Пьесы - читать онлайн

Птенцы младые Кадмова гнезда!

Зачем вы здесь – в столь жалобной осанке

И с ветками просителей в руках?

Там в городе клубится фимиама

Седой туман; там песнь мольбы горячей

Возносится – и с ней страданья стон…

Не от чужих услышать я хотел

Про нужды ваши: сам сюда я вышел,

Молвой людей прославленный Эдип…

Так молви же, старик, – тебе пристало

¹⁰ Гласить за всех: что вас сюда ведет?

Загнал ли страх – иль заманила ласка?

Хотелось бы помочь вам; не из камня

Ведь наше сердце: жаль мне, дети, вас!

Эдип, властитель родины моей!

Ты видишь сам, у алтарей твоих

Собрались дети: долгого полета

Их крылышки не вынесут еще.

Средь них и я, под старости обузой,

Жрец Зевса. Лучший молодости цвет

Перед тобой, – а там народ толпами

На площадях увенчанный сидит,

²⁰ У двух святилищ девственной Паллады

И над Исмена вещею золой.

Зачем мы здесь? Ты видишь сам: наш город

Добычей отдан яростным волнам;

С кровавой зыбью силы нет бороться,

Нас захлестнула с головой она.

Хиреют всходы пажитей роскошных;

Подкошенные, валятся стада;

Надежда жен в неплодном лоне гибнет;

А нас терзает мукой огневицы

Лихая гостья, страшная чума.

Дом Кадма чахнет от ее дыханья,

А черный Ад богатую взымает

³⁰ С него стенаний и мучений дань.

Не бог ты, знаю. Не как к богу мы

К тебе пришли – и я, и наши дети —

И к очагу припали твоему.

Но из людей для нас, Эдип, ты первый,

И в злоключеньях жизни безрассчетных,

И в ниспосланьях грозных божества.

Не ты ль уж раз, пришедши в город Кадма,

Освободил нас от жестокой дани,

Что мы певице ужасов несли?

А ведь никто из нас тебе загадки

Не разъяснил; ты божиим внушеньем

Ее постиг и спас страну от бедствий —

Так говорит, так верует народ.

⁴⁰ И вот теперь, могущественный царь,

Тебя, Эдип, мы все с мольбой усердной

Пришли просить: найди для нас защиту,

От бога ли услышав вещий глас,

От смертного ль узнав секрет спасенья.

Твой опыт почве благодатной равен:

Решений всхожесть он блюдет для нас.

Спаси ж наш град, о лучший среди смертных,

Спаси и славу мудрости твоей!

Теперь за то давнишнее усердье

Ты исцелителем земли слывешь;

О, да не скажет про твою державу

Потомков наших память навсегда:

⁵⁰ «При нем мы свет увидели желанный,

При нем нас гибели покрыла мгла».

Нет – стань навеки нам творцом спасенья!

То знаменье счастливое, что в город

Тебя ввело, – да осенит тебя

Оно и ныне! Коль и впредь ты хочешь

Страною править – пусть мужей своих

Тебе на славу сохранит она;

Ведь нет оплота ни в ладье, ни в башне,

Когда защитников погибла рать!

О дети, дети! Ведом – ах, как ведом

Мне вашей жажды жалостной предмет.

⁶⁰ Вы в горе все; но всех страданий ваших

В груди своей я полноту собрал.

Лишь за себя болеет сердцем каждый

Из вас, родные; а моя душа

Скорбит за город – за себя – за вас.

Нет, не со сна меня вы пробудили:

Я много плакал, много троп заботы

Измерил в долгих странствиях ума.

Один мне путь открылся исцеленья —

Его избрал я. Сына Менекея,

Креонта – он моей супруге брат —

⁷⁰ Послал я в Дельфы, Фебову обитель,

Узнать, какой мольбой, каким служеньем

Я город наш от гибели спасу.

Теперь я дни считаю и тревожусь.

Что с ним? Давно его с возвратом жду

И не пойму причины промедленья.

Когда ж вернется он, исполню строго —

В том честь порукой – все, что скажет бог.

Счастливый признак! С речию твоей

Они приход Креонта возвещают.

⁸⁰ О Аполлон-владыка! Дай, чтоб радость

Явил он словом, как являет видом!

Густого лавра плодоносной ветвью

Увенчан он; несет он счастье, верь.

Сейчас узнаем – подошел он близко.

Властитель – брат мой, Менекеев сын!

Какую весть принес ты нам от бога?

Счастливую; ведь и невзгоду счастьем

Мы признаем, когда исход хорош.

Что ж молвит бог? Ответ туманный твой

⁹⁰ Ни бодрости, ни страха не внушает.

Готов пред всеми говорить – а также

И, в дом войдя, наедине с тобой.

Скажи при всех: мне их несчастье душу

Сильней терзает, чем своя печаль.

Что бог мне молвил, то и я скажу.

Владыка Феб велит нам в ясной речи

Заразу града, вскормленную соком

Земли фиванской, истребить, не дав

Ей разрастись неисцелимой язвой.

Как истребить? И в чем зараза эта?

¹⁰⁰ Изгнанием, иль кровью кровь смывая, —

Ту кровь, что град обуревает наш.

Какую кровь? О ком радеет бог?

Предшественник твоей державы славной,

Эдип-властитель, Лаием был зван.

Слыхал о нем, но видеть не пришлось.

Убитый пал он; ныне же к ответу

Бог ясно требует его убийц.

А где они? Кто нам найти поможет

Тот тусклый след старинного греха?

¹¹⁰ Здесь, молвит бог. Кто ищет, тот находит;

А кто искать ленив, тот не найдет.

Где ж пал ваш Лаий? У себя ль в дворце?

Иль средь полей родных? Иль на чужбине?

Как говорили, бога вопросить

Пустился он – и не вернулся боле.

А вестники? А спутники его?

Ужель никто улик вам не доставил?

Погибли все, один лишь спасся; в страхе

Он все забыл. Одно лишь мог сказать…

¹²⁰ Что ж мог сказать он? Много даст одно нам;

Надежды край схвати – и ты спасен.

Разбойники – так молвил он – сразили

Паломника несметных силой рук.

Не посягнул бы на царя разбойник,

Когда б не злата здешнего соблазн!

Такая мысль была, но в нашем горе

Никто не встал отмстителем царя.

Коль пал ваш царь, то горе не помеха

Его убийц сейчас же разыскать.

¹³⁰ Сфинкс песнею лукавой отвлекла

Наш ум от смутных бед к насущным бедам.

Мой долг отныне – обнаружить все.

Достойно Феб – и ты, Креонт, достойно

Заботу о погибшем воскресили.

Союзником вам буду честным я,

Готовым мстить за землю и за бога.

Ведь не о дальних людях я пекусь,

А сам себя от язвы ограждаю:

Тот враг, что Лаия убил, и мне

¹⁴⁰ Той самой смертью, мнится, угрожает;

Обоим нам явлю я помощь ныне.

Теперь оставьте, дети, алтари,

С собою взяв молитвенные ветви;

Сюда же граждан Кадма созовите:

Я все готов исполнить, что смогу,

А бог победу нам пошлет – иль гибель.

Идемте, дети. Царь нам все исполнит,

О чем просить явились мы к нему.

Ты ж Аполлон, чьему мы слову вняли,

¹⁵⁰ Яви спасенье – прекрати болезнь!

Зевса отрадная весть, что приносишь ты в славные Фивы

С дельфийской рощи золотой?

Страх обуял мою грудь, в напряжении сердце трепещет, —

Будь милостив, Феб-исцелитель!

Новой ли службы от нас ты потребуешь?

Иль воскресишь из могилы забвения

Древний обряд? О поведай, ласкающей

Чадо Надежды, бессмертное Слово!

Первой тебя я зову, дочь Зевса, святая Афина,

¹⁶⁰ С сестрой державной твоей,

Той, что на площади круглой наш город блюдет,

Артемидой

И с Фебом, стрельцом всеразящим.

Троицей свет нам явите спасительный!

Если когда-либо горя нависшего

Черную тучу вы мощно развеяли —

Боги родные, придите и ныне!

Ах, муки несметные терпим мы:

Охвачен заразою весь народ.

Оружие дум притупилось!

¹⁷⁰ Гибнут роскошной земли порождения;

Жалостных мук не выносят роженицы;

Души, из тел пораженных исторгнуты,

То здесь, то там

Мчатся, как птицы небес быстрокрылые,

В пламенном рвенье к туманному берегу,

Где бог царит вечерний.

Их стаи несметные вдаль летят;

Везде неоплаканных груды тел,

¹⁸⁰ Из них расцветает зараза!

Жены меж них и согбенные матери,

Все к алтарям, точно к брегу спасения,

С воплем беспомощным в страхе бросаются,

И льется песнь —

Льется отчаянья стон раздирающий.

