Девушка с микрофоном и оператор, к которым я подбегаю, удивлены. Они недоуменно переглядываются. Потом смотрят на витрину салона, и я понимаю, что им явно не хочется уезжать никуда от хлебного места. В их глазах отчетливо читается мысль: а не пошла бы ты, тетя, лесом? У тебя свои дела, а у нас свои.
Я бросаюсь к девушке и в мольбе складываю на груди руки:
– Пожалуйста, подбросьте меня к детскому садику. Я вам дам любое интервью. Расскажу все секреты знаменитостей, если захотите.
Быстрый взгляд на меня, на друг друга, и девушка согласно кивает. Мы бежим к машине, которая припаркована рядом с салоном. На чёрном фоне крупными буквами написано: «Горячие новости». Не знаю, чьё это издание, ни разу не встречала, да мне и все равно. Сейчас волнует только одно: куда пропала Милаша. Я набираю номер мамы.
– Да, Дина, – кричит она мне в трубку. Я слышу сдавленные рыдания, но мне ее не жалко: я доверила ей своего драгоценного ребёнка, а она…
– Рассказывай!
– Дина, мы пришли в садик, а Милаша говорит: «Бабуля, ты иди, я сама разденусь. Ты же на работу опоздаешь».
– И ты бросила ребёнка? Как ты могла? Я не понимаю… Как ты могла?
– Дина, прости, прости! Не кричи на меня! Мне и так плохо!
– Говори!
– М-мы были уже в группе. Т-там ещё д-дети раздевались, – слова с трудом пробивались сквозь рыдания. – Родители сказали, что присмотрят за Милашей. Я и побежала.
– Кто был ещё?
– Я-я не знаю, – мама всхлипывает. – Ой, погоди! Секундочку! Мальчик. Дима. И девочка. Она плохо говорит.
– Ника?
– Да.
Я отключаюсь и начинаю разыскивать номера телефонов родителей.
– В садике потерялась? – сочувственно спрашивает девушка-репортёр.
Оператор, который тоже сел в машину, вдруг включает камеру. Я вижу красный огонёк, хочу отреагировать, но тут отвечает мама Димы.
– Света, мама говорит, что оставила Милашу в группе, но теперь ее там нет. Ты видела мою дочь?
– Да, видела, – в меня из груди вырывается вздох облегчения. Телефон вылетает из ослабевшей внезапно руки. Я хватаю его снова. Вижу внимательные глаза репортера. Она держит в руках квадратную коробочку. – А что случилось?
– Дочка пропала, – меня начинает колотить дрожь. В окно мелькают знакомые места. Мы подъезжаем к нашему району.
– Какой кошмар! – охает знакомая. – Где?
– В садике. Света, а что ты видела?
– Сейчас, вспомню. Пришла твоя мама. Хотела раздеть Милану, но та закапризничала. Схватилась за края кофточки и не дала бабушке расстегнуть, твердила: «Уйди! Я сама!»
– Она сегодня с утра вредничала. А дальше?
– Не помню. Я повела Диму в группу, разговорилась с Галиной Федоровной, – вдруг голос замолчал, а потом зазвучал глухо и невнятно. – Ой, Дина, получается, это я отвлекла воспитателя?
– Дальше что? – вздохи мамы Димы меня сейчас не интересуют. Это все потом.
– Я вышла в раздевалку, твоих уже не было. Даже в голову не пришло проверить, где Милана. Я думала, она прошла в группу через второй вход.
Винить Светлану было сложно.
Действительно, детсадовские группы имеют своеобразное строение. Прямоугольная раздевалка с двух сторон заканчивается дверьми, которые введут в группу и всегда распахнуты. Но между группой и раздевалкой расположены туалет и умывальники для детей. Получается, что ребенок попадает в группу не сразу, а только пройдя по небольшому, метра четыре, коридору. И если Светлана и Галина Федоровна стояли в одном коридорчике, они могли и не видеть, как Милаша прошла в группу по-другому.
Я отключаюсь и звоню маме Ники, но та не отвечает. Набираю снова и снова, не попадая пальцами в кнопки.
– Слушаю вас и удивляюсь, – качает головой режиссер. – Разве воспитатели не встречают детей?
– Встречают, но мне только что сказали, что воспитательница в этот момент разговаривала с мамой Димы.
– Понятно. Могла действительно пропустить момент, когда девочка ушла.
Машина тормозит. Я поднимаю глаза: мы уже возле забора детского садика. Я нетерпеливо хватаюсь за ручку.
– Спасибо.
