Пьесы - читать онлайн

Сестра родная, общей крови отпрыск,

Исмена, слушай. Тяжелы проклятья

Над семенем Эдипа – и при нас

Им, видно, всем свершиться суждено.

Казалось бы, и горя, и бесчестья,

И скверны, и греха всю чашу мы

До дна с тобой испили? Нет, не всю!

Ты знаешь ли, какой приказ недавно

Всем объявил Креонт-военачальник?..

Не знаешь, вижу, – а беда грозит

¹⁰ Ужасная тому, кто мил обеим.

О милых я не слышала вестей, —

Ни горького, ни радостного слова, —

С тех пор, как наши братья друг от друга

Смерть приняли в один и тот же день.

Но вот настала ночь, и рать аргивян

На родину бежала; я не знаю,

Сулит ли скорбь иль радость этот день.

Я так и думала – и из дворца

Тебя велела вызвать, чтоб о деле

Поговорить с тобой наедине.

²⁰ Ты вся дрожишь… о, что случилось, молви!

Вот что случилось. Одного лишь брата

Почтил Креонт, и даже свыше меры;

Другой последней милости лишен.

Могиле отдал прах он Этеокла

По правде праведной и по закону,

И он велик среди теней в аду.

А Полиника труп несчастный в поле

Поруганный лежит; никто не волен

Его ни перстью, ни слезой почтить;

Без похорон, без дани плача должно

Его оставить, чтобы алчным птицам

³⁰ Роскошной снедью стала плоть его.

Так приказал достойный наш Креонт

Всему народу, и тебе, и мне…

О да, и мне! А кто еще не знает,

Тому он здесь объявит свой приказ.

И не пустым считает он его:

Плащ каменный расправы всенародной

Ослушнику грозит. Вот весть моя.

Теперь решай: быть благородной хочешь,

Иль благородных дочерью дурной?

Несчастная, возможно ль? Крепок узел;

⁴⁰ Мне ни стянуть, ни развязать его.

Согласна труд и кару разделить?

Какую кару? В чем твое решенье?

Своей рукою мертвого зарыть.

Как, – хоронить запрету вопреки?

Да – ибо это брат и мой и твой.

Не уличат меня в измене долгу.

О дерзкая! Наперекор Креонту?

Меня моих он прав лишить не может.

Сестра, сестра! Припомни, как отец наш

⁵⁰ Погиб без славы, без любви народной;

Как, сам себя в злодействе уличив,

Он двух очей рукою самосудной

Себя лишил. Припомни, как страдальца

Мать и жена – два слова, плоть одна! —

В петле висячей жизнь свою сгубила.

Еще припомни: оба наших брата,

Самоубийственной дыша отвагой,

Одной и той же смертью полегли.

Лишь мы теперь остались. Всех позорней

Погибнем мы, когда, поправ закон,

⁶⁰ Нарушим власть и волю мы царя.

Опомнись! В женской родились мы доле;

Не нам с мужами враждовать, сестра.

Им власть дана, мы – в подданстве; хотя бы

И горшим словом оскорбил нас вождь —

Смириться надо. Помолюсь подземным,

Чтоб мне простили попранный завет,

Но власть имущим покорюсь: бороться

Превыше силы – безрассудный подвиг.

Уж не прошу я ни о чем тебя,

И если б ты мне помощь предложила,

⁷⁰ Я б неохотно приняла ее.

Храни же ум свой для себя, а брата

Я схороню. Прекрасна в деле этом

И смерть. В гробу лежать я буду, брату

Любимому любимая сестра,

Пав жертвою святого преступленья.

Дороже мне подземным угодить,

Чем здешним: не под властью ли подземных

Всю вечность мне придется провести?

Ты иначе решила – попирай же

В бесчестье то, что бог нам чтить велел.

Я не бесчещу заповеди божьей,

Но гражданам перечить не могу.

⁸⁰ При том и оставайся. – Я же брата

Любимого могилою почту.

Несчастная! Мне страшно за тебя.

Меня оставь, – живи своею правдой.

Храни же в тайне замысел опасный,

Не посвящай чужих! И я смолчу.

Всем говори! Услугою молчанья

Ты лишь усилишь ненависть мою.

Твой пламень сердца душу леденит!

Но тем, кому служу я, он угоден.

⁹⁰ Несбыточны твои желанья, верь мне!

Коль так – мой пыл остынет сам собой.

