неудобном стуле, официальный строгий тон инспектора, закрыв лицо руками, не замечая ничего вокруг, пока не почувствовала чью-то ладонь на своем плече. Инстинктивно обернулась и увидела слегка озадаченные глаза Кента:

– Саш, ты плачешь?

– Нет, – помотала я головой. Я действительно не плакала, просто хотела собраться с мыслями. Мне нужно было выстроить оборону, предстоял сложный разговор с мамой после моих приключений в милиции. Внутренне настроившись, я заготовила уже кучу аргументов, что ничего плохого я не делаю и ребята в целом неплохие. Я повторяла про себя эти мантры, чтобы лучше запомнить. Неожиданная моральная поддержка от малознакомого, практически постороннего человека произвела на меня неожиданный эффект: я встряхнулась, выпрямилась, выдохнула и повторила: – Нет, не плачу.

– Хорошо, – кивнул он и улыбнулся. – Не переживай, все будет хорошо.

Как ни странно, он оказался прав. Разговора с мамой не последовало, хотя я ждала его весь вечер. Мама читала журнал, отчим смотрел телевизор, а я сидела в своей комнате и пыталась учить уроки. Успеваемость не должна была страдать от личных проблем.

С утра я проснулась не в настроении. Я не была уверена, что совсем никаких последствий не будет. Наскоро умывшись и одевшись в свое единственное черное платье с черными колготками, я смоталась в школу, даже не позавтракав.

Перед химией (это был второй модуль) меня вызвала к себе мама. Как завучу по методической работе, ей был предоставлен хороший светлый кабинет на втором этаже школы с окнами во двор, но на солнечной стороне. По периметру он был заставлен лакированными шкафами со стеклянными дверцами, за которыми хранились бесчисленные папки и стопки бумаг. Посреди кабинета стоял длинный стол, за которым обычно обсуждались ее методические дела с учителями и посетителями, завершался он письменным столом у окна.

Сейчас за длинным столом сидели две женщины. Одну я видела вчера в инспекции. Высокая крашеная блондинка, нос с горбинкой, глубоко посаженные голубые глаза, подведенные черным карандашом для выразительности. Звали ее Наталья Сергеевна, она являлась заместителем Фаины Алимовны в звании капитана, но сейчас она была в штатском – коричневом шерстяном пиджаке и такой же юбке. Вторая дама была заместитель директора школы по учебно-воспитательной работе Валерия Федоровна Яковлева. С аккуратной копной черных блестящих волос, уложенных в пучок, в сиреневом платье с брошью на плече, на ухоженных руках маникюр и золотые часы-браслет фирмы «Заря». Я всегда избегала ее общества, подсознательно побаиваясь ее, но сейчас выбора не было.

– Здравствуйте, – сказала я, входя в кабинет. – Чего тебе, мам?

– Здравствуй, Саша. Мы к тебе вообще-то, – ответила за мою маму Наталья Сергеевна.

– Ко мне? – удивилась я, понимая уже причину и собрав в кулак силу воли.

– Да, – подтвердила Валерия Федоровна. – Присаживайся, – она жестом указала мне на стул по другую сторону стола от себя.

Я села за стол и убрала руки под столешницу. Чтобы не видели, как они дрожат от волнения.

– Нам поступил сигнал, и мы должны на него отреагировать. Ты хорошо учишься, являешься примером для многих учеников. И вдруг ты оказалась в милиции! Это непостижимо! Что с тобой произошло? Как ты докатилась до такого? А если с тебя возьмут пример другие, что же будет с нашей школой? – стала рассуждать Валерия поучительным тоном.

Моя мама сидела потупившись, словно это ей читали сейчас нотации, и не смела заступиться за меня. Она вообще не умела защищаться и защищать. Тогда я, зная, что от нее поддержки ждать не приходится, решила сделать это сама:

– А что должно быть? Что я сделала предосудительного? Я никого не убила, ничего не украла. Просто посидела с друзьями на чердаке.

– Ну знаешь ли! – изумилась Валерия моей наглости. – Просто так в милицию не попадают. А если ты была с друзьями, у которых на уме только спиртное и девушки, то ты находилась в очень даже предосудительном для себя положении. Поэтому я еще раз спрашиваю, что случилось? Ты за какие-то две-три недели опустилась так, что стыдно сказать! Раньше ты никогда не позволяла себе такого.

– Знаете, Валерия Федоровна, по-моему, вы немного преувеличиваете все, но в ваших словах есть доля истины, – вмешалась на мое счастье Наталья Сергеевна. – Возможно, конечно, что раньше Саша и не пошла бы на чердак с такой компанией. Но у нее переходный возраст, вы же знаете, как это бывает. Я уверена, что здесь чье-то дурное влияние или какие-то веские причины, – и, обратившись к моей маме, продолжила: – Вы не замечали, не произошло ли чего-нибудь с Сашей в последнее время? Я имею ввиду личные отношения с друзьями. Кто общается с ней чаще всего?

– Вроде ничего особенного, – пробормотала мама, даже не думая меня покрывать. – Хотя у Саши произошла какая-то ссора с Андреем. Больше они не дружат.

Наверное, это было правильно, я должна была сама отвечать за свои поступки, но как же мне хотелось хоть капли материнской любви! Я смотрела на нее и спрашивала себя, почему она так слаба? Почему не хочет нисколько проявить это знаменитое материнское самопожертвование, о котором столько написано в литературе, столько снято в кино? Почему она все время живет в страхе? Чего она боится?

– Андрей? А фамилия? – поинтересовалась Наталья Сергеевна, делая пометки в своем блокноте.

– Сабиров, – подсказала мама, стараясь не смотреть на меня.

– Душевный спад после разрыва с парнем – это можно понять, – продолжала Наталья Сергеевна. – Саша, я советую тебе стараться лучше себя контролировать. Помирись или забудь о нем, но уйди из компании, в которой тебе лучше не быть.

Три эти женщины сидели и размышляли, с кем мне стоило дружить, а с кем нет, обсуждали мою личную жизнь и отношения. Не зная моих друзей и даже ни разу их не видев в своей жизни. Я понимала, что они хотят мне добра – по-своему, с высоты опыта, так сказать. Они судили по себе, при том что ни одна из них не могла похвастаться счастливым браком. Моя мама жила с отчимом от запоя до запоя. Наталья Сергеевна, насколько я успела понять, была глубоко не замужем в свои тридцать пять с гаком лет. А Виктория Федоровна была вдовой вот уже двадцать лет. И вот эти прекрасные женщины сейчас учили меня, как мне жить. Это переполнило мое терпение, и я вспылила:

– Какое вам дело до моей личной жизни? Хватит меня запугивать сказками о нехороших дядях, которые испортят мне жизнь своим присутствием! Я нормально учусь, что вам еще нужно? Все, что происходит со мной вне школы, не ваше дело! Вы отчитываетесь только за мою успеваемость и поведение в школе, а не дома и на улице.

Поняв, что зашла уже дальше положенного, я внезапно замолчала, тихо извинилась и выбежала за дверь. Там я остановилась. Ужасно хотелось знать, что скажут эти тетки.

– Наглая девчонка. Самовлюбленная и неуравновешенная, – сердилась Валерия.

– Зачем же так сразу? – мягко оборвала ее Наталья Сергеевна. – Просто девочка не любит, когда кто-то чужой касается ее личной жизни. Это бывает. Она просто замкнулась в своей беде, ей очень тяжело. Ведь часто бывает, что девушка, которую бросил ее парень, продолжает любить его, или ей просто тяжело забыть о нем. Нужно время. Время все взвесит и всех рассудит. Подождем.

– Хорошо, – согласилась Валерия. – Но все же…

– Я поговорю с ней дома, – уверила мама. – Попытаюсь переубедить.

– Уж вы постарайтесь.

Прозвенел звонок с первой части модуля, и я отправилась в класс.

Разговор с мамой вечером оказался не очень длинным. Я сидела на стуле, кивая молча в ответ ее речи. Она нервно изливала мне душу, высказывая опасения о последствиях для ее работы, репутации семьи, моей собственной репутации. Говорила, что я должна думать о последствиях свои поступков и беречь себя. Я смотрела на ее черные волосы, постриженные под объемное каре с челкой, и видела в них два седых волоска. Господи, это было невыносимо! Конечно, можно было покричать, побеситься, поругаться, пригрозить, что уйду из дома. Но я решила помолчать: пусть выговорится, я потерплю. Ей станет легче, а у меня останется чистая совесть.

