«В некой местности, которая не может [быть. – Примеч. ред.] указана профанам, существует расщелина, через которую перекинут легкий мостик, сплетенный из растительных волокон. Внизу поток катит свои бурные воды. Наиболее закаленные ваши альпинисты вряд ли решатся на такой переход, так как мостик подобен паутине и кажется ветхим и непреодолимым. Но тем не менее он не таков, и тот, кто осмелится его перейти и сможет это сделать, попадет в ущелье несравненной красоты, в одно из наших мест <…>, о которых ничего не известно европейским географам. На расстоянии броска камня от древнего ламаистского монастыря находится древняя башня, недра которой породили поколения Бодисаттв»[93], – пишет Эндрю Томас (1906–2001), один из эпигонов теорий Рериха.
Рассказы адептов учения состоят из претенциозных и однообразных легенд. Иногда, подобно истории с Шангри-Ла, описания облекаются в легкую форму и превращаются в романы типа «Ускользающего горизонта» Хилтона. Иногда возникают в виде побочных сюжетных линий – смутных воспоминаний «путешественников в страну Востока».
Таинственные территории, потонувшие континенты, исчезнувшие города – все это символы утерянного рая. И только прозревшие пророки, избранники богов, мистагоги, говорящие с тенями забытых предков, знают дорожную карту к этим пречистым землям, сохранившим заветы праотцов, живущих по канонам Золотого века человечества…
Существование древних утопий – краеугольный камень многих мистических теорий. Вожди учений эпохи нью-эйджа тоже использовали их для иллюстрации своих идей. Отсюда же берут начало и мифы о великанах, невероятных долгожителях, древних технологиях, которые, конечно же, всегда превосходят любые достижения современного человечества. Логично, что поэтому нет смысла мечтать о будущем и работать над прогрессом, нужно просто найти посвященных – учителей, которые укажут путь возращения к par excellence[94] атлантидам, выдадут формулы эликсира бессмертия и вечного блаженства. Вот почему в XIX и XX веках знание координат загадочных территорий – непременное условие духовного авторитета, необходимое, например, для влияния на глав государств.
У таких проводников, какими стали Николай и Елена Рерих, была своя ultima Thule[95]. Духовидцы уверяли, что слышали позывные дальних миров, ступали на недоступные земли и общались с паранормальными жителями оккультного подполья.
Член рериховской секты из Харбина, гражданин уже не существующего государства Манчжоу-Го Альфред Хейдок в 1989 году так вспоминал мимолетный диалог с Рерихом:
– Николай Константинович, я читал ваши книги, скажите, действительно ли существуют гималайские махатмы?
– Да, существуют. Я был у них[96].
В 1909 году в Петрограде появляется посольство Далай-ламы. Необычные и яркие костюмы гостей с Востока привлекают внимание прессы. Глава этой миссии, человек властный и искушенный в интригах тибетской столицы Лхасы, – русский подданный Агван Доржиев. Этот крупный религиозный и политический деятель буддизма утверждает, что приехал в столицу Российской империи с поручением от живого бога Тибета, пожертвовавшего деньги на сооружение первого буддийского храма в Петербурге. Денежное пожертвование присылает и глава буддистов Монголии, другой живой бог – Богдо-гэгэн. В действительности идея сооружения такого храма – это личная инициатива самого Доржиева.
Статус посланца Далай-ламы многогранен: Агван Доржиев – важная фигура в большой игре в Тибете между Россией и Великобританией. В прошлом наставник юного Далай-ламы, он часто посещает Петербург и другие европейские столицы. В глазах российского Министерства иностранных дел Доржиев – создатель русской группы влияния в Тибете. Он же и крупный русский агент в окружении Далай-ламы[97]. Еще до 1917 года он сумел оставить в столице Тибета в качестве негласных инструкторов трех бурят-казаков.
«Пребывание казаков в Лхасе среди тибетцев, – писал Доржиев забайкальскому губернатору, – находится под большим секретом и не подлежит огласке, а казаки-буряты владеют туземными и монгольскими языками, в костюмах туземцев совершенно нельзя отличить их от тибетцев или монголов»[98]. В глазах британских властей Индии Доржиев – глава так называемой русской партии среди тибетцев.