И приступать к несбыточному праздно.

Так продолжай – и ненавистна будешь

Усопшему навеки, как и мне.

Нет, пусть я буду вовсе безрассудна,

Пусть претерплю обещанный удар —

Но я не отрекусь от славной смерти.

Прощай сестра! Мечта твоя безумна,

Но для родных ты истинно родня.

¹⁰⁰ Здравствуй, Солнца желанный луч!

Краше всех просиявших зорь

Над Диркейским святым руслом

Ты сверкнул, золотого дня

Ясный взор, после долгой мглы

Свет неся семивратным Фивам!

Ты же, жгучей шпорой вонзясь,

Вражью рать о белых щитах,

Что к нам Аргос в бой снарядил,

В бегство двинул быстрее.

¹¹⁰ Поднялась она гордо на нашу страну,

Под грозой Полиниковых гневных речей.

Как блистали доспехи, как веял султан!

Так парит над землею могучий орел:

Белоснежные крылья колышут его,

И угрозой с небес

Его яростный крик раздается.

Над чертогом повис орел;

Лесом гибельных копий он

¹²⁰ Обложил семивратный вал.

Но вкусить не пришлось ему

Нашей крови, и смольный огнь

Не коснулся венца твердыни.

Вспять направил гордый он лет,

За спиной услышав своей

Гром оружий: хищник узнал

Силу бранную змея.

Ненавидит надменных речей похвальбу

Правосудный Зевес. Он заметил поток

Необорный мужей и бряцающих лат

¹³⁰ Золоченую спесь – и у грани самой

Огневицей перуна врагов ниспроверг,

Уж разверзших уста

Для ликующей песни победы.

В гулком паденье поверженный огненосец

Землю ударил. Дышал он безумной злобой:

Словно смерч-лиходей,

Мнил смести он державный град.

Такой ему жребий пал;

Смертью иной прочих сразил

Бурный Apec, наш покровитель

¹⁴⁰ Благоусердный.

И седмица вождей у ворот семерых,

Что доверилась удали в равном бою,

Свои латы оставила Зевсу побед.

Лишь они, нечестивцы, что, крови одной

По отцу и по матери, копья свои

Друг на друга направили, – смерти одной

Испытали совместную горечь.

Нам же дарует всеславный венец Победа,

Светлая гостья царицы ристаний Фивы,

¹⁵⁰ Чтоб забвения мглой

Войн годину покрыли мы.

Пусть пляски вихрь в тьме ночной

Радости мзду в храмы несет;

Ты ж, Дионис, будешь нам в Фивах

Царь хороводов!

Но я вижу владыку родимой страны,

Менекеева сына Креонта: сам бог

Ему царство недавним решеньем вручил.

Он идет. Что за думы волнуют его?

¹⁶⁰ Знать, не даром он старцам гонцов разослал

И в совет их державный на площадь зовет

Принуждением царского слова!

О, мужи Фив! Божественною волей

Наш город вновь спасен из моря бед.

И вот я вас созвал – от всех отдельно,

Посланца гласом каждого – считая

Оплотом царского престола вас.

Так вы уж древней Лаия державе

Хранили верность; так, затем, Эдипу;

И наконец, по гибели отца,

Вы так же верно сыновьям служили.

¹⁷⁰ Теперь двойная их скосила доля

В один и тот же день – убийцы оба,

Они ж и жертвы, юную десницу

Братоубийства скверной опорочив —

И унаследовал царей погибших

Престол, как родственник ближайший, я.

Я знаю: безрассудно полагать,

Что понял мысль и душу человека,

Покуда власти не отведал он.

Узнайте же, как я намерен править.

Кто, призванный царить над всем народом,

Не принимает лучшего решенья;

¹⁸⁰ Кому позорный страх уста сжимает,

Того всегда считал негодным я.

И кто отчизны благо ценит меньше,

Чем близкого, – тот для меня ничто.

Я не таков. Да будет Зевс-всевидец

Свидетель мне! Молчать не стану я,

Когда пойму, что под личиной блага

Беда к моим согражданам крадется,

Не допущу подавно, чтобы дружбу

Мою снискал моей отчизны враг.

Отчизна – вот та крепкая ладья,

Что нас спасает: лишь на ней, счастливой,

¹⁹⁰ И дружба место верное найдет.

Такой закон наш город вознесет,

И с ним согласен тот приказ, который

Я о сынах Эдипа объявил.

