Сухие листья шуршали, переворачивались осенним ветром, и ему казалось – это крадутся призраки куда-то к своим целям.
Он и сам планировал скоро стать призраком. Во всяком случае, веревка была уже наготове, оставалось только найти сук покрепче.
Ему едва исполнилось четырнадцать. Как и большинство подростков, он не любил своей внешности. Никогда не смотрелся в зеркало и одевался в школу вслепую. Да, он знал, что еще нет определенности в его физиономии, уши казались ему очень большими, нос слишком длинным, а глаза чересчур маленькими. Он не любил своего имени и никогда не откликался, сколько бы его ни звали. Ему нравилось имя Роберт, и он мечтал о паспорте, который выдавали в шестнадцать лет, мечтал сменить имя. Сам себя он так и называл Роберт, и, уважая его мечту, мы тоже будем его так называть.
С родителями он был неискренен и как все неискренние люди, желающие убедить собеседника в своей правдивости, конечно же, перегибал палку и был отвратителен самому себе в этом стремлении.
Родители его не понимали, часто с ним ругались и как будто говорили на непонятном для него языке. Они требовали от него отличных оценок, а он не мог им в этом помочь и самостоятельно исправлял плохие оценки в дневнике на более-менее хорошие. Классная руководительница его постоянно засекала и ставила неудовлетворительно за поведение, а потом вызывала родителей в школу.
Роберт не понимал учебы, он не хотел постигать алгебру и геометрию, засыпал на уроках истории, и только одно привлекало его во всей школьной программе – уроки литературы. Читал он много и всегда прочитывал все книги, что написал тот или иной автор, ну или почти все. Ему была не интересна биография писателей, а только текст, который отличался друг от друга, но все-таки старая классическая школа была заметна.
Роберт и сам пописывал, тетради с записями он прятал, но мать, как-то все равно нашла. Вслух она читала на кухне тайные мысли сына, а отец слушал и смеялся. Вот тогда Роберт взял веревку из кладовки и ушел из дома…
День, как назло выдался свежим и ясным. Солнце ярко сверкало. Сквозь пожелтевшую листву солнечные лучи проникали повсюду, лезли в глаза и прыгали неутомимыми зайчиками по засыпающему на зиму парку.
Уже было холодно и руки зябли без перчаток. Роберт упорно шел со своей веревкой, пробираясь вглубь парка, где нет народа. Потому что солнце хоть и холодное притянуло в парк множество гуляющих. То тут, то там звучал счастливый смех и Роберт все время передергивал плечами, дергался он от негодования, он шел на смерть, а они смеются…
Наконец, он нашел то, что искал. Старое ветвистое дерево, на которое можно было легко взобраться, чтобы соорудить для себя виселицу. Ни о чем не думая, а желая только одного, Роберт поскорее забрался наверх и принялся привязывать веревку. Но только он спустил пониже петлю, как появился пьяный мужик. Глядя на него, никогда нельзя было бы подумать, что он пьян, есть такие люди и пока они сидят или стоят, не разберешь, адекватный человек или как? И вот этот-то был, как раз из таковых… Постояв, он глубокомысленно рассмотрел березу, на которую ему пришлось опереться, при этом какое-то время он выглядел вполне трезвым, но вот сделал шаг, другой и, потеряв равновесие, неловко взмахнул руками, выправился и снова шагнул, пока опять его не перекосило на сторону. Он вновь принужден был искать точку опоры.
Роберт в отчаянии глядел на него сверху, сидя на дереве. Пьяный обладал приятными чертами лица, но выглядел очень бледным. Взгляд у него был твердый и открытый. Волосы на голове седые. Его костюм, изящный, черный, из дорогого материала с белой рубашкой был фатовато расстегнут, ворот распахнут, открывая смуглую шею. Наверное, шел из ресторана.
Увидав веревочную петлю, пьяный немедленно кивнул, улыбнулся, заговорщицки сам себе подмигнул и взобрался на пень, облюбованный уже Робертом, надел петлю на шею.
Роберт вскрикнул, пьяный задрал голову кверху, чтобы посмотреть, кто кричал, потерял равновесие, взмахнул руками и упал с пня. Миг, привязанная веревка натянулась и пьяница захрипел в петле. Роберт задрожал, лихорадочно попытался развязать узел на ветке, но как назло не смог, пальцы затряслись от внезапно охватившей слабости. Между тем, пьяница дергался и старался достать ногами до земли или хоть до пня, но этого ему не удавалось. Еще мгновение и он задохнется, понял Роберт. В кармане лежал перочинный ножичек, мальчишка выхватил его и принялся пилить толстую веревку. Наконец, узел на ветке ослаб и пьяница рухнул на землю, задыхаясь, плача и громко проклиная все на свете.
