Представить нечто подобное там, откуда Бенун родом, было невозможно. Ее племя, хоть и враждовало с соседями, конкурируя за источники воды, к детям относилось бережно, видя в них будущее. Детей могли выкрасть, чтобы воспитать, как своих. Но чтобы убить, да еще помучить перед этим напотеху другим детям – немыслимо.
Детских праздников, как таковых, в ее деревне не было, как и конфет – с этими «достижениями» цивилизации белых Бенун познакомилась только на плантациях. Зато, когда устраивались общие праздники у нее в деревне или у дружественных соседей, дети веселились вместе со взрослыми: соревновались в меткости и ловкости, подражая лучшим в племени, намечая свою роль на будущее в зависимости от способностей и старания.
Бенун была совсем маленькой, но уже добилась заметных успехов в метании ножей. Однако, самым важным ее достижением считалось умение «заговаривать» раны. Этому она научилась у бабушки, которая ее воспитывала с тех пор, как Бенун осталась сиротой.
Воспоминание о матери кольнуло в сердце…
Однажды она поймала на себе взгляд внимательных, узких и черных, как ночь глаз Мангу. Бенун смутилась.
– «Почему он смотрит на меня? Потому, что я самая красивая? Или потому, что самая меткая?"
Мангу ей тоже нравился, но не потому, что он самый красивый, были и получше. Когда он смотрел на нее, Бенун чувствовала себя особенной.
– "Как бы узнать, что именно Мангу увидел во мне такого, что даже бабушка заметила? Если ему нравится моя меткость, то стоит мне промахнуться и он меня разлюбит. Никто не может всегда быть лучшим, чтобы его любили! Все силы будут уходить только на это. Такая борьба мне ни к чему".
В рассудительности Бенун тоже была особенность ее натуры, которую с удовлетвтрением отмечала бабушка и гордилась, повторяя про себя:
– "Голос крови. Наша! Будущая абоса"
– Кто такие абоса, бабушка? – спрашивала Бенун. Бабушка важно поджимала губы и хранила молчание. Бенун понимала, что абоса это тайна и не приставала.
За меткость Бенун прозвали «Летящим когтем» , что мало подходило для девочки, но сын вождя, Мангу, который был немногим старше Бенун, смотрел на нее с восхищением. Бабушка все замечала и шутила: – Собирается быть вождем, а уже готов повиноваться тебе, как твой пленник. Бенун строго смотрела на ее, а сама подумала: – "Стать женой вождя – это честь. Но я не хочу быть лучше Мангу! И не хочу, чтобы он выбрал меня только потому, что я самая остроглазая!"
Бенун решила испытать Мангу и начала нарочно проигрывать в спорах на то, кто сделает больше всех метких бросков. Над Бенун уже посмеивались, что она «окосела на один глаз потому, что слишком много смотрела кое на кого». Так и есть – она украдкой поглядывала на Мангу, хотела понять, стал ли его взгляд менее ласковым и отмечала – Мангу все тот же и от того, как он на нее смотрит, у нее сладко замирало сердце, хотелось петь и делать глупости. Промазав в очередной раз, она весело рассмеялась. Такая реакция на неудачу удивила всех, кроме бабушки – она видела Бенун насквозь.
– Хватит морочить всем голову. Пора тебе сказать Мангу, что ты все это затеяла ради него.
– Вот еще! Не всегда же мне быть первой.
– Ты можешь обмануть кого угодно. Даже себя. Но тебе никогда не обмануть меня. Не забывай, кем были наши предки по материнской линии – абоса – те еще плутовки – могли притвориться кем угодно и даже перевоплотиться.
– Бабушка! – Бенун сразу стала серьезной и взмолилась. – Расскажи мне про это! Ты обещала, что когда-нибудь и я смогу стать такой, как они. Но сначала мне надо стать такой, как ты, а это невозможно, если ты и дальше будешь от меня скрывать, – Бенун говорила с грустью в голосе потому, что искренне считала, что никогда не сможет стать кем-то другим, кроме той, кем родилась. Если бабушка будет хранить тайну, то когда-нибудь она унесет ее с собой в могилу, когда вернется к предкам, о которых рассказывала. Неужели надо ждать, когда Бенун присоединится к ним? Ей хотелось испытать могущество, на котрое намекала бабушка, при жизни.