Гласит он так: героя Этеокла

За то, что пал он, за страну сражаясь,

Покрытый славой многих бранных дел, —

Почтить могилой и достойной тризной

С славнейшими мужами наравне;

Но брат его – о Полинике слово —

Кто, изгнанный, вернулся в край родной

²⁰⁰ Чтоб отчий Град и отчие святыни

Огнем пожечь дотла, чтоб кровью граждан

Насытить месть, а тех, кто уцелел,

В ярмо неволи горькой впрячь, – о нем

Народу мой приказ: не хоронить,

Ни плачем почитать; непогребенный,

Оставлен на позор и на съеденье

Он алчным псам и хищникам небес.

Вот мысль моя, и никогда злодея

Не предпочту я доброму средь нас.

Кто ж верен родине, тому и в жизни

²¹⁰ И в смерти я всегда воздам почет.

Ты так решил, Креонт, сын Менекея,

И о враге отчизны, и о друге;

В твоих руках закон; и над умершим,

И над живыми – нами, – власть твоя.

Так бдите же над исполненьем слова!

Не молодых ли это плеч обуза?

Конечно; к трупу стражу я приставил.

А нам ты что приказываешь, царь?

Ослушникам закона не мирволить.

²²⁰ Кто ж в казнь влюблен? Таких безумцев нет.

Наградой казнь ослушнику, ты прав;

Но многих и на смерть влечет корысть.

По правде не могу я, государь,

Сказать, чтоб от чрезмерного усердья

Я запыхавшись прибежал сюда.

Нет: остановок на пути немало

Внушала мне забота, и не раз

Уж восвояси я хотел вернуться.

То так, то сяк душа мне говорила:

«Глупец! Куда спешишь? Ведь на расправу!

Несчастный! Что ты медлишь? Вдруг Креонт

²³⁰ Узнает от другого, – будет хуже!»

Так мысль свою ворочал я, досужий

Шаг замедляя, – а в таком раздумьи

И краткий путь способен долгим стать.

Но верх взяла решимость: я пришел.

Хоть и сказать мне нечего, а все же

Скажу: пришел сюда не без надежды

Не испытать, чего не заслужил.

О чем же речь? Ты оробел, я вижу!

Узнай сначала про меня: то дело

Свершил не я, а кто свершил – не знаю.

²⁴⁰ Ответ держать поэтому не мне.

Что за увертки, что за оговорки!

Не мешкай: что за новость, объяви!

Тут поневоле мешкать будешь: страшно!

Так говори – и убирайся прочь!

Ну вот, скажу: похоронен тот труп.

Печальник скрылся. Слой песку сухого

На мертвеце и возлияний след.

Что ты сказал? Кто мог дерзнуть? Ответствуй!

Почем мне знать? Ни рытвины кругом

²⁵⁰ От заступа или лопаты; почва

Тверда, суха ступне и колесу:

Кто здесь и был, тот не оставил следа.

Так вот, когда дневальщик первый дело

Нам показал – всем и чудно и жутко

Внезапно стало: мертвеца не видно!

Не то, чтоб в землю он ушел: лишь сверху

Был тонким слоем пыли он покрыт,

Как бог велит во избежанье скверны.

И ни от пса, ни от другого зверя

Следов не видно – ни зубов, ни лап.

Тут друг на друга мы с обидной бранью

²⁶⁰ Набросились, страж стража обвинял;

Вот-вот, казалось, до ручной расправы

Дойдет – кому же было нас унять?

На каждого вину взвалить пытались —

И каждый отрицал ее. Готов был

Всяк раскаленное держать в руках железо,

И сквозь огонь пройти, и бога в клятве

Свидетелем призвать, что он невинен,

Что он ни в замысле, ни в исполненьи

Не принимал участья. Спорим, спорим, —

Нет, не выходит ничего. Тут слово

Сказал один из нас – такое слово,

Что в страхе все поникли головой:

²⁷⁰ Перечить не могли, а что бедою

Оно чревато – было ясно всем.

Его же слово – вот оно: с повинной

К тебе прийти и обо всем сказать.

Что было делать? Покорились, жребий

Метнули – мне досталась благодать.

И вот я здесь, что враг во вражьем стане;

Еще бы! Всем противен вестник зла.

Недоброе нам сердце ворожит;

Подумай, царь, не бог ли тут замешан.