Внемли, о Зевсова дщерь! светлоликую

Яви защиту в горе.

Его ж, что град жаром жжет,

Стону радуясь людей,

¹⁹⁰ И без щитов, без копий нас терзает, —

Ареса буйного из края изгони,

Отбрось врага в глубь морей,

В терем Амфитриты,

Отбрось к нелюдимому брегу

Фракии бурливой!

Ведь если дань простит нам ночь —

День взыскать ее спешит.

²⁰⁰ О Зевс! Длань твоя

Молний пламенем грозна:

Срази его безжалостным перуном!

Владыка Феб! В помощь нам

Стрел-заступниц ярый вихрь

Направь в убийцу с тетивы лучистой!

Лучистый светоч с гор ликийских принеси,

Страши врага, жги врага,

Дева Артемида!

И ты, моей родины отпрыск,

²¹⁰ В митре золотистой

Веди вакханок резвый хор,

Ясноликий Дионис!

Возьми огнь святой,

Огнь победный, сокруши

Среди богов презреннейшего бога!

Вы молитесь, – меж тем, от вас зависит

Отчизне оборону от болезни

И отдых от несчастий даровать.

Внемлите лишь моей усердно речи.

Не знал я божьих слов, не знал я дела —

²²⁰ Не то – без долгих поисков и опросов

Напал бы скоро я на верный след.

Но нет; я – поздний гражданин меж граждан,

И вот наказ мой Кадмовым сынам.

Кому известно, от чьего удара

Царь Лаий пал, сын Ла́бдака державный,

Тот обо всем да известит меня.

Да не боится он открыть улику

Сам на себя: вреда ему не будет,

И лишь страну оставит с миром он.

²³⁰ Да не молчит подавно о другом он, —

Коли убийца был из иноземцев, —

Казной за весть и лаской награжу.

А если вы ответа не дадите —

О друге ли, иль о себе радея —

То вот дальнейшая вам речь моя:

Убийца тот, кто б ни был он, повсюду

В земле, что скиптру моему подвластна,

От общества сограждан отлучен.

Нет в ней ему ни крова, ни привета,

Ни общей с вами жертвы и молитвы,

²⁴⁰ Ни окропления священных уз.

Вы гнать его повинны все, как скверну

Земли родимой, – так мне бог пифийский

В пророчестве недавнем возвестил.

И вот я становлюсь по воле бога

Заступником убитому царю.

Я говорю: будь проклят тот убийца,

Один ли иль с пособниками вкупе,

Будь злая жизнь уделом злого мужа!

Будь проклят сам я наравне с убийцей,

²⁵⁰ Когда б под кровом моего чертога

Он с ведома скрывался моего!

А вы блюдите этот мой приказ

В угоду мне и Фебу и отчизне,

Лишенной сил и милости богов.

Так бог велел. Но если б даже слово

Его не грянуло с парнасских круч —

Вам все ж грешно забыть о мести правой,

Когда герой, когда ваш царь погиб.

Уж и тогда был долгом вашим розыск.

Теперь же я его наследство принял,

²⁶⁰ Я стал супругом царственной вдовы,

И если б бог его потомством милым

Благословил, то и детей его

Залогом общим я б владел по праву…

Но нет! Немилостив был бог к нему…

Так за него, как за отца родного,

Я заступлюсь; отныне цель моя —

Найти убийцу Лаия – ему же

Отцом был Лабдак, дедом Полидор,

Кадм – прадедом, и пращуром – Агенор.

Молю богов: кто мой приказ отринет,

Да не вернет тому земля посева,

²⁷⁰ Да не родит наследника жена;

Да сгинет он, как гибнет град несчастный,

Иль худшей смертью, коль такая есть!

А тем, кто слову моему послушен,

Союзницей пускай святая Правда

И боги все пребудут на века.

Как ты связал меня своим заклятьем,

Так я отвечу, государь, тебе:

Убил не я; убийцы я не знаю.

Послал нам Феб мудреную загадку —

Он разрешить ее способней всех.

²⁸⁰ Сказал ты правду; но заставить бога

Никто не властен из живых людей.

Дозволь второе предложить решенье.

Не откажи и в третьем, если есть.

Владыке Фебу силой вещей мысли

Один Тиресий равен, государь.

Лишь от него узнать мы можем правду.

И это я исполнил: по совету

Креонта двух к нему гонцов послал я;

Зачем он медлит – не могу понять.

²⁹⁰ Еще есть слово – тусклое, глухое…

Какое слово? Все я должен взвесить.

От путников он принял смерть – так молвят.

Я слышал, но убийца неизвестен.

Однако если страх ему знаком —

Не вынесет проклятий он твоих.

Кто в деле смел, тот слов не устрашится.

Но вот явился грозный обличитель!

Уж к нам ведут почтенного пророка,

Что правду видит из людей один.

³⁰⁰ Привет тебе, Тиресий, – ты, чей взор

Объемлет все, что скрыто и открыто

Для знания на небе и земле!

Ты видишь, хоть и с темными очами,

Страду лихую города больного;

Единственный его спаситель – ты.

Узнай, коли не знаешь, от гонцов:

Феб на вопрос наш дал такой ответ,

Чтоб мы, разведав Лаия убийц,

Изгнаньем их иль казнью истребили —

Тогда лишь стихнет ярая болезнь.

³¹⁰ Тебе понятен рокот вещей птицы,

Знакомы все гадания пути;

Спаси ж себя, и город, и меня,

Сними с нас гнев души непримиренной!

Ведь ты – оплот наш; помогать же ближним

По мере сил – нет радостней труда.

О знанье, знанье! Тяжкая обуза,

Когда во вред ты знающим дано!

Я ль не изведал той науки вдоволь?

А ведь забыл же – и сюда пришел!

Что это? Как уныла речь твоя!

³²⁰ Вели уйти мне; так снесем мы легче,

Я – свое знанье, и свой жребий – ты.

Ни гражданин так рассуждать не должен,

Ни сын; ты ж вскормлен этою землей!

Не к месту, мне сдается, речь твоя.

Так вот, чтоб мне не испытать того же…

О, ради бога! Знаешь – и уходишь?

Мы все – просители у ног твоих!

И все безумны. Нет, я не открою

Своей беды, чтоб не сказать – твоей.

³³⁰ Что это? Знаешь – и молчишь? Ты хочешь

Меня предать – и погубить страну?

Хочу щадить обоих нас. К чему

Настаивать? Уста мои безмолвны.

Ужель, старик бесчестный, – ведь и камень

Способен в ярость ты привесть! – ответ свой

Ты утаишь, на просьбы не склонясь?

Мое упорство ты хулишь. Но ближе

К тебе твое: его ты не приметил?

Как речь твоя для города позорна!

³⁴⁰ Возможно ли без гнева ей внимать?

Что сбудется, то сбудется и так.

К чему ж молчать? Что будет, то скажи!

Я все сказал, и самый дикий гнев твой

Не вырвет слова из души моей.

Да, все скажу я, резко, напрямик,

Что видит ум мой при зарнице гнева.

Ты это дело выносил во тьме,

Ты и исполнил – только рук своих

Не обагрил. А если б зрячим был ты,

Убийцей полным я б назвал тебя!

³⁵⁰ Меня винишь ты? Я ж тебе велю —

Во исполненье твоего приказа

От нас, от граждан, отлучить себя:

Земли родной лихая скверна – ты!

Напрасно мнишь ты, клеветник бесчестный,

Избегнуть кары за слова твои!

Меня спасет живая правды сила.

Уж не гаданью ль ею ты обязан?

Тебе; ты сам раскрыть ее велел.

Скажи еще раз, чтоб понятно было!

³⁶⁰ Ужель не понял? Иль пытать решил?

Не ясно понял; повтори еще раз!

Изволь: убийца Лаия – ты сам!

Сугубой лжи – сугубое возмездье!

Велишь наполнить возмущенья меру?

Что хочешь молви: речь твоя – лишь дым.

В общенье гнусном с кровию родной

Живешь ты, сам грехов своих не чуя!

Уйти от кары поношеньем мнишь ты?

Да, если сила истине дана.

³⁷⁰ Есть в правде сила, есть, но не в тебе —

В тебе ж угас и взор, и слух, и разум.

Ах, бедный, бедный! Тот упрек безумный —

Его от всех услышишь скоро ты.

Сплошная ночь тебя взрастила; гнев твой

Не страшен света радостным сынам.

Не мне тебя повергнуть суждено:

Сам Аполлон тебе готовит гибель.

Креонта ль слышу вымысел – иль твой?

Оставь Креонта; сам себе ты враг.

³⁸⁰ О власть, о злато, о из всех умений

Уменье высшее среди людей —

Какую зависть вы растить способны!

Я ль добивался этого престола?

Мне ль не достался он, как вольный дар?

