Ренессанс XII века - читать онлайн

Глава III. Книги и библиотеки

(пер. Ивана Мажаева)

Любое исследование интеллектуальной среды XII века обязано обращаться к книгам, доступным для читателей того времени, учитывать особенности их создания и использования. Разумеется, было бы предпочтительнее (если бы такое вообще было возможно) изучать интеллектуальный фон каждого писателя, основываясь на приводимых им цитатах, его путешествиях и книгах, к которым он имел доступ. По крайней мере, нам уж точно следовало бы отказаться от существующих ныне предубеждений касательно не только таких очевидных вещей, как тиражи и продажи, но и более опасных предположений о якобы легком доступе к стандартным материалам. Без реалистичного представления о библиотеках изучаемой эпохи мы легко можем прийти к ошибочному пониманию происходившего. «Платон, – утверждает Колтон[43], – вполне мог бы пожать руку Ансельму», но в реальности это было невозможно: греческих рукописей на Западе не было, Ансельм не знал греческого, никаких переводов Платона на латынь не существовало, за исключением фрагмента «Тимея». Превосходным примером правильного подхода к исследованию автора XII века является предисловие Леопольда Делиля к «Церковной истории» Ордерика Виталия, где мы находим каталог библиотеки его монастыря Сен-Эвруль, подробное изучение образовательной среды аббатства, краткий обзор прочитанного автором, особенно в том, что касается цитируемых им материалов, а также свидетельства его нечастых поездок в такие отдаленные края, как Камбре и Вустер.

Нужно помнить, что люди Средневековья, говоря о библиотеке, не имели в виду специальную комнату и уж тем более не представляли себе отдельное здание. Библиотеку называли латинским словом armarium, буквально означающим стеллаж или книжный шкаф. По сути, это и было «библиотекой». Обычно она находилась в церкви, а позже, довольно часто, – в помещении, примыкавшем к клуатру, с полками, врезанными в стену. В некоторых случаях существовало также отдельное место для учебных книг. Такие собрания, отнюдь не по вине их владельцев, были довольно малы, а самые ранние монастырские каталоги включают в себя буквально несколько томов, десятка два или около того. «Установления» (Consuetudines) Ланфранка, написанные для английских бенедиктинцев в конце XI века, допускают, что все монастырские книги можно разложить на одном ковре, но в то же время их количества будет достаточно для того, чтобы обеспечить каждого монаха одним экземпляром для чтения на весь год. Именно такое количество книг являлось обязательным минимумом: «Монастырь без библиотеки – все равно что замок без оружейной», – гласила поговорка того времени (Claustrum sine armario est quasi castrum sine armamentario).

Подобные коллекции разрастались за счет подарков, покупок или изготовления прямо на месте. В XII веке книги покупали нечасто, поскольку тогда не было еще ни прослойки профессиональных писцов, ни сформировавшегося рынка книг, однако Болонья и Париж уже тогда становятся местами, где можно было приобрести книги. Рукописи, естественно, ценились очень высоко, особенно большие богослужебные книги для хора. Мы знаем о великолепной Библии, купленной за 10 талантов, и о миссале, обменянном на виноградник. В 1043 году епископ Барселоны приобрел у еврея два тома Присциана в обмен на дом и участок земли. Есть сведения о дарениях библиотекам: от монахов, поступавших в монастырь, от путешественников, которые пользовались его гостеприимством, но особенно – по завещанию. Например, в XIII веке кафедральный собор Руана перечисляет следующие подарки: от архиепископа Ротру (1165–1183) получили «Естественную историю» Плиния, письма святого Иеронима, трактат блаженного Августина «О граде Божьем», «Этимологии» Исидора Севильского, труды Витрувия, а также два тома трудов предшественника Ротру, архиепископа Гуго; от архидьякона Лаврентия – половину Библии; от господина Галерана – миссал; от господина Р. де Антана – девять томов Библии, один из которых был одолжен аббатству Сен-Жорж-де-Бошервиль в обмен на Псалтирь с комментариями (стоит отметить, что практика заимствования оставалась еще довольно популярной). В 1164 году епископ Филипп из Байе завещал библиотеке Ле-Бека 140 томов, 27 из которых так и не прибыли; в 1180 году Иоанн Солсберийский оставил собственную маленькую библиотеку Шартрскому собору. Главным источником пополнения библиотеки, однако, являлось производство книг в самих монастырях, где труд монахов не оплачивался, а запасы пергамена часто можно было получить с собственных земель.