²⁸⁰ Умолкни! Гневом душу мне наполнишь.

Ужель с годами ум твой отупел?

Что за кощунство! Чтобы сами боги

Заботились об этом мертвеце!

Что ж, благодетеля они в нем чтили,

Что перстью упокоили его —

Его, пришедшего в наш край, чтоб храмы

В убранстве их колонн огнем разрушить,

Разграбить приношенья, разорить

Мать-землю, надругаться над законом?

А коль злодей он – видано ли дело,

Чтоб о злодее боги так пеклись?

Нет, нет, не то. – Уже давно средь граждан

²⁹⁰ Я ропот слышу. Им мое решенье

Противно, видно, и строптивой вые

Претит ярмо. Нелюб им новый царь.

Они и их – я это ясно вижу —

Посулом мзды презренной обольстили,

Чтоб мой приказ нарушили они.

Да, деньги, деньги! Хуже нет соблазна

Для смертного. Они устои точат

Стен крепкозданных и из гнезд родных

Мужей уводят; их отрава в душу

Сочится добрых, страсть к дурным деяньям

³⁰⁰ Внушая ей; они уловкам учат,

Как благочестья грань переступать.

Но все же те, кого соблазн наживы

Заманит в грех такой – хоть и не сразу —

Добьются кары строгого судьи.

Теперь заметь: как свят мне Зевса облик! —

Ты видишь, клятвой я связал себя —

Моим глазам представите вы вскоре

Виновника запретных похорон;

Не то – вам смерти не простой награда

Назначена: живые вы на дыбе

Заплатите за дерзновенье мне.

³¹⁰ Я научу вас знать, где к месту алчность,

И воровать с разбором, твердо помня,

Что не везде подачка нам сладка.

Опасна гнусная корысть, и чаще

Ты с ней беду, чем прибыль, наживешь.

Ответить дашь? Иль сразу уходить?

Разгневал ты и так меня довольно!

Слух ли болит иль сердце у тебя?

Еще искать ты вздумал место боли?

Я огорчил твой слух, виновник – сердце.

³²⁰ Болтать на диво мастер ты, я вижу!

Пусть так; но труп похоронил не я.

Неправда, ты, продав за деньги душу.

Увы!

Беда, когда судья нездраво судит.

Толкуй себе, что здраво, что нездраво,

Но отыщи виновника, – не то

Поймешь: корысть чревата злой невзгодой.

И я согласен, чтоб его поймали.

Но будет ли он пойман, или нет —

Ведь в этом властен бог один – с возвратом

³³⁰ Меня не жди. И то уж я не думал,

Что жизнь цела останется моя;

Спасибо, боги, вам за милость вашу!

Много в природе дивных сил,

Но сильней человека – нет.

Он под вьюги мятежный вой

Смело за море держит путь;

Кругом вздымаются волны —

Под ними струг плывет.

Почтенную в богинях, Землю,

Вечно обильную мать, утомляет он;

³⁴⁰ Из году в год в бороздах его пажити,

По ним плуг мул усердный тянет.

И беззаботных стаи птиц,

И породы зверей лесных,

И подводное племя рыб

Власти он подчинил своей:

На всех искусные сети

Плетет разумный муж.

Свирепый зверь пустыни дикой

³⁵⁰ Силе его покорился, и пойманный

Конь густогривый ярму повинуется,

И царь гор, тур неукротимый.

И речь, и воздушную мысль,

И жизни общественной дух

Себе он привил; он нашел охрану

От лютых стуж – ярый огнь,

От стрел дождя – прочный кров.

³⁶⁰ Благодолен! Бездолен не будет он в грозе

Грядущих зол; смерть одна

Неотвратна, как и встарь,

Недугов же томящих бич

Теперь уж не страшен.

Кто в мудрость искусство возвел,

Превыше бессильных надежд,

Тот путь проторил и к добру и к худу.

Кто Правды дщерь, Клятву, чтит,

Закон страны, власть богов, —

³⁷⁰ Благороден! Безроден в кругу сограждан тот,

Кого лихой Кривды путь

В сердце дерзостном пленил:

Ни в доме гость, ни в вече друг

Он мне да не будет!

Непонятное диво мне разум слепит.

Это ты, Антигона? Зачем не могу

Уличающих глаз я во лжи уличить!

³⁸⁰ О Эдипа-страдальца страдалица-дочь!

