В этот вечер встреча с мамой вышла нерадостной. Одним быстрым слитным движением она не только сбросила с себя переноску, но и непонятно как расстегнула ремни.
– Что с твоим лицом?
– Разногласия с Вирглом по поводу моего внешнего вида. – Неожиданно лишившись ежевечернего ритуала помощи маме, я не знал, куда деть руки, даже разговор начался не так, как я себе представлял. Попробовал пошутить: – Твой сын слишком хорош для этой дыры.
– И это правда. – Мама осторожно коснулась моего лица прохладными пальцами. – Завтра я отправлюсь к Чёрной горе. Найду тебе свежую траву Восстановления тела.
– Не нужно, мама! – замахал я руками. – Оно и так слишком быстро заживает, мне придётся прятаться пару дней от глаз его шайки.
– Быстро заживает? – удивилась мама и, зайдя вслед за мной в дом, принялась внимательно разглядывать моё лицо при свете масляной лампы. – То есть вот это? Это уже зажило? – Её голос задрожал.
– Хорошо, все хорошо… – крепко обняв маму, принялся я её утешать. Рядом примостилась вновь зашмыгавшая носом Лейла, которая тоже была напугана, когда я вернулся домой. – Я немного поиграл на нервах у сына вождя, вот и одно к одному. Я теперь буду вести себя так, как он хочет. И это не повторится. Твой сын будет более терпелив, мама.
– И что он от тебя требует?
– Ничего нового. – Я усмехнулся. – Быть деревенским мусором. Не поднимать глаз, ходить грязным и оборванным. Каждый день радовать его своим видом.
– Прости сын, прости! – Мама сжала меня так, что я охнул, и она, опомнившись, ослабила объятия. – Моя вина перед тобой всё копится и копится. Я даже не беспокоюсь, как вы живёте без меня, бросила дом и дочь на твои плечи!
Мне было больно видеть её такой, в этом нет её вины.
– Мама, прекрати.
– Сын, прости свою мать! Но этот торгаш, – прошипела мама, – отлично знает мою нужду и даёт мне даже не четверть цены. Ещё два года! – Она схватила меня за плечи и отстранила от себя, вглядываясь глазами, полными боли. – Два долгих года я прошу тебя вытерпеть все испытания, что обрушит на тебя Небо. Только тогда я смогу спасти вас и вернуть в Арройо!
Я разозлился:
– Хватит!
– Мама, ты так говоришь, как будто на нас напали разбойники, – буркнула Лейла, недовольная тем, что лишилась материнской ласки.
– Ах, родная, ты почти угадала, – покачала головой мама и принялась её тискать. – Ничего, мама соберёт молодые травы и посадит свой личный маленький огородик на южном краю Чёрной горы, там, где всегда солнышко. Через год я соберу отличный урожай, не меньше, чем у Кардо. Может, хоть его хватит, чтобы заткнуть жадную глотку торгаша.
– Мама! – В волнении я почти кричал, схватив её за руки. – Но ведь скопление трав может привлечь Монстра! Одно дело – просто обыскивать эти проклятые развалины, хотя и это опасно! А другое – самой сделать всё, чтобы позвать тварей на обед!
– Всё будет хорошо, мама – опытная бродяга пустошей! Ты хоть раз слышал, чтобы охранники Кардо бились с Монстром? – попыталась меня успокоить мама своей набившей оскомину присказкой и привычной улыбкой.
– Хватит. Ты рассказывала про свою юность, и там ни разу не было ни слова про охотников, ты жила в посёлке. – Я был настроен решительно и потому применил нечестный приём: – Тебе хочется сгинуть в Чёрной горе и оставить нас один на один с Кардо?
– Это подло, сын! – охнула мама, а в её глазах засверкали искорки, превращая серое в сталь.
– Как иначе победить твоё упрямство с травами, наследством и деньгами? – Я твёрдо глядел ей в глаза, не поддаваясь на жалость и не страшась её гнева.
– Ты не понимаешь, как тяжело нам придётся на новом месте! – снова начала мама тот же рассказ, что я уже слышал.
– Я понимаю, как тяжело нам придётся без тебя!
Лейла только переводила взгляд с мамы на меня и обратно, не смея ни вмешиваться в нашу почти ссору, ни плакать.
– Прекрати ходить на гору!
– Нет! – Мама рубанула рукой воздух перед собой. – Я могу пообещать быть осторожнее, но пойми, без денег для нас ничего не изменится!
