– Аль-Унанский огонь!
Блажка с торжествующим видом прошествовала в переднюю дома каменщика. Это было одно из многих брошенных строений в Отрадной, и Мед использовал его для работы над укреплением деревни. Она не ожидала увидеть здесь Лодыря, но, войдя в проем, не выдала удивления и не сбавила шаг.
– Чтобы убить собак, – продолжила Блажка. – Используем Аль-Унанский огонь.
От этих слов Мед, казалось, застыл над чертежом, лежащим перед ним на столе, хотя его прежняя сосредоточенность явно была потеряна. Он медленно перевел глаза на Блажку и ответил:
– Вождь, это не…
– Шлюхан, уйди. – Блажка указала пальцем за дверь.
Лодырь встал, прочистив горло, и вышел.
– Огонь их убьет, – заявила Блажка Меду, когда они остались наедине. – Сами они уже не исчезнут, нахрен.
– Сперва они должны опять появиться.
– Появятся. А потом мы будем готовы дать им то, от чего они не оживут.
– Ты не знаешь наверняка.
– Он убил Месителя, он кого угодно убьет.
– Да. И еще разрушил каменную крепость. А мы живем за деревянной стеной, Блажка.
В последнее время братья редко называли ее по имени. Эта фамильярность одновременно успокаивала ее и приводила в бешенство. Она подавила обе реакции.
– А ты знаешь другой способ? Я тебя слушаю.
Она выдержала паузу. Мед перевел взгляд обратно на стол.
– Вот и я не знаю, – сказала Блажка. – Никто не знает. Это мерзкое демонское семя – наш единственный шанс.
– Нет. У нас вообще нет шанса.
– Он до сих пор горит в Горниле. И мы его оттуда достанем.
Мед рассмеялся. Горько.
– Нет. С ним можно обращаться, только когда он в инертном состоянии. Как только он загорается… Блажка…
Она ударила ладонью по столу.
– Вождь! – рявкнула она.
Это заставило его осечься. Он сделал вдох.
– Вождь. Его нельзя сдержать после того, как ему дали волю. И поэтому он так опасен.
– Не объясняй мне, будто я чертова соплячка, Мед. Я это понимаю! Но если кто и может найти способ, это ты.
Лавка отлетела назад и с шумом опрокинулась, когда молодой полуорк вскочил на ноги. Он выставил свой обрубок перед Блажкиным лицом, дрожа от ярости.
– И сколько еще частей тела мне нужно потерять ради этого чуда?! Я не чародей, Ублажка! Штукарь был чародеем, и он сам им управлял, а не я!
Блажка дала ему выплеснуть гнев, выждала, пока тот не утихнет, – и его задуло, как пламя свечи. Мед опустил руку, выпрямился и провел здоровой рукой по своей эльфийской прическе. Затем покачал головой, глядя в потолок, и проговорил, словно выпуская слова из убежища горьких воспоминаний:
– Ваятель заставлял меня заниматься этим безумием почти с того момента, как я впервые надел бригант. Я не знаю, где он этот огонь взял, ине знаю, как бы он с ним управился, не спалив все Горнило. И к чему это привело?
Блажка молча смотрела на Меда, пока он говорил, будто завороженный. Затем он наконец отступил на шаг и встретил ее взгляд.
– Старый полуорк хотел найти способ защитить Горнило, не расходуя дерево. Нам уже тогда его не хватало. Ты знала, что он работал над ним сам? Я несколько раз заставал его, поздно ночью… он просто пялился на печь, а внутри горел крошечный зеленый огонек. Я все надеялся, он разберется. Или поймет, что это невозможно, и сдастся. Но он не отказывался от идеи. И меня принуждал. Заставлял привлекать сопляков. Я уговорил Салика… уговорил Облезлого Змея мне помочь. Думал, он быстрее выйдет на голосование, если нам удастся разгадать загадку. И ему чертовски повезло в тот день. Всем нам повезло.
– Я помню, – сказала Блажка.
Именно после раннего эксперимента с неестественным огнем, когда Змей был еще сопляком, у него появились ожоги. Ему повезло сохранить руку, но пока она заживала, от нее отвалилась плоть. Мелочник потом лечил его – этот скупой старый хрен даже сохранил один ошметок в отдельной склянке.