Чего ради, царевна, схватили тебя?

Неужели дерзнула ты царский закон

Неразумным деяньем нарушить?

Да, да, она виновница; ее мы

Застали хоронящей. Где Креонт?

Он вовремя выходит из дворца.

С какой потребностью совпал мой выход?

Да, государь; ни в чем не должен смертный

Давать зарок: на думу передума

Всегда найдется. Вот возьми меня:

³⁹⁰ Я ль не клялся, что ни за что на свете

Не возвращусь сюда? Такого страху

Твои угрозы на меня нагнали.

Но сам ты знаешь: всех утех сильнее

Нежданная-негаданная радость.

И вот я здесь, и клятвы все забыты,

И эту деву я привел: у трупа

Лелеяла покойника. Без жребья,

Без спора мне присуждена находка.

Ее тебе вручаю я: суди,

Допрашивай, меня же от опалы

⁴⁰⁰ Освободи и отпусти домой.

Ее привел ты… как и где найдя?

Труп хоронящей – этим все сказал я.

Ты понимаешь, что ты говоришь?

Сам видел, хоронила труп она,

Тебе наперекор. Ужель не ясно?

Как ты увидел? Как схватил ее?

Так было дело. Я туда вернулся

Под гнетом яростных угроз твоих.

Смели мы пыль, что покрывала труп,

⁴¹⁰ И обнажили преющее тело.

Затем расселись на хребте бугра,

Где ветер был покрепче – от жары ведь

Тлетворный запах издавал мертвец.

Чуть засыпал кто – руганью усердной

Его будил сосед – знай дело, значит.

Так время проходило. Вот уж неба

Средину занял яркий солнца круг,

И стал нас зной палить. Внезапно смерч

С земли поднялся, в небо упираясь

Своей верхушкой. Всю равнину вмиг

⁴²⁰ Собой наполнил он, весь беспредельный

Эфир; кругом посыпались с деревьев

Листва и ветви. Мы, глаза зажмурив,

Старались божью вынести напасть.

Прождали мы немало; наконец,

Все успокоилось. Глаза открыли —

И что же? Дева перед нами! Плачет

Она так горько, как лесная пташка,

Когда, вернувшись к птенчикам, застанет

Пустым гнездо, осиротелым ложе.

Так и она, увидев труп нагим,

Взрыдала, проклиная виноватых,

И тотчас пыли горстию сухой

⁴³⁰ И, высоко подняв кувшин узорный,

Трехкратным возлияньем труп почтила.

Увидев это, бросились мы к ней.

Она стоит бесстрашно. Мы схватили

Ее, и ну допрашивать: о прежнем

Обряде, о вторичном – и во всем

Она призналась. И отрадно мне,

И жалко стало. Да и впрямь: ведь сладко,

Что сам сухим ты вышел из беды;

А все же жаль, когда беду накличешь

Ты на людей хороших. – Ну, да что!

⁴⁴⁰ Всегда своя рубашка к телу ближе.

Ты это! Ты!.. Зачем склоняешь взор?

Ты это совершила или нет?

Да, это дело совершила я.

Теперь иди, куда душе угодно:

С тебя снимаю обвиненье я.

А ты мне ясно, без обиняков

Ответь: ты о моем запрете знала?

Конечно, знала; всем он ведом был.

Как же могла закон ты преступить?

⁴⁵⁰ Затем могла, что не Зевес с Олимпа

Его издал, и не святая Правда,

Подземных сопрестольница богов.

А твой приказ – уж не такую силу

За ним я признавала, чтобы он,

Созданье человека, мог низвергнуть

Неписанный, незыблемый закон

Богов бессмертных. Этот не сегодня

Был ими к жизни призван, не вчера:

Живет он вечно, и никто не знает,

С каких он пор явился меж людей.

Вот за него ответить я боялась

Когда-нибудь пред божиим судом,

А смертного не страшен мне приказ.

Умру я, знаю. Смерти не избегнуть,

⁴⁶⁰ Хотя б и не грозил ты. Если жизнь

Я раньше срока кончу – лишь спасибо

Тебе скажу. Кто в горе беспросветном

Живет, как я, тому отрадой смерть.

Нет, не в досаду мне такая участь.

Но если б брата, что в одной утробе

Со мной зачат был – если б я его,

Умершего, без чести погребенья

Оставила – вот этой бы печали

Я никогда осилить не смогла.

