Лев. 23.08.1997

Утром, когда Борино сознание прояснилось, а кумар начал набирать силу, он вцепился в прутья решётки и снова стал жалобиться:

– Подыхаю я! Ну, сделайте же хоть что-нибудь!

– Чего врач прописал, тебя не минует, а большего не положено! – попытался урезонить его подошедший Шмаков. – Так что ляг и успокойся!

Шест, понимая, чем может закончиться эта беседа, тоже одёрнул попрошайку:

– Хорош скулить! Раз сказали «Не положено», значит, не положено!

Но Трефилов намёка не понял. Он был уверен, что по ту сторону решётки стои́т благодарный слушатель, и оттого с удвоенной силой стал изливать ему душу:

– Слышь, мужик, ломает – просто жуть! Не могу больше терпеть! Уколи, а?! Ну, или позови ту девку, что вчера вечером меня шпиганула!

– Это какую? – настороженно поинтересовался санитар.

– Ну медсестра, полненькая такая. Ольга, кажется…

– Вот же сука! – вырвалось у меня.

Шмаков расплылся в улыбке и выдал:

– Оп-па! Родимый, да ты же её слил вчистую!!!

– Урод ты, Боря! – брезгливо морщась, констатировал Шестаков.

– Чего не так-то?! – искренне удивился этот долбодятел.

Смотреть на него было противно, и я повернулся на другой бок.

– Дурачок ты, дурачок! – глумливо сказал санитар. – Пойду я!

– А уколоть?! – крикнул Трефилов вслед уходящему Шмакову.

– Язык твой – враг твой, – бросил я через плечо.

– Хрен ты теперь от них получишь! – подытожил Татарин. – Причём от всех сразу!

Не прошло и пяти минут, как в палату влетела уже переодевшаяся после смены разъярённая Ольга:

– Ну ты и козёл! – процедила она, прищурившись.

– Да чего я сделал?! – недоумевал Борис.

Ольга, уже не скупясь на эмоции, стала обкладывать Трефилова самыми разнообразными «эпитетами».

Заметив стоявшего в коридоре Мишу, я поднялся, обулся и пошёл справлять малую нужду. Прежде чем зайти в туалет, я остановился рядом с санитаром и произнёс вполголоса:

– Извини, что вчера за этого гондона попросил. Не ожидал, что он настолько тупым и гнилым окажется…

– Да ладно, бывает, – печально улыбнувшись, ответил он. – Сейчас уже всё равно ничего не сделаешь…

Обход.

– О том, чтобы отпустить кого-либо на субботу и воскресенье, не может быть и речи! – Не обращая внимания на наш сердитый гомон, заведующая продолжила: – Я прекрасно понимаю: те, кто лёг сюда по направлению от военкомата, не представляют практически никакой опасности. Но после того, как один из подавшихся на волю приложил топором родному дедушке по голове, сей вопрос обсуждению не подлежит. Кроме того, если я отпущу хотя бы одного из вас, в мой кабинет выстроится очередь из больных со всех палат. А я не горю желанием тратить время на объяснения с пациентами. Другое дело, что вас тут и впрямь… избыток.

Военкоматчики, возмущённые несправедливой оценкой их миролюбия, побухтели ещё с четверть часа и всё равно успокоились. А наркоманы всерьёз на отлучку и не рассчитывали.

Ряды наши всё же поредели. Постепенно.

Сначала исчез студент Дима. Потом перевели в другую палату Васю-панка, за ним – Шестакова. Правда, почти сразу же появился новенький. Он занял Васину кровать, а на койку Шеста перебрался Трефилов.

Ринат, оставшись без кореша, вдруг остервенело принялся наводить марафет, матерясь на бардак, который и впрямь царил в палате. Застилая и выравнивая одеяло, он помянул местную тюрьму, где, с его слов, порядка было не в пример больше.

Вертухай, подпиравший плечом дверной косяк, решил, что Татарин попросту врёт, набивая себе цену, и, усмехнувшись, высказался:

– А ты там был?! Хотя с вашими замашками – на зону самая прямая дорога!

– Я там недолго кантовался, – пристраивая подушку в изголовье кровати, произнёс Ринат, – но в отличие от некоторых вёл себя вполне достойно.