«У этого сопляка рука теперь, как кожа у облезлого змея», – заметил тогда злобный квартирмейстер, тем самым нечаянно дав Салику будущее копытное имя.
Мелочник погиб в тот же день, когда разрушилось Горнило, а с ним и Ваятель, и Серые ублюдки. Поэтому казалось уместным, что, когда Салик вырос до вступления в братство, последний вклад в это оказался за Мелочником. Это была идея Меда. Только сейчас Мед смотрел на нее чуть ли не с отвращением.
– Ты помнишь последствия, но сама этого не видела. Ты была в патруле с Овсом и Шакалом. Как всегда. Я был единственным из посвященных в топочной камере, когда сопляки возились с этим дерьмом. Я видел, как огонь вынес дверцу печи и вылез наружу, будто живой и голодный. Он едва коснулся Салика, и его плоть сразу воспламенилась.
Воспоминания терзали Меда. Он смотрел на Блажку, но видел что-то другое.
– И как ты его погасил? – спросила она, стыдясь, что не знает ответа. Как он отметил, она этого не видела – только слышала доклад на собрании копыта, где все сидели вокруг гробоподобного стола, а сама Блажка изо всех сил старалась не издавать шума и не привлекать внимания.
Немигающий взгляд Меда снова сфокусировался. На мгновение он растерялся, будто не мог вспомнить. Затем коротко вздохнул и безрадостно усмехнулся.
– Мочой. Я где-то читал, что несвежая моча должна его гасить. У меня была моча сопляков в ведрах еще с первого дня – я их специально держал. Хотя даже не знал, поможет ли, но вылил одно на Змея. Проверять я боялся – вдруг стало бы еще хуже? Но в тот момент…
– Терять было нечего.
Мед кивнул, его быстрый ум сразу ухватился за тот факт, что он упустил собственный довод. С печальной усмешкой он поставил скамейку и уселся на нее. Блажка присоединилась и положила руку ему на плечи, не думая о том, как он мог на это ответить.
Мед только вздохнул.
– Думаю, мне стоит сказать ребятам, чтобы начали собирать свою мочу в ведра.
– Я бы сама сказала, – усмехнулась Блажка, – но не буду.
Оба рассмеялись. Блажка убрала руку и привстала со скамьи, постучав пальцем по схемам укреплений на столе.
– Мы не можем оградить весь удел. Нам нужно не только знать, как защищаться, но и как нападать.
– Я знаю. Но… вождь. Змей этого не перенесет. Если мы решимся, нужно быть готовыми его потерять. Он скорее уйдет кочевать, чем опять рискнет связаться с огнем.
Блажка встала.
– Я понимаю. Пока у нас нет необходимости говорить ему о чем-либо. Как и все необходимое для жизни копыта, эта штука не в нашей власти. Я надеялась, что ты знаешь, откуда этот огонь взялся.
Мед опустил взгляд, сдерживая смешок.
– Что тут смешного?
– Ну… он же называется Аль-Унанским.
Блажка, шутя, замахнулась на ухмыляющегося ездока.
– Надо же, какой умник! Давай продолжай работать над своими долбаными чертежами, а я позанимаюсь еще тысячью и одним чудом. – Затем, вспомнив, указала на дверь. – А какого хрена тут делал Шлюхан?
– Помогал мне, – ответил Мед, встревоженный ее вопросом. – Лодырь всю жизнь провел в городах, которые были окружены стеной. Знает пару вещей. Даже предложил когда-нибудь построить акведук.
– Ак-ве-что?
– Это чтобы в городе была вода.
– Это называется колодец, Мед.
– Нет, это будет вода прямо из Алундры… – Он уже воодушевился, но Блажка пресекла его сомнительной усмешкой. – Ладно, забудь.
Чувство вины заставило ее сделать глубокий вдох, чтобы побудить его к дальнейшим пояснениям.
Но в следующий момент оба вздрогнули, когда дверь распахнулась и в проем ворвалась громадная фигура Дуболома, уничтожив все шансы на рассказ об акведуке. Здоровяк весь покрылся потом и задыхался, челюсть его отвисла.