Ты разума в словах моих не видишь;

Но я спрошу: не сам ли неразумен,

⁴⁷⁰ Кто в неразумии корит меня?

Отца мятежного мятежный дух

В тебе живет: не сломлена ты горем.

Ну, так узнай: чем круче кто в гордыне,

Тем ближе и падение его.

Пусть раскалится в огненном горниле

Железа сила: будет вдвое легче

Его ломать и разбивать тогда.

И пылкого коня лихую удаль

Узда смиряет малая: не след

Кичиться тем, кто сильному подвластен.

Что ж нам о ней поведать? Провинилась

⁴⁸⁰ Уж в первый раз сознательно она,

Когда закон, известный всем, попрала;

Теперь же к той провинности вторую

Прибавила она, гордяся делом

Содеянным и надо мной глумясь.

Не мужем буду я – она им будет —

Коль власть мою ей в поруганье дам.

Нет; будь сестры она мне ближе, ближе

Нам всем родного домового Зевса:

Они с Исменой не избегнут кары,

И кары строгой. Обе виноваты:

⁴⁹⁰ Они вдвоем обдумали тот шаг.

Вы, позовите мне сюда Исмену.

Я только что ее в покоях видел

Безумною от крайнего волненья.

Да, кто во тьме недоброе замыслит,

В своей душе предателя взрастит;

Но хуже тот, кто, пойманный с поличным,

Прикрасы слов наводит на вину.

Ты кару ищешь мне сильнее смерти?

Нет, этого достаточно за все.

Зачем же ждать? Мне речь твоя противна;

⁵⁰⁰ Не примирюсь я с нею никогда.

Так и тебе не по сердцу мой подвиг.

И все ж – могла ли я славнее славу

Стяжать, чем ныне? Я родного брата

Могилою почтила.

Если б страх

Язык им не сковал, они б признались

Что мыслями со мною заодно.

Завидна жизнь царей: они лишь могут

И говорить, и делать, что хотят.

Ужели всех кадмейцев ты умнее?

Спроси у них – пусть разомкнут уста.

⁵¹⁰ Не стыдно ль мыслить розно ото всех?

Почтить родного брата – не позорно.

А тот не брат, что с ним в бою сразился?

О да, и он: одна и та же кровь.

За что ж его ты оскорбила тень?

Меня покойный не осудит, знаю.

Как? Нечестивца ты сравняла с ним!

Погиб мой брат, а не какой-то раб.

Погиб врагом, а тот спасал наш город!

И все ж Аида нерушим закон.

⁵²⁰ Нельзя злодеев с добрыми равнять!

Почем мы знаем, так ли там судили?

Вражда живет и за вратами смерти!

Делить любовь – удел мой, не вражду.

Ступай же к ним и их люби, коль надо;

Пока я жив, не покорюсь жене!

Посмотрите: Исмена у входа, друзья!

Сердобольные слезы текут из очей;

Ее щеки в крови; над бровями печаль,

Словно туча, нависла, горячей струей

⁵³⁰ Молодой ее лик орошая.

А, это ты в тени укромной дома

Змеей ползучей кровь мою точила,

И я не ведал, что рощу две язвы,

Две пагубы престола моего!

Скажи мне ныне: признаешь себя ты

Сообщницей в том деле похорон,

Иль клятву дашь, что ничего не знала?

Коли она призналась – то и я.

Ее вину и участь разделяю.

Нет, не разделишь – Правда не велит:

Ты не хотела – я тебя отвергла.

⁵⁴⁰ Но ты несчастна – и в твоем несчастье

Я не стыжусь быть дольщицей беды.

Любовь не словом дорога, а делом;

О деле ж знает царь теней, Аид.

О, не отталкивай меня! Мы вместе

Умрем и смертью мертвого почтим.

Ты не умрешь. Чего ты не коснулась,

Своим не ставь; за все отвечу я.

Какая жизнь мне без тебя мила?

Спроси Креонта: он тебе опора.

⁵⁵⁰ К чему насмешки! Легче ли от них?

Верь, горше слез нас мучит смех такой.

Чем же утешу я тебя хоть ныне?

Себя спаси; тебе я жить велю.

О горе, горе! Жить с тобой в разлуке?

Ты жизни путь избрала, смерти – я.

Но я тебя отговорить пыталась.

Кто прав из нас, пускай рассудят люди.

Но в этом деле обе мы виновны.

