Гульнара Алиева подарила мне на день рождения свою невинность. Грех на всю жизнь. Тяжкая ноша. А ведь хотела, как лучше. Сюрприз!
Началось стремительно. Ближе к ночи я добрался со станции Клайпеда до Неринги, зарегался в пансионате и через два часа целовался с самой красивой дамой на побережье. Как так? Почему? Юля (она представилась именно так) была удивительно скромной. Я и не мечтал о столь скоростном романе. В молодости многие вещи происходят сами собой. Оно и сейчас так иногда происходит, но страсти уже не те. Тогда мне было 22 года. Мое сердце стучало на всю катушку. К тому же, я считал себя поэтом.
Мы познакомились и сразу пошли на море. Белый песок отсвечивал во тьме, на волнах покачивались звезды. Девушка была в красном спортивном костюме «Адидас» с троекратными белыми лампасами. Модная. Впечатлительная. Любила Скотта Фицджеральда. Читала на отдыхе «Ночь нежна». Ночь действительно была нежна. Мы бродили у воды и рассказывали друг другу о себе. Азербайджанка из Кишинева. Студентка. Я из Томска, недавно переехал в Екатеринбург. Аспирант. Встретились в Литве. Советский Союз создал уникальную общность людей.
Я путешествовал с бутылкой бананового ликера. Если подойти к этому делу с умом, 0.7 литра может хватить на несколько городов и стран. В Москве поселился в гостинице «Академическая», но ночью уехал к подруге на Лосиный остров. Мы целовались с ней когда-то в Нарве-Йыэсуу, но дальше этого дело не зашло. Девушка решила углубить наши отношения. Поэтому ночь получилась бессонной. Я приехал к ней с этой бутылкой. С ней, едва початой, и уехал. Она примчалась на вокзал провожать меня. Привезла маленькие бутерброды с оплавленным сыром – по тем незатейливым временам проявила кулинарную изобретательность.
В поезде ехал в купе с какими-то пижонами и мрачной литовской женщиной, женой военного. Такие женщины обычно молчат. Пижоны наоборот хвастались чем-то друг перед другом и передо мной. Я цедил свой ликер, и никого им не угощал. Это было красноречивей любых диалогов. В результате знал о них довольно много, а они обо мне – ничего. Меня устроило бы и обратное. В Паланге мы разошлись на все четыре стороны. В поезде я успел выспаться – имел навыки спать в любой обстановке. Даже стоя.
Погуляв по пляжу, мы с Юлей сели в беседке у входа в пансионат. В воздухе пахло соснами и недалеким морем. Мы предавались искренности, которая ценилась в ту пору. Я быковал. Уверял, что Хемингуэй круче Фицджеральда. Что Фицджеральд так, для девочек. Сейчас бы я плюнул себе в лицо. Нельзя навязывать женщинам свои вкусы. Если ты слишком напорист, они начинают комплексовать. Свою униженность запоминают навсегда. Через годы неизбежно мстят. Юле этой возможности не представилось. Под разговоры об американской прозе к нам пришел ежик. Девушка настолько растрогалась, что дала поцеловать свою грудь. Я до сих пор помню ее очаровательные huge nipples. Такая красота встречается редко. Вообще подобные девушки встречаются редко. Легкое дыхание. Я был очарован Юлей, и еще не догадывался, что мне предстоит долгая, изнурительная борьба за ее тело.
В комнате со мной жил невысокий коренастый паренек из Липецка. Любил говорить загадками. Намекал на связи с КГБ. Показывал мне бицепс и трицепс. Мы с Алиевой возненавидели его за то, что он не давал нам возможности остаться в комнате наедине. К середине сезона стал сговорчивей. К тому же нашу комнату арендовали как-то на ночь два армянских парня, чтоб попробовать литовок. Почему-то они не могли позвать их к себе. Телевизора не было? Или литовки проникали через балкон первого этажа? Мы согласились за ящик пива переночевать в их номере.
За моим столиком в столовой сидел журналист «Комсомольской правды». Мы нашли с ним общих знакомых и зауважали друг друга. Он любил, когда я рассказывал анекдот про хохла на базаре. «Це краб, вин як рак, тiльки у морi живе». Идиотский анекдот.
– Тебе надо жениться, – говорил он.
– Как это?
– Ну на время.
Дураку понятно, что мне надо было жениться. Для этого нужно было преодолеть неопытность и религиозные предрассудки партнерши. Мы часто ходили в пивной бар городка Нида, где пили пиво. Юля чуть-чуть. Я до состояния «всемирной отзывчивости». Рассказывал о стихах, декламировал свои тексты. У меня с собой была распечатка нескольких стихотворений – я их типа редактировал. «Чтобы опять зубами волка ты целовал и рвал перо тех лунных отсветов из шелка, что опоясали бедро». Эротично. Смело. Стихи помогают в любовном промысле.