Монастырский скрипторий был самостоятельным учреждением. Хотя переписывание книг, согласно ранним уставам, не являлось регулярным послушанием монахов, оно очень быстро стало признаваться достойной формой труда, и «каждое возрождение монашеской дисциплины сопровождалось обновленным рвением к письму»[44]. Клюнийцы освободили переписчиков от службы в хоре, а аббат Петр Достопочтенный постоянно настаивал на том, что переписывание – намного более достойное занятие, чем работа в поле. Цистерцианцы позволили своим переписчикам не трудиться в поле, если речь не шла о сборе урожая, и допускали к запретной кухне для удовлетворения их трудовых нужд. Картезианцы сажали монахов за переписывание книг в нескольких своих обителях. Ослабевающее со временем рвение стимулировалось надеждой на вечную награду: «Ибо за каждую букву, строчку и точку мне прощается грех», – пишет монах из Арраса в XI веке. Ордерик Виталий повествует нам о грешном монахе, который заслужил спасение, переписывая книги, избежал ада, поскольку его труды превысили его многочисленные прегрешения на одну-единственную букву. И тем не менее задержать монахов на этой работе было непросто, и сведения о наемных переписчиках начинают появляться все чаще и чаще. Даже монастырские переписчики могли работать по найму, как, например, в случае, когда Фридрих Барбаросса заказал миссал и сборник писем из Тегернзее.

Переписывать книги от руки было как минимум утомительно, а в некоторых случаях – мучительно. Даже такой усердный переписчик, как Ордерик Виталий, был вынужден откладывать перо, когда пальцы немели от зимней стужи, а брат Лев из Новары в X веке жаловался, что пока три пальца пишут, спина согнута, ребра впиваются в живот и от этого страдает все тело. Что же касается необходимого времени, то есть несколько описаний, дошедших до нас из более раннего и более требовательного к переписчикам периода. В 1004 году Константин из Люксейского аббатства скопировал так называемую «Геометрию» Боэция за 11 дней. Объем рукописи составлял примерно 55 современных печатных страниц. В XII веке декан из Синт-Трейдена потратил целый год на то, чтобы составить сборник гимнов, начиная с заготовки пергамена, заканчивая финальным украшением и музыкальной нотацией. Известно также, что в Леоне в 1162 году произошло подлинное чудо: там Библию удалось скопировать всего за шесть месяцев и иллюминировать в течение седьмого[45], в то время как чуть позже, в 1220–1221 годах, переписчик из Новары справился с этим за год с четвертью. Если требовалось быстрое исполнение, то переписываемый том делился на части, чтобы над ним могли трудиться сразу несколько монахов.

В любом случае окончание работы воспринимали вполне по-человечески, о чем свидетельствует множество подписей. Фраза «Хвала Господу, что работа окончена» является самым распространенным выражением, дополненным надеждами на небесную награду и порой желаниями более земными – вина, пива, жирного гуся, хорошего обеда:

Переписчик начинает петь или играть:

Иногда он вполне осознанно гордится своей работой и прославляет ее, как, например, переписчик из Кентербери Эдвин:

К XII веку различным службам монастыря были переданы специальные земли или доходы, и если библиотеке не оказывалось подобного внимания, то она, скорее всего, начинала зависеть от случайных подношений. Так, например, библиотекарь из Корби имел особое содержание для починки старых книг и создания новых, в то время как в Сент-Олбансе для найма переписчиков была выделена специальная десятина, достаточная для того, чтобы содержать как минимум одного постоянного писца. В Абингдоне сохранился детальный отчет о расходах на каждую службу в аббатстве, за исключением создания книг; а в Ившеме к 1206 году «приорат выделил десятину с одной деревни для того, чтобы предоставлять пергамен и выплаты переписчикам», в то время как «на средства из запасов ренты и десятины регент хора приобрел чернила и краски для оформления и материалы для переплета»[46]. Что же касается длинного списка поучительных книг, которые Отлох Санкт-Эммерамский скопировал и раздал своим друзьям, то они были созданы в редкое свободное от выполнения обычных обязанностей школьного учителя время.

В интересующий нас период большинство книг написаны на пергамене, поскольку папирус перестал использоваться уже в раннем Средневековье, а бумагу на Западе еще не знали. Тщательно изготовленный толстый пергамен из овечьей кожи или тонкий из кожи ягненка нарезался и складывался в тетради, а затем, согласно определенным правилам, разлиновывался[47]. Рукописи существенно отличались в размерах: хотя сохранилось множество Библий и богослужебных книг большого формата, написанных размашистым почерком, XII век оставил нам значительное количество книг размером в 1/16 листа или меньше, написанных легко читаемым, но часто микроскопическим почерком, достаточно маленьких, чтобы помещаться в кармане путника. Начало XII века стало одним из золотых периодов средневековой рукописной книги, поскольку рука еще хранила память о читаемости каролингского минускула. Вскоре мы обнаружим зачатки готических росчерков, лигатур и многочисленных сокращений, которые станут распространенным явлением в XIII веке, когда вернется и скоропись.