Ее прервал звонок в дверь. Мама, посмотрев в дверной глазок, крикнула:

– Иди отсюда!

– Пусти! – донесся рычащий голос отчима. Он опять был пьян.

Я обхватила голову руками, чтобы поменьше слушать эти бесконечные перепалки. За восемь лет они надоели мне до чертиков. В периоды трезвости он был тих как ягненок. Туповат, но тих. Помогал отвезти и привезти что-то, ходил в магазин, меня никогда не доставал, даже иногда приносил конфеты или куклу, не зная, что еще подарить девочке. Он не пытался никогда заменить мне отца, но я не могла пожаловаться, он хотя бы старался мириться с моим присутствием. Но иногда на него находило что-то необъяснимое. Он вливал в себя ведрами все, что горело, – от самогона до одеколона – и превращался из ягненка в скотину, обрюзгшую, багровую, слюнявую до безобразия скотину. А поскольку запой продолжался не один день, эти периоды становились просто адом на земле. Мама плакала, забившись в угол, я запиралась в своей комнате без возможности выйти, и так до тех пор, пока какой-то божественный луч спасительного света не пробивал дырку в темном сознании отчима (а это могло занять и неделю, и месяц).

Сейчас мама беспомощно кричала:

– Иди и ночуй там, где пил! Нисколько о семье не беспокоишься!

Мне было стыдно сейчас от того, что я ее так расстроила, хотя ей и без меня не просто. Хотелось ее защитить, раз она у меня была такой трусихой. Но что я могла сделать? Мне всего пятнадцать, и я даже не парень, чтобы отдубасить его как следует.

Отчим что-то еще прорычал неразборчиво, но вдруг замолчал, потом, обращаясь к кому-то другому, пробурчал:

– Чего стоите? Пошли отсюда! Ишь вылупились. Не видели, как человека в дом не пускают?

– Нет, дядя, – послышался странно знакомый мне голос. – Мы к Саше пришли, а ты нам задаром не нужен. Просто ты у ее двери стоишь.

– Мальчики, позовите милицию! – попросила из-за двери мама.

– Не, пацаны, не зовите. К Сашке пришли? Так она… ну, вобщем, не родная, но дочь. Вы мне поможете домой зайти, а я с вами ее отпущу, и гуляйте, где хотите.

– Кент, я сейчас! – подала я голос и поспешно стала обуваться. Господи, как он был вовремя! У меня не было времени даже подумать, зачем он здесь, я просто была рада убежать из дома хоть ненадолго и не видеть этого ужаса.

– Саша, неужели ты нисколько не поняла все то, что мы тебе говорили с Валерией Федоровной и Натальей Сергеевной? Неужели ты не понимаешь, что эта трясина затянет тебя и тебе никто не сможет помочь? – запричитала в отчаянии мама, ломая руки.

– Мам, ты же прекрасно знаешь, что Кент – это не трясина, – улыбнулась я. – Ты просто не хочешь понять. Да и какая трясина, если отчим пришел? Ты же хорошая, добрая, умная, ты же знаешь, – я поцеловала ее в щеку, накинула куртку и взялась за ручку двери.

– Саша, – вдруг сказала мама. – Я понимаю. Ты сможешь постоять за себя.

Это было неожиданное признание в доверии ко мне.

– Я знала, что ты поймешь, – я с облегчением обняла ее крепко и открыла дверь.

Отчим сунулся было в щель, но поскольку в пьяном состоянии он был довольно неповоротлив, я успела отпихнуть его в сторону и выскочила на площадку, захлопнув за собой дверь. Мама тут же заперла ее с другой стороны.

– Сашка! Даже ты отца не уважаешь! Зачем ты дверь захлопнула? – возмутился отчим.

– Протрезвеешь, а потом зайдешь, – громко сказала мама из-за двери.

– Никто меня не любит. Все моей смерти хотят, – ворчал отчим, не зная, что ему делать дальше. – Даже дочь предала. Помогает этой…

– Идем, Саш, – позвал Кент. Он обнял меня за плечо и увлек вниз по лестнице. А я, вся еще в раздрае от очередного скандала и признания мамы, даже не обратила на это внимания.

Мы с ним и Мальборо спустились на первый этаж и вышли из подъезда. Вечер был чудесный. Легкий необычно теплый для осени ветерок заставлял шелестеть последние листочки на почти обнаженных ветках деревьев и кустов. Стояла необычная тишина, на улице почти никого не было, хотя было еще от силы часов шесть. Я втянула ноздрями свежий влажный воздух и закрыла глаза, пытаясь избавиться от негатива в голове. Парни закурили и молчали, давая мне время остыть.

– Вы чего пришли-то? – поинтересовалась я, наконец, обращая на них внимание.

– А что? Обязательно по делу надо приходить? Просто в гости, – ответил Кент бодро. И опять эта едва заметная улыбка одними глазами.

– Какие сейчас гости? – усмехнулась я невесело. – Отчим пришел.

– Говорят, с тобой Валерия с Натальей Сергеевной сегодня разговаривали, – начал Мальборо.

– А-а, это, – протянула я разочарованно, поняв причину их визита. – Было дело. Отчитывали за вчерашнее и надавали кучу советов.

– Например?

– Например, бросить вашу компашку.

– Это еще почему?! – возмутился Мальборо. А он крайне редко возмущался. У него от негодования даже одна бровь поднялась.

– Потому что у вас на уме только секс и алкоголь, – поддразнила я его.

– Не слушай их! У нас, кроме этого, еще на уме много других вещей. Курево, мотоциклы, спорт, – стал перечислять Димка, загибая пальцы.

– Ах, «кроме этого»?! – рассердилась я, уставив руки в бока.

– Ну не так сказал! – развел руками Мальборо.

– Надеюсь, ты этого не сделаешь? – спросил Кент с улыбкой. В его голосе мне почудилась надежда, и меня это удивило так, что я снова забыла отвернуться под его взглядом.

– Конечно, нет, – я улыбнулась ему в ответ уголками губ, немного растерянная.

– Вон эта… Алька бежит, – вдруг сказал Мальборо, указывая на цокающую каблуками по тротуару мелкими шажками, но с немыслимой скоростью Монтану.

– Сааааашк! – Монтана затормозила в каких-нибудь десяти сантиметрах от меня.

– Что? – спросила я ее.

– Подожди меня! – выпалила она и шумно выдохнула, переводя дух: – Фууух!

– Но ты же уже здесь.

– Я хотела это крикнуть еще когда бежала, но не успела, – пояснила Алька, растопыривая пальцы и от этого становясь похожей на краба. – Мы же к Алику собирались.

– Зачем? – я не помнила, чтобы мы с ней куда-то собирались, но решила не спорить.

– Я с ним еще не кончила ругаться.

– А завтра нельзя? – мне не хотелось уходить далеко от дома.

– Можно. Но откладывать, – она покачала с сомнением головой, всем видом показывая, какая это может быть ошибка.

– Подождешь. Если ты ему будешь нужна, он сам придет, – рассудил Мальборо.

– Тогда пошли в комнатуху, – предложила Алька.

И мы отправились в дом, стоящий по соседству с моим, но с другой стороны от Алькиного. Он выходил на проспект, на первом этаже у него располагался магазин, а вторым этажом в доме считался технический этаж. Лестничные пролеты не разворачивались поэтому на втором этаже в площадку с квартирами, а вели дальше, к квартирам на третьем этаже.

Мы зашли в первый подъезд, поднялись на лестничный пролет, который должен был соответствовать второму этажу, и Мальборо вынул решетку в квадратном отверстии в стене.

В отверстие пролезли Мальборо и Монтана, за ними я, последним шел Кент, поставивший решетчатую загородку на место. Мальборо включил свою любимую зажигалку и пошел вперед, подсвечивая ею.

Мы друг за другом шли некоторое время по узкому коридору, все время перелезая и перешагивая через водопроводные и канализационные трубы, и в конце концов оказались в небольшой комнатке. Коридор вел дальше, но туда мы идти не собирались.