Вопрос о строительстве кумирни в Санкт-Петербурге столкнулся с препонами от Министерства внутренних дел, которое не одобряло сооружение храмов иных религий. К этой идее отрицательно отнесся и премьер-министр Петр Столыпин. Его подозрительность, возможно, была основана и на том, что одним из горячих сторонников проекта был Петр Бадмаев – врач, практиковавший тибетскую медицину, которая считалась занятием шарлатанов. Восточного лекаря, как и его друга Григория Распутина, либеральная пресса окрестила «темными силами», и это тревожило Столыпина, который числил себя их врагом и видел в сооружении буддийского храма их демарш.
О том, что в предреволюционные годы в России было распространено влияние различных оккультных и эзотерических обществ, общеизвестно. Впрочем, мало кто представляет, насколько оно было широким и сильным. Вот что сообщал журнал «Ребус» в 1905 году, задолго до проекта постройки Доржиева: «Весь Петербург охвачен необычайно сильным мистическим движением, и в настоящее время там образовался уже целый водоворот маленьких религий, культов и сект. Движение охватывает собою как верхние слои общества, так и нижние. В верхних слоях мы находим теософско-буддийское течение. Любители теософии соединяются вместе и уже начинают обсуждать вопрос об устройстве буддийской ламасерии (общежития) и теософско-буддийской молельни-храма. С другой стороны, наблюдается возникновение сильного интереса к масонству и возникают заглохшие формы религиозных движений прошлого столетия»[99].
После проволочек и неизбежных интриг в Зимнем дворце вопрос строительства буддийского храма решился положительно. Его неожиданно одобрил глава Министерства иностранных дел Александр Извольский, а затем уже и Столыпин. Но главное слово в этом вопросе сказал император. Он удостоил Доржиева в начале 1909 года монаршей аудиенции, на которой произнес: «Буддисты России могут чувствовать себя как под крылом могучего орла»[100]. Штат духовенства при молельне утверждает лично Николай II. Архитектором здания избирается Гавриил Барановский, ранее работавший на братьев Елисеевых. В число лиц, привлеченных в строительный комитет храма (своеобразную лоббистскую команду проекта), входят авторитетные востоковеды и даже князь Эспер Ухтомский, наставник Николая в бытность его великим князем, его спутник во время кругосветного путешествия на крейсере «Память Азова».
Благодаря посредничеству Ухтомского и Бадмаева Агван Доржиев покупает землю под строительство храма; удается получить положительную резолюцию самого Столыпина. Ход дела причастные люди окружают флером из сплетен, будто бы, когда кумирня будет построена, в Петербург приедет главный политический конкурент Далай-ламы в Тибете – Таши-лама, который примет под свое покровительство еще и пять дальневосточных стран[101].
Фактически этот храм и общежитие для буддийских монахов при нем оказывались негласным монголо-тибетским посольством. Его создание – это, бесспорно, успешный дипломатический ход, зримое политическое послание, адресованное двум львам – Британской империи и империи Цинской. И, как ни удивительно, одновременно это и полная реализация идеи, высказанной в оккультном журнале «Ребус».
Для научного руководства строительством был создан комитет, куда вошли востоковеды В. В. Радлов, С. Ф. Ольденбург, Э. Э. Ухтомский, В. Л. Котвич, А. Д. Руднев, Ф. И. Щербатской, В. П. Шнейдер и художник Н. К. Рерих.
Именно поэтому Рериху заказывают потолочные витражи центральной части крыши. Другая группа витражей помещена под перилами верхней галереи над залом. На витражах изображены восемь благих эмблем буддизма: зонт, две золотые рыбы, сосуд с напитком бессмертия, цветок лотоса, закрученная вправо раковина, узел, штандарт, колесо учения с восемью спицами. А в потоке света, проходящем через остекленное отверстие в крыше, возникают стилизованные изображения шестнадцати ваджр – пучков молний, основного символа буддизма (по значимости сравнимого с христианским крестом). В знак завершения работ над витражами Доржиев дарит Рериху традиционный ритуальный шарф. Это событие художник отмечает для себя как начало приобщения к буддизму.
Не догадывались аристократы и интеллигенты, которые хлопотали о постройке, что храм в Петербурге – единственная в Европе буддийская святыня, посвященная тайному учению Калачакры, ядром которой является легенда о Шамбале.