Роберт торопливо спустился к нему. Трясущимися руками сдернул с шеи петлю и как змею отбросил с отвращением в сторону. Пьяный хоть и не протрезвел, но все же осмысленно поблагодарил за спасение и вцепился в плечо мальчика. По его мычанию и стонам стало понятно, что тут неподалеку от парка стоит автомобиль, так вот нужна помощь, надо бы проводить.
Роберт выразил готовность и через минуту уже погибал под тяжелым телом пьяного мужика.
Автомобиль с открытыми настежь дверьми, действительно, стоял возле парка. Роберт усадил пострадавшего на заднее сиденье и принялся оглядываться в поисках водителя. Но никого вокруг не было. Только чирикали в осенней листве маленькие птички, перепархивая с ветки на ветку и разглядывая их любопытными глазенками.
Пьяница мычал что-то невразумительное и тер себе шею, красная полоса от веревки хорошо была заметна. Отпечаток остался может даже на всю жизнь, Роберта передернуло от ужаса. А ведь такая полоса могла вздуться и у него на шее, не подоспей этот пьяница вовремя и еще не факт, что ему, Роберту удалось бы умереть, а не оборваться, как оборвался, задыхаясь, несчастный незнакомец.
Прошло время, никто не появлялся. Роберт вспомнил, что немного умел водить машину, как-то с мальчишками на пустыре тренировались на старом «запорожце». Если попробовать, может и сможет доставить пострадавшего до больницы или до дома.
После безуспешных попыток выяснить информацию у пьяницы, Роберт решился. Не так далеко, за два квартала был травмопункт, где могли мужику оказать первую помощь, авось, как-нибудь…
Он захлопнул задние дверцы автомобиля, залез на сиденье водителя и, вспоминая, куда, что нажимать, нажал. Автомобиль рванул с места, резво помчался. Роберт лихорадочно вцепился в руль.
Русские дороги не предназначены для такой езды. Пьяница на заднем сидении что-то сообразил и крепко обхватил голову руками в попытке спасти череп, которому так и грозила участь расшибиться вдребезги о крышу автомобиля, когда в очередной раз машина подскакивала на выбоине. Ноги выписывали кренделя. В передышке, пока машина не подскакивала, он кричал, требуя остановить автомобиль и дать выйти. Но увлеченный водитель ничего не слышал, а ехал, явно не зная, как остановить транспорт.
Наконец, протрезвевший со страху, пьяница дотянулся до Роберта, переключил скорости и велел нажать на педаль тормоза.
Долго, после в изумлении глядел на неудачливого водителя. А Роберт смотрел на него в зеркало заднего вида. В спутанных мыслях у него, конечно же, проносились мысли о побеге, но он почему-то не мог себе этого позволить, а все сидел и сидел на водительском кресле.
Наконец, пьяный смог говорить. Он спросил, кто такой его неожиданный спутник и Роберт впервые назвал свое выдуманное имя вслух, а не назвал другое, ненавистное ему и настоящее. Потом пьяный вспомнил о петле и потер себе шею. После недолгого размышления он связал воедино оба обстоятельства и петлю, и бешеную поездку, и задал Роберту вполне естественный вопрос, зачем тот попытался его убить?! Роберт не смог врать, как наврал бы раньше по привычке врать, а только взял да и рассказал незнакомцу все, как было. Мужик задумался и рассмеялся.
Оказалось, он скучал везде и повсюду. Ему не хватало острых ощущений, и даже пьянство не могло спасти от всепоглощающей беспросветной тоски. И, если бы у него появилась возможность покинуть Союз и оказаться, скажем, в Нью-Йорке, он бы и там скучал, не обращая никакого внимания на многочисленные толпы, населяющие этот город. Безнадега томилась внутри самой его сути и с этим он ничего поделать не мог. Но Роберт спас его от скуки.
Пьяный весело взглянул мальчику в лицо. Роберт обернулся к нему с водительского кресла. Солнце заблистало в его глазах, и Роберт улыбнулся в ответ. Жизнь была так хороша, так прекрасна, что все помышления о смерти и о скуке улетучились, растворились словно дым в смехе двух людей обретших великое счастье – желание жить…