Блажка вскочила со скамьи.
– В чем дело?
Дуболом сложил увесистые руки вместе и растопырил их веером.
Теперь встал и Мед.
– Ворота, – понял он.
– Псы? – спросила Блажка, обходя стол.
Два вытянутых пальца на одной руке, выше них – один палец на другой.
Хуже.
Когда Блажка вышла, весь частокол закрывали спины. Когда она начала подниматься по лестнице, никто не обернулся. Мед взбирался за ней, дыша в зад, отсутствие руки совсем его не замедляло.
– Разойдитесь! – приказала Блажка.
Пара спин сдвинулась, и она выглянула поверх кольев, выставив перед собой тренчало.
Под утренним солнцем выстроилась шеренга всадников.
Кавалеро.
Наверное, с сотню. Или как минимум четыре двадцатки. Слишком много.
Один стоял впереди всех, менее чем в броске камня от ворот. Через мгновение после того, как Блажка добралась до стены, он задрал голову и громко объявил:
– Мастер копыта Серых ублюдков, я кавалеро Рамон. Согласно приказу капитана Бермудо вам необходимо явиться в кастиль.
– Мы Реальные ублюдки, хиляк ты, конелюб! – крикнул Хорек.
Рамон проигнорировал смех, распространившийся вдоль частокола. Его лицо осталось таким же бесстрастным, как у самой Блажки.
Она продолжала держать арбалет наведенным, ее глаза метались из стороны в сторону. Солнце тускло отражалось от стальных шлемов, чешуек кольчуг, головок копий и ободков щитов. Сотни крошечных отблесков сопровождались редкими стуками копыт и звяканьем упряжей, когда лошади переминались, стоя на месте. Теперь она видела: их точно сотня. Порядка семидесяти кавалеро и еще тридцать разведчиков, одетых в парусиновые куртки и шляпы с полями, и у каждого – заряженный арбалет.
Она снова посмотрела на Рамона.
Оба понимали, что перед ней стоял выбор.
– Я спускаюсь! – Напряжение, повисшее над полукровками, которые выстроились вдоль частокола, стало почти осязаемым. – Ублюдки со мной.
Братья собрались рядом с ней у подножия стены. Блажка, не сбавляя шага, направилась к хлевам, ведя остальных за собой. Ездоки, в отличие от сопляков, решились высказать свою тревогу.
– Ты же не пойдешь на самом деле? – спросил Облезлый Змей.
– Пойду. Ты подумай, что может случиться.
– Вождь. – Мед, судя по голосу, едва не умолял ее. – Там до сих пор остались псы.
– Полагаю, что так.
– И что, если они нападут на тебя?
– Не напали же, когда нас было одиннадцать. Так что вряд ли рискнут против сотни человек.
– Сотня хиляков не стоит одиннадцати нас, вождь, – заметил Хорек.
– Не стоит. Зато Штукаревы псы могут сожрать их всех до одного, прежде чем доберутся до меня. Это будет самый толковый расход кавалеро за всю историю Уль-вундуласа.
– И все равно не стоит тебе ехать одной, – сказал Мед, ускоряясь, чтобы выйти вперед.
– И куда это ты собрался? – спросила Блажка с вызовом.
– Седлать своего свина!
– Стой на месте, чтоб тебя!
Ярость в ее голосе заставила Меда замереть.
Блажка остановилась – другие вслед за ней. Она медленно повернулась кругом, призывая их прислушаться к ее словам.
– Этот приказ дерьма не стоит. Нужно успокоить Бермудо, убедить, что его люди в самом деле могли дезертировать. Этот говнюк больше не может сидеть на лошади, вот и посылает за мной.
Хорек согласно хмыкнул.
– Так давай покажем ему, что это была ошибка.
Блажка позволила его предложению на миг повиснуть в воздухе, но затем затрясла головой с тихим едким смешком.