И что ж? Креонт, мой верный, старый друг,

Из-за него меня подходом тайным

Сгубить задумал! Хитрого волхва

Он подпускает, лживого бродягу,

В делах наживы зрячего, но полной

В вещаниях окутанного тьмой!

³⁹⁰ Скажи на милость, где явил ты Фивам

Искусства достоверность твоего?

Когда с кадмейцев хищная певица

Живую дань сбирала – почему

Ты не сказал им слова избавленья?

А ведь решить ту мудрую загадку

Способен был не первый встречный ум —

Тут было место ведовской науке!

И что же? Птицы вещие молчали,

Молчал и бога глас в груди твоей;

И я пришел, несведущий Эдип.

Не птица мне разгадку подсказала —

Своим я разумом ее нашел!

И ныне ты меня замыслил свергнуть,

⁴⁰⁰ Чтобы с Креонтом дружбу завести!

На горе ж вы (и ты, и твой учитель)

Себе самим – надумали наш город

От скверны очищать! И если б я

В тебе не видел старика – я карой

Заслуженной бы вразумил тебя!

Нам так сдается: и в его вещаньях

Пылает гнев, и, царь, в твоем ответе.

Не он спасет нас; лучше б обсудить,

Как нам исполнить Аполлона волю.

Ты – царь, не спорю. Но в свободном слове

И я властитель наравне с тобой.

⁴¹⁰ Слугою Феба, не твоим живу я;

Опека мне Креонта не нужна.

Ты слепотою попрекнул меня!

О да, ты зряч – и зол своих не видишь,

Ни где живешь, ни с кем живешь – не чуешь!

Ты знаешь ли родителей своих?

Ты знаешь ли, что стал врагом их злейшим

И здесь, под солнцем, и в подземной тьме?

И час придет – двойным разя ударом,

И за отца, и за родную мать,

Тебя изгонит из земли фиванской

Железною стопой проклятья дух,

И вместо света тьма тебя покроет.

⁴²⁰ Где не найдешь ты гавани стенаньям?

Где не ответит крикам Киферон,

Когда поймешь, что к свадьбе в этом доме

С добром ты плыл, но не к добру приплыл,

И все иные беды, от которых

Ты станешь братом собственных детей!

Теперь, коль хочешь, поноси Креонта

И речь мою, но скоро в целом мире

Не будет доли горестней твоей!

Невыносима клевета такая!

⁴³⁰ Сгинь, дерзкий волхв! Скорей уйди отсюда

К себе обратно и оставь мой дом!

И не пришел бы, если б ты не звал.

Не знал же я, что вздорных слов наслышусь

Из уст твоих; а то б не звал, поверь!

По-твоему, я вздорен; что ж! Но мудрым

Я звался – у родителей твоих.

О ком сказал ты? Кто меня родил?

Родит тебя – и сгубит – этот день.

Опять загадка! Кто тебя поймет?

⁴⁴⁰ Не ты ль загадок лучший разрешитель?

Коришь меня за то, чем я велик?

В твоем искусстве и твоя погибель.

Зато я землю спас – она важнее.

Я ухожу.

Веди меня, мой сын.

Да, уходи! Досаден твой приход

И беспечально будет удаленье.

Что ж, я уйду, но раньше дам ответ вам

На ваш вопрос. Тебя не устрашусь я —

Меня низвергнуть не тебе дано.

Внемли: тот муж, которого ты ищешь

⁴⁵⁰ С угрозой кары, Лаия убийца —

Он здесь! пришлец – таким его считают;

Но час придет – фиванцем станет он,

Без радости отчизне приобщенный.

На слепоту взор ясный променяв,

На нищенство – державное раздолье,

Изгнанником уйдет он на чужбину,

Испытывая посохом свой путь.

Узнает он, что он своим исчадьям —

Отец и брат, родительнице – вместе —

И сын и муж, отцу же своему —

⁴⁶⁰ Соложник и убийца. Вот ответ мой!

Теперь иди и взвесь его, и если

Хоть каплю лжи ты в нем найдешь – в вещаньях

Считай меня невеждой навсегда!

Кто он, чью длань вещего бога

Со скалы дельфийской

Примерил взор – страшного дела

Тайный совершитель?

Пора ему в глубь пустынь

Коней-летунов быстрей

Бежать без оглядки.

Среди зарева молнии гонит его

⁴⁷⁰ Вседержавного Зевса разгневанный сын,

И рой неотступных

Мчится вслед Эриний.

Раздался клич – клич с белоснежных

Круч святых Парнаса:

Заросший след тайного мужа

Все раскрыть стремятся.

Он рыщет в глухом лесу,

В пещерах угрюмых гор,

Как зверь бесприютный:

Одинокой стопою скитается он,

⁴⁸⁰ Лишь бы грозных вещаний тропу обмануть —

Они ж неустанно

Над главой кружатся.

Страшных забот думы вспугнул

В сердце моем мудрый пророк;

Верить невмочь, спорить невмочь,

Как мне решить, знать не могу.

Ни на прошлое надежды, ни на будущее нет —

Но не знал я никогда,

⁴⁹⁰ Чтобы Лаий Полибиду супостатом выступал,

Не услышал и теперь.

Где ж улика того дела, где свидетель у меня

Против славы всенародной,

Что Эдипа осенила навсегда?

Не поверю, чтоб убийство он свершил.

Боги одни – Зевс, Аполлон —

Долю людей призваны знать;

Что же пророк? может ли он

⁵⁰⁰ Даром святым нас превзойти?

На сомненье нет ответа; но лишь мудростью велик

Человек перед людьми.

Пусть клевещут на Эдипа; пока слово не сбылось,

Не согласен с ними я.

Кто не видел, как пред девой быстрокрылой он стоял?

⁵¹⁰ Доказал он свою мудрость

И усердье благородства среди нас;

Мы навеки ему верность сохраним.

Сограждане, в ужасном преступленье

Меня винит – так слышал я – Эдип.

Напраслины не вынес я. И так уж

Несчастны мы; но если он считает,

Что в этом горе я способен был

Ему иль словом повредить, иль делом —

Такая слава всей дальнейшей жизни

Разрушила бы радость для меня.

⁵²⁰ Я не в простой обиде обвинен,

А в величайшей: и перед страною,

И перед вами, и перед друзьями.

Да, слово вырвалось из уст его;

Но, видно, гнев его внушил, не разум.

Но все ж сказал он, что, научен мною,

Его опутал кривдою пророк?

Он так сказал; подумав ли – не знаю.

Как? Не кривя ни взором, ни душой,

Он произнес такое обвиненье?

⁵³⁰ Не знаю: мне ли знать дела владык?

Но вот он сам выходит из чертога.

Ты здесь? Зачем ты здесь? Ужели лоб твой

Такою наглостью запечатлен,

Что подступаешь к дому моему

Ты, уличенный мной убийца, ты,

Моей державы явный похититель?

Скажи на милость, трусом ли презренным

Тебе казался царь твой, иль глупцом,

Когда такое дело ты задумал?

Возмнил ли ты, что не замечу я,

Как подползать твое коварство будет,

И, распознав его, не отражу?

⁵⁴⁰ Не ты ль скорей – мечтатель безрассудный,

Что без друзей и без богатства власть

Присвоить вздумал, честолюбец жалкий?

Прими совет мой: дай сказать мне слово

В ответ тебе – и, выслушав, реши.

Учить силен ты, я ж учиться слаб.

Довольно слов; ты – враг мой и предатель

Об этом самом выслушай меня!

Об этом самом замолчи, изменник!

Не мудр же ты, коль вне стези рассудка

⁵⁵⁰ Находишь вкус в упрямом самомненье.

Не мудр и ты, коль мнишь избегнуть кары,

Предательски нарушив долг родства.

Не буду спорить; да, ты прав. Одно лишь

Скажи мне: в чем предательство мое?

По твоему ль совету – да иль нет —

Послал я за пророком многочтимым?

И ныне тот же дал бы я совет.

Скажи тогда: давно ли царь ваш Лаий…

При чем тут Лаий? Не пойму вопроса.

⁵⁶⁰ Сраженный, пал таинственной рукой?

Давно успел состариться тот век.

А ваш пророк – он был тогда при деле?

Был так же мудр и так же всеми чтим.

Назвал мое он имя в ту годину?

Не доводилось слышать мне его.

Вы не старались обнаружить дело?

Как не старались? Все напрасно было.

А он, мудрец, зачем вам не помог?

Не знаю; и в неведенье молчу.

⁵⁷⁰ Зато другое знаешь ты и скажешь.

Что именно? Не утаю, коль знаю.

А вот что: это ты его наставил

Меня убийцей Лаия назвать!

Что он сказал, тебе известно. Ты же

И на мои вопросы дай ответ.

Изволь; убийцы не найдешь во мне.

Скажи: ты муж моей сестры, не так ли?