– Никакого огорода в тех проклятых туннелях! – поставил я условие.
– Хорошо, договорились, сын мой, – с облегчением вздохнула мама и поскорее сменила тему, тоже воспользовавшись своим любимым приёмом в спорах: – Вы вообще собираетесь кормить вашу маму?
За ужином мы усердно старались не возвращаться к минувшему разговору и улыбались, хотя мне это давалось с трудом. И всё же, когда я потушил светильник и уже засыпал, мне казалось, что мы определились, как будем жить дальше.
Вот только нас разбудил оглушительный вопль над ухом:
– Встаём! Поднимаемся! Все на площадь. Быстрее, быстрее!
– Пошёл вон из дома! – закричала мама.
Похоже, она швырнула что-то, а вернее, кого-то, в сторону двери, потому как раздался грохот, и циновка с входа слетела, сорванная тёмной фигурой. Лейла в испуге заплакала, и я кинулся к ней.
– Дарсова баба! – заорали с улицы. – Приказ вождя! Все на площадь! Быстрее! Или я опять войду и выволоку тебя!
– Это ты, Паурит? Твою гнилую отрыжку трудно не узнать. Воспользовался шансом пощупать? – насмешливо крикнула мама в темноту, заставив меня заскрипеть зубами.
– Не умничай! – с обидой отозвался тот же голос. – Я сказал – щас выволоку! И сделаю!
– Иди Миргло для начала выволоки, слабак! – продолжала насмехаться мама, пока я торопливо одевал впотьмах Лейлу.
– Не, мне она не по вкусу, – начал бахвалиться Паурит. – Я бабу люблю повернуть, а там скорее обходить нужно. Выходи и караван свой тащи. Или я вытащу.
– Если войдёшь в дом, я тебе ноги сломаю, – пообещала мама так сурово, что даже я ей поверил.
Паурит заткнулся, но новый голос насмешливо спросил:
– Вождю тоже?
Я замер, вслушиваясь. Кто это? Ракот? Правая рука главы деревни?
– Ждите, сейчас оденусь и выйдем, – помолчав, ответила мама и прошипела себе под нос: – Уже в открытую называет вождём, вонючий дарс!
– Да можешь и так выходить, а то я плохо в темноте рассмотрел! – радостно предложил Паурит.
И я поклялся, скрипя зубами от ненависти: «Я запомню твоё имя!»
Во всяком случае, нам не соврали, что сбор общий. Нас подняли одними из первых. Стоя на площадке, той самой, с пробежки через которую в дом Орикола начался мой путь Возвышения, в центре деревни, в лучах встававшего алого солнца, мы слышали крики со всех сторон, а между домами мелькали фигуры спешивших сельчан. Что же происходит?
– Дарсов выкормыш! Ди, я ведь столько раз говорила тебе быть осторожнее! – вдруг сердито прошептала мама.
Я оглянулся и увидел выходившего на площадь дядю Ди. Даже в сероватом свете последних вдохов ночи было заметно, что он бледен, как побелка, а его загар выглядит как небрежно намазанная на лицо грязь. В чем он был неосторожен? Неужели мама понимает, что происходит?
– Ди, что у тебя? – негромко спросила мама, не глядя в его сторону.
– Мясо засолил, шесть тушек квыргала, – растерянно ответил дядя Ди, весь поникший, с опущенными плечами. – Удачно разрыл большой выводок.
– У-дач-но? – по слогам уточнила мама и припечатала: – Жадный дурак!
– Что делать, Эри?! Что мне делать?!
На дядю Ди было больно смотреть, он, кажется, даже дрожал мелкой дрожью.
– Молиться какому-нибудь богу, чтобы ты оказался не один такой идиот в деревне, – шёпотом съязвила мама. – Тогда наказание будет меньше.
– Что же делать, что делать?! – Дядя Ди был похож на какую-нибудь молодуху, сжёгшую ужин и теперь причитающую над угольками в ожидании мужа с тумаками.
– Ди, хватит трястись! Ты мужчина или нет? – возмутилась мама, подняв наконец на него взгляд. – Ралио, дай ему пощёчину, чтобы был не такой бледный, я боюсь не сдержать руку и что-нибудь сломать твоему мужу.
– Эри! – вскинулся дядя Ди, а его жена только покачала головой и вздохнула.
