Таверна Эйткена представляла собой колышущееся море тел; кругом стоял оглушительный гул мужских голосов, старающихся перекричать друг друга. И все это тонуло в густом дыму, поднимавшемся из множества трубок. Рейвен так и не обзавелся подобной привычкой, но ему был приятен сладкий запах табака: еще одна вещь среди тех, за кои он ценил это заведение.
Он стоял у стойки, потягивая эль, ни с кем особенно не разговаривая – один, но не в одиночестве. Здесь, в тепле и давке, легко было забыться, и Уилл предпочитал стоявший кругом шум ледяному молчанию на задворках сознания. Кроме того, он получал удовольствие, вслушиваясь в отдельные разговоры, будто каждый из них был небольшой репризой, сыгранной ради его развлечения. Вокруг шли толки о новой станции Каледонской железной дороги, которую начали строить в конце Принсес-стрит. Высказывались опасения, что теперь из Глазго по путям повалят орды голодающих ирландцев.
Всякий раз, как он поворачивал голову, его взгляд натыкался на знакомые лица; иные он знал еще с тех пор, когда его не пускали в подобные заведения. Старый город кишел людьми, что раз появлялись на улицах и пропадали навсегда, – и все же порой казалось, будто это большая деревня. Куда бы ты ни посмотрел, всегда замечал знакомое лицо – или ловил на себе знакомый взгляд. Рейвен вдруг заметил, что какой-то человек в старой потрепанной шляпе поглядывает в его сторону. Уиллу он был незнаком, но, похоже, знал его, и, судя по взгляду, не с лучшей стороны. Наверняка кто-то, с кем он имел несчастье подраться: тот же напиток, что побудил вступить в драку, затуманил память. Судя по кислому выражению лица, в той заварушке Шляпа взял второе место.
На самом деле алкоголь не всегда был единственной причиной влипнуть в неприятности – по крайней мере, не для Рейвена. В нем жила некая темная жажда, временами дававшая о себе знать, и он приучил себя к осторожности, хотя и не добился пока полного контроля над этой своей чертой. Сегодня в мансарде он ощутил, как чувство это шевелится у него в груди, и он сам не мог бы сказать, зачем сюда пришел: утопить его или насытить.
Уилл опять встретился взглядом со Шляпой, после чего тот принялся пробираться к выходу. Двигался он с куда большей целеустремленностью, чем свойственно людям, покидающим таверну, и, бросив на Рейвена последний взгляд, исчез в ночи.
Уилл вернулся к своему элю и выкинул Шляпу из головы.
Не успел он поднять кружку, как кто-то хлопнул его по спине и, не отводя руку, схватил за плечо. Не раздумывая, он резко развернулся, сжав кулак и отведя локоть для удара.
– Потише, Рейвен. Разве так приветствуют коллегу? По крайней мере такого, у кого в кармане водятся деньжата, чтобы утолить жажду.
Это был его друг Генри – Уилл, должно быть, не заметил его в толпе.
– Прошу прощения. Теперь у Эйткена приходится быть всегда настороже. Тут настолько опустились, что пускают хирургов.
– Не думал, что застану молодого человека со столь блестящими перспективами здесь, в Старом городе, в каком-то кабаке… Ты разве не собирался перебраться туда, где травка позеленее? Не слишком-то хорошее начало – явиться к своему нанимателю с полным брюхом вчерашнего эля.
Понятно было, что Генри дурачится, и все же Рейвен счел это своевременным напоминанием о том, что с выпивкой стоит быть поосторожнее.
Пара кружек помогла бы ему заснуть, но теперь, когда появилась компания, дело вряд ли ими ограничится.
– А что насчет тебя? – парировал Уилл. – Тебя разве не ждут с утра обязанности?
– И в самом деле ждут. Но я предвидел, что у старого моего друга Рейвена будет дурное настроение, и призвал на помощь коллегу, мистера Джона Ячменное Зерно[3], дабы облегчить тяготы службы.
Генри расплатился, и они вновь наполнили кружки. Уилл поблагодарил друга, и тот сделал первый жадный глоток.
– Что, непростое было дежурство? – спросил он.
– Разбитые головы, пара сломанных костей и очередная смерть от перитонита. Еще одна молодая женщина, бедняжка. Мы ничем не могли помочь. Профессор Сайм так и не преуспел в установлении причины, что взбесило его до крайности, и, конечно, виноваты в этом оказались все остальные.
– Так значит, будет вскрытие.
– Да. Жаль, что не сможешь присутствовать. Уверен, ты справился бы получше, чем нынешний прозектор. Тот проспиртован не хуже, чем образцы в его лаборатории.