Все стены «комнатухи» были сплошь обклеены картинками и исписаны. Особенно выделялась надпись «MAFIA», сделанная черной масляной краской во всю стену. На картинках была всякая чепуха, выдранная из журналов: сигареты, девушки в бикини и без, парни с торсами Геракла, мотоциклы. В самом центре висели плакаты с Сильвестром Сталлоне и Арнольдом Шварценеггером.

– Это любимые плакаты Киборга, – весело шепнул мне Кент.

– Я уже поняла, – кивнула я, теперь понимая, почему Берт сказал, что Киборг – это будущий Арнольд.

– Здесь мы иногда заседаем, а иногда семнарь заседает. Тогда мы идем в детский сад на веранды, – пояснил Кент, приглашая меня присесть на ящик, поставленный у стены.

– Какой семнарь? – не поняла я, присаживаясь.

– Это контора такая, семнадцатая, она сейчас всем в Новом городе заправляет. Самая большая и самая сильная контора, – пояснил Мальборо, зажигая толстый огарок свечи в стеклянной банке.

Стало немного светлее. Монтана подала ему еще одну банку со свечой, стоявшую на полу, и он ее тоже зажег. Мы расселись кружком вокруг этих свечек, как у костра. Было что-то романтическое в таком приключении. В отсветах пламени тени на стене казались длинными и узкими, похожими на первобытные рисунки древних людей. Мы и были как будто в пещере, собравшиеся отдохнуть после охоты на мамонта. Я встретилась взглядом с Кентом. Его глаза в полутьме казались темными и глубокими, а отсветы пламени плясали в этой бездне веселыми искорками. Завороженная ими, я затаила дыхание. Но, желая бороться до конца за сохранение своей силы воли, вскоре пришла в себя и попыталась нарушить эту странную магию вопросом, ни к кому конкретно не обращаясь:

– А восьмерка?

– Наша контора тоже большая и сильная, но все же чуть поменьше, чем семнарь, – Кент смахнул с ящика пыль и неизвестно откуда взявшиеся опилки, поправил банки со свечками.

– Почему?

– Это не для наших мозгов, – вмешалась Монтана, прикуривая у Мальборо.

– А кто в семнаре главный? – я продолжала упрямо задавать вопросы, просто чтобы не поддаваться опять этому странному чувству, которое возникало у меня, когда мы замолкали.

– Канат. А зачем тебе? – поинтересовался Кент, тоже закуривая.

– Просто спросила. Познакомиться, может, хочу, – я не понимала, почему, но меня словно черт дергал поддразнивать их.

– А че, это можно устроить, – пожал плечами Мальборо. – И для нашей, и для твоей пользы будет.

Я больше ни о чем не спрашивала. Монтана с Мальборо тихо переговаривались о чем-то своем. Кент, задумавшись, смотрел на огоньки в банках. И я не посмела больше мешать ему своими глупыми вопросами.

Вскоре, впрочем, он поднялся, давая всем понять, что нам пора. Мы выбрались по уже известному нам пути на улицу и отправились гулять.

По дороге нам попался Киборг, возвращавшийся с тренировки, и Монтана с Мальборо ушли с ним. А мы с Кентом остались вдвоем – впервые за все время знакомства. Я подсознательно боялась этого момента, он как-то странно влиял на меня своим присутствием. Поэтому первые несколько минут я старалась даже не смотреть на него. Он шел очень близко, засунув руки в карманы, и, кажется, вполне расслабленно. Иногда улыбался мне, как обычно, одними глазами. И молчал. Наконец, я тоже расслабилась и, чтобы разрядить обстановку, решилась на еще один глупый вопрос:

– А как тебя зовут на самом деле?

Он рассмеялся, качая головой:

– Алексей.

– Нет, ну правда, столько раз встречались уже – и курили, и пили вместе, и даже в милиции побывали, а я до сих пор даже имени твоего не знаю, – оправдывалась я, наивно хлопая ресницами.

– Я сам виноват, надо было сразу сказать, – он все еще смеялся, теперь уже над собственной недогадливостью.

Мы присели на лавочке в сквере. Кент предварительно смахнул с нее всю листву и убедился, что доски сухие. Какое-то время прошло в тишине. Было просто хорошо вот так сидеть вдвоем рядом и молчать.

– Давай с тобой ходить? – вдруг предложил Лешка, развернувшись ко мне вполоборота.

– Давай, – пожала плечами я.

Я смотрела в этот момент, как пегая бродячая собака нюхала что-то в листве под ближайшим к нам тополем. Не найдя там ничего интересного, она вильнула хвостом и побежала дальше по своим собачьим делам. Поэтому, видя только мой профиль, Кент не поверил мне сразу и уточнил:

– Ты не шутишь?

– Зачем мне шутить? – я, наконец, взглянула ему в глаза. Я была сейчас чересчур жесткой, как мне показалось, и мне стало немного стыдно за себя.

– Ну мало ли, – машинально ответил Кент.

Зачем-то вспомнилось, как Андрей предложил мне встречаться год назад. Точно так же – на лавочке в сквере. Мне стало не по себе оттого, что все могло закончиться точно так же. Я не знала, чего ждать от наших отношений с Кентом. Он, несомненно, был хорош, умен, имел авторитет у друзей. Но соответствовала ли ему я? Вдруг и он однажды вот так внезапно придет и без объяснения причин разорвет все на британский флаг?

– Мне пора, – я всматривалась в свое отражение в его голубых, как небо, глазах.

– Что так рано? – удивился Кент, кажется, уловив мою тревогу.

– Просто вспомнила… Нет, ничего, – я встала, Лешка тоже.

– Про Сабира? – догадался он. – Обещаю, этим не кончится. Или, лучше сказать, не этим кончится. Я тебя уже достаточно знаю. Если кто хоть что-нибудь сболтнет, будет потом зубы в карман собирать, – объяснение было сбивчивым, и я списала это на его волнение. Для меня было новостью, что Кент вообще умеет так волноваться, ведь он обычно так уверен и спокоен.

– И на том спасибо, – я улыбнулась ему. – Проводишь?

Было уже темно, и, хотя до дома было недалеко, хотелось чувствовать рядом надежное плечо. Впрочем, вопрос был излишен. Он обнял меня за талию и сказал:

– Пошли.

На прощание на площадке у квартиры Лешка чмокнул меня в щечку, и я зашла домой.

Дома… Дома я закатила настоящий скандал. Ведь отчим все-таки проник в квартиру, разбил в пьяной истерике половину посуды, в том числе мою любимую чашку. Я готова была избить его, если б знала, где он находится, но он, побуянив дома, ушел в неизвестном направлении. От бессилья я взбесилась до того, что сама разбила одну чашку.

Мама, видя, что от посуды скоро ничего не останется, пообещала купить железные кружки и миски. На том и успокоились.

Глава 4.

В школе снова состоялась беседа мамы с Валерией Федоровной. Я не знала, о чем они говорили, но мама была расстроена весь день. Когда я пыталась узнать о содержании разговора, она отмалчивалась. Мне было жаль ее, но я ничем не могла ей помочь.

Во время большой перемены, когда большинство одноклассников ушло обедать, ко мне примчалась Алька. Не обращая внимания на Черепа и Кобру, сидевших на задней парте с домашними бутербродами, она поздравила меня, загадочно хихикая, подпрыгивая от нетерпения и тряся меня за руки.

– С чем? – удивилась я, не очень понимая причину ее поведения.

– Как?! Разве ты не ходишь с Кентом?! – в свою очередь спросила Алька, вцепившись в мою руку.

– Хожу, – подтвердила я простодушно.

– Ну так чего спрашиваешь?

– Ну спасибо, – пожала плечами я. – Не думала, что это такое значимое событие.

Откуда ей это стало известно, было непонятно. Непохоже, чтобы Лешка был такой же болтун, как Берт.

– Да ты что! Его закадрить – это еще надо постараться! – доверительно сообщила мне Алька и напомнила тут же: – Сегодня к Алику идем. Ты обещала!

– Ладно.

И она ускакала на своих шпильках обратно в свой класс.

Череп посмотрел ей вслед, а Кобра подсел ко мне и тихо спросил:

– Ты что? С восьмеркой знакома?

– Тебе-то что? – я не понимала, какое ему до этого дело.

– Тоже поздравить хочу, – пояснил Кобра. – Ты, может, и в семнаре кого-нибудь знаешь?

– Обещали познакомить, – я не стала вдаваться в подробности.