XII век был также временем возрождения искусства иллюминирования манускриптов, поскольку каролингская традиция в большинстве мест к XI веку исчезла. Прекрасные инициалы XII века уже предвещали великие достижения грядущей эпохи. На тот момент искусство росписи в основном ограничивалось инициалами, выполненными в красном, зеленом и золотом цвете, но мы также знаем, что Петр Коместор впервые добавил изображения фигур в свою знаменитую «Схоластическую историю». Известным образцом монашеского изобразительного искусства XII века стали также иллюстрации к книге «Сад наслаждений» (Hortus deliciarum) аббатисы Геррады Ландсбергской; книга погибла в пожаре вместе со всей Страсбургской библиотекой в 1870 году. Новый уровень художественного мастерства в этот период стал крайне важным этапом для развития искусства в целом. Еще одно проявление особого внимания к книжному оформлению – превосходные тиснения на кожаных переплетах, которые дошли до нас из того столетия.

Что же таили в себе манускрипты XII века? Дадим слово непререкаемому авторитету, доктору Монтегю Родс Джеймсу[48]:

Сила и энергия Европы тогда достигли небывалой силы в каждой из жизненных сфер, и не в последнюю очередь в той, что интересует нас. Наши библиотеки на сегодняшний день переполнены манускриптами XII века. Копии трудов Григория, Августина, Иеронима, Ансельма исчисляются сотнями. Это век великих Библий и глосс – отдельных книг или набора томиков Библии, испещренных комментариями между строк и на полях (многие из которых, к слову, были написаны, как кажется, в Северной Италии). Огромен также труд писателей того времени, таких как Бернард, Гуго и Ришар из Сен-Виктора, Петр Коместор, Петр Ломбардский. Двое последних были авторами самых популярных учебников Средневековья: «Сентенции» (основы вероучения) Петра Ломбардского и «Схоластическая история» (комментированный пересказ библейской истории) Петра Коместора. Орден цистерцианцев, основывавший свои обители повсюду, на мой взгляд, особенно активно пополнял свои библиотеки изящными, но аскетичными копиями стандартных трудов, избегая украшательства как в рукописях, так и в постройках, не особо заботясь о светской учености.

Мы еще даже не добрались до множества миниатюрных Библий, сентенций, сумм, многочисленных учебников, а также великих богословских и юридических комментариев XIII века.

Что же касается наполнения библиотек в XII веке, то они содержали в себе не только копии, но и множество древних рукописей. Об их наличии мы знаем частично благодаря каталогам того времени, частично по более поздним описаниям библиотек, по владельческим надписям, оттискам и прочим характерным отметкам, которые можно обнаружить на этих томах и сегодня, хотя многие из них были утрачены при повторном переплетении. Воссоздание содержимого этих библиотек представляет не только профессиональный интерес, но и общую значимость, поскольку дает нам представление о европейском сознании в определенную эпоху. Каталоги[49], количество книг в которых могло исчисляться даже трехзначными числами, не всегда в состоянии прояснить ситуацию, поскольку обычно это сухие списки на форзацах манускриптов, не сообщающие ничего о дате написания и зачастую неточно – о содержании: например, сочинения классических авторов записывали просто как «учебники» (libri scholastici). В более позднем Средневековье описания стали полнее и точнее, часто включали в себя первую строчку второго листа каждого тома, номер или оттиск. Эти каталоги практически никогда не составлялись в алфавитном порядке, поскольку в Средние века о нем особо не заботились, по крайней мере не шли дальше первой буквы. На современные телефонные справочники составители таких каталогов наверняка бы глядели с оцепенением американского курьера. Единственные каталоги, в которых я мог бы отметить хотя бы приблизительный алфавитный порядок, – это каталоги из Корби и из Сен-Бертена, но даже они сгруппированы по содержанию, в общих чертах, начиная с Библии, богослужебных книг и трудов Отцов.

