Следующая запись была сделана Аркадием через две недели, уже в Петербурге. К тому времени и Распутин вернулся из Москвы.
«Меня допустили к дневникам наружного наблюдения. За Р. наблюдение ведется уже давно под видом охраны. Записи есть довольно интересные. Необходимо все тщательно проверить».
За этими скупыми строчками Аркадий стойко скрывал досаду: по записям агентов полиции о наблюдении за Гришкой выходило, что у того бывали десятки человек ежедневно. Всех бы проверить – да невозможно. Это угнетало. Угнетало и другое – несколько уже проведенных бесед, на которые Аркадий очень рассчитывал, не дали результата. А вот от людей, подтверждавших демоничность «старца», интуиция уберегала, воя волком. Уж больно они сами удобно и угодливо вырисовывались, набивались на разговор.
Аркадий завел пухлую книжечку, которая запиралась на миниатюрный замочек – для личных кратких записей по делу. Дело, понятно, секретное, ведь его плоды будут представлены не кому-нибудь, а самому государю на рассмотрение. Это лучшая месть за Ларису. И служба на благо России…
В книжицу были аккуратно переписаны имена и адреса посетителей Распутина, показавшихся Аркадию наиболее интересными. Он привык доверять собственным суждениям и наблюдениям. Но, увы. Несколько жирных минусов уже стояли напротив некоторых фамилий.
Отложив дневник, Аркадий со вздохом открыл записную книжку. Да, плохо, очень плохо…
***
Горина Мария, «22 года, дочь врача, Вятской губернии», встретила Аркадия с участием. Тот сразу отметил – на авантюристку не похожа. Хорошенькая, опрятная, выглядит несколько старше своих лет. Глаза ясные, любопытные. Не всполошилась при слове «полиция». Манеры Гориной были приятными, голос – негромким, речь – ровной. При имени Распутина понимающе, с легким укором, посмотрела на Аркадия, чуть склонив голову набок.
– Бывала ли у старца? Конечно. Один раз. Нет… потом еще раз приезжала.
– У старца?
– Все его так называли, – охотно пояснила Горина. – Мне все равно, как называть. Я просто знаю, что это добрый человек – вот и все.
– Каким образом вы с ним познакомились? – Аркадий приказал себе быть сдержанным, как ему и приличествовало.
– Я в Петербург приехала место искать – после смерти отца тяжко стало. Но ничего у меня не вышло. Совсем уж собралась обратно, да на счастье встретила Зину. Зина – подруга детских лет. Ей в жизни больше, чем мне, повезло. Замуж вышла удачно, живет теперь в достатке. Оказалось, принадлежит к кружку Распутина. Я, собственно, равнодушна была ко всем разговорам о старце, не до того, но из-за Зининых восторгов стало, знаете ли, любопытно. Попросилась с ней к нему в гости. Поехали. В тот день у Распутина много было посетителей.
– Кто был у него?
– Так сразу не скажу, представлялись, да я забыла. Княгиня какая-то. И тут же крестьяночка – милая такая, аккуратненькая девочка. Чиновник особых поручений с женой… Интересные люди. Очень все религиозные. Я все это несколько со стороны воспринимала…
– Что именно?
– Да проповедь. Сначала Распутин рассказывал о своих странствиях, о Иерусалиме. Это было интересно. Говорят, он почти неграмотен, но речь его… знаете ли, яркая. Не как в книгах. Простая такая, но очень увлекает. Еще час целый говорил о том, почему мы должны быть милосердны к ближним. Я, знаете ли, не слишком-то религиозна. Но Бога чту. И смотрю – совсем простой, бесхитростный мужик. Но потом подумала – языком работать все мастера, а что стоит за этим? Сможет ли делом помочь? Решилась, попросила старца… он до ста человек в день, говорят, принимает, быть может, гувернантка кому-то нужна. Пусть поспрашивает. А у меня образование хорошее. Через день… да-да, не позднее, приходит записочка… Да вы сами посмотрите.
Мария повозилась в комоде, после чего протянула Аркадию клок бумаги. Писал Распутин неграмотно, неразборчиво и совсем без знаков препинания. Впрочем, ясно прочитывалось, что место для Гориной было им найдено.
– И вот теперь я при деле. Семья приятная, богобоязненные. Хорошие дети. Конечно же, я посетила старца еще раз, наедине, и поблагодарила. Держался он скромно. Пробыла я у него не более четверти часа.
Аркадий хотел еще что-то спросить, но Горина опередила, глядя на него в упор светлыми глазами.
– Вам, наверное, трудно понять… да… когда не знаешь, будет ли у тебя завтра кусок хлеба… В Неву бы я, конечно, не бросилась и в содержанки не пошла, однако… Нет, не знаю, что стала бы делать. А тут хороший дом, жалование… Как только сговорились, так сразу и поспешила к старцу – благодарить.
– И что же было потом?
– А ничего. Выслушал, благословил и отпустил с миром.
Аркадий, уезжая от Гориной, раздумывал. Это актерство «старца»? Или дамочка лжет?
Позже проверил семью, взявшую Горину на службу – да, люди и впрямь достойные, уважаемые.
«Ладно, – решил, – будем дальше искать».
***
Анна Крутик, отмеченная Аркашей как известная в Питере кокотка, снимала на удивление скромную квартиру. Очень миловидная особа. При имени Распутина переменилась в лице.
– Вы что же это, господа? – заговорила нервно и невнятно. – Для чего занимаетесь клеветой на святого человека? Ведь вы погубить его хотите!