– Быстро контакты устанавливаешь, – с понимающим видом кивнул Кобра. – А можешь сказать Берту, что я хочу с ним встретиться?

– Если увижу, скажу.

– Окей. Этак часиков в девять, в детсаду, в обычном месте. Я жду сегодня и завтра. Побазарить надо.

– Ладно, скажу, а дальше не моя забота, – пообещала я. Мне было интересно, какие странные дела могут связывать его с Бертом, и я надеялась, что хотя бы Берт мне что-то объяснит.

После школы за мной зашла Монтана, все еще ненормально похихикивающая:

– Быстрее собирайся, нас давно внизу ждут!

– Кто? – я поспешно напяливала на себя куртку, шарф, ботинки, зная, что иначе она начнет меня дергать и это сильно осложнит задачу.

– Кентище с Мальборо. Кто же еще? – закатила глаза Монтана. – Почему ты мне вообще раньше не сказала про вас? А я вот прямо чувствовала, что он на тебя глаз положил! – она потрясла руками для убедительности.

– Как ты вообще об этом узнала? – я открыла дверь на выход.

– Да чего тут знать? Кент когда вернулся к нам, у него на лице все было написано, – отмахнулась Монтана, выбегая на площадку. – Тоже мне тайна!

Значит, Лешка все-таки ничего не рассказывал. А из этого следует, что Монтана подловила меня в школе, и я лично ей подтвердила все ее догадки. Ну что ж, значит, так тому и быть. В конце концов, скрывать тут особо было нечего.

Я попыталась сменить тему разговора, потому что иначе Алька забросала бы меня вопросами о подробностях наших отношений с Лешкой. Она была помешана на любовных романах, и ее не смущало, что нашим отношениям всего один день.

– Слушай, Берт и Алик ведь в одном доме живут? – спросила я ее.

– Ну и что?

– Дело есть, – я не стала объяснять.

Внизу нас действительно поджидали Лешка с Димкой.

Первой выскочила Монтана – как всегда, когда она торопилась, мелкими шажками и с выпученными глазами. Мальборо подхватил ее под руку и повел в сторону остановки.

Я, едва показавшись из подъезда, сразу попала в крепкие объятия Кента.

– Привет, – прошептал он мне на ушко и поцеловал в щеку.

– Привет, – я улыбнулась, заметив знакомые искорки в его глазах.

И мы поспешили догнать Альку с Димкой. Алька пыталась на ходу оглядываться, чтобы узнать, что мы там сзади делаем, но Димка неумолимо тащил ее вперед и ей приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться.

Мы с Кентом тихонько посмеивались над ними.

Добравшись, наконец, до знакомой зеленой двери, мы остановились, все еще не насмеявшись вдоволь, потому что Лешке пришла блажь рассказать пару анекдотов в автобусе, и когда мы начали смеяться, пассажиры смотрели на нас как на ненормальных. И всю дорогу до дома Алика и Берта мы смеялись уже над лицами пассажиров.

На лавке у подъезда Алика сидел мальчишка лет десяти, в синей финской шапке и оранжевом шарфе.

– Вы к Алику? – спросил он нас, когда мы поравнялись с ним.

– Да, а что? – Монтана насторожилась, а за ней и мы перестали смеяться и подошли ближе к мальчишке.

– Его в больницу увезли, – сообщил мальчик так, словно рассказал какую-то обыденную новость – хлеб привезли, молоко прокисло, Алика увезли в больницу. Что тут может быть необычного? Это жизнь.

– Когда? – в один голос воскликнули я и Кент. Мальборо почти никогда не терял спокойствия.

– Вчера вечером еще, – мальчик поковырял носком ботинка край бордюра.

– Что с ним? – Димка задавал вопросы по существу. Монтана рефлекторно прижалась к нему и заскулила тихонько. Он обнял ее и похлопал ладонью по спине в знак сочувствия.

– Избили, – мальчик был до безобразия краток, каждое слово приходилось вытаскивать из него клещами.

– Кто? – продолжал Мальборо без всяких эмоций.

– Не знаю, – пожал плечами мальчишка. Ему надоело с нами говорить, он поднялся и, не прощаясь, потопал к детской площадке, где возились еще двое его ровесников.

– Идем к Мишке или Наташке. Они, может, больше знают, – предложила Алька, все еще всхлипывая.

Лифт, как обычно бывало в этом подъезде, не работал. Где-то между пятым и шестым этажами нам попалась сама Наташка. Она была худенькая, невысокая, даже миниатюрная, в светло-сером пальто и белом берете. Длинные светлые локоны были аккуратно разложены по плечам. Изящные белые сапожки на небольшом каблуке и такая же сумочка придавали ей особый шарм. В уголках ее голубых глаз собрались морщинки, что немного ее старило, а нос с горбинкой придавал лицу аристократическую утонченность.

– Знаете уже? – спросила она нас. – Алика избили. Кажется, сотрясение мозга. Я его как увидела – не узнала. Весь в крови, – и она качнула грустно головой. – Ужас. Его в областную увезли. А у вас новенькие? Как тебя зовут? – спросила меня Наташка.

– Саша, – ответила я.

– Очень приятно, – улыбнулась она. – А меня Наташа, – и мягко пожала мне руку одними пальцами.

Мы вместе пошли вслед за ней на выход.

– Как ты думаешь, сколько ей лет? – шепнула мне Алька, пока мы спускались по лестнице.

– Не знаю. Или шестнадцать, или все двадцать, – я и правда не могла понять, сколько же ей на самом деле.

– Ей восемнадцать. Правда же она элегантная? – в вопросе Альки чувствовалась плохо скрываемая зависть с нотками восхищения.

– Да, – согласилась я.

– Я не понял одного: кто и почему его избил? – напомнил о разговоре Кент. Он был сейчас очень серьезен, даже напряжен. В конце концов, по понятиям конторы – это самое настоящее ЧП: избит один из старших. Разборы здесь неминуемы.

– Я сама не поняла. Он с суда возвращался. Женьку судили. Стоял на остановке на Верхней Террасе. Подошли к нему человек десять. Спросили, из Нового ли он города. Он сказал, что да. Вот и избили. Жалко ужасно, – рассказала Наташка с сочувствием.

Я не знала, кто такой был этот Женька, поэтому промолчала. А также все думала: как Алик мог добраться до дома, когда его избили десять человек до сотрясения мозга? Это какую силу воли надо иметь.

Наташка, попрощавшись, ушла по своим делам, а мы всей компанией сели на лавочке у подъезда, надеясь разузнать еще какие-нибудь подробности у местных.

Вскоре к нам подошел парень с гитарой. Среднего роста, крепкий шатен в коричневых брюках и черной водолазке, поверх которой была накинута кожаная куртка. Гитару он держал за гриф, положив корпус на свое плечо.

– Привет, Мишка, – поздоровались Лешка и Димка.

– Привет, – кивнул он, пожимая им руки.

– Что у тебя новенького? – поинтересовалась Алька.

– Да ничего. Слышала, что с Аликом?

– Ага.

– Я сначала думал, что это Флинт, – стал рассказывать Мишка. – Напились сегодня с Вестой и Бертом, навешали ему. А потом оказалось, что это не он.

– Ты сегодня в новой куртке. Откуда взял? – поинтересовался Мальборо, ощупывая предмет. У самого Димки была простая ветровка цвета хаки. Позволить купить сыну кожаную куртку его родители были не в состоянии.

– Нашел. Сейчас иду, тоже два мужика привязались. Ты че, мол, в такой куртке ходишь? Мне гитарой бы их по башкам, да гитару жалко было. Ну я их ногами раскидал. Пальцем не тронул даже. Слышь, Алька! И вы тоже все. Восемнадцатого к нам в школу приходите. У нас там выступление, – пригласил Мишка.

– Че там? – Мальборо закурил, наконец.

– Сначала твист, девчонки там по-старенькому дрыг-дрыг. Да этот… каратист из Ташкента. В нашем классе учился, – уточнил зачем-то Мишка. – Сильный, только меня почему-то боится. Правда, было дело. Как появился он у нас, сразу стал за Ольгой увиваться. Я сначала терпел-терпел, потом однажды стою у окна, он выходит из класса. Ну я ему и говорю: «Я с тобой ссориться не хочу, ты лучше по-хорошему от Ольги отвяжись». А он подошел потом к Весте. Сережка ему тоже сказал: «Слышь, знаешь кто Ольга? Нет? Его невеста, так что не лезь». С тех пор больше не лез.