Каждая хорошо организованная библиотека того времени, таким образом, обладала определенными постоянными элементами. Во-первых, Библией, часто с большим количеством копий, а в случае, если это был перевод святого Иеронима, то и с комментариями, которые дополняли текст тропологическими, аллегорическими и анагогическими интерпретациями, накладывавшимися на буквальный смысл массой стандартных и общепринятых толкований. Во все эпохи средневековый разум полнился не только фразами и аллюзиями, почерпнутыми из текста Писания, но и подтекстами аллегорий и мистицизма, кроющимися за каждым стихом. Вот и получалось, что «лисята, которые портят виноградники» в «Песни Песней» Соломона (II, 15) настолько часто толковались как еретики, что сами еретики – в ранних комментариях вальденсов – понимали это место так же. Даже без комментариев Библия обычно занимала несколько томов и именовалась bibliotheca, поскольку воистину была ею для тех, кто мог понять всю глубину ее смыслов. Естественно, определенные части Библии (например, Псалтирь, Евангелия, Послания апостолов) часто хранили по отдельности для использования в богослужебных целях. За Библией обычно шли богослужебные книги: миссал, антифонарий, лекционарий, градуал, тропарий и проч. – церковный календарь, один или несколько монашеских уставов. Затем шли труды Отцов Церкви: Амвросия, Иеронима, Августина и Григория. Их сочинения всегда были важной частью библиотеки, и это касалось не только комментариев к Писанию. Из всех четверых меньше всего места занимали Иероним и Амвросий, хотя письма Иеронима, превозносящие монашескую жизнь, пользовались широкой популярностью и потому их автор играл большую роль в традиции христианского вероучения. Ни в одном из средневековых каталогов мы не встретим полный список многочисленных сочинений Августина, хотя добрая их часть, включая экзегетические, богословские труды и «О граде Божьем», обычно присутствовала. Ни один другой автор не оказал более стойкого влияния на самые высокие уровни средневековой мысли; его значимость для XII века часто определяется формированием схоластической теологии и философии истории, как мы увидим это на примере трудов Оттона Фрейзингенского. Григорий Великий был очень популярен в Средние века, поскольку занимал более низкую интеллектуальную ступень, чем строгий и классичный Августин, а его истории о чудесах находили широкий отклик в человеческом легковерии. Писание, в его понимании, содержало пищу для любого ума – «пруды и отмели, по которым может перейти вброд ягненок, и глубины, по которым может плавать слон». Он помнил о нуждах всякого скорее в средневековой, нежели римской манере. Ни одна претендующая на полноту библиотека не считалась таковой без шести томов его «Морального толкования на Иова», этого великого «кладезя для истории литературы»; его «Бесед на пророка Иезекииля»; историй и чудес из его «Диалогов»; изложения обязанностей епископа в «Правиле пастырском». В 1133 году на самом отдаленном краю католического мира исландский епископ Торлак попросил, чтобы ему читали «Правило пастырское», пока он умирает, «и люди думали, что теперь он готов был встретить свою кончину смелее, чем до того, как чтение началось»[50].

Другой набор необходимых книг, «без которых ни одна библиотека благородного человека не может считаться полной», состояла из тех, кто передал (или переделал?) древние знания: Марциана Капеллы, Присциана, Боэция, Исидора Севильского и Беды Достопочтенного. Марциан, которого, хотя и с небольшим преувеличением, называли автором самых популярных произведений Средневековья после Библии и Вергилия, передал нам концепцию семи свободных искусств, описав каждое из них. Имя Присциана было неотделимо от латинской грамматики и, благодаря приведенным у него примерам, от большей части латинской литературы. Боэций был широко известен в XII веке благодаря своему гуманистическому «Утешению философией», богословским трудам, ныне возвращенным ему современной наукой, но прежде всего благодаря учебникам по логике, риторике, арифметике и музыке, а также ошибочно приписываемым его имени учебникам по геометрии. «Этимологии» Исидора оставались главной средневековой энциклопедией (иногда напоминающей детскую), хотя многие из описанных там чудес восходят к старому доброму Плинию. Никто не считал списки «Этимологий» XII века, но мы знаем, что к 850 году, то есть более чем через два века после их написания, 54 полные копии и более сотни выдержек попали из Севильи за Пиренеи. У Беды тоже был неплохой «тираж» в среде ирландских и англосаксонских монахов. Помимо его превосходных комментариев к Библии, его учебники считались образцовыми по части хронологии и астрономии.

Встречалось в библиотеках того времени и кое-что из области права, особенно права церковного. Германские кодексы и франкские капитулярии переписывались теперь редко, а «Свод гражданского права» пока только начинал распространяться. Зато регулярно можно было наткнуться на собрания папских писем, деяния церковных соборов, новый для того времени «Декрет Грациана». Поэзия была представлена в христианской форме, в основном Пруденцием, Венанцием Фортунатом, Фульгенцием и некоторыми стихами каролингского периода. Книги на народных языках редки.