Я муж твоей сестры; сказал ты правду.

Совместно с ней землей ты управляешь?

⁵⁸⁰ Ни в чем отказа не бывало ей.

С собой меня сравняли вы в союзе?

И ты союз изменой разорвал.

Какой изменой? Ты подумай трезво

И взвесь одно: кто променять согласен

На полное тревоги имя власти —

Влиятельный и сладостный покой?

Я никогда в душе своей не ставил

Сан царский выше царственных деяний;

Так мыслят все, кто разумом не слаб.

⁵⁹⁰ Что ни хочу я, все могу без страха

Я получить; а если б сам я правил —

Как часто б делал вопреки себе!

Ужель милее царский мне венец

Безбольной чести, мирного величья?

Нет, не настолько я ума лишился,

Чтоб предпочесть тревожной власти бремя

Чете прекрасной: «выгода и блеск».

Теперь привет, улыбки мне повсюду,

Теперь в мою просители твои

Стучатся дверь – успеха им залогом

Мое вниманье. И все это, мнишь ты,

За звук пустой я уступить готов?

⁶⁰⁰ Нет, с разумом злодейство несовместно:

Ни сам к нему не склонен я, ни в долю

Меня сообщник не возьмет дурной.

И вот мой вызов: сам отправься в Дельфы,

Проверь дощечки подлинность моей!

Затем, мои сношения с пророком

Вели раскрыть; и если тут виновным

Меня найдешь – то вместе со своим

Брось и мой голос в обвиненья урну.

Но без улик не осуждай меня.

Противно правде – и дурных напрасно

⁶¹⁰ Считать друзьями, и врагами добрых.

Кто друга верного изгнал, – тот жизни

Своей любимейший отрезал цвет.

Что ж, час придет – поймешь ты, что ты сделал.

Одно лишь время – добрым оправданье,

Других же в день ты уличишь один.

Он молвит здраво; стерегись паденья!

Решений быстрых ненадежен путь.

Но если быстр предатель нечестивый,

И мне быть быстрым царский долг велит.

⁶²⁰ А буду медлить – увенчает счастье

Его коварство, мне ж готова смерть.

Что ж ты решил? Чтоб я покинул землю?

Нет, не изгнанье твой удел, а смерть.

. . . . . . . . . . . . . .

Когда поймешь, чего достойна зависть.

Ты вовсе не доступен убежденью?

. . . . . . . . . . . . .

Безумен ты!

Себе кажусь я здравым.

Кажись и мне!

Довольно: ты изменник!

Где ж разум твой?

Почтение царю!

Дурному – нет!

О мой народ, народ!

⁶³⁰ И я народу сын, не только ты!

Оставьте спор, властители! Выходит

В час добрый к вам царица из чертога:

Пусть мир меж вас восстановит она.

Несчастные! Теперь ли время ссоре

Бессмысленной? Страдает весь народ,

А вас заботят личные обиды?

Вернись в чертог, супруг мой; удались

И ты, Креонт; ничтожного предлога

В тяжелое не возводите зло!

Сестра моя! Супруг твой, царь Эдип,

⁶⁴⁰ Ужасную вменяя мне вину,

Изгнанием грозит мне или казнью.

Да, это так! В коварном покушенье

На жизнь мою я уличил его.

Пусть пропаду, пусть вечно буду проклят,

Коль в чем-нибудь виновен пред тобой.

Ради богов, поверь ему, Эдип!

Яви почет и клятве пред богами,

И мне, и этим гражданам твоим.

Молю, о царь, выслушай

⁶⁵⁰ Не гневаясь, с разумом!

Чего ж ты хочешь от меня?

Его блюдет клятвы сень;

Верным слыл он всегда;

Прости его!

Что хочешь – знаешь?

Знаю!

Что ж, скажи!

Клятву дал твой брат; не казни его

Ради тусклой мглы призрачных улик!

Так знай же: этой просьбой для меня

Ты просишь смерти или же изгнанья.

⁶⁶⁰ О нет, нет! Светлый бог свидетель мне!

Пусть погибну я без богов, друзей,

Если зла тебе я в душе желал.

Плач страны болью грудь давит мне;

Ужель весь горя круг не пройден ей,

Ужель ей новый бедствий вал грозит?

Свободен он! Пусть лучше я погибну,

⁶⁷⁰ Иль из земли в бесчестье удалюсь.

Твой грустный лик внушил мне состраданье;

Но он повсюду ненавистен мне.

Ты уступил, но с гневом. Гнев пройдет.

А гнет останется. Такие души

Себе самим несносны поделом.

Оставь меня! Уйди!

Я ухожу —

Тобой не понят, но для них – все тот же.

Зачем, жена, медлишь ты

Уйти с царем в свой дворец?

⁶⁸⁰ Хочу узнать, как спор возник.

Глухой упрек грянул вдруг;

Злой извет сердце рвет

И без вины.

Вскипели оба?

Оба.

В чем причина?

Не довольно ли? Исстрадались мы!

Что покончено – будь покончено.

Вот ты каков! Хоть ты и благомыслен.

Но расслабляешь, притупляешь дух мой?

О царь, царь! Сколько уж раз клялся я!

⁶⁹⁰ Я б безумен был, безнадежно слеп,

Если б верности изменил своей.

Мне ль забыть, как в те дни град страдал!

Не ты ль путь верный отыскал для нас?

О будь вновь лучшим нам водителем.

Скажи и мне, во имя всех богов;

Зачем ты гневом воспылал таким?

⁷⁰⁰ Скажу: ты мне почтенней, чем они.

Креонт злоумышляет на меня.

Скажи яснее: в чем его вражда?

Назвал меня он Лаия убийцей!

Со слов других? По собственной догадке?

Свои уста хранит он от хулы,

А подослал гадателя-злодея!

О, если так – освободи от страха

Свой ум, Эдип, и от меня узнай,

Что нет для смертных ведовской науки.

⁷¹⁰ Тому я довод ясный укажу.

Однажды Лаий – не скажу: от Феба,

Но в Дельфах от гадателей его

Ужасное вещанье получил,

Что смерть он примет от десницы сына,

Рожденного в законе им и мной.

Но Лаий – говорят нам – у распутья,

Где две дороги с третьего сошлись,

Разбойниками был убит чужими!

А мой младенец? От его рожденья

Едва зарделся третий луч зари, —

И он его, сковав суставы ножек,

Рукой раба в пустыне бросил гор!

Да! Не заставил Аполлон малютку

⁷²⁰ Отцеубийством руки обагрить;

Напрасен страх был, Лаию внушенный,

Что от родного сына он падет;

Так оправдались вещие гаданья!

О них не думай! Если бог захочет —

Он сам сорвет с грядущего покров!

Что слышу я, жена моя? Во мне

Смутился дух мой, и в волненье разум.

Какой тревогой встрепенулся ты?

Сказала ты, что пал он у распутья,

⁷³⁰ Где две дороги с третьею сошлись?

Так молвили, да и поныне молвят.

Где ж эта местность? Где погиб твой муж?

Земля Фокидой кличется, а местность —

Где путь двоится в Дельфы и в Давлиду.

А сколько времени прошло с тех пор?

Дошла до нас та новость незадолго

Пред тем, как ты объявлен был царем.

О Зевс! Что сделать ты со мной задумал!

Эдип мой, друг мой! Что с тобой? Скажи!

⁷⁴⁰ Постой, постой!.. Каков был видом Лаий?

Каких был лет в то время он? Ответь!

Могуч; глава едва засеребрилась;

А видом был он – на тебя похож.

О смерть! Ужель я, сам не сознавая,

Себя проклятью страшному обрек?

Что ты сказал? Твое лицо мне страшно.

Боюсь, боюсь – был свыше меры зрячим

Пророк… Но нет! Еще одно скажи.

Сказать готова, хоть и страшно мне.

⁷⁵⁰ С немногими пошел он, иль с отрядом

Телохранителей, как вождь и царь?

Всех было пять; один из них – глашатай.

В повозке Лаий восседал один.

Ах, ясно все… так ясно! – От кого же

Узнали вы про смерть его, жена?

Один лишь раб от смерти ускользнул.

А где живет он ныне? Во дворце?

О нет. Когда вернулся он, увидел

Тебя царем, а Лаия убитым —

⁷⁶⁰ К моей руке припав, он умолил

Услать его из города подальше

На пастбища окраинные стад.

Я снизошла к мольбе его; и право,

Не будь рабом он, получил бы больше.

Нельзя ль скорей его обратно вызвать?

Конечно, можно. Но на что тебе он?

Боюсь, жена, – причин я слишком много

Тебе назвал желанья моего!

Да он придет! Но все ж и я достойна

⁷⁷⁰ Твою кручину разделить, Эдип.

Достойна; и кому еще доверить

Я мог бы страх встревоженной души?