– А дальше там что будет? – возобновила тему разговора Монтана.

– Дальше? На гитаре будут двое играть: один поет, второй подыгрывает. Потом мы с Вестой брейк танцуем. Потом еще мы впятером рэп танцуем.

Из подъезда вышел мужчина с черными усами, чуть лысоватый, в полосатых брюках и тапочках, и закричал нам:

– Подъезд изгадили, теперь за скамейки взялись? Везде все исписано, обплевано.

– Не мы же плюем-то, – стал защищаться Мальборо.

– Сегодня не вы, а завтра вы, а подъезд все равно изгажен. Вот заставлю ваших родителей все красить и чистить! – не унимался мужик.

– Идем в подъезд, – предложил Мишка на правах хозяина и зашел первым, а мы за ним.

– Опять подъезд пошли гадить! – сердито буркнул дядька и последовал за нами, намереваясь, кажется, отслеживать наше поведение.

В каждом подъезде перед лестницей на первый этаж есть небольшое пространство, слишком маленькое, чтобы назвать его вестибюлем или прихожей, но и не совсем крохотное, чтобы в нем не развернуться. Часто под пролетом, идущим наверх и образующим своеобразный козырек, установлены батареи. Иногда там получаются даже целые кабинки для вахтеров, сторожей, уборщиц. Мы сейчас заняли именно это пространство. Кент оттеснил меня поближе к батарее, а сам сел на ступеньку. Алька заняла место возле меня, а Мишка со своей неразлучной гитарой выставил ногу на ступеньку возле Лешки, положил на нее инструмент и стал бренчать какую-то бодрую мелодию в испанском стиле. Мальборо уселся ступенькой выше и внимательно следил за движениями Мишкиных пальцев по грифу. Дядька, надзирающий за нами, расчувствовался, что вместо вандализма мы занялись музицированием, пробрался на площадку первого этажа и теперь слушал Мишкину игру, оперевшись локтями на перила. Время от времени он выдавал реплики наподобие:

– Эх, где мои семнадцать лет? Сыграй что-нибудь такое задушевное! – по моим предположениям, он был немного пьян.

– Сыграй тоже что-нибудь, Сашк, – попросила меня Монтана совершенно невинным тоном.

Я совершенно не собиралась этого делать, так как мои знания ограничивались несколькими аккордами. Но я действительно добросовестно выучила их и иногда пыталась подбирать под них песни. Монтану я готова была сейчас прибить за такую подставу, поскольку великим музыкантом себя никогда не считала. Но деваться было некуда.

– Ты что же, играешь? – спросил Мишка.

– Немного. Я всего пару месяцев назад научилась, – ответила я.

– Ну-ка, – он дал мне гитару.

Я перебрала струны и не очень уверенно начала вступление. Первая песня, которую я выучила, – «Дом Солнца». Она была немного сложновата для новичка и тремя блатными аккордами не ограничивалась, но настроение задавала. И я надеялась похвастаться этим знанием.

Но начать петь я не успела.

Распахнулась дверь, вошел парень лет восемнадцати или старше, за ним пара девчонок, намазанных и расфуфыренных, за ними еще двое – еще взрослее. Оказалось, это Мишкины знакомые. Пока они здоровались с первым вошедшим и хихикающими девицами, два последних остановились рядом со мной. Один из них протянул ко мне руку, пытаясь ухватить за подбородок, и сказал:

– Оо, какая симпатичная.

От обоих несло. Я отпихнула его руку и взглянула на второго. Тот уставился на меня и долго смотрел, потом сказал с наездом:

– Ты че тут расселась?

– Хочу и сижу, – спокойно отрезала я. Это получилось дерзко, с вызовом. Я не думала в этот момент о последствиях и не хотела осторожничать. Этот урод пытался задеть меня перед моими друзьями, и я хотела сохранить лицо.

Он схватил меня за плечо:

– Ты че сказала?! – хватка у него была железная, я попыталась вырваться, но не получилось.

Мне показалось, что он собрался замахнуться на меня, и я инстинктивно зажмурилась. Было не столько страшно, сколько противно и унизительно.

Я не успела понять, что произошло дальше. Он рухнул, как подкошенный, без сознания у моих ног. Девки взвизгнули тихонько. Я, все еще дрожа от негодования, открыла глаза и увидела перед собой Лешку, который уже положил руку на плечо второго моего обидчика. Хоть он и был младше него, но ростом и сложением его превосходил, поэтому выглядел внушительно и сомнений в своей силе не оставлял.

– Проблемы? – спросил он спокойно. Голос его резал внезапно наступившую тишину, как лезвие ножа.

– Твоя что ли? – спросил тот, трезвея на глазах и понимая, что неправильное поведение может привести к тому же результату, что у его дружка. Приложив ладонь к груди для убедительности, тут же заверил: – Никаких проблем, братан. Мы просто неправильно оценили ситуацию. Прошу прощения.

Пока он пытался привести в чувство своего друга, Кент подошел ко мне еще ближе, передал гитару Мишке и, обняв за плечо, увел меня по лестнице на площадку первого этажа, откуда предусмотрительно уже исчез дядька с усами. Я даже не пыталась пока осмыслить произошедшее, понимая только, что Лешка спас меня сейчас, и доверилась ему полностью.

– Наверх? – спросил Мишка, поняв его намерения. Закинул на плечо гитару, попрощался со своим знакомым и его подругами, и поднялся к нам. За ним засеменила Алька, пребывая в неописуемом восхищении. Завершал процессию Мальборо. Он обернулся на остающихся под лестницей парней, словно хотел проверить, нет ли там еще опасности. Ничего подозрительного не обнаружив, Димка пошел за нами пешком по лестнице до знакомых мне уже лавочек в пролете между вторым и третьим этажами, спокойно закуривая по дороге очередную сигарету.

Мишка проследовал дальше, на девятый этаж, ему нужно было домой, а мы остались на лавочках – я с Лешкой на одной и Алька с Димкой на другой.

Монтана все еще не спускала с Лешки восторженных глаз, но, по счастью, не находила пока слов, чтобы выразить свои чувства. Димка возился с кроссовком, у которого развязался шнурок. В его понимании ничего необычного не случилось, все было в порядке вещей.

Кент развернулся ко мне и взял меня за плечи, как раз за то место, которое хватал мой обидчик. Я поморщилась, понимая, что синяков не избежать. Лешка, заметив это, спросил с тревогой:

– Больно?

– Пройдет, – покачала головой я. Мне сейчас важнее было осознание того факта, что он меня спас. И я всматривалась в его лицо, пытаясь разгадать его мысли. Не сердится ли он на меня, что я так дерзко вела себя и спровоцировала фактически драку? Не сожалеет ли, что пришлось ударить из-за меня человека, пусть и пьяного, пусть и хама? К своему облегчению, признаков сожаления или злости я не находила. Зато видела бесконечную тревогу в его потемневших глазах.

– Почему? Почему ты сразу не позвала меня на помощь? – ругал меня Кент и даже потряс за плечи, хотя всеми силами старался сдерживать свои эмоции. Для меня это было все равно что признание, как он волнуется за меня, поэтому я даже не обиделась.

– Не знаю, – вздохнула я виновато. – Не сообразила.

Лешка отпустил меня на секунду, удивленный моим ответом. Потом закрыл ладонью лицо и помотал головой, переваривая услышанное. Через минуту, вдохнув поглубже, он обнял меня:

– В следующий раз сразу зови меня, поняла? Храбрая ты моя принцесса, – и поцеловал в макушку.

Я уткнулась в него носом и улыбнулась: значит, он не сердится на меня. И он был прав. Учитывая места, где мы с ним бывали, совсем не исключался повтор сегодняшней ситуации. А ведь его могло и не оказаться рядом. Придя к этой мысли, я вздрогнула и еще глубже зарылась в его куртку.

Недолго посидев еще вчетвером, мы спустились вниз и вышли на улицу. Незванные гости уже давно слиняли, у подъезда никого не было. Я вспомнила, наконец, еще об одном деле.

– Леш, проводи меня к Берту, – попросила я Кента. – Надо ему сказать что-то.

Он не спросил, о чем, а я подумала, что он и сам из разговора все поймет, и не стала распространяться.