Вокруг этого центрального ядра наиболее популярных сочинений прочее содержимое библиотек распределялось довольно неравномерно. В некоторых местах, как, например, среди немецких цистерцианцев, помимо Отцов почти ничего и не было. Классики, как мы увидим позже, попадались, но непоследовательно и нерегулярно. Часто хранилось что-то, вышедшее из-под пера каролингских теологов и гуманистов, таких как Алкуин, Рабан Мавр, Пасхазий Радберт, Гинкмар, Ремигий, Смарагд, а также «Книга об исчислении» (Computus) Хильперика Осерского. Жития святых, правда всегда разных, встречались повсеместно; кое-что из истории – всеобщие хроники раннего Средневековья, Григорий Турский, местные анналы региона или даже церкви. Конечно, нам следует быть готовыми столкнуться с чем-то уникальным, характерным для отдельно взятого монастыря или собора, будь то письма, биографии, труды их обитателей или материалы архивного характера. Известные писатели XII века, такие как святой Ансельм, святой Иво, святой Бернард и Петр Ломбардский, быстро обретали свое место на полках; однако менее успешные авторы постоянного положения в каталогах не имели, и, если судить по ним, новые знания по логике, медицине и естественным наукам распространялись крайне медленно.

Давайте рассмотрим несколько конкретных примеров из каталогов, ведь, как говорил Анатоль Франс, нет ничего более легкого, приятного и завлекательного, нежели чтение каталогов рукописей[51]. В 1123 году Арнольд, аббат Сен-Пьер-ле-Виф в Сансе, распорядился составить список тех 20 томов, которые он переписал за 27 лет своего служения для того, чтобы воссоздать библиотеку, уничтоженную пожаром: 14 из них, начиная с Пятикнижия, составляющего отдельный том, «чтобы освободить братьев от тяжести всей Библии», были библейского и литургического содержания; Отцы Церкви представлены Григорием, Августином и Оригеном; «История лангобардов» Павла Дьякона – историческое сочинение; есть также истории «славных войн язычников и христиан в Иерусалиме и описание святых мест», кое-что из агиографии. Фридрих, аббат Санкт-Годехарда в Хильдесхайме (1136–1151), передал своему аббатству 16 томов «из самого лучшего пергамена», а именно: 3 тома «Морального толкования на Иова» Григория, 8 томов проповедей и собеседований[52], 3 тома житий и две части Библии. Известные нам 44 тома из цистерцианского монастыря Поблет по большей части посвящены литургии. 85 томов, написанных в Фульде, – к тому времени почти все литургические или святоотеческие. Многое из сказанного выше справедливо и для аббатства Сант-Анджело-ин-Формис, подчинявшегося Монтекассино, библиотека которого, насчитывавшая 143 тома, пополнилась 20 псалтирями, 9 процессионалами, 9 антифонариями, но также и 4 книгами по медицине, лапидарием и «книгой басен». Более крупные библиотеки, разумеется, располагали бо́льшим разнообразием. До 1084 года собор Туля имел 270 томов – как церковных, так и классических текстов, включая хорошую подборку христианской и языческой поэзии. Практически такой же тематический разброс можно встретить среди 342 томов в Корби около 1200 года. Михельсберг в период между 1112 и 1123 годами обладал достаточно современной библиотекой, чтобы среди 242 томов в ней нашлось место «сарацинской книге по математике» и двум греческим книгам схожего содержания, а также оригинальной рукописи «Истории» Рихера Реймсского, которая ныне хранится в Бамберге. Из 102 томов Сент-Амана многие посвящены медицине. Не менее важную роль медицина играла и в Даремском соборе, библиотека которого из 546 томов, должно быть, являлась одной из самых больших в конце XII века.