– Девушка, мы с вами. Поможем в расследовании.
Мне было все равно. Я бегу к входу в свою группу. Галина Фёдоровна меня уже ждёт.
– Вы проверили камеры наблюдения? – набрасываюсь на неё с вопросом.
Она смущенно отводит глаза.
– У нас одна камера сломана, а на второй девочку не видно.
– Безобразие!
– Зачем вы так?
– Простите.
– А это кто?
– Мы журналисты газеты «Горячие новости». Хотим помочь найти девочку, – отвечает девушка-репортёр, пока оператор снимает вход в детский сад, лестницу, раздевалку группы, шкафчик Милаши. Дальше его не пускают.
– Не надо снимать! – приказывает властный голос. Нянечка сбегала за директрисой, и та уже стояла на лестнице и сердито сверкала на нас очками. – Что вы тут устроили?
– Ребёнка привели в детский сад, а потом он исчез. Вы считаете, что это нормально?
Я уже кричу, не могу больше сдерживать эмоции. Кажется, ещё чуть-чуть, и моя голова взорвется от переживаний. Заглядываю в шкафчик: сменное платье и вторая обувь на месте, значит, Милана даже не переодевалась. Ну, куда она могла пойти?
– Не нужно оставлять ребенка одного, не сдав в руки воспитателю, – парирует директриса.
– Мы с себя вины не снимаем, но и у вас безобразие: камеры не работают, воспитатель детей не встречает. Кто угодно может зайти в группу, соблазнить ребенка конфеткой и увести, – подливает масла в огонь репортер.
– Ох! Нет! Только не это! – я хватаюсь за шкафчик, боясь упасть, и уже навзрыд плачу и умоляю: – Пожалуйста, найдите мою дочь!
– Тихо, тихо! Мамочка, не надо так нервничать. Вы детей пугаете! – Действительно, на шум прибежали малыши и испуганно смотрели на ссорящихся взрослых. – Сейчас вызовем полицию. Пройдемте ко мне в кабинет.
Мы выходим на лестничную клетку, и я вижу в окно, как со стороны ворот бежит мама. Она врывается в подъезд, запыхавшись, лицо перекошено и покрыто потом.
– Дина, где, где Милаша? – в панике повторяет она. – Ты ее нашла?
– А ты видишь, что рядом со мной стоит дочь? – срываюсь я на неё.
Мама всхлипывает и хватается за сердце. Прибывший наряд полиции расспрашивает нас, нянечку, дозванивается до мамы Ники, но и та ничего не знает. Наконец Галина Федоровна радостно ведет воспитательницу соседней группы. Я бросаюсь к ней.
– Вы видели мою дочку? У нее серые глаза и длинные светлые волосы. Заплетены в две косички, которые сзади собраны в сердечко. На ней малиновый бомбер с изображением Русалочки спереди и блестящие лосины.
– Да, она стояла на лестнице.
– И вы ее не отправили в группу?
– Я подумала, что девочка ждет свою маму и прошла мимо: руки были заняты, несла завтрак.
– Во сколько это было?
– Примерно в восемь часов утра.
– Может быть, она просто ушла домой? – спросил седой полицейский с усами. Он периодически теребил дин ус и качал головой.
– Я сбегаю, посмотрю, – вскидывается мама. Она тяжело дышит, слезы текут по ее лицу, но она даже не вытирает их.
– А мы с вами по дворам проедемся, поспрашиваем, – предлагает усач.
Я скидываю фотографию Милаши репортеру, директрисе, которая обещала опросить сотрудников, и бросаюсь к выходу. Первый приступ паники прошел. Я начинаю думать и прикидывать, куда могла пойти моя своенравная дочь, если допустить, что она просто ушла прогуляться.
Мы объезжаем все дворы и ближайшие детские площадки, но дочери нигде нет. Поиски продолжаются уже два часа. Я с ума схожу от горя и переживаний, но не сдаюсь. Упрямо не отпускаю ни полицейских, ни репортеров. Опрашиваю встречных прохожих:
– Вы девочку не видели?
– Может, встречали четырехлетнюю малышку одну?
– У нее косички сзади заплетены сердечком.
– Милаша зовут.
– В малиновом бомбере с Русалкой на груди?
Я слышу, что такие же вопросы людям задают полицейские. Но все сочувственно качают головами. Девушка-журналистка в это время с кем-то разговаривает по телефону. Я чувствую, как глухое раздражение поднимается волной к голове. У меня горе, а эта бесчувственная стерва думает только о репортажах. Но тут она бросается ко мне:
– Дина, я договорилась с телеканалом. Есть возможность сообщить в прямом эфире о пропаже Милаши. Вы разрешите отправить режиссеру фото вашей девочки?