Кто ближе мне в судьбы моей невзгодах?

Мне был отцом Полиб, коринфский царь,

А матерью – дориянка Меропа.

На родине вельможей первым слыл я,

До случая, который был достоин

Сомнения, но гнева не достоин.

На пиршестве, напившись до потери

Рассудка, гость какой-то в пьяном рвенье

«Поддельным сыном моего отца»

⁷⁸⁰ Меня назвал. Вскипел я гневом; все же

Себя сдержал я в эту ночь. С зарей же

Пошел к отцу и матери, чтоб правду

От них узнать. Они с негодованьем

Обидчика отвергли. Я был рад,

Но все ж сверлило оскорбленье душу:

Я чувствовал, как дальше все и дальше

Оно ползло. – И вот иду я в Дельфы,

Не говоря родителям ни слова.

Здесь Феб ответа ясного меня

Не удостоил; но в словах вещанья

⁷⁹⁰ Нашел я столько ужасов и бед —

Что с матерью преступное общенье

Мне предстоит, что с ней детей рожу я

На отвращенье смертным племенам,

И что я кровь пролью отца родного —

Что я решил – отныне край коринфский

Любить с звездой небесной наравне

И бег туда направить, где б не мог я

Стать жертвою пророческих угроз.

И вот дошел я до тех мест, в которых —

Как молвишь ты – погиб покойный царь.

⁸⁰⁰ Тебе, жена, всю правду я открою.

Когда уж близок был к распутью я,

Навстречу мне повозка едет, вижу;

Пред ней бежит глашатай, а в повозке

Сам господин, – как ты мне описала.

И тот и этот силою меня

Пытаются согнать с своей дороги.

Толкнул меня погонщик – я в сердцах

Его ударил. То увидя, старец,

Мгновенье улучив, когда с повозкой

Я поравнялся – в голову меня

Двойным стрекалом поразил. Однако,

⁸¹⁰ Он поплатился более: с размаху

Я посохом его ударил в лоб.

Упал он навзничь, прямо на дорогу;

За ним и прочих перебить пришлось.

Но если между Лаием погибшим

И тем проезжим есть какая связь —

О, кто несчастнее меня на свете,

Кто боле взыскан гневом божества?

Нет мне у вас ни крова, ни привета,

Вы гнать меня повинны все, повсюду,

И граждане, и пришлые. И сам я

⁸²⁰ Проклятье это на себя изрек!

И одр погибшего я оскверняю

Прикосновеньем той руки, что насмерть

Его сразила!.. Я ли не злодей?

Я ль не порочней всех во всей вселенной?

Бежать я должен – и в несчастном бегстве

Не должен взором на своих почить,

Не должен родины своей коснуться,

Не то – грех с матерью, отца убийство,

Родителя и пестуна – Полиба!

О сколь жесток – простится слово правды —

Ко мне был бог, что так меня сгубил!

⁸³⁰ Нет, нет, не дай, о чистое светило,

Моим очам увидеть этот день!

Пошли мне смерть, но не клейми при жизни

Меня таким несчастия пятном!

И мы в тревоге; все ж, пока свидетель

Не выслушан – надежды не теряй!

Своей надежде дал я срок недолгий —

Пока придет с окраины пастух.

Что может дать отрадного тебе он?

Пусть в показаньях он с тобой сойдется —

⁸⁴⁰ Тогда свободен от нечестья я.

В каком же слове видишь ты опору?

Он показал – так от тебя я слышал —

Что от разбойников погиб твой муж, —

От многих, значит. Коль и ныне то же

Покажет он, – убил его не я:

Один прохожий ведь не равен многим.

А если путник одинокий будет

Показан им – тогда уж нет сомнений:

Убийства грех нависнет надо мной.

О, если так, то будь уверен: слово

Он произнес, как я передала.

Его обратно взять не может он:

⁸⁵⁰ Все слышали его, не я одна!

Но если б даже от тогдашней речи

Отрекся он – вещаний он и этим

Не оправдает. Феб царю судил

От сына моего погибнуть; что же,

Убил его малютка бедный? Нет!

Он сам погибель до того отведал.

Теперь не верю я гаданьям божьим:

Они с дороги не собьют меня.

Ты судишь здраво; все ж за очевидцем

⁸⁶⁰ Пошли гонцов – прошу тебя, пошли!

Пошлю не медля. Но войдем в хоромы;

Тебе во всем я рада услужить.

Судьба моя! Дай мне вечно

Слов и дел святую чистоту блюсти

И чтить Законы, что в небесной выси

Из лона Правды самой взошли.

Их край родной – ясный свет эфира;

Олимп им отец; родил

Не смертного разум их;

⁸⁷⁰ Не он в забвения мгле их схоронить властен!

Велик в них зиждущий бог; они нетленны.

Слепая спесь – власти чадо;

Спесь же, снедью благ пресытившись вконец,

Сверх меры пышных, вред в себе несущих —

На счастья крайний уступ взойдя,

С него стремглав в глубь несется бездны.

Но ты, справедливый бог,

Молю, не оставь народ

⁸⁸⁰ В борьбе, которая нам в граде сулит счастье!

Мне будет зиждущий бог оплотом вечно.

Если ж кто рукам и речи

Путь надменности избрал,

Без страха пред ликом Правды,

Без почтения к богам —

Судьба да постигнет злая

Спесь несчастную его.

Кто в беззаконье к выгоде стремится,

⁸⁹⁰ И кто в нечестии своем,

Не признает ненарушимых граней —

Возможно ль нам стрелы гнева своего

От груди отвлечь злодея?

Если честь делам нечестья воздавать —

К чему мои песни?

Уж с молитвой не пойду я,

Где срединный храм Земли,

Ни в Фебов чертог Абейский,

⁹⁰⁰ Ни к Олимпии холмам, —

Пока с очевидной силой

Бог себя не оградит.

О Зевс-вершитель, выше всех царящий!

Коли права моя мольба —

Твой взор бессмертный обрати на дерзких!

Уж веры нет Феба гаснущим словам;

Меркнет в почестях народных

Бога-песнопевца лучезарный лик;

⁹¹⁰ Конец благочестью!

Пришла мне мысль, фиванские вельможи,

Припасть смиренно к алтарям бессмертных

С венком и с горстью ладана в руках.

Волнуется в заботах выше меры

Душа Эдипа; не умеет он,

Как должно здравомыслящему мужу,

По прошлому о будущем судить, —

Он отдается первой встречной речи,

Когда о страхе шепчет эта речь.

Моим советам он не внемлет боле;

И вот к тебе, Ликейский Аполлон —

⁹²⁰ Ты ближе всех – с мольбой я обращаюсь:

Яви нам добрый выход из беды.

Поник ладьи отважный кормчий нашей;

Его уныньем все омрачены.

Дозвольте, граждане, у вас спросить:

Где здесь Эдипа царственный чертог?

Иль лучше – самого мне укажите!

Чертог ты видишь; сам он дома, гость мой;

А здесь супруга – мать его детей.

Будь счастлива среди счастливых вечно,

⁹³⁰ Царя Эдипа верная супруга!

Тебе, мой гость, того же я желаю,

За ласковый привет. Скажи, однако,

В чем – или воля, или весть твоя.

Супругу твоему и дому – счастье.

Какое счастье? Кто тебя прислал?

Народ коринфский. Шлет тебе он радость…

Конечно, радость… но и горе с ней.

В чем этой вести двойственная сила?

Его царем поставят уроженцы

⁹⁴⁰ Земли истмийской – так судили там.

Но разве власть уж не в руках Полиба?

О нет; он сам признал уж смерти власть.

Что ты сказал? Отец Эдипа умер?

Да. Если лгу – пускай умру я сам.

Скорей, раба, ступай за господином,

Скажи ему… – О, где вы ныне? Где вы,

Вещания богов? – Всю жизнь боялся

Его убить мой муж, и вот теперь

Его судьба сразила, а не он!

⁹⁵⁰ Друг-Иокаста, милая супруга,

Зачем сюда ты вызвала меня?

Его послушай – он тебя научит,

Как верить им – пророчествам богов!

Кто он такой? И что он мне приносит?

Гонец коринфский с вестью о Полибе,

Отце твоем: его уж нет, он умер.

Возможно ль, гость мой? Сам мне дай ответ!

Уж если с этого начать мне должно —

Да, будь уверен; нет его в живых.

⁹⁶⁰ Болезнь его сразила? Иль коварство?

Для старости и мелочи довольно.

Огнь гаснущий и ветерок задует.

Болезнь беднягу унесла, я вижу.

Еще вернее – поздние года.

Жена, жена! И стоит ли считаться

С пифийским Феба очагом, иль с криком

Невнятным птицы над главой людей?

Они судили мне отца убийство —

И вот он умер, схоронен в земле,

А я, беглец, к мечу не прикоснулся!..

