Понедельник прошёл на удивление спокойно. Я не знал, сколько дней мне осталось провести в больнице, и решил дочитать книгу сегодня или в крайнем случае завтра.
Во время обхода заведующая объявила:
– У двоих больных из нашего отделения выявлен гепатит. Поэтому начиная с сегодняшнего дня у нас карантин. Все посещения отменяются. Остаются только передачи.
– Приплыли… – обречённо сказал карманник Андрюха.
– Мало того, что сидим тут, как крысы в клетке, так ещё и это! – поддержал его Косой.
– Кстати, о птичках… – задумчиво произнесла женщина. – Душно здесь… И запах неприятный…
Мы загомонили:
– Ещё бы! Нас здесь явно больше положенного, а покидать палату запрещено! Сортир рядом, и вся вонь оттуда сюда ползёт!
Взвесив все за и против, она озвучила решение:
– Ладно, сделаем так: сегодня во время сончаса вас выведут на прогулку, а помещение тщательно проветрят! Только чтоб с вашей стороны никаких выкрутасов! Если что-то случится – на какие-то поблажки с моей стороны даже не надейтесь. Ясно?!
Мы пообещали вести себя пристойно.
После обхода нескольких человек, включая меня, отправили в соседний корпус на электроэнцефалограмму. Дожидаясь своей очереди, я разглядывал картины на стенах в коридоре. Поговаривают, что люди с больной психикой иногда пишут гениальные вещи. Может, и так, но ни одной сто́ящей работы я здесь не увидел.
Назад мы вернулись к обеду.
Еда в столовой отдавала хлоркой.
В сончас, как и было обещано, нас под присмотром Вити-Пижона вывели на прогулку.
Рядом с корпусом была площадка десять на десять метров, огороженная металлическими рамами с натянутой на них сеткой Рабица.
Санитар завёл нас внутрь этого загончика и запер калитку на подвесной замок.
Заняться здесь было нечем: либо ходить, либо сидеть на одной из двух скамеек.
Погода не располагала к длительному пребыванию на воздухе: прохладно, пасмурно, со стороны реки дует сырой ветер. Однако возвращаться назад мы не спешили.
– Мячик бы сюда! – сказал Андрюха. – Витя, может, есть в подсобке?
Театрально стряхнув пепел на землю, санитар произнёс протяжно и свысока:
– Мячика нет… И вообще – не положено…
– Как думаешь, он всегда такой или только на работе? – поинтересовался у меня Марат.
– Хрен знает… Но здесь – это его коронная роль. При мне он из неё ни разу не выходил. Кстати, некоторый процент баб на такое поведение клюёт. Но именно баб!
– Это ты верно подметил! – согласился мой собеседник.
Вскоре народу надоело бесцельно топтаться на пятачке, и они, расположившись полукругом (кто стоя, а кто в привычной для гопника позе – сидя на корточках) перед вольготно рассевшимся на скамейке санитаром, стали выяснять у него подноготную завсегдатаев отделения. Витя вещал в свойственной ему манере. Бо́льшую часть рассказанного им я уже знал. Однако то, что один из пациентов-надзирателей вот прямо завтра откинется[37], стало для всех нас полной неожиданностью. Через полчаса задушевных бесед Витя подобрел настолько, что согласился отпустить двоих за сигаретами. Нарочные обернулись минут за двадцать.
Санитар повёл нас обратно в отделение.
Вечером на Евсея снова свалилось счастье: с воли ему передали шприц с ханкой и немного шмали[38]. Ширево он разделил с Шестом и ещё одним пареньком из шестой палаты. Предлагал и карманнику Андрюхе, но тот отказался.
Наркоманы действовали по уже отработанной схеме: один на стрёме, второй прикрывает колющегося от посторонних взглядов, третий запускает раствор по вене. Затем все меняются местами.
После дозы Евсея потянуло на общение с Андрюхой. Серёга благодушно предложил собрату дунуть[39]. От косяка наш бугор не отказался. Набив беломорину анашой, они подались в туалет. Был шанс, что их застукают, но всё обошлось. По крайней мере, когда я вернулся в палату, чтобы сменить грязное бельё на чистое, переданное Полиной, санитары хоть и матерились на запах конопли, расползающийся по этажу, но ничего конкретного никому не предъявляли…