– Нет! Не хочу! За Милашей начнут охотиться!
– Дина, – ко мне подходит усач. – Не выдумывайте. Не у каждых родителей, потерявших ребенка, есть шанс начать поиски по телевидению.
– Да, это правда. Режиссер обещал указать номер «горячей линии» канала, чтобы люди звонили туда. У нас есть такая. Мне сразу сообщат, если будет свежая информация.
– Хорошо, – соглашаюсь я и набираю номер мамы.
Мама сообщает, что и у дома Милашу никто не видел. Она опросила уже всех соседей, но тщетно. Мама плачет навзрыд, и от ее причитаний мне еще хуже.
– Сиди в квартире. Никуда не уходи. Вдруг она придет сама, – приказываю я ей.
– Диночка, дочка, а вдруг Милашу похитили? О Боже! О Боже! Как же так? Я никогда себе этого не прощу!
– Ма-ма! Я тебя умоляю! Молчи! Мне и так тошно! – я уже ничего не соображаю и кричу в трубку так громко, что полицейские и репортер, обсуждавшие наши дальнейшие действия, на секунду замолкают.
Внезапно мы оказываемся в полной тишине. Или это я ничего не слышу? Уши закладывает, как будто проваливаюсь в глубокий омут с головой и с поверхности воды не доносится ни одного звука. Я резко наклоняюсь и трясу головой, потом бью себя по ушам. Ко мне кидается напарник усача, молоденький полицейский с яркими голубыми глазами. Я только и вижу эти мерцающие огоньки.
– Дина, вам плохо? Аптечку! Срочно!
Возле лица появляется дурно пахнущий предмет. Он словно выныривает из темноты. Запах бьет по ноздрям и по голове. Я действительно прихожу в себя, отодвигаю руку с ваткой, смоченной нашатырным спиртом, но полицейский упрямо сует ее мне под нос.
– Все! Все! Хватит! Я в норме!
– Дина, подумайте, может, ваша дочка захотела пойти в развлекательный центр? Где находится ближайший? – спрашивает девушка.
– Да, есть такой. И как я раньше не сообразила!
На расстоянии остановки от дома – большой торговый центр, в котором расположен детский «Фиеста-парк». Мы часто с Милашей бывали там.
Отправляемся туда – пусто. Сотрудники говорят, что не видели Милашу. Отдел игрушек – тоже ничего. Полицейские просят по громкой связи объявить о пропаже дочки. Мы ждем около получаса, но никто не откликается.
Оставляем номер телефона администрации и снова наматываем круги по району. Ну, не мог же маленький ребенок далеко уйти! Невольно в голову проникают мысли о краже. Я гоню их от себя, но они, как назойливые мухи, кружатся все быстрее и быстрее.
С телестанции начинают поступать первые сообщения. Я каждый раз вздрагиваю и пытаюсь вырвать телефон из руки девушки-репортера. Черт, я даже не знаю, как ее зовут! Кажется, Катя. Так ее окликал оператор.
Но вся информация пока не имеет отношения к моему ребенку.
«О боже! Ты же милосердный! Помоги мне найти дочь! Пожалуйста!» – молюсь про себя я и думаю, думаю, но ничего не приходит в голову.
Мы в очередной раз делаем круг по району, проезжаем мимо моей остановки.
– Погодите! А если…, – внезапно озаряет меня.
– Что? Что-то вспомнили?
– Садик находится возле дома. Я обычно уезжаю на работу с этой остановки. Вдруг Милана решила поехать за мной.
– У-у-у! Это уже сложно.
Начинаем вычислять, какой транспорт ходит через эту остановку. Я махала дочери рукой из маршрутного такси. Она могла сесть в похожее.
Полицейские подходят к водителям такси, и те по рации передают информацию дальше по цепочке.
– Нужно ждать. Если кто-то из водителей видел в салоне ребенка без родителей, он обязан сообщить властям или, на крайний случай, в диспетчерскую. Все уже оповещены.
Ждать! Ждать! Как ждать? Я не могу просто так сидеть и ждать. Мечусь по остановке и опрашиваю прохожих. Одновременно в руках усача и Кати звенят телефоны – все напряженно смотрят на них.
– Да? Есть! – глаза полицейского радостно сияют.
– Отлично! Просто отлично! – кричит Катя и поворачивается ко мне. – Милашу видели в сорок шестой маршрутке.