Монтана осталась ждать меня на лавочке с Димкой, а мы с Лешкой постучались в квартиру первого этажа в соседнем подъезде.

Дверь открыл сам Берт. Странно, что он вообще в это время дня был дома, но нам повезло.

– О! Вы че тут делаете? – вместо привета спросил он.

– К тебе пришли, – ответила я. – Кобра…

– Чего ему? – нетерпеливо перебил Берт, заметно нервничая.

– Он просил передать, что ему надо с тобой поговорить. Он ждет тебя сегодня или завтра в девять часов в детсаду в том же месте, – сообщила я, сама не зная, о чем речь.

– У него че? Совсем крыша съехала? – рассердился Берт. Я впервые видела его действительно злым и даже рот открыла от удивления. – Скажи ему, чтобы убирался ко всем чертям.

– Может, вы сами поговорите, а не будете через меня все это передавать? – я сама уже начинала злиться.

– Если б ты знала, что ты сказала, сама бы была не рада, – объяснил Берт. – Так ему и скажи: пошел он! Не буду, и пусть не ждет. Если так хочется, сами управятся.

– Ладно, скажу. А в чем дело-то? – я безуспешно пыталась выведать информацию и про себя костерила Берта за скрытность. Поняв, что он ничего больше не скажет, я надулась и скрестила руки на груди. Заметив это, Берт примирительно сказал:

– Если у Фаины услышишь о нем, у нее и спроси. А до того тебе об этом лучше ничего не знать. Мало ли что.

– Ну всё, всё, – поторопил Кент, видимо, знавший, о чем идет речь. – Выйдешь?

– Неа, – отказался Берт. – Сегодня дома валяюсь.

– Про Алика слышал?

– Да, Наташка звонила.

– Тогда всё, – и Лешка увел меня, ничего не понимающую, но отчаянно желающую хоть что-то понять, во двор к Мальборо и Монтане.

– Завтра встретимся? – спросил Мальборо, поняв, что серьезных дел сегодня уже не предвидится, и собираясь уходить.

Он жил неподалеку, с Лешкой в одном доме.

– Ты как, Сашк? – справилась у меня Алька.

– Я не могу, – сообщила я. – Завтра воскресенье, я на дачу в последний раз еду, все в порядок приводить.

– Без родителей? – оживилась Монтана, странно переглянувшись с Димкой и Лешкой.

– Да, – кивнула я, не понимая, к чему она клонит. Мысленно я уже представляла, как тащу к дачному автобусу тяжеленную корзину яблок, и меня это совсем не вдохновляло.

– А давай, я тебя отвезу? – предложил вдруг Лешка. В его глазах снова зажглись хитрые искорки.

– Ну хорошо, – согласилась я с улыбкой. Мне же легче, наивно подумала про себя.

– А мы с вами за компанию, – Мальборо тоже заинтересовался незапланированным развлечением. – И еще Берта с Киборгом можно прихватить. И Сильвестра с Качком. Надо же проветриться.

Неожиданных помощников прибавлялось на глазах, и я уже подумывала, как грамотнее распределить задачи, чтобы это счастье использовать. Но взглянув еще раз внимательно на Монтану и вспомнив остальных, поняла, что вряд ли от них вообще можно что-то ждать в хозяйственном плане. Одно радовало: если Лешка заедет, мне не придется трястись в автобусе, полном пожилых дачников с ведрами и корзинами. Значит, можно поспать подольше, не оглядываясь на расписание.

– Леш, тогда заезжай часиков в девять? – попросила я, надеясь, что он не скажет, что это слишком рано.

– Ладно, в восемь – так в восемь, – весело согласился Лешка, словно прочитав мои мысли.

– Я сказала в девять, – напомнила я, чувствуя подвох.

– Ну хорошо, в семь, – с покорным и очень серьезным видом кивнул Лешка.

– Ты издеваешься?! – жалобно воскликнула я, уже мысленно прощаясь с утренним сном.

– Я?! – с деланным удивлением переспросил Лешка. – Твое слово для меня – закон. Если ты хочешь в шесть, я непременно заеду!

– Кент! Мы сейчас поссоримся, – предупредила я, начиная злиться и одновременно понимая, что Лешка это делает специально – ради забавы, или ему просто нравилось меня побесить, а может, хотел, чтобы я встряхнулась и забыла недавний неприятный инцидент. В любом случае он вряд ли намеревался довести меня до белого каления и понял, что пора остановиться, поэтому беззаботно пообещал:

– Помиримся.

– Я раньше девяти из дома не выйду, – пригрозила я.

– Ничего, я подожду, – кивнул Лешка.

– Проводи меня! – процедила я сквозь зубы, пыхтя от неудовольствия. Ну зачем ему сидеть под дверью три часа? Может, он и не собирается приходить раньше, просто назло мне спорит. А если он и правда придет в шесть? Мне придется пустить его домой, потому что на улице уже прохладно, и я, получается, не высплюсь. С таким же успехом я могла проехаться с бабульками на дачном автобусе.

– Вот это другой разговор! – одобрил он.

Монтана, сославшись на ранее время, осталась с Димкой обсудить завтрашний план, а Лешка проводил меня до подъезда, пообещав напоследок, что как штык будет завтра у моего подъезда в шесть часов.

Глава 5.

Многие говорили мне, что если Кент скажет, то сделает. Я убедилась в этом в воскресное утро. Мама разбудила меня в шесть, зная, что собираюсь я по настроению: когда долго, а когда наоборот. Настроение у меня с утра в тот день было нерабочее, и я, чтобы оттянуть время, вышла на балкон, потянулась, зевнула.

– Привет, Саш! – донесся знакомый голос снизу, застигнув меня врасплох.

Лешка сидел расслабленно на скамейке и с интересом наблюдал за мной. Возле него стоял его мотоцикл, поблескивая хромированными деталями, – экспериментальная «Ява» с поднятым задком, мечта всех мальчишек.

– Я же сказала, что не выйду в шесть, – начала я, свесившись с перил.

Лешка пожал плечами. Его забавляла моя реакция, он даже позу не поменял, только улыбался.

– Саша, ты с кем говоришь? – спросила мама, входя в комнату.

– Ни с кем, – и я, прервавшись на полуслове, зашла обратно в дом.

– Собирайся, ты же, кажется, хотела на дачу, – напомнила мама, разбирая кладовку в поисках корзины. – Ох, я ж ее на даче оставила. Ну там тогда и заберешь.

– Да, мам, – пообещала я. Не спешить теперь было делом принципа. Я не желала уступать Лешке. Если сказала, что выйду в девять, так и должно было получиться. Чтобы знал, что нельзя мной управлять по своему усмотрению. Если он хочет взять меня измором, у него ничего не получится, решила я гордо.

Синий вязаный мамой джемпер, который, по ее словам, подходил моим глазам, классические синие джинсы, черные практичные носки. Я собиралась долго быть на улице, а в конце сентября уже не так и тепло. Тем более если ехать на мотоцикле. Украшений я не носила, а на даче они тем более были ни к чему. Вместо модных начесов простая стрижка боб, этого хватало обеспечить здоровый и ухоженный вид моим густым и непослушным светлым волосам, немного выгоревшим на солнце летом. Я не особо следила за модой и вообще была за естественность, в отличие от Монтаны, которая сокрушалась постоянно по этому поводу и пыталась то и дело научить меня краситься или носить мини-юбки. Я протестовала и носила то, что мне нравится.

Пока я нарочито неторопливо собиралась, мы выяснили с мамой, какие дела я буду делать сегодня, а что они с отчимом сделают сами в следующее воскресенье. Каждые полчаса я выглядывала с балкона. Лешка сидел на лавочке и не думал уходить. Я фыркала от его упрямства и снова скрывалась внутри. Наконец, мое терпение лопнуло (это произошло в половине девятого), и я позвала его завтракать.

– Нет, у тебя же мать дома, – отказался Лешка.

– Ну и что? Она же тебя не съест. Ты же не будешь ходить целый день голодным? – с балкона было не очень удобно его уговаривать, но ради очищения совести я должна была это сделать.

– Нет, я здесь подожду, – он так и не поддался мне.

Надев куртку и ботинки, ровно в девять я вышла из подъезда. Лешка поднялся мне навстречу, обнял меня и поцеловал в щеку.

