Слишком теплые чувства вызывал этот Котя.
Я с улыбкой смотрела, как он жадно пьет воду.
«Может он несколько дней сидел в машине? Как давно он не ел?»
Вертолет приятной вибрацией известил о взлете.
– Осторожно, много не пей! – мягко попросила я и хотела забрать бутылку.
Котя дернулся, пытаясь спрятать воду, и пролил половину себе на одежду.
– Ну, вот, облился…
Вздохнув, достала салфетку и промокнула воду с сиденья.
Зэк испуганно уставился на мокрую одежду, в его глазах блеснул страх, потом мольба. Я протянула руку, чтобы протереть его комбинезон, а он отшатнулся и закрылся руками, словно спасался от удара.
«Что происходит? Почему он так шугается?»
– Тише, тише, не бойся, – зашептала я, отодвинувшись подальше. – Я не хочу причинить тебе зла. Почему ты боишься меня?
Котя замотал головой. У него по-прежнему не было никаких мыслей, но я чувствовала его страх. Он заползал внутрь, сковывая внутренности, сжимая желудок и выворачивая его наизнанку.
– Ты землянин? – почему-то этот вопрос мучил.
Он замотал головой, но потом вдруг кивнул, снова замотал, схватился за голову и закачался, подвывая.
– Ты боишься людей?
Снова мотает головой.
– А кого ты боишься?
Котя убрал руки с головы, стал расстегивать комбинезон, а потом стянул его с себя, обнажая морщинистое сухонькое плечико…
Крик ужаса вырвался и заглох в горле. Нос защипало от навернувшихся слез. Все плечо Коти, а скорее всего и вся спина, были в страшных черных рубцах…
– Ника! – испуганный крик Мити подействовал отрезвляюще.
– Все хорошо. Нет, не хорошо, Боже, Митя! Это ужасно!
– Да, что там происходит? Ты испугала меня…
– Прости. Найди безопасное место для посадки.
Котя сидел, мелко подрагивая, низко опустив голову. Волна жалости нахлынула, разжигая гнев.
«Кто посмел сотворить такое?! В нашем-то веке?»
– Мы не будем тебя бить, Котя. Не бойся! Ты расскажешь, кто это сделал?
В блеклых голубых глазах плеснулась благодарность. Он натянул одежду и грустно взглянул на меня, шевеля губами, силясь что-то сказать. Пальцы теребили рукав, парень, а мне почему-то казалось, что это именно парень, несмотря на сухую морщинистую кожу. Так вот, парень очень старался, но у него не получалось.
– Ты понимаешь меня? – наконец произнесла я.
Котя радостно закивал.
– Давай, я буду спрашивать, а ты кивай если правильно, хорошо?
Кивок.
– Ты знаешь кто ты?
Котя растерялся, глаза беспокойно забегали, и я уловила фрагменты воспоминаний. Даже не фрагменты… Как-будто конфетти кинули – соединить воедино невозможно. Мысли Коти словно изрезаны на мелкие кусочки, которые кружились в сумасшедшем вихре.
Он помотал головой. Теперь я немного понимала, что он чувствует.
– Ты один?
Кивок.
– Ты потерялся?
Голова так яростно замоталась, что того гляди отлетит. Я успокаивающе дотронулась до его руки. Кожа такая странная, сухая и прохладная. Провела по ней пальцем и взяла в свои ладони его кисть. Руки человеческие, только пальцы чуть длиннее обычного. Ногти обломанные и грязные, вены просвечивают сквозь пергамент кожи. Перевернула руку, осмотрела запястье. Пульс чуть ускоренный, но в целом ничего необычного. Не отпуская его руки, задала следующий вопрос:
– Ты сбежал?
Ответ пришел раньше, чем кивок. Мне показалось, что вихрь воспоминаний стал немного тише. Возможно, мне удастся сложить единую картинку.
– Ты умеешь говорить, ты же сказал мне свое имя. Попробуй еще раз, – попросила я.
– Ааугога…
– Хорошо, давай попробуем по-другому, – я взяла его ладони в свои. – Повтори за мной. Ме—ня…
– Мыаа, – старательно вывел Котя.
– Зо-вут…
– Оуут…
– Ко-тя, – и тут меня осенило! – Костя! Тебя зовут Костя!
– Ко-отя! – закивал парень.
– Красивое имя, Костя! Хотя, Котя тебе тоже идет, – широко улыбнулась я.
Он вытянул шею и попытался растянуть губы в улыбке, получилось жутковато. Зато его глаза радостно зажглись.
– Ну что же, Костя, будем учиться говорить заново! А сейчас нам надо покушать и покормить Митю, а то у него уже так в животе урчит, что здесь слышно.
Я отпустила ладони Кости, но он ухватился за мои руки и слегка притянул к себе.
– Аыыбоо! – жуткий оскал сопроводил слова благодарности.
– Все будет хорошо. Ты главное не бойся! Мы тебя в обиду не дадим.
«Сколько же вас таких?» – сердце тоскливо сжалось.