– Да что ты о тюрьме знаешь?! Это чувствовать надо! – изменившись в лице, выкрикнул надзиратель.

– Ну, расскажи мне, чем ты её чувствовал, что тебя сюда убрали. Не жопой, случайно?!

Вертухай скривился ещё сильнее, открыл было рот, собираясь возразить, но в итоге просто махнул рукой и ушёл. Начни он оправдываться, и уж точно никто бы не усомнился в правильности догадки.

Глядя ему вслед, Косой – типичный подпевала – решил поддакнуть:

– Слышь, Татарин, а этот чудила, похоже, и взаправду петух!

– Кто б сомневался! Зато здесь себя королём чувствует, козёл!

Через полчаса в палату зашла медсестра и обрадовала Рината свежим решением руководства:

– Можешь собирать вещи и перебираться в седьмую палату!

После его ухода Косой взял в руки гитару, несколько раз тренькнул по струнам и, довольно оскалившись, провозгласил себя бугром[33]. На роль пахана он не тянул, но заявиться на эту должность рискнул. Однако всерьёз его слова никто не воспринял, и мы разразились хохотом.

Примерно за час до обеда нас отправили сдавать кровь из вены. Последними в очереди оказались я и тот парень, что прибыл сегодня. Я искоса рассматривал его. Не наркоман. Ведёт себя настороженно. Но по виду не трус. Примерно моей комплекции. Скорее всего, на пару лет старше, чем я.

На роль союзника он подходил больше, чем любой другой обитатель карантинной.

Я дождался, пока, кроме нас, в коридоре никого не останется, и для завязки разговора поинтересовался:

– Тебя как звать?

– Марат, – представился он.

– Меня – Лев. Ты здесь недолго, но обстановку, надеюсь, уже мал-мала прочувствовал?

– До конца ещё не разобрался, но уже напрягает.

– Наша половина состоит по большей части из военкоматчиков. Вторая из наркоманов. Эти кучнее и наглее. Они, естественно, и рулят. Стычки уже были. Давят в первую очередь слабых, но, сам понимаешь, обернуться может как угодно.

– Предлагаешь объединиться?

– Даже люди, что век коротают в борьбе, понимают, что легче гуртом…

– Резонно. Ты один или ещё с кем-то?

– Остальные радуются, что трогают не их…

– Понятно. Я за.

– Вот и отлично! Сладкую парочку «Твикс» изображать необязательно, но помощь в конфликте ни тебе, ни мне лишней не будет.

Мы пожали друг другу руки.

Сдав кровь и вернувшись в палату, я принялся было читать, но тут кто-то из наркоманов предложил совместить приятное с полезным – играть в карты на отжимания. Типа и время скоротаем, и накачаемся. Идею эту я слышал от многих и не раз, но ни одного особо поздоровевшего таким способом ещё не видел. Хотя ситуацию можно было использовать с выгодой для себя. Что я и сделал, высказавшись в саркастическом тоне:

– Толку от подобных тренировок не слишком много. Куда эффективней в лесенку играть.

– Это как? – решил уточнить Косой.

– Только не говори, что первый раз слышишь! Это когда подтягиваются или отжимаются сначала один раз, затем два, три и так, скажем, до десяти. А потом вниз – девять, восемь, семь… В сумме сто.

– Сдурел, что ли?! Я ещё не настолько забыковал, чтобы сотку отжаться!

– Ну, тогда до семи и обратно. Выйдет сорок девять. Почти в два раза меньше.

– Почему сорок девять? – снова выразил непонимание Косой.

– Потому что семь в квадрате – сорок девять. Не ломай голову, просто поверь на слово.

Число «сорок девять» Косого тоже смущало, но, вспомнив о своём намерении утвердиться, он принял вызов и обратился сразу ко всем присутствующим:

– Есть желающие с паханом потягаться или все и так знают, кто здесь главный?!

К этому заявлению тоже никто всерьёз не отнёсся. Потому мы и рассмеялись дружно.

Прикинув свои силы, я предложил:

– Ладно, давай от одного до восьми, а затем вниз.

– Ну, кто ещё рискнёт?! – с апломбом поинтересовался этот кандидат в смотрящие.

– А чего бы и не попробовать?! – поддержал игру Марат. – Заняться-то всё равно нечем!