«Ни один теософ не был так одержим идеей тайной тибетской утопии под названием Шамбала, как русский визионер и мистик Николай Константинович Рерих»[102], – пишет современный американский автор Майкл Макри. В книге «Осада Шангри-Ла: поиски священного тайного рая Тибета» он даже утверждает, что храм в Санкт-Петербурге был «буддийско-теософским»[103]. Вроде бы это не так. Но без поддержки российских теософов и оккультистов этот комплекс вряд ли был бы построен.
В рецензии на книгу Дональда С. Лопеса «Узники Шангри-Ла» профессор американского Уильямс-колледжа Джордж Дрейфус пишет: «…Тибет долгое время был объектом западной фантазии, и именно это в значительной степени объясняет его особое влияние на современный Запад. Для Лопеса Тибет, как его понимают на Западе, – это не столько страна со своей собственной историей и социокультурными установками, сколько конструкция, мифическая гиперреальность, созданная западными людьми и для них самих»[104].
Голливудская Шангри-Ла, в честь которой называют поместья и казино, – заманчивая мечта западного человека. Но мы же помним, что это всего лишь переделанное название настоящего восточного топонима, загадочной и райской страны Шамбалы. Споры о ее географическом местоположении ведутся много столетий. Столь же долго ведутся споры о Шамбале как о философском понятии, причем имеющем несколько значений.
Первые сообщения о Шамбале принесли в Европу португальские монахи-миссионеры, побывавшие в Тибете. В 1625 году они услышали о ней во время приема у правителя Бутана, имея намерение идти в Лхасу. Расположенная будто бы где-то в Тибете или Гималаях, эта секретная территория считалась местом, откуда, по буддийской легенде, придет 25-й царь Шамбалы и очистит мир от неверных. В этот момент состоится решающая битва между силами добра, исповедующими буддизм, и силами зла – их противниками. В схватке, руководить которой будет царь Шамбалы Ригден Джампо, добро победит окончательно и бесповоротно. После этого грядет Будда Будущего – Майтрейи, концепция вполне сродни Второму пришествию христианского Мессии.
Происхождение мифа о Шамбале относится к X веку. Легенда о потаенной территории оказалась столь популярна, что в тибетских монастырях стали создавать многочисленные путеводители в загадочную благоденствующую страну.
Традиция напрямую связывает учение о Шамбале с культом живого бога Тибета Таши-ламы, вечного политического конкурента и соперника Далай-ламы, который тоже считается живым богом.
Таши-ламой I (или Панчен-ламой I) являлся родившийся в 1570 году человек по имени Ловсан-Чойчжи-Чжалцан, признанный реинкарнацией Будды Амиды (Будды милосердия). В четырнадцать лет он принял духовный сан, а уже к тридцати годам стал настоятелем монастыря Ташилунпо. С названием этого монастыря связывают и происхождение имени живого бога – Таши-лама, взятого из первых его слогов.
Таши-лама считается сердцем и высшим духовным авторитетом Тибета. С именем Таши-ламы III (1505–1568) связывают написание семитомного сочинения, в котором впервые появляется пророчество о грядущей мистической войне Шамбалы.
Немудрено, что в ситуации постоянного противопоставления Далай-лам и Таши-лам изобретенная последними Шамбала превратилась в предмет политических спекуляций. Поэтому под этим названием в разные времена подразумевались разные края. В дореволюционную эпоху по буддийским общинам Тибета и Монголии бродила легенда о белой северной Шамбале – в ее чертах несложно было угадать Российскую империю. Октябрь 1917 года пришел в Центральную Азию с вестью о красной большевистской Шамбале – Советской России. А в годы экспансии Японии в Китае Шамбала олицетворяла Страну Восходящего Солнца.
Не менее важно, что в понимании некоторых школ буддизма Шамбала – особая субстанция в мистическом пространстве. И физическое попадание в нее невозможно. Такая проекция внутренней реальности доступна лишь совершенным подвижникам и аскетам. Достижение Шамбалы – результат самоотверженной духовной практики, экзотических древних техник йоги и даже воздействия субстратов токсичных наркотических злаков и грибов.