– Я же тебя предупреждала. Зачем ты сидел здесь три часа? – выговор не возымел никакого действия на Лешку, он сел на мотоцикл, надел шлем и ждал теперь меня, слегка улыбаясь уголками глаз.

Я помолчала. Ругать его больше не имело смысла, да и зачем? Только настроение портить. Пора было ехать, поэтому я, наконец, надела шлем, предложенный Лешкой, забралась на мотоцикл позади него и обхватила его руками покрепче.

Кент тут же газанул, и скоро мы мчались по шоссе за город. Лешка уже знал, где находится моя дача, мы обсудили это еще вчера, пока он меня провожал. Тем более, что, как оказалось, у его семьи тоже имелся участок в нашем садовом товариществе.

По обоюдному согласию сначала мы заехали к нему на дачу. Дел у него там не было, просто Лешка хотел показать мне, где иногда скрывался от родителей или отдыхал с друзьями.

Родители у него считались по нынешним меркам обеспеченной семьей. Отец занимался строительством, мать была стоматологом. В последние пару лет они занялись бизнесом, и, вроде, удачно. Но поскольку бизнес у них отнимал много времени, Лешка, лишенный родительского контроля, рано стал самостоятельным и даже подрабатывал иногда на стройке у отца. По вечерам они с Аликом и Киборгом ходили в качалку «таскать железо», как они это называли, или он зависал на тренировках в секции бокса. Дачей занимался тоже только он. Впрочем, занимался – это сильно сказано. Скорее, этот одноэтажный домик-пятистенок, добротно сложенный и увенчанный двускатной крышей, покрытой шифером, служил ему убежищем или берлогой. Летом он проводил здесь много времени – читал, развлекался с друзьями, ходил на реку купаться. Осенью берлога пустела до следующей весны, когда всё опять начиналось сначала.

Лешка оставил мотоцикл у забора, открыл калитку и пригласил:

– Входи!

Я вступила в его запретный мир с благоговением и огляделась.

В двух шагах от дома, подвязанный к двум яблоням, покачивался гамак. Возле крыльца вдоль стены дома была аккуратно сложена куча красного кирпича, накрытая сверху лентой из рубероида и прижатая еще парой кирпичей. На участке росло несколько плодовых деревьев – яблонь, слив, черешен – уже больших и крепких настолько, что на них можно было залезть при желании, чтобы достать урожай с верхних веток. По периметру забора колосилась малина, прерывающаяся кустами смородины. Огород посреди участка и между деревьями давно никто не копал, и его место заросло травой, которую Лешка периодически косил. В дальнем углу сада стоял нужник, небольшая баня и сарайчик для хозинвентаря.

Пока я осматривала участок, Лешка отпер дверь дома и позвал:

– Саш, иди сюда!

Я поднялась на крыльцо и оказалась в кухоньке, где на стульях и полу, даже на столе стояли банки с краской, ацетоном и кисточками, а у дальней стены располагалась деревянная лестница на чердак. В комнате было почище: светлые обои не первой свежести, репродукция картины Шишкина на стене в массивной раме, кровать, красный гобеленовый диван, деревянный платяной шкаф, сделанный еще, наверное, до революции, резной, запирающийся на ключ. На столе пара книжек, оставшихся с лета. Родители Лешки свезли сюда всю ненужную мебель, которую жалко выкинуть, но так же поступали и все другие люди, в этом не было ничего необычного.

Кент открыл маленькую заслонку в беленой печке, стоящей вдоль кухонной стены, сунул туда пару поленьев из дровника за домом, попробовал зажечь, но поленья были сыроваты и у него ничего не получалось. С досады он пнул печку ногой. Не выдержав удара, один угловой кирпич отломился, и обломок попал ему по ноге.

Я невольно засмеялась, опустившись на край кровати, стоявшей в комнате. Это была серая металлическая кровать с сеткой, укрытая верблюжьим одеялом. Такая же кровать была когда-то у моей бабушки, да и еще, наверное, у половины населения страны.

Лешка, охая и больше притворяясь, чем реально страдая, сел на диван передо мной и пожаловался:

– Бяда за бядой! – и состроил жалобную гримасу.

– Что за беды-то? – не в силах без смеха смотреть на него, поинтересовалась я.

– Вот же, – указал Лешка на печку. – Теперь чинить придется. А еще кухню нужно красить. Два мотоцикла есть, и оба барахлят: один не заводится, а другой если и заведется, то ехать не хочет. Девчонка меня не любит, смеется. Тут с горя спиться только остается, – заключил он драматично.

– Ты на какую девчонку намекаешь? – я уже прочла ответ в его глазах и пожалела о своем неосторожном вопросе.

Лешка сразу стал серьезным. Он пересел ко мне и взял со всей нежностью, на которую был способен, мою руку в свои ладони:

– На тебя.

Я посмотрела на него в упор. Понимая, что он хочет сказать больше, чем уже сказал, я закусила губу. Я была не готова это слышать и не хотела пока никаких новых шагов. У нас и так все развивалось слишком быстро, мне нужна была передышка, и я должна была его остановить. Я зацепилась взглядом за обломок кирпича, все еще валяющийся на полу в проходе, и сказала, желая перевести разговор на другую тему:

– Давай печку чини. Нас уже ждут, наверное.

Магия момента исчезла. Лешка кивнул понимающе и взялся за печку. Но там мало было вставить отломившийся кусок, надо было разбирать печь, и, промучившись минут десять, он оставил эту затею до будущих времен.

Мы вышли на участок. Он запер дверь домика и пошел за мной к мотоциклу.

До моей дачи было примерно пять линий. Как мы раньше не пересеклись где-нибудь здесь среди дач, было удивительно. Видимо, судьба всегда выбирает самый подходящий с ее точки зрения момент, чтобы люди встретились.

Лешка катил мотоцикл рядом с собой, а я несла шлемы. День разгулялся уже, небо было чистым, безветренным. Мы наслаждались прохладными лучами осеннего солнца и болтали о разной ерунде.

Свернув на тринадцатую линию, я еще издали услышала лай соседской немецкой овчарки Грома, охранявшей дачу, и мы с Лешкой поспешили туда. Перед калиткой, отмахиваясь от Грома, на что тот еще больше заливался лаем, сидели на мотоциклах и на корточках Монтана, Мальборо, Киборг, Берт и Сильвестр.

При виде меня Гром прекратил лаять и завилял радостно хвостом.

– Мы тут хотели подкрепиться, пока вы где-то пропадаете, а эта псина нас чуть не искусала, – сказал мне Киборг, указывая на мохнолапого охранника.

– Хороший пес, – похвалила я Грома, высунувшего морду в щель в заборе, пропиленную специально для него, и потрепала его за ухом, улыбнувшись.

– Вы где пропадаете? – спросил Мальборо. – Я чуть не оглох.

– Ко мне на дачу заезжали, – нехотя сообщил Лешка. Он припарковал мотоцикл у забора моей дачи и повесил на него шлемы.

– Надо было печку починить, – пояснила я друзьям, исподтишка следя за Лешкиной реакцией.

– Ну вот, опять, – сокрушался он, вздыхая. – Опять смеется.

Я улыбнулась и отворила калитку на свой участок. В это время Гром пролез в подкоп под забором, который вырыл от скуки в углу своего участка, чтобы бегать в самоволки, поскольку был не привязан, и радостно понесся за нами. Для него это была игра.

Я уже зашла вместе с остальными за забор, но Берт, шедший последним, еще не успел пересечь периметр, и Гром помчался за ним. Тот каким-то чудом успел увернуться в последний момент (никогда не замечала в нем такой ловкости раньше), и Гром, промахнувшись, с разбега вцепился в руку Кента.

– Фу, Гром! Глупая собака! – крикнула я, пока Кент старался высвободить руку.

Я подбежала и шлепнула ладонью по морде Грома. Это не помогло. Я взялась тогда за его челюсти обеими руками, и пес, наконец, разжал пасть. На запястье у Лешки виднелись следы зубов, а в некоторых местах даже выступила кровь.

Гром победно завилял хвостом, глядя на меня.

– Я расскажу твоему хозяину про твое плохое поведение, – сказала я ему. – И ты целую неделю будешь ходить в наморднике!

Гром заскулил виновато и улегся под яблоней, положив голову на лапы.

Я дотронулась до Лешкиного запястья, чтобы лучше понять, какая помощь требуется. Тот мужественно терпел, делая вид, что ему не больно.