Помимо нас вызвался Тёма – парнишка с наркоманского ряда. Отжимались в следующем порядке: я, Марат, Тёма, Косой. На четвёртом подходе «пахан» поинтересовался:

– А ты почему отжимаешься на кулаках?

Я не горел желанием рассказывать о былых увлечениях. Усвоил давно и на собственном опыте: есть категория людей, которые спортсменов, пусть даже и бывших, не любят. И я отмахнулся от вопроса:

– Не обращай внимания! Дурацкая привычка!

Но Косой истолковал мой ответ по-своему.

– Понял! – радостно воскликнул он. – Так легче!

– Ну… попробуй! – подзадорил его Марат. – Правилами это не запрещено.

Минуту спустя Косой изменил мнение:

– Странно, что-то ни хрена не легче!

Окончательно сдулся он на восьмом подходе. Тёма сломался на обратном пути в серии из четырёх повторений. Мы с Маратом прошли всю лесенку от начала и до конца. Сие не означало, что теперь круче нас только горы и варёные яйца, но это была очередная монетка в копилку авторитета, который здесь не будет лишним.

Шестьдесят четыре отжимания даже с передышками дались мне несколько тяжелее, чем я думал. Полгода назад я бы легко сделал полсотни практически в одном темпе.

Вывод: читать и только читать – вредно.

Сончас. Я снова уткнулся в книгу. Когда объявили подъём, наконец-то перевалил за половину. Но по интересующей меня теме пока не попалось ничего…

Сразу после сончаса пришли родители. Спросили, как у меня дела. Сказал, что всё «замечтательно». На этом темы для разговора исчерпались.

Мне тяжело с ними общаться. Особенно с матерью. Те, кто не знает всех особенностей наших взаимоотношений, думают, что она во мне души не чает. Меня же её показная забота утомляет сверх всякой меры. С отцом намного проще: когда он не в запое и не на игле, то почти адекватен.

Минут через двадцать пришла Полина, и предки ушли – у них взаимная нелюбовь. Отцу, правда, хватает ума не показывать неприязнь к моей пассии явно. Впрочем, однажды, будучи то ли под дурью, то ли просто сильно пьяным, он высказал мне всё, что о ней думает. Выражения оставляли желать лучшего, и я посоветовал ему заткнуться. Разумеется, он этого не сделал. Не сдержавшись, я опрокинул на него чашку с горячим супом. Обжог отцу гениталии. Он вскочил, схватился за нож. По счастью – и, наверное, во многом благодаря вмешательству матери – всё тогда завершилось относительно благополучно…

С Полиной мы болтали долго, пока не закончились приёмные часы.

Вернувшись в палату после её ухода, я увидел Евсея, прилипшего к форточке. Он разговаривал со своей подругой. Только подругой ли, если пришла в лучшем случае на четвёртый день? Ладно, не мне разбираться в их отношениях. Для Евсея сейчас главное, что он своего дождался.

Я слышал только то, что говорил Серёга:

– Нет, я в другой палате… Нормально, там шесть шконок, а нас пятеро – дядя Толя, я, старик один, Олег и ещё пацанчик. Дядя Толя за старшего. Если тёрки какие-то или пацаны рамсы попутали[34] – последнее слово за ним… Да нет, когда есть авторитет, серьёзные проблемы редко возникают… Юль, ты принесла что мне нужно? Какая ты лапочка! Иди ко мне!

Некоторая пауза и, наконец, в форточке показалось лицо девушки. Звонкий поцелуй. Личико исчезло так же быстро, как и появилось. Я не успел рассмотреть подругу Евсея толком. Но заметил, что ей помогли подняться. И руки помощника явно были мужскими. Впрочем, Серёге сейчас в любом случае важнее другое. С её поведением он если и будет разбираться, то потом.

– Нет, пока пусть у тебя побудет… – Евсей обернулся к Шестакову и Татарину, топчущимся в нетерпении за его спиной, и скомандовал: – Проверьте, всё ли чисто, и будьте на стрёме.

– Всё ништяк, – сообщил немного погодя Шест.

– Давай пока один, – сказал Евсей в форточку и тут же принял оттуда одноразовый шприц с ханкой.