В 1966 году советский журнал «Наука и религия» опубликовал в № 10 и 11 удивительную статью. Это была переводческая компиляция французского текста под названием «Какому богу поклонялся Гитлер?». Фактически она являлась выжимкой из книги французских авторов Луи Повеля и Жака Бержье «Утро магов». Обилие невероятных фактов ошеломляло и даже сбивало с толку. Ажиотаж подогревала и апелляция авторов книги к показаниям на Нюрнбергском процессе.
В «Утре магов» Шамбала превращается в мрачный источник человеконенавистнического вдохновения нацистских лидеров. Там утверждалось, что таинственная организация под названием «Второй путь» когда-то основала «…Шамбалу, центр могущества, который управляет стихиями, человеческими массами и ускоряет приход человечества к “шарниру времени”. Маги – водители народов могут заключать договор с Шамбалой, принося клятвы и жертвы»[105].
Публикация такой статьи в заведомо антирелигиозном журнале вызвала бурю негодования в идеологическом отделе ЦК КПСС: главный редактор «Науки религии» был со скандалом уволен, а № 10 и 11 за 1966 год были изъяты из продажи и библиотек. Казалось, партийные бонзы навсегда занавесили шторкой любую щель, куда можно было бы заглянуть в поисках Шамбалы.
Однако общественный интерес был растревожен. Возник вопрос: а стоит ли за этим мифом что-нибудь иное? Это часть буддийской метафизики, абстрактный термин, легенда поп-культуры, ходовой конспирологический сюжет?
И вот, через несколько месяцев после журнального скандала в Дели в приложении к тибетско-шангшунгскому словарю была опубликована «карта Шамбалы».
Отринув скептицизм и сомнения, этот странноватый рисунок принялись изучать сотрудники ленинградского Института восточных рукописей – Лев Гумилев и Бронислав Кузнецов. Карта была похожа на ребус, но ученым показалось знакомым название центрального города Шамбалы – Бар-по-со-ргад. Это были Пасаргады, то есть хорошо известная историкам столица Персидской империи царя Кира II Великого. Этот город стал исходной точкой для последующей локализации. На западе от него был помечен не менее известный в древности город Сузы. Тут же нашелся и Персеполь, а также Несендры (то есть Александрия). Автору древней карты было известно существование Александрии, следовательно, он жил после ее основателя Александра Македонского. С другой стороны, на карте отсутствовали римские названия, значит, она относится к эпохе эллинизма, времени до завоевания Востока армией Помпея Великого. «Таким образом, не входя в противоречие ни с одним из названий источника, можно с уверенностью сказать, что автор был современником Селевкидов и отразил на карте эпоху господства Сирии, руководимой македонскими завоевателями. Сирия по-персидски называется “Шам”, а слово “боло” означает “верх”, “поверхность”. Следовательно, Шамбала переводится как “господство Сирии”, что соответствовало действительности»[106] – таковы были выводы Гумилева и Кузнецова относительно первоначального смысла слова «Шамбала».
Возможно, тибетские аборигены узнали о существовании той Шамбалы эллинистических времен от торговцев из Древней Сирии, рассказывавших им об удивительных городах своей страны. Тогда получается, что историческая Шамбала располагалась на территории Южного Ирана. На это указывает и еще одна примета на карте – в самом ее центре нарисовано загадочное сооружение, похожее на ступенчатую пирамиду неправильной формы. Это могила Кира II Великого в Пасаргадах (Иран).
Шестого мая 2008 года я стоял у подножия этой гробницы – фактически в географическом центре той, первой Шамбалы. Это было странное ощущение, ощущение достигнутой цели. Историческая легенда сообщает, как однажды к подножию этого монумента приехал и Александр Македонский, чтобы поклониться праху одного из величайших царей древности. Казалось, что я попал на важную территорию. Однако – это была всего лишь одна из ипостасей Шамбалы. У нее бывали и иные…
Та Шамбала, в которую намеревался проникнуть Рерих, была популяризирована в салонах европейской знати благодаря стараниям Елены Петровны Блаватской. Русская путешественница действительно посетила Цейлон, Бенгалию и границу с Тибетом, поэтому ее экзотические рассказы во многом выглядели достоверно. Книга Блаватской – по сути, беллетризованный дневник ее поездки – называлась «Из пещер и дебрей Индостана». Она произвела ошеломительный эффект в Европе, Америке и России. Среди читателей Блаватской был и Лев Толстой.