Уж не тоска ль по мне его убила,

⁹⁷⁰ И в этом смысле «от меня он пал»?..

Но нет: все божеские прорицанья

С собой похитил в глубь земли Полиб,

Всю их тщету изобличив пред миром!

Не я ль давно тебе о ней твердила?

Твердила, да; но страх меня стегал.

Теперь навек ты от него свободен.

А все ж я ложа матери боюсь.

Чего ж бояться, если ты уверен,

Что случай правит жизнию твоею,

А провиденью места нет нигде?

Жить надо просто, как позволит доля.

⁹⁸⁰ Брак с матерью! Иной и в вещем сне

Его свершит; и чем скорей забудет,

Тем легче жизнь перенесет свою.

Меня б легко ты в этом убедила,

Когда б не то, что мать моя жива.

Теперь же страха не сразить словами.

Зарей во тьме отца могила светит!

Зарей, не спорю; но живой боюсь.

Да что за женщина вас так пугает?

⁹⁹⁰ Меропа, старче: та, с кем жил Полиб.

Что ж страшного находите вы в ней?

Вещаньем бог меня смутил тревожным.

О нем дозволено узнать чужому?

Таить не стану. Феб мне предсказал,

Что с матерью сойтись в любви преступной

Мне суждено и кровь отца пролить.

Вот почему уж с давних пор Коринфа

Я не видал. Был счастлив я; но все же —

Отраден блеск родительских очей!

¹⁰⁰⁰ Так этот страх прогнал тебя из дома?

Отца убить я не желал, старик.

О государь! К тебе с добром пришел я;

Дозволь навеки страх рассеять твой!

Тебе б я был навеки благодарен.

А я как раз затем пришел, чтоб вызвать

Тебя домой – и дар твой заслужить.

Я не вернусь, пока жива Меропа!

Дитя! ты сам не знаешь, что творишь.

О ради бога! Научи меня.

Ты из-за них в изгнанье пребываешь?

¹⁰¹⁰ Чтоб не исполнилось вещанье Феба!

Чтоб от родивших скверны не принять?

Да, старче, да; ее страшусь я вечно.

Так знай же: страх твой пуст был и напрасен.

Как пуст? мои ж родители они!

Нет общей крови у тебя с Полибом.

Что ты сказал? Отец мой – не Полиб?

Ничуть не более чем я, поверь мне!

Ты бредишь! Он отец мой, ты – ничто.

¹⁰²⁰ Ты не был сыном ни ему, ни мне.

Но как же? Сыном он ведь звал меня!

А получил – из этих самых рук.

Из рук чужих? И так любил? Так нежно?

Так что ж? Своих им не дал бог детей.

А ты… купил меня? Иль подобрал?

Нашел тебя… в долине Киферона.

А что ж тебя в ту местность завело?

Был горных стад надсмотрщиком тогда я.

Ты пастухом был? Батраком скитался?

¹⁰³⁰ Я был твоим спасителем, мой сын.

В какой беде простер ко мне ты руки?

О ней суставы знают ног твоих.

Не вспоминай об этом древнем горе!

Я развязал израненные ноги.

Да, был в пеленках искалечен я!

И именем ты той беде обязан.

Кто это сделал? Мать? Отец? Ответь же!

Почем мне знать? Ты давшего спроси!

Что? Давшего? Не сам меня нашел ты?

¹⁰⁴⁰ Да нет же; взял у пастуха другого.

Откуда был он? Отвечай, коль знаешь!

Ему был, мнится, Лаий господином.

Покойный царь фиванского народа?

Он самый; был его он пастухом.

А где он? Жив? Могу его увидеть?

Об этом лучше вам, фиванцам, знать.

Кому-нибудь средь вас пастух тот ведом?

Быть может, видел кто его иль здесь,

Иль в деревнях? Скажите все, прошу вас;

¹⁰⁵⁰ Настало время тайну обличить.

Я полагаю, это – тот пастух

Окраинный, которого и раньше

Хотел ты видеть. Впрочем, лучше всех

О нем царица Иокаста знает.

Жена, скажи: не тот ли это самый,

Кому велели мы прийти сюда?

Как? Что? Кого назвал он? Не заботься,

Забудь скорее все его слова!

Тому не быть, чтоб я, с такой уликой,

Раскрыть свое рожденье упустил!

¹⁰⁶⁰ Коль жизнь тебе мила, оставь расспросы.

Молю богами, – я и так страдаю.

Не бойся; пусть предстану пред тобой

Тройным рабом, – не станешь ты рабыней.

Эдип, молю, послушайся меня!

Послушаться? Не обнаружить рода?

Но я забочусь о твоем же благе!

Вот это благо уж давно мне в тягость!

О, век бы не узнать тебе, кто ты!

Вы, пастуха скорей ведите!

Ты же

¹⁰⁷⁰ Любуйся вволю знатностью своей!

О горе, горе! О злосчастный – это

Тебе последний мой привет; прости!

Смотри, Эдип, в каком ужасном горе

Твоя жена умчалась! Я боюсь,

Ее молчанье бурей разрешится.

Пусть разрешается чем хочет! Я же

Свой корень – как ни скромен он – хочу

Увидеть. Страх ее и мне понятен:

В ее гордыне женской стыдно ей,

Что я могу безродным оказаться.

¹⁰⁸⁰ Я – сын Судьбы! от матери своей —

Она добра ко мне была – позора

Я не приму. А родичи мои —

Их Месяцами вы зовете – малым

Меня найдя, поставили великим.

Таким я стал; иным мне не бывать;

Итак, мой род – долой с тебя завесу!

Если я впрямь прорицатель,

Если верен вещий ум, —

О Киферон! Ты услышишь

Крик и шум в своих ущельях

¹⁰⁹⁰ Завтра в полнолунье:

Будем тебя мы, Эдипа

Кряж родной,

Величать отцом, кормильцем,

Песней-пляскою восславим,

Что фиванскому царству

Ты принес отраду.

А ты, Аполлон-исцелитель,

Ниспошли нам милость!

Кто тебе мать, кто, малютка,

В сонме вечно юных дев?

¹¹⁰⁰ Горного ль Пана подруга,

Иль избранница младая

Феба-властелина?

Он навещает любовно

Склоны гор!

Иль Гермесу на Киллене,

Иль владыке Дионису

В дар принесла тебя нимфа

Там, на горных высях,

Где он с геликонскими нимфами

Водит хороводы?

¹¹¹⁰ В лицо его не знаю, но уверен,

Друзья мои, что это он, пастух,

Тот самый, за которым мы послали.

Он очень стар, он впрямь гонцу ровесник;

К тому же в спутниках его как будто

Своих рабов я узнаю. Но вам

Скорей судить возможно: ведь и раньше

Вам был знаком тот Лаиев пастух.

Ты не ошибся, это он. Был верен

Царю он так, как только может раб.

К тебе, коринфянин, вопрос мой первый:

¹¹²⁰ О нем ли говорил ты?

Да, о нем.

Теперь, старик, смотри мне в очи прямо

И прямо на вопросы отвечай.

Скажи мне: был ты Лаия рабом?

Да, но не купленным: я в доме вырос.

И чем ему служил ты? Чем кормился?

Почти всегда к стадам приставлен был.

Где ж ты их пас? В каких местах бродил ты?

На Кифероне или по соседству.

Ты с этим мужем уж встречался в жизни?

О ком ты говоришь? И что он делал?

¹¹³⁰ О том, кто пред тобой. Ты с ним знаком?

Дай посмотреть… нет, государь, не помню.

Куда ему! но все же, государь,

Заставлю я его припомнить ясно,

Хоть он и не узнал меня.

Забыл ты,

Как там, на Кифероне мы сходились?

Ты двух был стад надсмотрщиком, а я

Лишь одного. И вот, три года сряду

Мы полное там лето проводили

Вплоть до Арктура. А на зиму мы

Домой спускались – я к своей избушке,

А ты к родному Лаия двору.

¹¹⁴⁰ Что ж скажешь? Правду я тебе напомнил?

Да. Только было это так давно!

Теперь припомни: не давал ли ты

Младенца мне в те дни на воспитанье?

К чему об этом спрашивать теперь?

А вот к чему: младенец этот – вот он!

Да будет проклят твой язык! Молчи!

Ты не брани его, старик! Внушенья

Не он достоин, а скорей ты сам!

В чем я виновен, государь любимый?

¹¹⁵⁰ Ты о младенце отвечать не хочешь!

И отвечать мне нечего: он лжет!

Не хочешь честью, так заставят силой.

О государь, не мучь меня: я стар!

Скрутите руки за спиной ему!

Зачем, несчастный! Что ты хочешь знать?

Ты дал ему младенца, или нет?

Дал. Лучше б смерть я принял в ту годину!

Ее ты примешь, коль не скажешь правды!

А коль скажу – приму ее подавно.