– Говоришь, молодая женщина? – спросил Рейвен, думая о той, которую он только что оставил.
Когда Иви найдут, ее вряд ли удостоят подобным вниманием.
– Да, а что?
– Да так, ничего.
Генри сделал еще один большой глоток и задумчиво поглядел на Уилла. Он пытался понять, что происходит. Генри был неплохим диагностом, и не только в том, что касалось телесных хворей.
– С тобой все в порядке, Рейвен? – спросил друг, на этот раз явно всерьез.
– Будет, как только я выпью вот это, – ответил Уилл, стараясь, чтобы его голос звучал пободрее. Но Генри было не так-то просто провести.
– Понимаешь, просто… У тебя сейчас до боли знакомое мне выражение лица, не сулящее ничего хорошего. Я не разделяю твоей нездоровой страсти влипать в истории и не имею желания штопать твои раны, вместо того чтобы наслаждаться заслуженным отдыхом.
Рейвен понимал, что возразить нечего. Слова Генри были справедливы от начала и до конца – в нем действительно разгорался огонек темного чувства, что пугало его. Но ему казалось, что – спасибо обществу Генри – сегодня эль должен затушить этот огонь.
«В тебе дьявол сидит», – говорила ему, бывало, мать. Иногда в виде шутки, а иногда – нет.
– Я теперь человек с перспективами, – ответил он Генри, передавая деньги за выпивку и жестом показывая, чтобы им налили еще. – И у меня нет желания подвергать эти перспективы риску.
– Действительно перспективы, – сказал Генри. – Хотя для меня остается загадкой, зачем почтенному профессору акушерства вздумалось взять на столь завидную должность такого лоботряса, как ты.
Вопрос этот заставил Рейвена задуматься – как ему ни претила эта мысль, положенная в его основу. Он усердно работал, чтобы добиться признания профессора, но на позицию его ученика претендовало несколько в равной степени прилежных и достойных кандидатов. Уилл понятия не имел, с чего именно ему оказали предпочтение, и ему не хотелось думать, будто это был мимолетный каприз.
– Профессор – человек скромного происхождения, – только и мог сказать он: ответ, который даже ему показался неубедительным. – Быть может, считает, что подобные возможности не должны быть прерогативой богатеньких сынков…
– Или он просто проиграл пари и его проигрыш – это ты.
Эль продолжал литься рекой, а с ним – и старые добрые истории. Это помогало. Образ Иви то вспыхивал, то гас перед глазами, точно оплывшие огарки в мансарде. Но, слушая Генри, Рейвен все думал о том мире, который ей так и не довелось увидеть, о том мире, который ждал его по ту сторону Северного моста. То немногое, что оставалось еще от его привязанности к этому месту и Старому городу в целом, умерло сегодня вечером. Настало время оставить все это позади, и мало кто верил в новые начинания так, как Уилл: ему уже приходилось начинать жизнь с чистого листа, и теперь он собирался сделать это опять.
Еще несколько кружек спустя они стояли снаружи, у дверей Эйткена, и холодный ночной воздух обращал их дыхание в облачка пара.
– Рад был тебя повидать, – сказал Генри. – И все же мне пора на боковую. Сайм завтра оперирует, и если учует, что от ассистента пахнет вчерашним пивом и табаком, будет цепляться больше обычного.
– Да уж, это он умеет, – ответил Рейвен. – Кому и знать, как не мне. А я отправлюсь к миссис Черри – на одну последнюю ночь.
– Держу пари, ты будешь скучать по ее тощей овсянке! – крикнул Генри, уже удаляясь по Южному мосту в направлении Лечебницы. – Не говоря уж о ее обаятельных манерах.
– Уверен, они с Саймом составят прекрасную пару! – крикнул в ответ Уилл, пересекая улицу и направляясь на восток, к своему временному обиталищу.
Рейвен понимал, что в нынешней жизни были вещи, которые ему предстояло вспоминать с ностальгической теплотой, но жилье к ним точно не относилось. Ма Черри была старой сварливой каргой и имя свое[4] напоминала только шарообразной формой и краснотою лица, а сладости в ней не было ни на грош. Характер у нее был едкий, как ушная сера, и сухой, как труп, брошенный в пустыне. Но она держала самые дешевые комнаты в городе, пусть по чистоте и удобству они лишь немногим превосходили работный дом.
Ветер швырял Уиллу в лицо холодную морось, пока он двигался по Хай-стрит по направлению к Низербоу. С тех пор как он зашел к Эйткену, небо успело затянуть тучами и луна исчезла. Рейвен заметил, что часть фонарей так и не зажгли, и разглядеть кучи нечистот под ногами сделалось практически невозможно. Он мысленно проклял фонарщика, который явно не справился с несложной, по его мнению, работой. Будь он сам настолько некомпетентен, это могло стоить кому-то жизни.