Но, описывая свои экзотические путешествия, создательница учения теософии превращает Шамбалу в апокалиптическую метафору своего мистического расизма. Елена Блаватская писала: «Последние из оставшихся в живых представителей прекрасных детей Белого Острова [Первоначального Швета-Двипа] погибли века назад. Их Избранные [из Лемурии] спаслись на Священном Острове [ныне «баснословная» Шамбала в пустыне Гоби], тогда как некоторые из их проклятых рас, отделившись от главной массы, жили теперь в лесах и подземельях [ «пещерные жители»], когда золотисто-желтая Раса [Четвертая], в свою очередь, стала черной от греха»[107].
Этот кусок из теоретических трудов визионерки перевела с английского на русский язык Елена Рерих. Как мы видим, Блаватская, заимствовав Шамбалу из буддийской мифологии, поместила ее на некие фантастические территории в пустыне, а не в горы.
От чего она отталкивалась в действительности?
Пещеры Цейлона произвели большое впечатление на визионерку: описание вырубленного в скале храма Дамбуллы Блаватская даже помещает в своем «Теософском словаре». Вот что она пишет: «Северная сторона скалы вертикальная и совсем недоступна, на южной стороне, примерно 150 футов от вершины, большой выступающей гранитной глыбе придан вид платформы с рядом просторных пещерных храмов, высеченных в окружающих стенах – очевидно, с огромной затратой труда и денег»[108].
Однако это место примечательно еще и тем, что внутри пещерного храма размещено множество статуй Будды разного размера, стоящих и сидящих в позах медитации. Когда 6 декабря 2010 года я стоял в этой святыне буддизма, композиция из скульптур и настенных росписей, полная величественных людей и пристальных взглядов, породила во мне ощущение, что это не сакральный мемориал, а действительно – собрание тайного ордена или даже мирового правительства, которое сейчас принимает какое-то очень важное и ответственное решение.
То, что Шамбалу постоянно пытаются расположить в пещерах, – не случайность. Действительно, на территории Тибета, Непала и Ладакха существовали многочисленные пещерные монастыри. Как правило, они находились в труднодоступных местах, потому что возводили их в попытках сохранить буддийское учение в героические времена гонений. В XV–XVII веках проповедники и распространители религии старались создавать очаги духовности, максимально недоступные для войн и разорения. Там монахи могли укрыться от кровавых побоищ, предаться медитациям и духовному познанию.
Жизнь в лабиринтах пещер сложно было бы назвать комфортной или райской: монастырский быт предельно аскетичен. Но здесь была гарантирована безопасность.
Этих священных горных долин, мест бегства и спасения, было так много, что возникло специальное слово, специфическое тибетское название – «бейюл», то есть «скрытые земли». Попасть внутрь этих монастырей можно было, только будучи прирожденным альпинистом, и эта сложность проникновения в заповедное пространство порождала вокруг этих мест фантастические легенды и сказания. Именно их и услышала в Западной Бенгалии Блаватская.
Для Блаватской, которая занималась созданием глобальной мифологии для своей теософии, было важно поместить в таком заповедном пространстве – в пещерах или горных норах, особых существ. Речь, по ее мысли, шла о великих телепатах: мудрых учителях, водителях человечества, мистических кормчих мира – по ее прихоти они получили название «махатмы» (то есть «великие души»): название и ранее встречалось у индусов как обращение к общепризнанному политическому или духовному авторитету.
Согласно фантазии Блаватской, конспиративная община так называемых махатм якобы направляла ход развития мировой цивилизации и хранила в катакомбах древнюю науку. Блаватская утверждала, что во время ее пребывания на севере Западной Бенгалии ей даже встретились трое индийских махатм – Мория, Кутхуми и внешне похожий на Иисуса Христа Джул Кулл. Произошло это рядом с монастырем Гум, в предгорьях Гималаев. Это не так уж и далеко от границы с территорией, где начинается Тибетское нагорье. Запомним это место. Монастырь Гум всплывет и в истории с экспедицией Рериха.