¹¹⁶⁰ Ты вновь уверток ищешь, мнится мне?

Да нет; сказал ведь, что младенца дал.

А чей был он? Твой сын? Иль сын – другого?

Не мой, не мой; его – другой мне дал.

Кто он? Фиванец? Имя, род скажи!

О государь, молю тебя, довольно!

Погиб ты, если повторю вопрос!

Здесь, в этом доме жил его отец.

Кем был? Рабом? Иль …родственник царю?

Вот ужас, вот! и мне о нем сказать!

¹¹⁷⁰ А мне – услышать. Пусть же я услышу!

То был, как говорили, сын царя.

А прочее тебе жена доскажет.

Она тебе дала младенца?

Да!

И для чего дала?

На истребленье.

Свое дитя?

Из страха злых пророчеств!

Каких?

Чтоб он не стал отцеубийцей.

А ты зачем меня другому отдал?

Мне стало жаль тебя, и я подумал:

Пусть на чужбину отнесет! А он

На горе страшное тебя сберег…

¹¹⁸⁰ И если ты – тот брошенный младенец,

То знай – себе на горе ты рожден!

Свершилось все, раскрылось до конца!

О свет! В последний раз тебя я вижу:

Нечестием мое рожденье было,

Нечестьем – подвиг и нечестьем – брак!

Горе, смертные роды, вам!

Сколь ничтожно в глазах моих

Вашей жизни величье!

Кто меж нас у владык судьбы

¹¹⁹⁰ Счастья большую долю взял,

Чем настолько, чтоб раз блеснуть

И, блеснувши, угаснуть?

Твой наукою жребий мне,

Твой, несчастный, Эдип, пример:

От блаженства грядущих дней

Уж не жду ничего я.

Ты уметил стрелою в цель,

Ты стяжал себе лучший дар,

Счастья дар без изъяна.

Ты – о Зевс! – сокрушил в те дни

Вещей девы жестокий пыл;

¹²⁰⁰ Ты несчастной стране моей

Стал от смерти оплотом.

С той поры ты царем слывешь,

Ты венец у людей стяжал

Высшей чести – великих Фив

Многославный владыка!

А ныне кто злополучней меж людей?

Где больше мук? Резче смена жизни где?

Где горше помрачился ум?

О, царь, славный средь царей, Эдип!

Терем ждал тебя —

Терем страшных нег;

В нем отец и сын

¹²¹⁰ От одних пылали уст!

Боги! могла ли столько лет

Нива отца тебя терпеть —

Молча терпеть ужас несказанный!

Но Время все знало, и раскрыло все:

Предстал пред ним тот, кому и брак не в брак,

И кем рожден, от той родил:

То ты, Лаиев потомок, ты!

Лучше б, лучше б мне

Не видать тебя;

Погребальный стон

¹²²⁰ С уст моих готов слететь.

Правду скажу я: ты мне дал

Дух утомленный перевесть,

И ты же вновь тьмой покрыл мне очи!

Земли фиванской славные вельможи,

О, сколько ужасов узнать, увидеть

Вам предстоит! Какое горе вам

Покроет душу, если дому Кадма

Наследственную верность вы храните!

О, если б Истр и Фасис, волны слив,

Струей могучей Фивы затопили —

Им все ж не смыть неслыханную скверну,

Что этот дом таит – еще таит,

Но вскоре обнаружит; скверну бедствий

¹²³⁰ И вольных и невольных; но душе

Больнее добровольное страданье.

Скорбели мы о том, что знали раньше, —

Что нового прибавить можешь ты?

Быстрейшая для речи весть – погибла

Великая царица Иокаста!

Несчастная! Что ж в гроб ее свело?

Своя рука. Лишь тот, кто видел дело,

Его всю горечь в сердце испытал;

Но все ж, поскольку память мне подвластна,

¹²⁴⁰ Страдалицы вам участь расскажу.

Вы помните, как в исступленье горя

Она умчалась. Из сеней она

В свой брачный терем бросилась, руками

Вцепившись в волосы свои. А там

Она, замкнувши двери, воззвала

Ко Лаию, погибшему давно,

Коря его: «Ты помнишь ли той ночи

Старинной тайну? В ней ты сам себе

Родил убийцу, а меня, супругу,

На службу мерзкого деторожденья

Своей же плоти горестной обрек!»

Она и одр свой проклинала: «Ты мне

¹²⁵⁰ От мужа – мужа, и детей от сына

Родить судил!» И вслед за тем – конец.

Но как она покончила – не знаю.

Раздался крик – в чертог Эдип ворвался —

Не до нее тут было. Все за ним

Следили мы. Метался он повсюду.

«Меч! Дайте меч мне!» Так взывал он к нам.

То снова: «Где жена моя, скажите…

Нет! Не жена – перст нивы материнской,

Двойной посев принявшей – и меня,

И от меня детей моих зародыш!»

Тут, в исступления грозе, сам бог —

Не мы, конечно, – в терем оскверненный

Его направил. Страшно вскрикнул он

¹²⁶⁰ И, точно силой неземной ведомый,

На дверь закрытую нагрянул, ось

Из гнезд глубоких вырвал – и вломился

Во внутрь покоя. Мы за ним. И вот

Мы видим – на крюке висит царица,

Еще качаясь в роковой петле.

Стоит он, смотрит – вдруг с рыданьем диким

Ее хватает и с петли висячей

Снимает бережно. Вот на земле

Лежит несчастная. Тогда – ах, нет!

Ужасное свершилося тогда!

Эдип срывает пряжку золотую,

Что на плече ей стягивала ризу,

И, вверх поднявши острую иглу,

¹²⁷⁰ Ее в очей зеницы погружает.

«Вот вам! Вот вам! Не видеть вам отныне

Тех ужасов, что вынес я, – и тех,

Что сам свершил. Отсель в кромешном мраке

Пусть видятся вам те, чей вид запретен,

А тех, кто вам нужны, – не узнавайте!»

С такими причитаньями не раз он,

А много раз, приподнимая вежды,

Колол глаза. Кровавые зрачки

Не редкой каплей темно-бурой влаги,

А черным градом истекая, лик

И бороду страдальца орошали.

¹²⁸⁰ Так бедствие двойное прорвалось

В двойном деянии – жены и мужа.

То счастье древнее – ах, древле было

Оно по правде счастьем. А теперь

Царит в чертоге этом грех, стенанье,

Позор, погибель – все, чем только зло

Речь наша нарекла – все в нем найдешь.

Что ж ныне он? Слабеет натиск мук?

Он требует, чтоб двери мы открыли,

Чтоб показали Кадмову народу

Того, что пролил кровь отца, а мать

Свою – ужасных слов не повторить мне.

¹²⁹⁰ Покинуть хочет он и дом и землю,

Проклятию послушный своему.

Все ж без опоры, без проводника

Не обойтись ему: невыносимы

Его терзанья. Сам ты убедишься.

Уже скрипят дверей дворцовых створы.

Ах, зрелище увидишь ты – такое,

Что жалость может и врагу внушить

О ужасное дело! ужаснее всех,

Что когда-либо жизнь омрачили мою!

¹³⁰⁰ Что за ярость, несчастный, постигла тебя?

Что за дух кровожадный из адских глубин

Устремился и прянул тяжелым прыжком

На твою горемычную долю?

О несчастный, несчастный! Хотелось бы мне

И спросить и узнать и подумать с тобой —

Не могу, не могу! Не выносит мой взор

Этой страшной, зияющей раны!

Я несчастный, несчастный… В какие места,

О мой демон, завел ты меня? И зачем

Вдруг рассеялся стон мой в воздушных волнах?

¹³¹⁰ О куда ты завел меня, демон!

В невиданный, неслыханный позор!

О мрак! О мрак!

Муть ужасная, несказанная,

Тьма проклятая, непроглядная!

О горе!

И снова горе! Боль терзает плоть,

Терзает душу память лютых дел.

В таком страданье нам понятен натиск

¹³²⁰ Двойной кручины и двойных стенаний.

О друг мой, друг!

Ты один из всех верность мне хранишь;

Да, тебе слепца не противен вид.

О горе!

Хоть я и темный – речи до меня

Донесся звук, и я тебя узнал.

Как ты дерзнул луч света погасить

В своих очах? Иль бог тебя подвигнул?

Аполлон то был, Аполлон, друзья!

¹³³⁰ Он делам моим злой исход послал.

Но их своей рукой я вырвал – без сторонних сил.

Света дар – к чему?

Что мог отрадного увидеть я?

Свершилось так, как ты сказал.

Куда глядеть стал бы я,

С кем любовно речь вести,

Чьему привету отвечать, друзья?

¹³⁴⁰ Ах, отправьте вдаль поскорей меня!

Я погибелью над землей навис,

Проклял сам себя и богам родным

Ненавистен стал!