– Ты этого хочешь? Драться? Устроить долбаное сражение? Это можно сделать. Нашпигуем стрелами несколько хиляков, смочим клинки кровью кавалеро. – Обводя всех взглядом, она остановилась на Хорьке. – Мы могли бы открыть ворота, выехать всем копытом и ударить их бивневой атакой, к которой они будут не готовы. С сопляками на стенах у нас есть шанс перебить их всех до последнего. Сегодня. Но что в следующий раз? Они уже спросят не одну меня. Черт, они и слова не скажут. Они сровняют Отрадную с землей и предадут мечу каждого за этой стеной. Каждого. Мне объявить голосование, чтобы проверить, кто этого хочет?
– Мы не можем выдать нашего вождя просто по зову кастили, – сказал Хорек. – Кем мы будем после этого? Кем ты будешь после этого?
– Вы будете верны моему приказу, – сказала Блажка братьям. – А я – менее гордой, чем Бермудо, и более разумной, чем Ваятель. Ребята, мы больше не Серые ублюдки. У нас больше нет Горнила, которое нас защитит, и нет капитана Игнасио, который придет к нам на помощь. И нет того старого мешка с дерьмом на месте вождя, который мог погубить нас всех вместе с собой.
– Ты не он, – проговорил Мед хрипло. – И никогда не была. Ты одна из нас.
Блажке захотелось его обнять за эти слова, обнять их всех за их гордые взгляды, выражавшие согласие. Но она лишь ткнула пальцем в ворота.
– Возвращайтесь на стену и скажите тем задним хилякам, что ваш вождь сейчас к ним присоединится.
Простившись с ней уверенными кивками, они сделали что было велено.
Все, кроме одного.
– Я знаю, о чем ты думаешь, Колпак.
– Они меня не заметят. И ты не заметишь.
Блажка шагнула навстречу, приблизившись к его змеиному лицу.
– Нет. Ты не станешь нашей тенью. Это тебе приказывает вождь. Не станешь. Ты нужен здесь.
– Тебе становится хуже.
Блажка не сводила глаз с покрытого шрамами, лысого полукровки с восковой кожей и мертвыми глазами.
– Да. И даже ты ничего не можешь с этим поделать.
Она выехала за ворота Отрадной в полном снаряжении, одна под противоречивыми взглядами копыта. Кавалеро Рамон повернул коня, когда она к нему приблизилась, и поскакал рядом мимо ожидающей кавалерии. Он был мужчиной с массивной, плохо выбритой челюстью. Его отряд выстроился вокруг них и задал быстрый темп. Хотя они именовали себя кавалеро, по их лошадям и оружию было очевидно, что все здесь, кроме Рамона, произошли из низов. Ни вымпела, ни знамени при них не было. Каждый был вооружен коротким копьем, однако меч на поясе виднелся лишь у немногих. Топоры и палицы – подешевле в изготовлении и попроще в обслуживании – заметно превосходили числом хорошие клинки. Ни один шлем, ни один доспех не был начищен до блеска. Блажка не придавала особого значения так называемому качеству крови, какое придавали хиляки, но большинство этих людей были в малом шаге от того, чтобы переодеться в бриганты, и если судьба бросит им вызов, скорее всего, они уйдут в дезертиры.
– Бермудо, наверное, изо всех сил борется с бездельем в войсках, – заметила Блажка, не желая оставлять этот фарс незамеченным. – Такой избыток людей, чтобы сопроводить всего одну полукровку. Пусть даже мастера копыта.
Рамон не ответил.
У Отрадного брода степень фарса возросла. Даже удвоилась. За рекой поджидало ровно столько же кавалеро. Еще сотня всадников, экипированных так же, как остальные. Рамон изобразил ухмылку короля всех злорадствующих говноедов. У Блажки заскрежетали зубы. Она ошибалась. Если бы Ублюдки решили дать отпор, у них не было бы шанса на победу. Охотничий рог, висевший у Рамона и по меньшей мере у дюжины других воинов, призвал бы резервы. А приведи они сразу всех к воротам, это подавило бы любую мысль о неповиновении.
– Сволочи, – прошипела Блажка.
Жирный ухмыляющийся разведчик отделился от резерва и пересек брод.
