Просыпаюсь я рано и почему-то в подозрительно прекрасном настроении.
Солнце светит. Тёплый ветер колышет лёгкий тюль, а через приоткрытое окно доносится пение птиц и шум автомобилей в отдалении.
Принимаю душ, делаю укладку и макияж. Надеваю простое, но симпатичное платье и кручусь у зеркала, подмигивая своему отражению.
Я сегодня очень даже ничего!
На кухне перетираю через сито творог на сырники.
Пока я готовлю, Глеб просыпается. Умывается, а затем надолго зависает в коридоре, перебирая бумаги в своём дипломате.
Громко вздыхает.
Снова роется в дипломате, однако уже с двойным усердием.
Задумавшись, постукивает пальцами по подбородку. Подрывается. Куда-то бежит.
Возвращается.
Ух, как засуетился!
Тихо посмеиваясь, наблюдаю за тем, как Глеб, словно ищейка, суёт свой нос в каждый угол квартиры.
– Вер, ты дипломат мой не трогала? – Появляется он в дверном проёме кухни. Перекатывается с носков на пятки, закусывая изнутри щёку.
– Нет, а что?
– Да так, ничего…
Снова уходит, поднимает поочередно всю обувь у порога. Прохлопывает карманы пиджака.
Через пару минут расстроенный возвращается на кухню.
– Вер, а у нас какой-то праздник сегодня?
– Нет.
– А зачем тогда волосы накрутила?
Преграждает мне дорогу. Его лицо стремительно приближается.
Успеваю врезаться между нами рукой, и губы Глеба в отстранённом поцелуе касаются прихватки.
– Глеб… – Шагаю назад. – Что ты искал? Потерял что-то?
– Фигня. Ничего страшного.
Я равнодушно пожимаю плечами и наклоняюсь к духовке. Вытаскиваю на доску горячие сырники.
Рука Глеба скользит по моему бедру, и я отскакиваю, едва сдерживая порыв припечатать ему горячей формой для запекания по лицу.
Его прикосновения теперь вызывают только рвотный рефлекс.
– Давай завтракать, потом помогу тебе. Если дома потерял – я обязательно найду, не переживай.
И от лица Глеба моментально отливает краска.
Неудивительно, ведь как раз за это он и переживает – что я найду его треклятый телефон.
Варю нам кофе, тихонько напевая песню под нос.
Муж, по-птичьи склонив голову к плечу и прищурившись, внимательно меня рассматривает.
– С тобой сегодня что?
– Что?
– Не знаю, светишься вся. Такая… Странная.
– Просто настроение хорошее. Рада, что через пару дней Ариша вернётся. Я очень соскучилась.
– Я тоже, да, – Глеб роняет взгляд в чашку с кофе.
– Я думаю, в воскресенье можно выехать пораньше и заскочить за шарами. Она же любит шары.
– Вер, кстати… Не получится у меня.
– Что не получится?
– Аришу забрать вместе. Ты сама, ладно?
– Мм, ну понятно. И почему я не удивлена?
– Не обижайся только, маленькая. Я и сам расстроен, но что поделать? – Горестный вздох. – У нас внеплановый сбор.
– В воскресенье? – со скепсисом поднимаю бровь.
Внеплановый сбор в парке развлечений?
Чудо, а не работа!
– Да. В воскресенье, – моментально меняется интонация Глеба на жёсткую, не терпящую возражений. – И если Фролов решит собрать нас хоть посреди ночи – мы все, не пикнув, явимся. Сейчас вообще напряжёнка, он готовится к участию в предвыборной гонке. Я не могу людей подводить.
– Конечно, не можешь. Как же ты подведёшь людей? То ли дело дочь! Она всё простит, всё стерпит.
– Вера, у меня очень серьёзная работа, если ты успела забыть.
Да как тут забыть?!
Из-за чувства собственной важности Глеб вечно ходит раздутый, как жаба.
Конечно, советник председателя – это вам не корзины вязать и борщи варить.
– Короче, Арише мне что сказать? Что тебе не до неё?
– Вер, сбрендила? Что за формулировки вообще такие?
Развожу руками в воздухе.
– Какие? Месяц ребёнка дома не было, а ты не можешь на пару-тройку часов сдвинуть свой плотный график?
– Не могу. Вот хоть тресни, не могу! Я не понимаю, ты хочешь снова поругаться?
– Нет, я хочу понять, почему тебе настолько наплевать на собственную дочь, – от порывами прорывающейся ярости мои ноздри расширяются на каждый вдох.
Силой мысли пытаюсь себя успокоить.
Ладно я, но почему ты так жесток к Арише?
Она ведь любит тебя. Искренне, всем своим маленьким детским сердечком!
И мне отчаянно больно за мою девочку, которую тоже предали, даже более вероломно, чем меня.
– Мне не наплевать! Куплю ей игрушку какую-нибудь, передашь. А вечером свожу в кафе, поедим мороженое. Не надо меня демонизировать, пожалуйста. И упрекать в том, что я работаю ради нашего общего семейного благополучия, тоже не надо.
И снова он лжёт, прикрывая это за ширмой заботы о семье.
Какое же ты лицемерное дерьмо, хочется сказать ему в лицо.
Но я лишь сжимаю кулаки под столом.
– Куплю игрушку… Ты хоть знаешь, во что Ариша играет сейчас? Родитель хренов.
На лице Глеба на миг мелькает растерянность, которая тут же сменяется непроницаемой маской напускного равнодушия.
– Это твоя обязанность – знать, чем живёт наша дочь. Семья – это механизм, и каждый член семьи выполняет свою функцию. Если я начну вдруг выполнять твои функции, всё полетит к чертям.
Бред.
Господи, какой бред…
Подскакиваю из-за стола.
– Семья… – от эмоций перехватывает дыхание. – Семья, Глеб, это не механизм! Это взаимовыручка, поддержка, доверие и любовь. Но, похоже, это не наш случай. Ты видишь нас как набор шестерёнок, идущих к тебе в комплекте, да? А мы с Аришей живые люди. Хотя зачем я тебе это говорю? Ты откупишься от Ариши мороженым, от меня – очередным обещанием купить квартиру, и взятки гладки с тебя. Похоже, наш механизм даёт сбой, Глеб. Непослушные винтики помимо выполнения «функций» хотят ещё и… Просто жить. Наслаждаться. Проводить вместе время. Ешь свой завтрак.