Встреча Блаватской с этими тремя махатмами – один из толчков, послуживших к оформлению религиозной доктрины теософии. Это оккультное свидание, напоминающее книжную историю в духе романа Уилки Коллинза «Лунный камень», – восточные мудрецы, таинственные культы, пророчества… В дальнейшем, по ее словам, махатмы удалились в пещеры и стали связываться с Блаватской исключительно паранормально: с помощью магической деревянной шкатулки, куда происходила материализация посланий от оккультных существ. Письма махатм содержали многозначительные советы.
Эта почтовая идиллия длилась до момента, пока эти чудеса не стали известны лондонскому Обществу психических исследований.
Членами экспертной организации были кембриджские интеллектуалы, которые изучали различные телепатические и паранормальные способности европейских и американских медиумов с помощью науки. Как один из методов исследования ими был организован сбор всевозможных необъяснимых историй из области таинственного. Очевидно, что Блаватская с ее публичными заявлениями о посланиях махатм была обречена на встречу с английскими экспертами.
И вот в 1884 году член Общества психических исследований Ричард Ходжсон прибыл в Адьяр, индийскую штаб-квартиру Теософского общества в окрестностях Мадраса. Один из фанатичных теософов с благоговением показал англичанину магический ящик, в котором материализовывались письма махатм. Отвергая любые подозрения в фокусах, которые возможны при наличии скрытых полостей, чтобы убедить иностранца, адепт учения Блаватской самолично сильно ударил по шкатулке кулаком… И открылась потайная дверца. Для приехавшего эксперта хитрость из арсенала цирковых фокусников тоже оказалась неожиданностью. В своем отчете Ходжсон назвал Блаватскую «самой остроумной и интересной обманщицей»[109], и это резюме быстро стало известно мировой прессе. Но, хотя этим утверждением теософам был нанесен серьезный урон, теософия – религия «иллюзионистов» – продолжила свое существование.
Все три концепции Шамбалы – политическую, буддийскую и теософскую – Рерих использовал в своей миссии на Востоке.
В 1930 году в качестве цитаты из интервью Рериха художник и издатель Давид Бурлюк поместит в своей брошюре высказывание: «По словам исследователя, буддизм в Азии (Тибете) умирает, на его место есть попытка создать новый культ, ему имя – “Шамбала”»[110].
Дата рождения пещерной страны Шамбалы в творчестве Рериха конкретно как художника-живописца существует – это 1913 год, когда он создал задник и декорации сцены «Пещеры Доврского деда» к пьесе «Пер Гюнт» в постановке МХТ. Возможно, именно таковым и представлял художник-мистагог проход в запретные земли?
А что такое упомянутая чуть ранее Агарта? В отличие от Шамбалы с ее подлинной и древней биографией, Агарта – плод фантазии конца XIX века. Впервые ее образ, под именем Асгартха, появляется в произведении французского романиста Луи Жаколио «Сыны божьи», вышедшем в 1873 году. В книге автор рассказывает «историю Индии с ее ранних лет» и показывает ее влияние на все другие известные религии, которые для него лишь искажения единого древнего учения.
Текст Жаколио не реальная история, а его сугубо личная мифология, которую он создает как романист, иногда искажая известные факты, а иногда отпуская фантазию вообще в вольный полет. Так, описывая иерархию индийского общества, Жаколио сообщает, что во главе правящей касты брахманов стоит «брахматма (великая душа, глава всех браминов)»[111] – религиозный лидер, поставленный самими брахманами. При этом он воплощал видимое и постоянное проявление Бога на земле. Конечно, Жаколио не сдерживал своих фантазий. Его брамины – это фантастические существа, а не настоящие служители индуизма. Французский автор дает и первое описание Асгартхи, которую он называет «городом Солнца, столицей брахматмы»[112]. Это огромное подземелье под полуостровом Индостан: одновременно и убежище, и столица брахматмы. Так возникает очередное мифическое государство, якобы расположенное в Центральной Азии. Населено оно всесильными мистиками и телепатами, влияющими на судьбы мира.
В литературе подобных стран возникало бесчисленное количество, еще со времен пресвитера Иоанна. Но вот что удивительно: из развлекательного произведения Жаколио эта новоизобретенная Агарта достаточно быстро переезжает в произведение оккультно-политическое. Это была «Миссия Индии в Европе» (1886), созданная французским визионером второй половины XIX века по имени маркиз Сент-Ив д’Альвейдр (1842–1909). Теперь фантастический образ города, созданный Жаколио, трансформируется в целую организацию – «первобытную церковь», якобы унаследовавшую от мудрецов прошлого Древнюю науку. Данная «церковь» получает то же название, что и подземная пещерная страна, где она располагается.