Пока мы говорили только о корпоративных библиотеках монастырей и соборов, поскольку они были, пожалуй, самыми важными для XII века. Любой студент или клирик мог владеть книгами – никаких внутренних причин для подобных запретов тогда не существовало. Но имя владельца фиксировалось только в том случае, если позднее книгу дарили монастырю или библиотеке. Правители украшали книгами свои часовни, а образованные правители – как в случае с Генрихом Шампанским или графом Гинским – располагали отличными библиотеками книг на народном языке. Известны нам и королевские библиотеки. В Англии есть свидетельства о «книгах короля Гарольда» (libri Haroldi regis), а Генрих II, как мы знаем, собрал серьезную коллекцию сочинений, посвященных ему лично. Его сын Иоанн, наверняка не книжный червь, получил от аббата Рединга Ветхий Завет в шести томах, трактат «О таинствах христианской веры» Гуго Сен-Викторского, «Сентенции» Петра Ломбардского, «О граде Божьем» Августина (представьте Иоанна, читающего его в долине Раннимид!)[53] и некоторые другие тома. Все они, как удается судить, были одолжены аббату, равно как и «наша книга, именуемая Плинием», возвращенная несколькими днями позже[54]. Фридрих I хранил книги в Хагенау и Ахене, внушительная библиотека наверняка была и у Фридриха II. Людовик IX Святой тоже проявлял интерес к собиранию книг. И все-таки королевские и меценатские библиотеки тогда еще не вошли в моду, и нам придется подождать до XIV века и даже дольше, чтобы увидеть библиотеки правителей, из которых потом вырастут Ватикан, Лауренциана, Британский музей и Национальная библиотека Франции.

Средневековые библиотеки, конечно же, не были публичными, поскольку читающая аудитория к тому времени еще не сформировалась. Библиотеки не одалживали книги, как в будущем университеты. Они предназначались исключительно для использования их владельцами, хотя довольно часто встречаются примеры одалживаний с целью создания копий. Списки постоянных «заемщиков» появляются в более поздний период. С течением времени книги стали делить на те, которые хранились в сундуке под замком, и те, что выставлялись для свободного использования прямо на месте и приковывались цепью к столу для сохранности – «для общей пользы сцепленные» (cathenati ad communem utilitatem). «Прикованная Библия», которая часто являлась объектом столь праведного негодования со стороны протестантов, привязывалась именно в целях сохранности, а не для ограничения ее использования.

Не часто библиотека или ее часть занимает сегодня то же пространство, что в XII веке. Основные исключения – некоторые старые соборы Испании, Италии, Германии и Англии, но даже они порой перестраивались в более поздние времена. Примеры сохранности помещений монастырских библиотек, как в монастыре Санкт-Галлен или в цистерцианских аббатствах Австрии, довольно редки. Монтекассино до сих пор оправдывает свое название, поскольку все еще располагается на бесподобной горе, откуда Бенедикт Нурсийский «смотрел вокруг и внутрь себя»; но здания все современные, и бо́льшая часть старинной библиотеки ныне рассеяна по разным местам[55]. Когда в XIV веке Боккаччо посетил одно из таких помещений, его взору открылась печальная картина: дверь в библиотеку отсутствовала, окна заросли травой, рукописи покрылись толстым слоем пыли, а некоторые из лучших томов были разорваны на части или обрезаны по краям, потому что монахи использовали обрезки для изготовления карманных псалтирей и молитвенников на продажу. Возможно, ради красочности описания он несколько преувеличивал ситуацию, как это делал, например, Поджо Браччолини, когда описывал спасение своей знаменитой копии Квинтилиана из сырого и сплошь покрытого плесенью подвала башни монастыря Санкт-Галлен[56]. В любом случае самые бережливые по отношению к книгам монастыри свободно продавали их копии в XIV и XV веках. Роспуск английских монастырей при Генрихе VIII привел к тому, что их библиотеки были рассеяны по самым отдаленным и неожиданным местам, а раннее Новое время стало эпохой великого обветшания библиотек континентальной Европы. Заметный ущерб библиотекам нанесли Французская революция и близкие ей по духу волнения в других странах, где монастырские и прочие библиотеки изымались в пользу публичных хранилищ. В рамках секуляризации библиотека Мон-Сен-Мишель была перенесена в Авранш, а библиотеки Тегернзее и Бенедиктбойерна оказались в Мюнхене. Те, что ранее принадлежали флорентийским монастырям, попали в Центральную национальную библиотеку в Уффици. Но в большинстве случаев спасительный перенос происходил слишком поздно. Библиотека из Флери отправилась в Орлеан, но большая ее часть была растаскана протестантами в 1562 году, и теперь за ее фрагментами следует отправляться в Берн, Рим, Лейден, Лондон и Париж. Рассеялись библиотеки Ле-Бека и Боббио. Отдельные рукописи расплетали, развозили по разным землям, а на месте оставалась пара листов в качестве воспоминания. Стоило книге покинуть библиотеку, как она тотчас оказывалась в смертельной опасности. Она могла попасть в разумные руки и очутиться в какой-нибудь другой библиотеке, а могла пойти на пергамен, на обложки, на крышки для горшков, на патронташи. И все это вне зависимости от содержания, поскольку в случае с книгами время беспощадно к авторитетам.