– Надо обработать, – заключила я. Несколько ранок кровоточили, прокус был достаточно глубокий, еще пара оказались просто царапинами. – Аптечка в доме есть. Пойдем, – позвала его за собой.

– Везет тебе, Кент, ничего не скажешь, – проговорил Сильвестр с сочувствием, также осматривая его рану. – Правда, у Киборга есть утешение.

– Целые два пазыря, – с воодушевлением подхватил Киборг. – А чо, дезинфекция!

Я открыла дверь дачного дома – такой же пятистенки, как у Лешки, только из белого кирпича. Обстановка здесь также мало чем отличалась от его дачи. Ну разве что вместо кирпичной печки на кухне стояла маленькая двухкомфорочная электрическая плитка, да в комнате вместо Шишкина висело зеркало, а вместо резного шкафа стоял обычный фанерный шкаф.

– Иди в комнату, я сейчас, – попросила я Лешку и полезла в шкафчик, где хранились разные бакалейные припасы, а на верхней полке лежала походная аптечка. Мама не без оснований считала, что аптечка, хотя бы минимальная, должна быть всегда под рукой. Она была права. Сейчас я оценила ее предусмотрительность.

Пока остальные бродили по участку, трепали за уши проказника Грома и ржали о чем-то своем, я слезла с табуретки и нашла в ящике стола ножницы. Странно, что никто за это время так и не вошел в домик вместе с нами, подумалось мне. Словно специально давали нам побыть наедине. Но звать никого не стала, а поспешила к Лешке, рука которого уже вся была в крови.

Бросив на кровать возле Лешки аптечку, я выглянула на улицу и попросила:

– Антон, дай сюда водки! – в аптечке не обнаружилось ни зеленки, ни йода, ни перекиси.

– Сейчас, Сашок! – с готовностью отозвался он и притащил мне бумажный стакан, наполненный водкой. – За здоровье! – и чокнулся со мной своим стаканчиком.

– Да мне не пить, – объяснила я балбесу и вернулась к Кенту.

Тот уже пытался остановить кровь, приложив сложенную в несколько слоев марлевую салфетку из аптечки.

– Я сам, – сказал он мне тихо.

– Вот еще! – возразила я решительно. – Дай сюда и терпи!

Я убрала уже пропитанную кровью салфетку и безжалостно плеснула на рану водкой. Кент зарычал и, пытаясь пережить эту секунду, вцепился в покрывало.

– Уже все, все, – пробормотала я утешительные слова, накладывая чистую вату поверх полукругом расположившихся по его запястью отверстий и бинтуя его как можно туже. Закрепив повязку, я, наконец, взглянула на него. Оказалось, он давно уже следит за мной с интересом.

– Жить буду? – спросил в шутку.

– Будешь, – я улыбнулась, кажется, краснея, и отвела глаза в сторону. Чтобы не выдать своего смущения, взялась укладывать обратно в аптечку остатки ваты и бинтов.

– Спасибо, доктор, – поблагодарил Лешка и обнял меня здоровой рукой.

Пора было заняться делами.

В полу нашей кухни был люк в погреб. Оставив Лешку в комнате, я открыла люк и полезла в подвал, чтобы посмотреть, сколько осталось картошки. За это время, как я поняла, наша компания на участке уже успела опорожнить первую бутылку. Киборг, заметив, что медицинские процедуры окончены, прямо мне в погреб притащил стаканчик с водкой. Я выпила немного. Мне было это даже кстати: хоть я старалась не показывать вида, но я переживала за Лешку.

Картошки было достаточно, я закрыла люк удовлетворенная и обратила внимание на имевшуюся у меня в подпитии, но все-таки в работоспособном состоянии подсобную рабочую силу. Из нее в наличии оставался только Димка. Все остальные куда-то улизнули гулять, как они сказали ему.

Мальборо я попросила занести в дом из сарая все тяпки, ведра и прочее, что находилось в подсобке.

А сама нашла в предбаннике корзину и полезла собирать с деревьев остававшиеся еще на ветках осенние яблоки. Лешка и Димка внизу собирали падалицу.

Оттащив корзины с яблоками в дом, мы занялись втроем грядками, которые надо было перекопать. Вскоре Лешка, несмотря на больную руку, отобрал у меня лопату и взялся копать сам. Димка не отставал.

Я в это время перетаскала корзины с яблоками в погреб, отобрала самые красные и красивые в отдельную корзину, которую оставила на столе.

Примерно часам к трем мы втроем добрались до дивана и увалились отдыхать. Я пристроилась на плече у Лешки. Радио напевало фоном современные попсовые мотивчики, а мы глядели в потолок и гадали, куда подевались Монтана, Берт, Киборг и Сильвестр.

Их долгое отсутствие в конце концов стало меня напрягать. Я поднялась и вышла на крыльцо. Гром все еще лежал лениво под яблоней и не собирался домой, на охраняемую территорию. Я позвала его:

– Гром! Ко мне!

Пес поднялся, радуясь предстоящему служебному заданию, и подбежал ко мне, высунув язык.

– Гром, ищи! – скомандовала я. – Ищи Берта, Альку, всех ищи!

Гром обнюхал мотоциклы и умчался.

За то время, что он искал пропавших, Лешка утащил корзину яблок к мотоциклу и привязал ее к небольшому багажнику, который он предусмотрительно прикрутил перед поездкой. Мы закрыли дом и стали ждать втроем на лавочке возле крыльца, грызя яблоки. Мальборо курил, Лешка обнял меня за плечо.

Еще через полчаса послышался лай. В переулке показались Алька и пацаны. Рядом бежал Гром, победно виляя хвостом.

– Отлично, Гром! – похвалила я пса, когда он приблизился, и потрепала его между ушей. Тот лизнул мне руку и улегся на свое место под яблоней.

– Это тебе, – Берт сунул мне в руки яркую охапку астр и хризантем.

– Откуда? – насторожилась я, переглянувшись с Кентом.

– Ааа, там дело было, – Берт лениво махнул рукой в сторону, откуда они пришли.

– А конкретнее?

– Ну, идем мы значит, – похоже, он только и ждал повода, чтобы рассказать об их приключениях. – Навстречу бабка. Стала орать, что мы не тем, чем надо занимаемся, что она в наши годы спину гнула вовсю. Мы связываться не стали, пошли в обход. А она опять нам попалась. На этот раз мы, по ее словам, огороды чистили.

– Я ей говорю: «Слышь, старая, хватит на нас вопить. Мы ничего плохого не делаем, погулять будто нельзя», – вмешался Сильвестр. – А она опять орать. Да что ж такое-то! Привязалась как банный лист! Потом ушла на автобусную остановку, а мы проследили, куда она за вещами ходила, и залезли к ней. Зато в следующий раз не будет приставать.

– Это что же? Вы грабеж среди бела дня устроили? – усмехнулся Кент недобро.

– Не, какое! Мы ущерба ни на копеечку не сделали. Цветов порвали, палкой дом поколотили. А стекла и прочее в порядке. Даже не тронули. Грядки потоптали немного, яблони потрясли и все, – оправдался Киборг. – Я ей нечаянно только одну доску сломал в лавочке.

– Ты еще забыл сказать, что мы две яблони спилили, – напомнила Монтана очень некстати и забрала у меня цветы, видя мое лицо.

– А, да, точно, – подтвердил Антон. – А потом Гром прибежал. Чуть штаны мне не порвал, пока тянул. Правда, мы ей еще заяву написали на двери. Мол, если в ментуру заявишь, все сожгем. Или че-то в этом роде. Я не помню, это Сильвестр писал.

Я, пребывая в полном изумлении, распахнула широко глаза и пробормотала:

– Вы что, с ума сошли?

– Да ладно, Сашк, не боись. Если ментура и узнает, ничего не будет. Ущерба-то нет. К тому же она к нам первая привязалась. В худшем случае предупредят в ПДН и все, – успокоил Берт. – Мы ж несовершеннолетние еще. Правда, могут условно дать, но это не страшно. Мы будем вести себя примерно: только пить, курить, ругаться и махаться.

Объяснять им что-то было бесполезно. Я, как рыба, пыталась открывать рот, чтобы что-нибудь сказать очень ругательное, но не находила нужных слов. И Лешка увел меня от них от греха подальше к калитке.