Вот как маркиз расшифровывает это новейшее кардинальное понятие: «…“Агарта”, что значит “недоступный для насилия”, “недостижимый для анархии”. Где же она, Агарта? В каком точном месте находится она? Среди каких народов и каким путем надо идти, чтобы проникнуть в нее? На этот вопрос, который, конечно, поставят себе дипломаты и военные, мне не надлежит отвечать яснее, чем я это сделаю, пока еще не народился синархический союз или по крайней мере не оказался хотя бы намеченным.
Но, так как я знаю, что при взаимных притязаниях, распространяющихся на всю Азию, некоторые государства, сами того не подозревая, касаются этой священной территории, что в момент возможного столкновения их войск будут принуждены или перейти через эту территорию, или пройти вдоль нее, – то из человеколюбия в отношении этих европейских народов и самой Агарты я буду продолжать начатое мною обнародование»[113].
«Синархия» – неологизм, изобретенный маркизом, антоним анархии. По описанию маркиза, смысл существования Агарты заключается именно в поддержании мирового порядка, этой самой «Синархии» – в противовес естественным и разрушительным законам ничем не сдерживаемой свободы, то есть анархии.
Сент-Ив д’Альвейдр утверждал, что источниками его знаний об Агарте были мудрецы Риши Бхагвандас-Раджи-Шрина и якобы афганский принц Хаджи Шарипфа, тайно посетившие Францию.
Уже в наше время, ухватившись за эти таинственные имена, великий исследователь всего загадочного Умберто Эко попытался установить их личности – но тщетно. Хотя, впрочем, одно открытие он сделал: «Сент-Ив сообщает, что удостоился визита некоего таинственного афганца Хаджи Шарипфа (sic), который никак не мог быть афганцем, поскольку имя у него, очевидно, албанское (на единственной сохранившейся фотографии он одет в опереточный балканский костюм), и тот поведал ему секрет Агарты – тайну Ненаходимого»[114].
Очередную ниточку к знати Российской империи протягивает история женитьбы маркиза Сент-Ива. Его супругой была рожденная в Одессе графиня Мария Викторовна Келлер (в девичестве Ризнич). К моменту знакомства аристократка и миллионерша была старше супруга на пятнадцать лет: ей уже минуло пятьдесят. Мария Викторовна была дружна с итальянской императрицей Евгенией и датской королевой Луизой. Но самое важное – она являлась частью окружения императора России Александра II. Чувство француза к ней оказалось столь сильным, что в тот же год в Лондоне Сент-Ив меняет свое прежнее холостяцкое существование на брачные узы. С этого времени начинается и русская часть истории автора «Миссии Индии». Сент-Ив становится наставником ее сына масона А. Ф. Келлера, который был командиром Чеченского конного полка… Сент-Ив вместе со своей возлюбленной супругой совершает путешествие по странам Европы, и в Италии жена покупает ему поместье и аристократический титул маркиза д’Альвейдра.
После смерти жены, которую с этого момента маркиз называет «Ангел света», он начинает употреблять препараты, содержащие опиум, и часто находится в состоянии наркотических видений, которые считал духовными посланиями из иного мира. Его покойная супруга стала являться ему, открывать тайну создания «археометра» (прибора для предсказания будущего), посвящать маркиза в суть великих загадок. Описания этих видений и дополнили лакуны в его описании Агарты.
Нельзя удержаться от того, чтобы процитировать маркиза: «Моим читателям достаточно знать, что в определенных районах Гималаев, среди двадцати двух храмов, воплощающих двадцать две Гермесовых тайны и двадцать две буквы неких тайных алфавитов, Агарта образует собой таинственный Нуль, который невозможно найти… Огромная шахматная доска, распростертая под землей, достигает почти всех материков»[115].