Пока Шест контролировал коридор, Евсей с Ринатом ширнулись. Евсей укололся первым. Затем Татарин. Ринат с Шестом поменялись местами, Шест влил себе остатки раствора, и через пару секунд пустой шприц ушёл обратно в форточку, к Юле. В глазах некоторых постояльцев нашей палаты читалась зависть. Серёга нашёл глазами Рината и выдал следующее указание:

– Второй баян заныкаешь! Помнишь, куда?

– Ага…

– Шест, а ты проверь, и маякни если шухер.

Через пару минут они обменялись условными сигналами, и Серёга получил через форточку второй шприц. Передал его Татарину, и тот ушёл.

Евсей попрощался с подругой. Девушка отдала ему ещё что-то – кажется, белый носовой платок.

Свидание прошло успешно.

В палату вернулся Шест. Подошёл к Евсею. Тот, счастливо улыбаясь, притянул его к себе рукой за шею и, приблизив губы к уху, заговорил:

– Эх, морда ты наглая! Видишь, братуха, мне для тебя даже дозы не жалко. Не то что тебе, засранцу! Удавить бы тебя за то, что тогда со мной не поделился. А я почему-то всё равно к тебе хорошо отношусь.

– Евсей, ну извини, так вышло…

– Ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. Ну, Шест, классная у меня баба? Пришла, принесла…

– Без базара – классная девчонка! – согласился тот.

– Понюхай, зашибись, да?! – сунув под нос собеседнику платок, сказал Серёга. – Он у неё в сумочке, рядом с прокладками на каждый день лежал. Вот так пахнет моя баба, Шест! Она всегда так пахнет!

Удовлетворённые наркоманы подались восвояси, а неудовлетворённые остались томиться в ожидании счастья.

Промучившись ещё с полчаса, Трефилов стал думать, как выбить себе дозу реланиума. План получился такой: он изображает сердечный приступ, а Косой зовёт медсестру. Но та, несмотря на великолепную актёрскую игру Бори, предпочла сначала прослушать сердце больного стетоскопом.

– Ритм нормальный, так что обойдёшься! – решительно отказала она попрошайке.

Трефилов проводил женщину ненавидящим взглядом.

После ужина в столовой сели играть в карты.

Лично мне очень нравятся преферанс и тысяча. Они требуют работы мозга. Хотя, как и в жизни, удачный или неудачный расклад может радикально изменить исход игры.

В картах нужна постоянная практика. Играя в тысячу, нельзя быть слишком азартным – один из моих знакомых хорошо просчитывает ходы, но постоянно темнит и оттого частенько влетает в минус. Нельзя быть и чересчур осторожным – имея на руках туз и червовый марьяж, заказывать не больше ста пятнадцати, как это делал я. Здесь нужно внимательно следить не только за своим счётом, но и за счётом остальных, чтобы не пропустить «самосвал» или другую хитрость. Тут порой утопают сами ради того, чтобы хоть один из противников опустился ещё глубже. А в идеале утопли все. Десятки нюансов – технических и психологических.

Те, с кем я играл в тысячу в последний год, считали меня слабым игроком.

Но сейчас я легко обставил соперников. И удача здесь была совершенно ни при чём.

В преферанс мне доводилось играть только с компьютером. Но уже давно хотелось расписать пульку вживую, и я спросил, умеет ли кто. Таковых не нашлось. Некоторые даже слова «преферанс» никогда не слышали. Впрочем, пара человек заинтересовалась. Попробовали сыграть несколько конов. Но интерес умер так же быстро, как и проснулся, – игра показалась окружающим слишком сложной. Однако я успел убедиться: карты на руках и на экране компьютера воспринимаются очень по-разному.

Перед отбоем к нам снова заглянул Евсей, которому явно полегчало, но, без сомнения, ненадолго. Они с карманником Андрюхой перебрали общих знакомых, из которых дольше всего обсуждали какого-то Мирона и людей из его бригады[35]. Их накрыли сравнительно недавно. Около девяноста краж и ограблений квартир, в которых люди Мирона были вынуждены признаться. Вряд ли в этот список входили гоп-стопы и тому подобная мелочь. Да и не во всём они сознались – в этом Серёга и Андрюха были единодушны. Как и в том, что пацаны у Мирона поголовно беспредельщики. Впрочем, ждать чего-то другого от системных наркоманов – глупо.