В отличие от библиотек, об архивах в раннем Средневековье знали мало. Исключения составляли те случаи, когда традиции римской бюрократии все еще сохраняли определенную силу, как, например, в некоторых итальянских городах, и особенно в Папской курии. Еще совсем недавно практически никто не видел разницы между рукописями и официальными документами, а потому неудивительно, что в Средние века признание их отличий протекало крайне медленно. Один и тот же сундук или пресс использовался и для того и для другого, а один и тот же чиновник служил и архивистом, и библиотекарем, и часто много кем еще. Тем не менее как по происхождению, так и по дальнейшему использованию существовало различие между официальными документами и литературными трудами, и это различие четко проявляется вместе с развитием организованной администрации в XII веке. Из-за случаев уничтожения документов непрерывный цикл папских регистров и переписки начинается лишь с Иннокентия III (а именно с 1198 года), хотя папы хранили свои записи начиная еще с VI века, а Ватиканский архив – старейший в Европе. Но неслучайно, что единый реестр английских хартий, указов и свитков датируется только началом правления Иоанна Безземельного. Хотя стоит отметить, что наиболее развитое ведомство английского правительства – казначейство – хранило документы и до 1130 года, а знаменитая и уникальная перепись в «Книге Страшного суда» относится и вовсе к 1086 году. Сицилийская администрация была такой же ранней, как и английская, хотя самые ранние ее свитки, за исключением тех, что касались военных, пропали. К середине века здесь уже был свой казначей, скриниарий, ответственный за массу финансовых отчетов, списков земель и крепостных, которые, вероятно, восходят еще к римским реестрам. Именно здесь усвоили свои первые уроки бюрократии германские императоры, управление которых до того было, в сущности, домениальным и патриархальным, кочующим подобно перекати-полю и не знающим архивов. Французские архивы также были передвижными вплоть до 1194 года, когда потеря обоза в битве вынудила Филиппа Августа хранить свои хартии в Париже, в специально организованной для этого Сокровищнице хартий (Trésor des Chartes). Монастыри и соборы не сталкивались с такими проблемами, но им тоже приходилось заниматься сортировкой, классификацией и, в частности, копированием документов в большие картулярии, так называемые «Черные книги», «Белые книги» и «Красные книги». Это делалось в основном для сохранности документов и удобства ссылок на оные. Один из примеров – замечательный картулярий Мон-Сен-Мишель, составленный по заказу Роберта де Ториньи. Примерно в это же время появляются муниципальные архивы, а на юге – нотариальные реестры, как, например, реестр генуэзского нотария Джованни Скрибы, многое рассказывающий о средиземноморской торговле в 1155–1164 годах. В итоге идея архива, как местного, так и национального, прижилась. Некоторые из тех архивов до сих пор остаются на своем первоначальном месте. Если церковным архивам так или иначе пришлось разделить судьбу церковных библиотек, то городские архивы, в отличие от них, существуют по сей день и продолжают непрерывную традицию с XII века. Преемственность папства и английского правительства лучше всего иллюстрируют архивы Ватикана и большие коллекции подлинных свитков, собранных в настоящее время в Государственном архиве Великобритании.

Рост числа разнообразных документов, увеличение количества судебных разбирательств и развитие литературного мастерства в XII веке повлекли за собой еще одно следствие, а именно богатый урожай фальсификаций. Писательская сознательность в подобных вопросах была развита меньше, чем в более поздние времена. Да и можно ли в чем-то упрекнуть монахов, документы о собственности которых гибли во время набегов норманнов, и чтобы выстоять в прениях со своими беспринципными противниками – феодалами, первые были вынуждены ссылаться на лучшие из тех подделок, что им удавалось произвести. Но в то же время «создание подложных документов всегда было излюбленным занятием, особенно в те времена, когда литературное мастерство достигало нужного уровня»[57]. Самые известные из средневековых подделок относятся к более раннему периоду, например «Константинов дар», составленный в VIII веке, и «Лжеисидоровы декреталии» IX века[58]. Но и в XII веке подобного было достаточно. Например, у Вальтера Мапа мы читаем о том, что существовала идеальная копия печати Генриха II, а Иннокентий III счел необходимым усилить меры предосторожности, чтобы обезопасить папские буллы от подделывания. Не кто иной, как архиепископ Кентерберийский Ланфранк, в попытке обеспечить главенство Кентербери над Йорком, подделал девять документов, которые впоследствии были отвергнуты Папской курией, поскольку были без печатей и «не имели совсем никакого сходства с римским стилем». Еще один любопытный пример из XII века – так называемое «Установление о римском походе» (Constitutio de expeditione Romana), рассказывающее об обязанностях вассалов во время поездки императора в Италию за короной. «Установление», как утверждается, было издано самим Карлом Великим в 790 году, «до коронации», то есть за десять лет до того, как средневековая империя появилась на свет! Современные критики без труда выявили подделку и установили место ее происхождения в имперском аббатстве Райхенау на Боденском озере и автора – местного архивиста и учителя Удальрика: его руку и стиль узнают в целом ряде подделок, созданных для аббатства. Как архивист он выдает себя, вырезая пергамен из принадлежащих Райхенау хартий Карла Толстого, а как учитель – по рифмованной прозе этой и других хартий этого аббатства. Еще более системно в те же годы за переписывание всей документации Фульды взялся монах Эберхард, а документации Монтекассино – Петр Дьякон. С другой стороны, XII век не в ответе за те поздние фальшивки, которые были ему приписаны, как, например, хроника Ингульфа из Кройланда, поддельные хартии города Мессины или «Австрийская привилегия», якобы восходящая к Юлию Цезарю и Нерону, которую император Карл IV предоставил Петрарке для исторической критики. Работа, проделанная Франческо Петраркой и Лоренцо Валлой, служит нам напоминанием о том, что эпоха фальшивок порождает и критиков, и некоторые зачатки исторической критики мы обнаруживаем уже в XII веке[59].