Нет. Ты жива, моя ж душа давно

⁵⁶⁰ Мертва; умерших чтит моя забота.

Ума решились эти девы, вижу:

Одна – теперь, другая – с малых лет.

Да, государь, ты прав; врожденный разум

Со счастьем вместе покидает нас.

Впрямь, коли ты со злой влечешься к злу!

Мне жизнь не в жизнь с ней розно, государь.

Не говори ты «с ней»! Ее уж нет.

И ты казнить решил невесту сына?

Есть для посева и другие нивы!

⁵⁷⁰ Нет, коли все давно сговорено!

Дурной жены я сыну не желаю.

О Гемон, как не дорог ты отцу!

Его женитьба – не твоя забота.

И сына ты лишишь такой невесты?

Лишу не я: разлучница здесь смерть!

Как видно, казни ей не избежать.

Ты понял верно. Но довольно. Стража!

Домой их уведите… Да, еще:

Двух женщин этих под охраной верной

Держать, свободы не давать отнюдь:

⁵⁸⁰ И смельчаки не презирают бегства,

Коль сознают, что смерть недалека.

Блаженны вы, люди, чей век бедой не тронут!

Если ж дом твой дрогнул от божьего гнева,

Смена жизней лишь приумножит наследье кары.

Мятежится за валом вал,

Точно лютых вьюг разгул

Подводный ад на гладь лазурных волн извлек.

⁵⁹⁰ На свет ил дна всплывает черный,

Страждет скал прибрежных кряж,

Протяжным стоном вою бури вторя.

Я вижу растущую в роде Лабдакидов,

За бедой беду в череде поколений;

Не искупит жертва сыновняя отчих бедствий, —

Сам бог в погибель дом ведет.

Рос последний в нем цветок,

⁶⁰⁰ Последний свет он лил на весь Эдипа дом.

Увы! Серп бога тьмы подземной

Срезать и его готов:

Безумье речи, – разума затменье.

Твою, Зевс, не осилит власть

Человечьей гордыни дерзость

И сон-чародей перед тобой бессилен,

И дней неустанный ход;

Старости чужд, вечно державен ты,

Вечно тебя Олимпа

⁶¹⁰ Свет лучезарный нежит.

Человеку ж дан и в прошлом,

И ныне, и впредь закон:

Бди, борись – все тщетно;

В уделе Земном всё под Бедой ходит.

Надежд сонм обольщает ум,

Но одним он бывает в пользу,

Другим – на беду легкообманной страсти.

Грядешь ты, не чуя зла, —

И в ярый огонь ступишь негаданно.

⁶²⁰ Видно, недаром предкам

Мудрость внушила слово:

Благодать во зле мы видим,

Когда ослепленный ум

В гибель бог ввергает;

Недолго нам ждать: близко Беда ходит.

Но я Ге́мона вижу; в гнезде он твоем

Стал единственным ныне… Как тускл его взор!

Знать, о доле невесты проведал жених;

⁶³⁰ Знать, не сладко с надеждой прощаться!

Узнаем вскоре сами без пророков.

Мой сын, ужель ты гневен на отца,

Про приговор решительный невесте

Узнав? Иль, что бы я ни делал, прочен

Сыновнего почтения завет?

Отец, я твой; ты путь мне указуешь

Решеньем благостным, и путь тот – мой.

Не так мне дорог брак мой, чтоб заветам

Твоим благим его я предпочел.

Ты прав, мой милый. Пред отцовской волей

⁶⁴⁰ Все остальное отступать должно.

Затем и молим мы богов о детях,

Чтоб супостатов наших отражали

И другу честь умели воздавать.

А кто и в сыне не нашел опоры —

Что скажем мы о нем? Не ясно ль всем,

Что для себя он лишь кручину создал

И смех злорадный для врагов своих?

Нет, нет, дитя! Не допусти, чтоб нега

Твой ясный разум обуяла; женской

Не покоряйся прелести, мой сын!

Кто с лиходейкой делит ложе – верь мне,

⁶⁵⁰ Морозом веет от таких объятий!

Нет горше язвы, чем негодный друг.

Отринь и ты ее, презренья полный:

Она нам – враг. Пускай во тьме подземной

Себе другого ищет жениха!

Я уличил ее уликой явной

В том, что она, одна из сонма граждан,

Ослушалась приказа моего;

Лжецом не стану я пред сонмом граждан:

Пойми меня, мой долг – ее казнить.