Городское освещение было ответственностью полиции, как и состояние сточных канав. Но главным их долгом, конечно, было расследование краж и возвращение хозяевам их утраченной собственности. И если они относились к этому с таким же усердием, как и к прочим своим обязанностям, подумал Рейвен, воры всех Лотианов[5] могли спать спокойно.
Невдалеке от Бейкхаус-Клоуз он наступил на что-то мягкое, и в его левый ботинок просочилась вода; по крайней мере, Уилл надеялся, что это была она. Пару ярдов[6] он проскакал на одной ноге, стараясь стряхнуть то, что прилипло к подошве. И тут заметил фигуру, которая появилась из дверного проема и теперь маячила у него на пути. Он мимоходом подивился, зачем незнакомцу понадобилось торчать на улице посреди дороги – дождь становился все сильнее. А потом Уилл подошел настолько близко, чтобы разглядеть лицо, – а это, учитывая освещение, было достаточно близко, чтобы ощутить гнилостный запах, исходящий от кариозных зубов незнакомца.
Имени человека Рейвен не знал, но его самого ему точно доводилось видеть: это был один из приспешников Флинта. Уилл про себя окрестил его Хорьком за пронырливые манеры и мелкие хищные черты лица. Хорек явно не был фигурой, способной противостоять ему в одиночку, – следовательно, где-то поблизости болтался сообщник. Скорее всего, тот слабоумный тип, с которым Рейвен видел его в тот раз и мысленно прозвал Колом из-за единственного зуба, торчавшего среди руин во рту. Уилл, должно быть, миновал его, не заметив, пару секунд назад. Он, конечно же, прячется в еще одном дверном проеме, готовый к перехвату в случае побега.
И встреча эта не была случайностью, понял он. Ему вспомнился тот, что пялился на него в таверне, а потом вдруг вышел с таким целеустремленным видом.
– Мистер Рейвен, вы ведь не пытаетесь меня избегать?
– Поскольку мне в голову не приходит ничего, что могло бы рекомендовать ваше общество, я по возможности буду его избегать. Но я не знал, что меня ищут.
– Искать будут каждого, кто ходит в должниках у мистера Флинта. Но вы можете избавиться от меня, стоит только вернуть долг.
– Вернуть долг? Да еще и двух недель не прошло. Так может, сделаете мне одолжение и уберетесь с дороги? – Рейвен отодвинул его в сторону и двинулся дальше.
Хорек даже не попытался его задержать и преследовать не стал. Значит, решил подождать сообщника. Для них с Колом было привычным делом ломать кости сломленным людям, и некий благоприобретенный инстинкт, должно быть, подсказал им, что кишка у противника не особенно тонка. Может, эль и притушил тлевшее пламя, но один вид гнойного подонка разбудил его вновь.
Уилл шел не спеша, вслушиваясь в шаги за спиной и вглядывался в стоявшую кругом темень в поисках чего-то, что могло бы сойти за оружие. Сгодилось бы что угодно: надо просто знать, как применить. Он наткнулся ногой на какую-то деревяшку, наклонился и поднял. Это был измочаленный обломок доски; впрочем, довольно прочный.
Одним движением Рейвен выпрямился, разворачиваясь, и замахнулся обломком – и тут в голове что-то взорвалось. Перед глазами все вспыхнуло – и поплыло, будто тело, ставшее вдруг вялым, куда-то падало, увлекаемое весом головы, внезапно оказавшейся неимоверно тяжелой. Он грохнулся на мокрые булыжники так, что кости затрещали, – столь быстро, что даже не успел смягчить падение…
Уилл открыл глаза и попытался сосредоточить взгляд. Ему пришло в голову, что удар, должно быть, лишил его сознания, потому что он явно галлюцинировал. Над ним нависло какое-то чудовище. Великан.
Некое существо футов семи ростом тащило Рейвена волоком с улицы в какой-то темный переулок. Одна только голова у него была в два раза больше, чем у обычного человека, и лоб был каким-то неестественно выпуклым, будто валун, нависший над обрывом. Парализованный болью и шоком, Уилл смотрел, как воздвигшийся над ним великан поднимает ногу и со всей силы пинает его каблуком. Услышал, как его собственный крик отразился от стен домов; внутри взорвалась новая боль. Рефлекторно дернулся, сжавшись в комок, и почувствовал, как его пронзает болью еще один чудовищный удар, нанесенный слоновьей пятой обидчика.