Затем образ Агарты, уже в 1920-е годы, эксплуатирует польский автор Фердинанд Оссендовский в книге «Люди, боги и звери». Ее жанр несколько специфичен – это творческое совмещение реальных мемуаров с некоторыми невозможными в этом жанре элементами. Из этой книги мы узнаем, как во время Гражданской войны писатель оказывается в Монголии во дворце живого бога Богдо-гэгэна (духовного правителя этой страны). Там он видит в шкатулке медную тарелку с мистическим знаком Царя мира, правителя Агарты. В другой раз знак Агарты возникает в монгольской степи у селения Цаган-Лук, когда небольшой караван, остановившись, возносит молитву Царю мира, который в эти минуты находится в самом центре своей загадочной империи во дворце-катакомбе и вопрошает о судьбах земных народов.
Оссендовский впервые публикует свою книгу в 1922 году, сразу на английском языке. Книга стала бестселлером и была переведена на различные языки.
В представлении Оссендовского, Агарта – уже трансконтинентальное царство мировой справедливости, простирающееся глубоко под землей, буквально под всеми материками, и населенное миллионами людей. И ее знаки, и проявления писатель вставляет в историю своего реального похода вместе с армией барона Унгерна.
Оссендовский пускается и в описания фантастической архитектуры этой страны: «В Агарте в хрустальных дворцах живут невидимые властители над всеми набожными людьми: владыка мира, или Брахатма, говорящий с Богом, как я сейчас говорю с вами, и его два помощника – Махыма, знающий цель событий, и Махмига, постигающий их причины. Святые пандиты изучают мир и все его силы»[116].
Писатель вносит свою лепту и в образ подземного конспирологического государства, конкретизируя описание правителя и его «бункера». «Владыка мира молится некоторое время. Затем он подходит к гробу и протягивает свою руку: огни становятся ярче, огненные полосы на стенах подземелья то исчезают, то снова появляются, образуя мистические знаки алфавита Ватанан. Гроб излучает прозрачное, еле видимое сияние. Это сияние мыслей предшественника владыки мира. Вскоре сеть световых лучей окутывает последнего; огненными буквами запечатлеваются на стенах желания и приказания Бога»[117].
Изобретения Оссендовского и Жаколио заимствует и Рерих. Для того чтобы в этом убедиться, приведу начало главы «Пророчество Царя мира в 1890 году» Оссендовского: «При моем посещении монастыря Нарабанчи в начале 1921 года хутухта[118] рассказал мне интересное поверье. Когда 30 лет назад владыка мира появился в их монастыре перед благословенными Богом ламами, он предсказал на предстоящую половину столетия…»[119] Там же Оссендовский утверждает: «В Эрдени-Дзу был однажды пандит, пришедший из Агарты…»[120]
А вот что пишет в «Сердце Азии», опубликованном в 1929 году, уже Николай Рерих: «Там же в Урге из нескольких источников мы слышали о посещении великим Махатмою двух старейших монгольских монастырей. Один Эрдени-Дзо на Орхоне, и другой Нарабанчи. О посещении Махатмою монастыря Нарабанчи мы уже имели сведения в литературе[121], но было приятно узнавать совершенно те же подробности и от лам далекой Монголии»[122]. Прием состоит в том, что Рерих, заимствуя чужие фантазии, упоминает историю из чужой книги, но подкрепляет ее как будто бы своим собственным личным свидетельством.
А «владыка мира» Оссендовского самобытно переименовывается Рерихом в «великого Махатму».
Эти мистификации и автомистификации мелькают затем и в книге Рериха «Пути благословения», связанной с путешествием в Сикким. Там Николай Константинович опять решается поддержать легенду об Агарте: «Среднеазиатское предание говорит о таинственном священном подземном народе Агарти. Приближаясь ко входам в Его благое Царство, все живые существа умолкают и благоговейно прерывают путь»[123].
«Среднеазиатское предание» имеет французское происхождение, да вдобавок с элементами польской популярной литературы. Экспортный вариант, уже с «русской экзотикой» Рерих озвучит в нью-йоркском интервью Бурлюку: «Наша легенда об утонувшем Китеже существует в Центральной Азии, где говорят о подземных жителях Агарти, так схожих с легендарной Чудью»[124].
В «Утре магов» Повеля и Бержье есть такие слова: «Все это нам было нужно в конечном итоге, чтобы выйти на два слова – Шамбала и Агарти»[125]. Эти два слова станут тайным смыслом миссии Рериха.
Однако для того, чтобы она началась, прежняя успешная карьера государственного чиновника должна была быть разрушена до основания.