– Отпустите его! – слышу я чей-то голос. Голос Аниты!
От этого я сразу трезвею. Произошло чудо, она вернулась в мою жизнь. Я ее больше не отпущу от себя. Мне теперь только стыдно, что я таком виде…
Она, продолжая говорить, но уже по-латышски, как-то удивительно ловко вклинивается между мной и сержантом Екабсонсом. Некоторое время мы стоим вчетвером – молодой человек, держащий меня, я, затем Анита, и, наконец, сержант, который все еще не ослабил свой болевой прием.
Анита что-то быстро говорит. Скоро сержант Якобсонс, сурово взглянув на меня, отпускает мою руку. Отходит в сторону, укоризненно качая головой, и молодой человек.
Я стою, потирая окровавленной рукой другую. Ту, с которой поработал сержант. Злоба, распиравшая меня весь вечер, постепенно уходит. Я начинаю чувствовать себя напроказившим ребенком.
Монолог Аниты, обращенный к представителю власти, продолжается. К нему внимательно прислушиваются юноши и девушка. Полицейский что-то спрашивает у Аниты, она отвечает, он кивает головой, задает второй, третий вопросы. К разговору подключаются молодые люди. Я стою в стороне. Обстановка между тем разряжается. Говорит по-прежнему в основном Анита. А сержант и молодые люди уже согласно кивают ей, иногда поглядывают в мою сторону. Уже не сердито, а, как ни странно, с сочувствием.
Затем сержант Айварс Екабсонс с важным видом, будто читает нотацию, что-то долго говорит Аните, оба юноши и девушка, судя по всему, полностью согласны с ним. Она согласно, с сокрушенным видом, качает головой.
– Что ж, учитывая все обстоятельства, я отпускаю вас, – обращается, наконец, сержант ко мне.
Я не верю своим ушам…
– Вы вели себя очень плохо, – наставительно продолжает он, – постарайтесь впредь ничего подобного не допускать. Чтобы больше вас в таком состоянии никто не видел. А теперь ваша безответственная жена отведет вас домой – и не выходите оттуда, пока не приедете в себя!
Что, собственно, происходит?
А тут еще и девушка платочек протягивает.
– Возьмите, вытрите руку. – Она улыбается.
Молодой человек снова роется в карманах, протягивает мне пачку сигарет.
– Ludzu! (пожалуйста – лат.)
Я беру ее, тупо разглядываю. От этого занятия меня отвлекает голос сержанта.
– До свидания, – важно говорит он и…. уходит.
Молодые люди также покидают наше с Анитой общество, продолжая бесцеремонно прерванный мной путь. Худенький блондин на прощание даже улыбается, поправляя свой шарф.
Мы вдвоем на улице Альберта. Она одета не так экстравагантно, как прежде – в коричневом драповом пальто, на шее узенький фиолетовый шарф. И похудела, осунулась, синяки под глазами.
Анита подходит ко мне, берет платочек, перевязывает им мою руку. Наклонилась слегка, и я не вижу ее глаз. Я их так давно не видел.
От ее близости ко мне, от прикосновения к руке я будто просыпаюсь. Кончился тяжелый кошмарный сон, начавшийся, когда я потерял ее. Я снова вижу ее, вижу в обрамлении красоты Югендстиля улицы Альберта.
Свободной рукой я глажу щеку Аниты.
– Прости, что я таком виде.
– Что ты такое говоришь. – Она наклоняется еще больше, прижимается лицом к моей руке.
– Посмотри на меня, – прошу я.
Она поднимает голову. В ее глазах очень многое – и сострадание ко мне, и какая-то сильная усталость, и грусть. Но главное, что я вижу и чувствую каждой клеточкой своего тела, – она любит меня. Я прикасаюсь к ее шее, тому месту, которое не закрыто шарфиком.
– Я столько искал тебя.
– Я знаю, – она уже давно перевязала мою руку, но не отпускает ее, а держит крепко-крепко. – Прости, но я дала тебе неправильный номер телефона.
Я уже ничего не понимаю, ведь я вижу чувство ко мне в ее глазах.
– Объясни, почему?
– Потом, – Анита отрицательно качает головой. – Давай пойдем в гостиницу, ты правда выпил, я отведу тебя.
– Я выпил, между прочим, оттого, что не мог найти тебя,
Я сержусь на нее, пусть объяснится, но не могу оторвать руку от ее щеки.
– Прости, прости, что причинила тебе эту боль, а сейчас пойдем. – Она берет меня за руку, слегка тянет за собой.
– Хорошо, скажи хоть, что такое ты сказала полицейскому?
– Сказала, что ты мой муж, я тебя обидела, выгнала, отправила к родителям в Москву.
– И что этого было достаточно, чтобы меня отпустить?
– Не совсем, еще я сказала, что ты алкоголик и страдаешь психическим расстройством, – грустно улыбается она. – А сорвался ты нынче из-за того, что у меня скверный характер, я вела себя, как стерва, но теперь об этом очень жалею и извиняюсь перед господами студентами и полицейским.
– Горазда врать, и как они тебе только поверили.
– Я умею говорить с людьми. Мне всегда верят.
Он внимательно смотрит на меня – в глазах сквозит та самая надменность, что и прежде. Но обращена она уже не ко мне.
– Да, хорошенькая пара мы с тобой – стерва и псих, – не удержался я, что бы не съехидничать. – Кстати, как ты здесь оказалась?
– А здесь неподалеку находится литературный кружок, в который я хожу.
Мы пошли по улице Альберта. Еще не объяснились, все это будет потом, а сейчас мне было настолько хорошо, что даже в непроницаемых лицах ее сфинксов я видел добрые улыбки.
Скоро оказались на улице Вольдемара. Еще несколько кварталов – и будет гостиница. Пошли пешком. Анита сказала, что кондуктор не пустит меня в троллейбус в таком виде (читателю: кондукторы перестали ездить в троллейбусах Риги в 2009 году).
Всегда останавливаюсь в этой гостинице. Сколько раз один в самое разное время года и в самом разном настроении ходил по улице Вольдемара. В последнее время, время тщетных поисков Аниты, дорога всегда была грустной. А теперь я ни на что не обращал внимания, чувствовал только Аниту, идущую рядом со мной. Мы не разговаривали, просто шли вместе.
В фойе гостиницы остановились у стойки, за которой при виде нас встрепенулся подрабатывающий ночными сменами студент Рижского технического университета.
Строго посмотрев на него, Анита перечислила все, что нужно незамедлительно принести в номер: бинт, йод, нитки и иголку.
Рука разболелась, пальто, пиджак и рубашку пришлось снимать с ее помощью.
В номере тепло. Анита снимает пальто, сбрасывает шарф. Остается в желтой майке с открытыми плечами, джинсах, разувается. Как тогда, в кафе. Я понимаю: она любит ходить босиком.
Она очень похудела…
Отвела меня в ванную и долго тщательно промывала руку водой. Потом мы сидели рядышком на кровати, она мазала руку йодом и перевязывала ее. Мне было настолько уютно и хорошо, что расспросы я пока отложил.
На желтой майке Аниты – фиолетовые узоры. Я вижу, что свой стиль вызова в одежде она не бросила, просто спрятала под пальто.
Скоро мой очаровательный доктор превратился в не менее очаровательного портного. Сев по-турецки на кровать, Анита старательно зашивала мое порвавшееся пальто, и казалось, ее настолько поглотило это занятие, что она забыла о моем присутствии. Во всяком случае, смотреть на меня избегала.