В день моего двадцатитрехлетия Юля решилась на поступок. Раньше она осуществляла поступки руками, но мне этого было мало. Она была добрым отзывчивым человеком. Она хотела, чтобы я был первым. Говорила, что что хочет стать умной, чтобы я ее полюбил. Она была самой умной и красивой из всех женщин, встреченных мною на жизненном пути. В ту далекую пору я не знал об этом. Мы трахнулись днем в ее комнате. Соседка куда-то отлучилась. Юля решила, что пора. Поначалу это вышло испуганно и неловко. Я ушел в туалет, а Юля заплакала, решив, что я ее бросил. Я успокоил ее, насколько мог. После этого пробуждение «женщины Востока» пошло по нарастающей.
– Я поняла теперь, зачем это нужно, – хвасталась она.
Мы поехали с ней в свадебное путешествие. Сначала – в Вильнюс. Там в пивной повстречали армянских ловеласов.
– На каникулах я пью пиво каждый день, – сказал Ашот. – Не знаю, как жить иначе.
– Если бы в Сибири продавалось пиво, я пил бы его круглосуточно, – сказал я.
Мы пошли на квартиру к Юрию Визбору, ключ от которой был у ребят. Они работали в комитете комсомола Армянской ССР, были влиятельными людьми. Квартира оказалась большой. Увешанной картинами и фотографиями. Хозяина не было – он жил где-то в России. Мы с Юлей воспользовались случаем и закрылись в спальне на пятнадцать минут. Пока она была в душе, Арам спросил меня:
– Как ты можешь общаться с турками? Это не женщина, не человек.
– Она офигенна, – сказал я. – Иранка. Персиянка. Истинная арийка.
– Такие, как она, рожают убийц армянского народа.
Мы поехали с ней в Юрмалу, где отдыхали мои родители. Лето нашей семьи получилось прибалтийским. Родители были в восторге от Юли. Надеялись на скорую свадьбу. Меня это настораживало. Слишком все просто. У меня были другие планы. Карьерные. Захватнические. Будущее обещало быть интересным.
В Ниду возвращались на случайных поездах. Юля много плакала. Чувствовала, что у меня на уме. Для слез ей приходилось вынимать из глаз контактные линзы. Раньше я таких штучек не видел. Глаза у нее были голубые. Как небо, как море, как синяя чашка из школьной книжки. Городок с черепичными крышами, полосатый маяк, дом Томаса Манна, музей янтаря, языческие крикшты на кладбище, дюны, сосны – все тонуло в ее глазах.
Когда пришла пора прощаться, Юля подарила мне пластмассовый пистолет с пульками.
– Пригодится на дуэли, – сказала она.
Я приезжал к ней в Кишинев, ночевал в квартире ее родителей на улице Гоголя. До секса дело не дошло. Отец у нее был строгий. Мы смотрели «Солярис» по продленке – в приграничных частях Союза имелось ночное вещание, чтоб жители не завидовали своим западным соседям.
Как-то в Екатеринбурге я хорошенько поддал с друзьями. Позвонил всем знакомым девушкам в нашей необъятной стране и сделал предложение. Утром в ужасе ждал ответа. Никто не перезвонил. Юля была среди них. Жаль, что она этого не сделала.
Свою грандиозную жизнь с множеством женщин и машин я мог бы ради нее отменить без проблем.
Через десятилетия я повстречал женщину, похожую на нее. Из Баку. Ныне живущую в Стокгольме. Мне казалось, что я дважды вошел в одну и ту же реку. Долго объяснялся ей в любви, пока она не прилетела ко мне в Москву. Перед встречей я купил несколько комплектов постельного белья, яркие полотенца. Вазы, посуду. Пользовался магазином ИКЕА, чтобы гражданка Швеции чувствовала себя как дома. Не удалось. Мы прожили вместе несколько дней, но самоирония взяла верх над чувствами. Нам проще было быть друзьями, чем любовниками.
История с Юлей наградила меня еще одним приобретением. Мировоззренческим. Пока она читала Скотта Фицджеральда, я увлекся письмами Бернарда Шоу, взяв их в местной библиотеке. Литературные памятники. Обложка болотного цвета. Пожилой драматург размышлял в них об искусстве и флиртовал с актрисами, ничем не отличаясь от пылкого юноши. Я решил тогда, что в преклонном возрасте буду таким же жизнерадостным и веселым, как Бернард. С тех пор прошло почти сорок лет. Я почти не изменился. Шанс сдержать давнее обещание есть.