Так мудр ты, царь, – и так сражен несчастьем;

Ах, было б лучше нам не знать тебя!

О, да сгинет он, он, что с ног моих

Снял оков позор, он, что жизнь мою

¹³⁵⁰ В те дни из пасти смерти вырвал – нет любви ему!

Смерть спасла б меня,

Спасла б друзей моих от стольких бед!

И нам бы легче было так.

Исторг бы я жизнь отца?

Слыл бы я в речах людей

Супругом той, что родила меня?

¹³⁶⁰ Богом проклят я: мать я осквернил,

Стал соложником своего отца!

Есть ли на земле зло превыше зла —

Все стяжал Эдип!

Нет, не пойму я твоего решенья;

Уж лучше смерть, чем жизнь влачить слепцом!

Мое решенье? Нет, оставь советы,

¹³⁷⁰ Оставь упреки: лучше не найти!

Скажи, какими б я дерзнул очами

Взглянуть на Лаия среди теней,

Взглянуть на мать несчастную… пред ними

Я так виновен, что вины своей

И тысячью смертей не искупил бы.

Иль скажешь ты, что вид детей отраден

Был для меня – в таком рожденных браке?

Нет, нет, навеки взор для них закрыт.

Иль город наш, иль кремль, иль божьи храмы,

Иль светлые кумиры… Ах, пред вами

¹³⁸⁰ Фиванец истый, гражданин меж граждан —

И я всего, всего себя лишил!

Я сам сказал, чтоб все меня вы гнали,

Меня, безбожника и нечестивца,

Меня, что род свой осквернил грехом, —

И я, бесчестью сам себя обрекший,

Дерзнул бы взор на Фивы свой поднять?

Нет, нет! Мне жаль, что не могу и слуха

В ушах своих родник засыпать я;

Тогда бы тело жалкое свое

Я отовсюду оградил; я был бы

И слеп, и глух, и уж ничто б о горе

¹³⁹⁰ Напоминать мне не могло моем.

О Киферон! Зачем меня ты принял,

Зачем не мог, принявши, истребить,

Чтоб тайной я для всех людей остался?

О царь Полиб, о родины коринфской —

Так думал я – старинный отчий дом!

В какой красе меня вы воспитали —

Злодея, порожденного во зле!

О горный путь, о мрак укромной рощи,

Где две дороги с третьего сошлись!

Ты помнишь ли, ущельное распутье,

¹⁴⁰⁰ Как длань моя моей же крови влагой

Из отчих жил дорогу напоила?

Что делал я при вас и что потом?

О свадьба, свадьба, – мой трофей победный!

О ты, что родила меня – и снова

От семени рождала моего!

Стал братом сын родителю, и мать

Женою сыну – большего позора

Не мог бы и придумать человек!

Но будет, будет! Гнусные деянья

Не должно в ризу речи облекать.

¹⁴¹⁰ Богами заклинаю вас: скорее

Меня ушлите за предел страны,

Иль в море бросьте, иль в могиле скройте,

Чтоб ваших взоров не смущал мой вид.

Решитесь к мужу бедствий прикоснуться,

Не бойтесь скверны: зол моих из смертных,

Опричь меня, не вынесет никто.

Креонт отныне страж земли фиванской

Взамен тебя; и словом он и делом

Тебе ответить властен. Он идет!

Идет! О боги! Что ему скажу я?

¹⁴²⁰ Как убедить его теперь сумею,

Я, что его так гнусно оскорбил?

Эдип, не бойся; без злорадства в сердце

Пришел я, без упрека на устах.

Но вы, о люди! Если смертных род

Вам не внушает уваженья – Солнца,

Властителя, всезиждущее пламя

Почтить должны вы – и такой заразой

Не осквернять нетленной чистоты.

Ее не примет ни земля сырая,

Ни дождь священный, ни небесный свет.

Скорее в дом страдальца отведите:

¹⁴³⁰ Лишь ближний вправе видеть муки ближних.

Молю богами! Ты, великодушно

Избавивший негодного от страха,

Одну еще мне службу сослужи!

Не о себе я – о тебе радею.

Какой же службы ждешь ты от меня?

Из этих мест отправь меня в изгнанье,

Где не видать и не слыхать людей.

Отказа нет, но должен я сначала

Узнать, как бог судьбу твою решил.

¹⁴⁴⁰ Его решенье нам известно: смертью

Отцеубийцу, грешника сгубить.

Так он сказал; но в положенье новом

Вновь вопросить его нам долг велит.

О нечестивце вопрошать ты будешь?

И ты с ответом бога согласишься.

Пусть будет так. Но вот еще наказ.

Там, в доме… сам ведь знаешь. Но ее ты

Земле предашь по своему решенью:

Она – твоя, твой долг ее почтить.

Но я ведь – жив. О, не дозволь, чтоб город

Родимый наш был жителя такого

¹⁴⁵⁰ Прикосновеньем осквернен. Отправь

Меня в пустыню, где главу возвысил

Мой Киферон. Законною могилой

Он от отца и матери мне дан:

Пусть волю их исполнит смерть моя.

А впрочем, нет: не истребит Эдипа

Ни голод, ни болезнь. Уж коль тогда я

От верной смерти спасся – знать, исход

Неслыханный мне бережет судьба.

Но будь, что будет; я всему покорен.

Теперь – о детях. Сыновей, Креонт,

Твоей заботе поручать не нужно:

¹⁴⁶⁰ Они – мужчины; сами жизнь себе

И без улыбки ласки завоюют.

Но девочек мне жаль, сирот несчастных.

Досель ни разу с яствами трапеза

Им без меня не ставилась; во всем,

Что я вкушал, удел и им давался.

Их приголубь. О, если можно, дай мне

К ним прикоснуться, их слезой согреть.

О брат мой!

О благородный! Раз один обнять

Дозволь мне дочек – и в мечте забыться,

Что все по-прежнему они мои,

¹⁴⁷⁰ Как в ту пору, когда их видел взор мой.

Что это?

О, ради бога! Плач их слышу я,

Моих голубок! Сжалился Креонт,

Прислал любимиц мне моих! Ведь правда?

Да, правда. Знал я, чем тебя утешить,

Чего так страстно жаждал ты душой.

Будь счастлив, друг, и пусть тебя за ласку

Не мой хранитель-демон бережет.

¹⁴⁸⁰ О дети, где вы? Братских рук моих

Вы не чуждайтесь. Правда, эти руки

Недружелюбно с ясными очами

Расправились того, кто вас родил…

Родил от той, что родила его,

И этого не видел и не ведал!

Жалею вас… той мыслию, что реет

За раной глаз невидящих: какою

Вам от людей жить жизнью суждено!

Ах, не для вас собранья у соседей,

¹⁴⁹⁰ Взамен веселья с празднеств вы вернетесь

С унылой мглой в заплаканных очах.

Настанет час, наступит время брака —

Кто вас возьмет? Кто презрит мрак позора,

Что вас покрыл, и род ваш, и меня?

Чего в нем нет! Отца убил отец ваш,

Мать опорочил, из родного лона

На свет вас вывел, вас, детей своих!

¹⁵⁰⁰ Вот ваша слава; кто же вас возьмет?

Нет, не надейтесь; будете вы вянуть

Безбрачные, бездетные, одни.

Сын Менекея! Ты один у них

Отцом остался – мы, что их родили,

Погибли оба. О, не покидай

Их в нищете, безбрачных и безродных,

Не дай сравняться горю их с моим.

Нет, пожалей их – молоды они,

И ты один опорой им остался.

¹⁵¹⁰ О друг! Кивни главой и дай мне руку.

Спасибо. Вам же, дети, – если б ум ваш

Уже созрел – я б много дал заветов.

Теперь лишь об одном богов молите:

Да будет ласков жребий ваш – да будет

Он легче доли вашего отца!

Уж полна стенаний мера; во дворец со мной иди.

Как ни грустно, – повинуюсь.

Все, что в пору, хорошо.

Но условье дай поставить.

Укажи его, Эдип.

Изгони меня скорее.

Это – бога дар, не мой.

Богу стал я ненавистен.

Тем скорей получишь дар.

¹⁵²⁰ Ты решил?

Я слов не трачу попустому; да, решил.

Что ж, вели меня отправить.

Да, иди, детей оставь.

О молю, не отнимай их!

Всем владеть ты не хоти:

И того не мог сберечь ты, что своим при жизни звал.

О сыны земли фиванской! Вот, глядите – вот Эдип,

Он, загадки разгадавший, он, прославленнейший царь;

Кто судьбе его из граждан не завидовал тогда?

А теперь он в бездну горя ввергнут тою же судьбой.

Жди же, смертный, в каждой жизни завершающего дня;

Не считай счастливым мужа под улыбкой божества

¹⁵³⁰ Раньше, чем стопой безбольной рубежа коснется он.