Однажды она обнаружила на пороге своей хижины золотую змейку и растерялась. Так часто бывает, когда ждешь и желаешь чего-то очень, очень , долго, долго.
Это был особый подарок, означавший, что ей предстоит стать женой Мангу. Если она согласится. Бенун поняла, что она стояла на пороге следующего этапа своей жизни, возможно, самого важного, поскольку предстояло соединиться с мужской сущностью и обрести абсолютную целостность. Она должна была ответить, как только мужчины вернутся с охоты, на которую обычно уходили на несколько дней. Мангу как обычно ушел с ними.
Но сын вождя и его змейка остались в прошлом, о котором Бенун теперь старалась не думать. Сначала в мыслях о прошлом она искала убежища, чтобы отдохнуть там. Потом поняла, что после этого на душе становилось совсем плохо и ей снова хотелось покинуть этот мир, лишь бы освободиться от ожидания ненавистного клейма раба, которого пока не было на ее теле. Но это был лишь вопрос времени.
***
В тот день Бенун позвали в другую половину дома, предварительно велев как следует вымыться. В комнате, куда ее бесцеремонно втолкнули, на стульях и на кровати была разложена одежда.
Несмотря на обстановку, Бенун не удержалась, подошла поближе и даже потрогала – ткань была прохладной и гладкой, как масло. Она с любопытством покрутила перед лицом нечто белоснежное с кружевами, похожее на штаны. Но кому придет в голову в таком выйти на улицу – все прозрачное! Лучше уж так, как у них в деревне – легкая юбка до щиколоток, выше талии ничего – кожа дышит, телу легко. Если зной слишком изнуряющий, накинуть на голову и плечи полу юбки, предварительно размотав её. Обычно эту часть одежды, которая считалась основной, наматывали вокруг бедер и скрепляли на талии костяной булавкой. Ходить в таком виде здесь Бенун и никому из невольников не приходило в голову.
Невольники догадывались, что «белые» не просто так заставляли их надевать на себя эти жалкие лохмотья, они боялись, что их мужья и сыновья будут уделять красивым, молодым рабыням слишком много внимания, а их забудут.
В таких, похожих на цветы, платьях, Бенун рабынь не видела ни разу. Это была привилегия "белых". Она уже сделал кое какие наблюдения, например – чем женщина имела выше положение благодаря своему мужу или семье, тем платье было богаче и наряднее. И вот эта красота перед ней. Но зачем? Если бы не цепи, она бы попробовала примерить одно из них. Но Бенун отвергла и эту мысль потому, что понятия не имела, как все это надевать.
– Думаю, тебе подойдет это, – сказала Лусия, поднимая с кресла нежно-голубое платье с белоснежными и розовым оборками и кружевами.
Бенун показала на руки и помотала головой.
– Это мы мигом, – и цепи с грохотом упали под ноги.
Заметив смущенный и растерянный вид девушки, женщина всплеснула руками:
– Дикарочка! Ты же не знаешь, что с этим делать! Как же я не догадалась! Видимо тебя привезли совсем уже из далеких краев, если ты такая…, – Лусия не могла подобрать нужное слово. Потом ее осенило. – … невоспитанная, я же и говорю – дикарка!
– «Дикарка, все же не тварь».
Бенун позволила Лусии себе помочь. Морока еще та, обе мучались около часа, не меньше.
Платье оказалось велико в талии, пришлось ушивать прямо на ней. Когда все было закончено, Бенун пошатывало от усталости, хотелось присесть, но в таком платье ей показалось это невыполнимой задачей. Мелькнула мысль о более интимных потребностях от которых Бенун стало совсем нехорошо. Теперь она чувствовала себя в еще большем плену, чем когда на ней были только цепи.
Лусия всплеснула руками и ахнула.
– Посмотри на себя в зеркало. Узнаешь, кто это? – засмеялась она, довольная выбором платья, которое преобразило Бенун. – Ты похожа на принцессу. У вас же есть принцессы? Ты случайно не дочка вождя какого-нибудь вашего, дикого и ужасного? – Лусия засмеялась своей шутке, а Бенун посмотрела на нее и подумала, что среди ее народа такого глупого поведения не стоило ожидать даже от маленьких и неразумных детей.