– Да, – подтверждает усач. – Девочка сидит в диспетчерской на конечной остановке. Сотрудники уже сообщили в полицию и в садик.
– А-а-а! – сердце, кажется, сейчас выпрыгнет из груди.
Тут и в моей руке вибрирует телефон. Мой рот кривится, пытаюсь выдавить из себя слова благодарности, но только реву в голос.
– Ладно тебе. Ладно! – усач хлопает меня по плечу. – Поехали за дочкой!
– Дина, я так рада, что все обошлось! – меня обняла девушка-репортер. – Мы поедем с вами. Нужно снять счастливое воссоединение мамы и дочки. Вы не против?
Я настолько счастлива, что соглашаюсь. Главное, Милаша нашлась. В дороге я немного прихожу в себя и звоню маме. Услышав, что внучка жива и здорова и скоро будет дома, мама всхлипывает:
– Дина, прости меня. Дина! – я едва различаю слова среди рыданий. – Дина! Я больше никогда… ни за что…
Мне бы сказать маме добрые слова, успокоить ее, но я еще зла. Если бы нее ее безответственность, разве пришлось бы пережить такие трудные часы?
– Мама, я пока не хочу с тобой говорить об этом! – заявляю я и отключаюсь.
– Зачем вы так жестко с матерью? – упрекает меня усач. Он сидит рядом с синеглазым водителем и сейчас, повернувшись, неодобрительно смотрит на меня.
– Все будет хорошо. Мне просто надо прийти в себя.
– Дина, вы молоды, быстро переключитесь. Ваша дочка тоже скоро будет вспоминать свой побег из садика как приключение. А вот нам, старшему поколении, намного хуже приходится. Наверняка у мамы давление. Ее и без вашей обиды груз вины к земле клонит, а тут еще и вы. Позвоните ей, успокойте.
Но я позвонить не успеваю. Машина останавливается у небольшого дома из белого кирпича, и я забываю о намерении. Я выскакиваю из салона и несусь к входу.
Милаша сидит на стуле, скромно сложив на коленях ладошки. Ее милое личико красно от слез.
– Ма-ма! – с криком она бросается ко мне на шею. – Мамочка! Я больше так не буду! Я к тебе хотела!
Но я ничего не могу сказать. Просто исступленно целую дочку и обнимаю так, что, кажется, втисну ее в себя и не отпущу больше никогда.
– Дина, – меня кто-то трогает за плечо. Оборачиваюсь: Катя. – Мы поедем.
– Спасибо вам. Спасибо огромное! – я не знаю, как еще выразить свою благодарность, и просто кланяюсь.
– Ну, что вы! Не надо так! – отмахивается девушка.
– Ой, а вас видела по телевизору! – заявляет Милаша.
– Правда? Ты смотришь наш телеканал?
– Нет. Я смотрю «Карусель», «Мульт» и «Беби ТВ».
– Она ч-часто остается д-дома с бабушкой, а та смотрит новости, но, видимо, и з-запомнила вас, – поясняю я, заикаясь я от пережитого волнения и стресса. – К-катя, оставьте мне свой номер, я вам п-позвоню.
– Не надо звонить! Бог с ними, с этими знаменитостями и их грязными тайнами. У меня получился отличный репортаж. Можно я сегодня вечером пущу его в новостях?
– Да, конечно, – соглашаюсь я. – Спасибо огромное. И приходите в «Нефертити». Я вам обязательно сделаю отличный массаж, если, конечно, меня не выгонят к тому времени.
Мы смеемся: я сквозь слезы, а Катя просто от чистого сердца.
Я сажусь в машину. Полицейский-усач предлагает подбросить нас к дому. Он сообщает о находке в детский сад и в участок и отменяет все развернутые розыскные мероприятия.
Я расспрашиваю дочь.
– Скажи мне, пожалуйста, почему ты обманула бабушку и убежал из садика?
– Я к тебе хотела.
– Милаша, но такие вещи делать нельзя!
– Я больше не буду! Мне было страшно, – начинает плакать дочь, и я оставляю расспросы до более спокойного момента. Всем надо прийти в себя.
У подъезда прощаюсь с полицейскими. Уже вечер. Мы все устали от переживаний и хотим отдохнуть, поэтому решаем заполнить протокол завтра.
Мы с Милашей идем домой. Я звоню в дверь. В груди ворочается чувство вины перед мамой, которая осталась в этой беде наедине с собой. Но на звонок никто не отвечает.
– Странно, – бормочу я, доставая из кармана ключи.
Я распахиваю дверь: на полу в прихожей лежит мама…