– Да что вы такое гово…
– Да-да, погубить! – Анна очень разволновалась. – Все высматриваете, вынюхиваете… Потом вон статьи пишете – гадкие!
– Но…
– Вы думаете, сударь, я не понимаю, зачем вы ко мне приехали? Ах, вы же знаете мое прошлое (а кто не знает!), вот и решили, что я спуталась со старцем!
– Но, Анна Ивановна…
– Ах, оставьте, я не буду с вами любезничать! Григорий Ефимович открыл мне глаза на мерзости моей жизни. Вы, наверное, думали, что у меня тут мильоны? Да, мне неплохо жилось, но теперь все мои деньги – пу-у-ух… лебединый… нету их! Вернее… есть, да только у тех, кому нужнее! – вон, война идет. А я… с Божьей помощью и так проживу… господа… Уходите. Ничего плохого про старца от меня вы не услышите. Он душу мою спасает, он Христа нам открывает. Оставьте его, оставьте наконец, дайте ему жить спокойно. Прощайте!
Она едва не разрыдалась – истеричная особа. Очень разозлился тогда Аркадий на эту «кающуюся Магдалину»…
***
Ольга Зондельфельд разглядывала его с откровенным, но холодным любопытством.
– Не каждый день ко мне сыщики ходят, – объяснила она. – И надо же, какие приятные молодые люди, оказывается, нынче служат в полиции.
Сощурив без того раскосые глаза, она пристально глядела на следователя с видом ученого, рассматривающего редкий экземпляр изучаемой им флоры.
Аркадий придал себе вид неприступной суровости. Но после первого же вопроса лицо Ольги вдруг стало скучающе-кислым, и сыщик почувствовал даже легкое разочарование из-за того, что интерес прекрасной дамы к его особе угас.
– И вы тоже, – почти отмахнулась она и закурила. – Я-то думала, сейчас господин следователь посвятит меня в леденящие душу и кровь петербургские тайны! И что вы так носитесь – все! – с этим мужиком? Не понимаю.
Аркадий разглядывал ее блестящие короткие волосы, тонкие пальцы, небрежно постукивающие по папироске, чтобы стряхнуть пепел. И вдруг ощутил себя полным дураком…
– Но вы же сами посещали его дом, Ольга Карловна?
– Посещала. И что из того? Мне тоже было любопытно, что там за чудо-юдо такое. У Распутина почитатели собираются часто, есть среди них и мои знакомые. Скучно. Не понимаю. Он что ни на есть самый обыкновенный. С причудами некоторыми, конечно, юродивый вроде. Но такого добра на Руси всегда хватало. Странник бывший, о Боге все учит и учит. Само собой, не каждому обличения понравятся. Да и кто из знати потерпит мужицкие поучения? Но многие носятся с ним как с блаженным.
– А чего вы, собственно, от него ожидали?
– Да вот невольно подумалось: а ну как начнет сейчас при всех обличать? Что с мужем развелась… да и за всех… рыцарей моего сердца. Нет, какое там… так все проповедовал, ни о чем… А вы никак смутились, молодой человек? Или мне почудилось?
«Смеется надо мной!» – подумал Аркаша с досадой. Эта синеглазая львица с насмешкой в изучающем взгляде, видимо, приноровилась держать мужчин в непонятном напряжении.
Ольга Карловна вдруг рассмеялась с хрипотцой.
– Вы же жаждете его скомпрометировать, да? Потому и ко мне заявились. Вы, может быть, подумали, что я интрижку со «старцем» завела? Какая же, право, нелепость! Хоть убейте, но я никак не могу понять, отчего вдруг по Руси пошли слухи о какой-то его необыкновенной мужской силе? Сплетни это все, друг мой. Мужичишка хлипкий, сразу видно. Да и не к чему ему это вовсе – он духом в небесах парит.
Раздвоенность в мыслях становилась все сильнее. Ольга Зондельфельд, опытная красавица, сделавшая, похоже, удовольствия религией и философией своей жизни, изъяснялась цинично и откровенно, и Аркадий верил ее наблюдениям. Образ тихого и болезненного московского Распутина вполне соответствовал оценке Ольги Карловны. Но… как же тогда та сцена в «Яре»? И Лариса, бедная Лариса!
***
Из дневника Аркадия Максимова:
«Алексей Владимирович недоволен мной. Да и то, чем быть довольным. За столько времени я не продвинулся ни на шаг!
Я ничего не понимаю… Как же это можно умудряться обделывать свои пакостные делишки таким образом, что половина вроде бы добросовестных свидетелей не видит ровным счетом ничего, а половина лжет и выгораживает дорогого «старца»? Да-да, я уверен – лжет и выгораживает. Но те, кто отзывается о нем с осуждением, путаются в показаниях и при более тщательной проверке оказываются недостойными доверия.
Хотя… разве заслуживает доверия купчина, которого я застал в обнимку с любовницей, и он плакал пьяными слезами, умиляясь «святости старца»? Бил себя в грудь и кричал, как мы перед «ним» низки.
«Умнее надо быть, друг мой, – сказал мне Алексей Владимирович. – И ведете вы это дело как-то… как сказать – чистенько слишком. Ведь вы же действуете по моему личному поручению и кроме меня ни перед кем отчитываться не обязаны».
Как-то очень неприятно было услышать это «чистенько»…»
Тут перо зависло в воздухе, потом полетело в чернильницу, разбрызгивая черные капли по столу. Чего же проще! Нужно все проверить самому. Давно пора. Уж его-то, Аркадия, никто не обманет. Прикинуться сторонником Распутина, войти в его кружок, а там… Он только надеялся, что у него хватит внутренних сил для игры.