Гаргантюа[7] пригнулся и сел на него верхом, пришпилив руки к земле своими чудовищными коленями. Все в этом уродливом создании было непропорциональным, нелепым, будто какие-то части просто продолжали расти еще долго после того, как все остальные остановились. Когда оно разинуло рот, стало видно, какие у него широкие прогалы между зубами, точно челюсти были для них слишком велики.
Боль была неописуемая, и ее ухудшало то обстоятельство, что в любой момент кулаки Гаргантюа могли причинить ему еще большие страдания. Никакое количество алкоголя не смогло бы в достаточной мере притупить подобные ощущения, иначе виски в операционных лился бы рекой – куда там заведению Эйткена.
В голове Уилла лихорадочно метались мысли, и, хотя смятение и боль практически не давали ему возможности соображать, ясно было одно: сопротивляться бесполезно. Если этот монстр собирался убить его, то он умрет – прямо здесь, в этом переулке.
Лицо Гаргантюа было гротескной маской, точно у гаргулий[8], скорчившихся на церковных стенах, и поневоле притягивало взгляд, но Рейвен не мог оторвать глаз от пальцев, толстых, как сосиски. Своими он не мог даже пошевелить, и чудовищные отростки могли сотворить с ним что угодно.
Уилл ощутил облегчение, когда эти пальцы принялись обшаривать его карманы, но ненадолго: он знал, как ничтожна будет их добыча. Гаргантюа положил те несколько жалких монет, что еще оставались у Рейвена, себе на ладонь, когда из темноты наконец вынырнул Хорек, цапнул деньги и присел на корточки рядом с чудовищем.
– Ну что, теперь вы не так остры на язык, а, мистер Рейвен?
Хорек вытащил из кармана нож и продемонстрировал его Уиллу так, чтобы тот мог видеть клинок даже в том скудном свете, который проникал в переулок. Нож был около четырех дюймов[9] длиной, с тонким лезвием; деревянная рукоятка обмотана какой-то тряпкой, чтобы рука не скользила. Тряпку покрывали темные пятна.
Рейвен молча молился, чтобы конец был быстрым: удар снизу вверх, под ребра. Сердечная сумка сразу заполнится кровью, сердце перестанет биться, и все будет кончено.
– Что ж, теперь вы слушаете меня внимательно, так что мы можем вернуться к обсуждению вопроса о вашем долге мистеру Флинту.
Уилл попытался заговорить, но у него не получалось набрать в грудь достаточно воздуха – мешал вес усевшегося на него чудовища и боль, терзавшая бок. Хорек, похоже, это заметил и жестом приказал уроду приподняться – ровно настолько, чтобы Рейвен мог хотя бы шептать.
– Видите ли, вы, похоже, ввели нас в заблуждение. С тех пор как мы одолжили вам эти средства, нам довелось узнать, что вы сын преуспевающего адвоката из Сент-Эндрюса. Посему мистер Флинт, пересмотрев ваш статус, несколько сдвинул дату расплаты.
Уилл почувствовал, как на него навалилась новая тяжесть, хотя Гаргантюа уже не давил всем своим весом. Это было бремя лжи, обернувшейся против своего создателя – в полном соответствии с законом непредвиденных последствий.
– Мой отец давно умер, – прохрипел он. – Полагаете, стал бы я искать процентщика среди головорезов, если б мог обратиться к нему?
– Это, конечно, вполне вероятно, но у сына адвоката в случае нужды должны быть и другие связи.
– У меня их нет. Но, как я и сказал Флинту, когда брал у него деньги, у меня есть перспективы. Как только начну зарабатывать, я смогу расплатиться, и с процентами.
Хорек наклонился к нему пониже; и изо рта у него воняло хуже, чем из сточной канавы.
– О, проценты будут, не беспокойтесь. Но как вы, такой образованный человек, не возьмете в толк самое главное? Мистера Флинта перспективы не волнуют. Если вы должны ему деньги – вы находите их сейчас.
Хорек прижал острие ножа к щеке Рейвена.
– И, к вашему сведению, мы, головорезы, режем не только головы.
Он медленно повел ножом, глубоко взрезая щеку, при этом неотрывно глядя жертве прямо в глаза.
– А этот пустячок напомнит вам о ваших новых приоритетах, – сказал он.
Хорек хлопнул Гаргантюа по плечу, давая понять, что они закончили. Великан тяжело поднялся на ноги, освободив Уилла, и тот прижал к щеке руку, осторожно пальпируя рану. Между пальцами сочилась кровь.
Тут Хорек развернулся и ударил лежащего Рейвена ногой в живот.
– Найди деньги, – сказал он. – Или в следующий раз это будет твой глаз.