– Блас, – буркнул Рамон мерзкому всаднику, – ты отвечаешь за полукровку и ее… безопасность.
– Есть, кавалеро. – Блас сунул большой и указательный пальцы в рот, издав впечатляюще громкий свист, и его товарищи поскакали к нему.
Блажка направила Щелка им навстречу. Тридцать человек вскинули арбалеты к плечам. У их оружий были стойки с шестернями, с помощью которых хиляки их перезаряжали, что только замедляло процесс. Но с такого расстояния стрелять второй раз им бы не пришлось. Даже если половина этих уродов промажет, из Блажки все равно останется торчать больше перьев, чем из гуся. Она скрыла свое смятение и тревогу, просто зевнув. Это было нечто большее, чем презрительное недоверие, с каким хиляки всегда относились к полуоркам. Они боялись ее. Две сотни против нее одной, и все равно они ее боялись.
Щелкочес раздраженно фыркнул, когда всадники принялись его окружать. Этот Блас был идиотом, раз решил окружить варвара. Свин легко мог проскочить через ряд лошадей, покалечив их и убив, – стоило только Блажке рискнуть прорваться. Эта мысль, очевидно, отразилась у нее на лице, потому что Блас, посмотрев на нее, забеспокоился.
– Если твои полукровничьи мозги в какой-то момент скажут тебе ослушаться, – главный разведчик постарался угрожающе улыбнуться, – я буду только рад.
Блажка показала ему собственные зубы.
– Ты уверен? Потому что если я ослушаюсь, ты умрешь первым.
Блас попытался это скрыть, но его уверенность заметно ослабла. Он позвал Рамона.
– Предлагаю заковать потаскуху и закинуть на лошадь, кавалеро!
– Цепей ты на меня не наденешь, – заявила Блажка Рамону, когда тот миновал ряды разведчиков. Его взгляд метнулся к ее руке, которая лежала на рукояти тальвара. Язык мужчины скользнул по плотно сжатым губам, выпятив кожу вокруг рта. Он размышлял.
– Оставь так, Блас, – проговорил он наконец и толкнул лошадь.
Разведчик заерзал в седле.
– А если она взбунтует?
Рамон ответил, не сбавив темп и не обернувшись:
– Пусть твои люди убьют ее свина. Пока она в окружении, они уж точно не промахнутся.
Блас, скривившись, мотнул головой и еще раз свистнул – дал приказ трогаться в путь. Блажка позволила повести себя через брод. Здесь ей мало что оставалось. Даже если бы она вырвалась из окружения разведчиков, оставались еще кавалеро, которые ехали и спереди, и сзади. Число людей, не говоря уже об их поведении, указывало на то, что Бермудо хотел от нее чего-то большего, чем рассказа о мертвых дезертирах.
Перед колонной раскинулась пустошь, обожженная солнцем, бесконечная, прерываемая только кустами и редкими взгорьями да помутненная маревом. На ужин у Блажки была пыль, злобные взгляды и темные подозрения относительно истинных целей Бермудо, растянувшиеся на многие лиги. К концу дня у нее пересохло в горле, возобновилась ненависть к хилякам на лошаках и никакого понимания замыслов капитана.
Небо, вступив в схватку с сумерками, стало пурпурным, так что дым оставался скрыт, пока не достиг Блажкиных ноздрей. Колонна сбавила ритм. Люди Бласа рассредоточились, и ей предстал Рамон: перед ним дымились почерневшие останки того, что прежде было борделем Ресии.
– Теперь, думаю, стоит надеть кандалы, – сказал кавалеро.
Блажка покачала головой.
– Я этого не делала.
– Капитану расскажешь, – ответил Рамон безразлично.
Когда Блас направился к ней с цепями, Блажка подумала, не стоит ли ей сдержать слово и всадить в него стрелу. Что бы за этим последовало? Небольшой шанс сбежать у нее был, но если удача и не поцелует ее в зад, Рамон непременно прикажет своим людям скакать в Отрадную. Даже если она уйдет кочевать и никогда больше не покажется в копыте, братья заплатят за ее мятеж.
Поэтому она даже не шевельнулась, когда кандалы сомкнулись вокруг ее запястий.