И пусть взывает к родственному Зевсу:

Когда в родстве я зародиться дам

Крамоле тайной – вне родства бесспорно

⁶⁶⁰ Еще пышнее расцветет она.

Нет. Кто в кругу домашних безупречен,

Тот и гражданский долг исполнит свято;

Напротив, кто в безумном самомненье

Законы попирает, кто властям

Свою навязывает волю – мною

Такой гордец отвержен навсегда.

Кого народ начальником поставил,

Того и волю исполняй – и в малом,

И в справедливом деле, и в ином.

Кто так настроен, тот – уверен я —

Во власти так же тверд, как в подчиненье.

⁶⁷⁰ Он в буре брани на посту пребудет,

Соратник доблестный и справедливый.

А безначалье – худшее из зол.

Оно народы губит, им отрава

В глубь дома вносится, союзной рати

В позорном бегстве узы рвет оно.

Но где надежно воинство – его там

Ряды блюдет готовность послушанья.

Храни же свято стяг законной власти,

Не подчиняя женщине ума.

Уж если пасть нам суждено – от мужа

⁶⁸⁰ Падем, не в женской прелести сетях!

Нам мнится, если возраст нам не враг,

Твоими разум говорит устами.

Ах, разум, разум… Да, отец мой, высший

То дар богов для смертных, спору нет;

И что неправ ты – это доказать

Не в силах я – и не хочу быть в силах.

Но прав, быть может, также и другой?

Поверь, отец: что делает народ,

Что говорит и чем он недоволен,

⁶⁹⁰ Мне лучше видно. Страх простолюдину

Твой взор внушает, прерывает речи,

Что неугодны слуху твоему.

А я, в тени, и вижу все, и слышу.

Я слышу, да, как все ее жалеют,

Все говорят: «Ужель погибнет та,

Что гибели всех менее достойна? —

Ужель за подвиг столь прекрасный – кару

Столь жалостную понесет она? —

Ту, что, родного брата в луже крови

Найдя, непогребенным не снесла,

Не потерпела, чтоб от псов голодных

Он поруганье принял и от птиц —

Ее ль златым мы не почтим венком?»

⁷⁰⁰ Так глухо бродит темная молва.

Отец! Ведь мне всего добра на свете

Дороже благоденствие твое.

И быть не может иначе: ведь слава

Цветущего отца – величье сына,

Как и отцу отраден сына блеск.

Не будь же однодумен: не считай,

Что правда только в том, что ты сказал.

Кто лишь в себе высокий разум видит,

Иль чары слова, иль души величье —

Тот часто вдруг оказывался пуст.

⁷¹⁰ Ты – человек, и как бы ни был мудр ты, —

Позора нет познать и уступить.

Когда поток весенних вод избыток

Стремит в долину – гибкие лишь лозы

Его выносят, а деревьев силу

Он, с корнем вырывая, истребляет.

Когда моряк натянет корабельный

Канат и не захочет отпустить —

Не миновать ладье перевернуться.

Нет, уступи, смири свой гордый дух!

Дозволь и мне, хоть я и молод, словом

Тебя правдивым вразумить, отец:

⁷²⁰ Всех совершенней я того считаю,

Кто сам в себе клад мудрости хранит.

Но он немногим достается; прочим —

И доброму совету внять хвала.

Полезно обоюдное ученье,

Коль доля правды у обоих есть.

Седые старцы мы; не время нам

У молодого разуму учиться!

Одной лишь правде! Если ж молод я, —

Смотреть на дело должно, не на возраст.

⁷³⁰ А дело ли ослушника почтить?

Почтить дурных я не просил, отец.

Ну, а ее ты к ним не причисляешь?

Ни я, ни всенародный глас фивян.

Народ ли мне свою навяжет волю?

Ты ныне слово юное сказал.

Своей мне волей править, иль чужою?

Единый муж – не собственник народа.

Как? «Мой народ» – так говорят цари!

Попробуй самодержцем быть в пустыне!

⁷⁴⁰ Жене ты покорился, вижу я!

Коль ты – жена; я о тебе забочусь.

Ты, негодяй? И судишься с отцом?

Так должно; Правды ты завет нарушил.

Нарушил, если власть я чту свою?

Хорош почет, коль ты богов бесчестишь!

Презренный, женской прелести угодник!

Все ж не дурному делу я служу.