Евсей в этом плане не исключение. Он и сам сейчас под следствием…

– Ты, если проблемы возникнут, ко мне обращайся, – напоследок подбодрил собрата Серёга. – Я тут живо народ построю. Они хоть и психи, но знаешь, как бздят, когда жареным запахнет!

– Да всё нормально, Евсей. За себя я постою. Единственное, что меня здесь напрягает, так это местный толчок. Я как туда зайду, ощущение возникает, будто на меня все пялятся!

– Ты чего, серьёзно?! Правда, не можешь посрать, если кто-то рядом?!

– Ну-у-у… – растерянно протянул собеседник, – не то чтобы не могу, но… неуютно себя чувствую…

Серёга воспринял Андрюхины слова как призыв к действию и выдал:

– Сейчас всё сделаем!

– Евсей, погоди! Ты чего, Евсей?!

Но тот уже пинками выгонял из туалета набившихся туда перед отбоем сумасшедших. Открытую рывком дверь сортира заклинило, и по доносившимся до нас крикам мы легко угадывали, что именно там происходит.

– А ну, дружно сдриснули отсюда, козлы! Какие носки?! Мне по барабану, что ты не достирал! Пошёл на хрен отсюда! Ты, мышь потыканная, чего очко оголил?! Сваливай резво! Да какое мне дело, что ты не досрал!..

Сообразив, какую кашу поневоле заварил, Андрей попытался утихомирить разбушевавшегося Евсея:

– Серёга! Успокойся! Сейчас они разбредутся все по своим местам, и я нормально…

Впрочем, отнюдь не всех Евсеев убеждал пинками и матом. Социально опасного Стаса он предпочёл попросить вежливо и даже объяснил причину своей просьбы.

– По-твоему, ради этого я должен бросить всё и свинтить отсюда?! – искренне удивился тот. – Евсей, ты, по-моему, под дурью! Хочешь – гони отсюда остальных, а я уйду не раньше, чем доделаю то, зачем сюда пришёл. Тем более что мне осталось только зубы почистить…

Серёга вновь принялся за психов. Но взамен изгнанных в туалет пёрлись новые, и минут через десять Евсеев осознал, что взвалил на себя практически невыполнимую задачу. Пыл его угас, и, к нашей всеобщей радости, он подался в свою палату. Подготовка ко сну пошла в обычном режиме.

Отбой. Погасили свет. Не особо притомившийся за день народ начал травить байки из наркоманской и потому насквозь пропитанной криминалом жизни.

К нам заглянула медсестра.

– Ну и чего не спим? – поинтересовалась она. – За день не набалакались?

– Днём мы на другие темы разговаривали, – ответил я. – Культуру в себе развивали. В том числе физическую. А сейчас друг другу страшные истории рассказываем. Как в пионерском лагере.

– Странный ты человек, Воронцов, – вдруг словно бы и невпопад сказала она. – Тебе здесь не место. Вообще не понимаю, как ты тут оказался…

– В смысле? – настороженно спросил я.

– В прямом. Не место, и всё тут. Ты же интеллигент.

– Это как, издёвка?!

– Нет. Я вполне серьёзна. Понимаю, что ты здесь не случайно, но больно уж из общего фона выбиваешься…

– Услышала бы это моя мама, так, наверное, плюнула бы вам в левый глаз. Она меня вежливым хамом называет. Интеллект и эрудиция во мне с грехом пополам, может, ещё и дышат, а вот интеллигентность выбили в период отрочества.

– Пусть так, – согласилась она. – Ладно, лирическое отступление закончилось. Теперь по существу: все дружно закрывают глаза, рты и усиленно изображают спящих. Вопросы есть?

– Есть! – радостно заявил Косой. – А если мы не хотим?

– Ваше право! Но имейте в виду: для непонятливых в буйной палате имеется свободное место. Веришь, что организую?

– Э-э-э…

– Васёк, ты чувствуешь, что это предложение, от которого сложно отказаться? – поддел я «бригадира» и, снова повернувшись к медсестре, сказал: – Хорошо, мы приняли к сведению и вскоре угомонимся.

– За-меча-тель-но! – произнесла женщина по слогам.

И она ушла доигрывать с вертухаями партию в тысячу.

Загрузка...