Лучшее описание средневековых книг можно найти в работе W. Wattenbach “Das Schriftwesen im Mittelalter” (третье издание, Лейпциг, 1896). О почерке см.: E. M. Thompson “Introduction to Greek and Latin Paleography” (Оксфорд, 1912) и M. Prou “Manuel de paléographie latine et française” (четвертое издание, Париж, 1925). О библиотеках см.: J. W. Clark “The Care of Books” (третье издание, Кембридж, 1909). Более популярна G. H. Putman “Books and their Makers during the Middle Ages” (Нью-Йорк, 1896–1897). Работа M. R. James “Wanderings and Homes of Manuscripts” (Helps for Students, No. 17) хотя и небольшая, но много чего черпает непосредственно из источников. Ценные наблюдения корифея в изучении рукописей содержатся в книге L. Traube “Vorlesungen und Abhandlungen”, том I (Мюнхен, 1909).

Лучшими путеводителями по содержимому средневековых библиотек являются каталоги, собранные G. Becker в “Catalogi bibliothecarum antiqui” (Бонн, 1885); см. также: T. Gottlieb “Über mittelalterliche Bibliotheken” (Лейпциг, 1890) и объемную серию средневековых немецких каталогов, опубликованных P. Lehmann и др., начиная с 1918 года. Множество любопытных фактов о популярности отдельных авторов собраны J. de Ghellinck в работе “En marge des catalogues des bibliothèques médiévales” в “Miscellanea” Francesco Ehrle (Рим, 1924). Специальные исследования об иллюминированных рукописях: M. R. James “The Ancient Libraries of Canterbury and Dover” (Кембридж, 1903); L. Delisle “Recherches sur l’ancienne bibliothèque de Corbie” в “Mémoires de l’Académie des Inscriptions”, том XXIX, часть I, с. 266–342 (1861); H. Omont “Recherches sur la bibliothèque de l’église cathédrale de Beauvais”, там же, том XL, с. I–93 (1916); R. Beer “Die Handschriften des Klosters Santa Maria de Ripoll” в “Sitzungsberichte” Венской Академии, phil.-hist. Kl., том CLV, часть 3, том CLVIII, часть 2 (1907, 1908); P. Batiffol “L’abbaye de Rossano” (Париж, 1891). О странствиях кодекса Флери см. в работе E. K. Rand в “University of Iowa Philological Quarterly”, том I, с. 258–277 (1922). Формирование современного собрания из средневековых элементов мастерски изложено L. Delisle в книге “Le Cabinet des Manuscripts de la Bibliothèque Nationale” (Париж, 1868–1881).

О средневековых архивах см.: H. Bresslau “Handbuch der Urkundenlehre”, главы 4, 5 (второе издание, Лейпциг, 1912–1915). О подделках см. последнюю главу книги A. Giry “Manuel de diplomatique” (Париж, 1894); R. L. Poole “Lectures in the History of the Papal Chancery”, глава 7 (Кембридж, 1915). Об «Установлении о римском походе» см.: P. Scheffer-Boichorst “Zur Geschichte des XII. und XIII. Jahrhunderts”, с. I–26 (Берлин, 1897); “Die Reichenauer Urkundenfälschungen” (Гейдельберг, 1890).