– Что «Эри»? – Мама тоже покачала головой, но, в отличие от Ралио, со злостью, а не с сожалением. – Я тебе говорила не оставлять следов?
– Да, Эри, – удручённо подтвердил дядя Ди.
Рат только кусал губы, глядя на отца, который сам на себя был не похож.
– Теперь говорю: отходите от нас и поменьше показывайте, что продолжаете с нами общаться. Пожалуй, даже неплохо, что у тебя оказалось столько мяса, – задумчиво проговорила мама.
– Это ещё почему? – совсем растерялся дядя Ди.
Мама без улыбки внимательно оглядела его:
– Больше шансов, что поверят, будто ты перестал помогать нам.
– Эри, прости! – Дядя Ди резко покраснел. – Я помню, кому обязан жизнью!
– Потом поговорим, отходите. – И мама отвернулась от их семьи, обрывая разговор.
На площади перестали появляться новые лица, видимо, согнали всех. И только теперь вышел Кардо. Огромный, больше похожий на буйвола, истории про которого мне рассказывал отец. Охотники редко ими промышляют, предпочитая добычу помельче. И на то есть причина. Буйвола почти нельзя взять в стрелы, нужно подходить с копьём. Но не за эту сложность его не любят трогать. А за ум и мстительность. Если ты не убьёшь буйвола, а лишь ранишь, то будь уверен – он будет следить за тобой и нападёт сам.
Есть байка, что однажды он пришёл за охотником в дом и убил его ночью в постели. На буйвола охотятся, только если уверены, что убьют здесь и сейчас, не дав убежать. Если лев или пересмешник не смогли убить буйвола, то меняют место охоты, предпочитая на несколько недель скрыться с его глаз.
Боюсь, Кардо похож на него не только снаружи. По виду он вообще не выглядит главой деревни. Как всегда, одет в простую одежду из выделанной тонкой кожи и зарос чёрной, давно не стриженной бородой, как какой-нибудь охотник-бобыль. Борода его чуть темнее тёмно-коричневых длинных волос, обычно свободно свисавших, но сегодня перехваченных лентой на затылке.
Кардо оглядел разбившихся на кучки жителей и вскинул руку, привлекая внимание. Но рта раскрыть не успел.
Раздался дикий крик:
– Какого дарса! Ты кто такой, сектантская отрыжка?! Пошёл вон отсюда!
Обернувшись, я увидел, как из дома Орикола буквально вылетело чьё-то тело. Правда, без крыльев полет закончился в десяти шагах от двери, лишившейся циновки. Выскочивший следом хозяин дома огляделся и снова заорал:
– Кардо, блевотина старая, это как понимать?!
– Спокойно, Орикол, произошло недоразумение. – Наш глава скривился так, будто жевал протухший билтонг. – Тебя не должны были трогать. Мой человек проявил излишнюю прыть.
– И, по-твоему, я должен радостно попрыгать, услышав это, развернуться и уйти? – спокойно спросил бывший Воин, резко меняя тон.
– Чего ты хочешь? – оглянувшись на жителей, осведомился Кардо.
– Наказания. Они у тебя совсем обнаглели от безнаказанности. – Орикол покачал пальцем, будто ругая малыша. – Я чую, недалёк тот день, когда они начнут сильничать баб по закоулкам.
– Орикол! – натужно рассмеялся Кардо. – Что за ерунду ты несёшь? Мы все жители одной деревни.
– Да-да, – спокойно покивал бывший Воин и продолжил, не сдерживая голоса: – В какой-то, затем сгоревшей, деревне я уже слышал подобные речи. Говорят, дом главы полыхнул первым.
– Хватит! – раздражённо рыкнул Кардо. – Я извиняюсь перед тобой! – И, шагнув к уже поднявшемуся на четвереньки охотнику, виновнику произошедшего, схватил его за грудки и от всего сердца приложил несколько раз кулаком по лицу. Отшвырнул обмякшее тело. – Достаточно?
– Хм… – задумался Орикол, оглядывая небо с разгоравшейся алой зарей. – Такая рань, а мне уже не уснуть. Ещё раз.
– Скройся с моих глаз, недоносок! – Кардо с силой впечатал ногу в задницу провинившегося Ма, снова отправляя его в полет.
Жаль, это не Паурит. Но тот не настолько тупой, чтобы считать Орикола равным остальным жителям деревни и пытаться силой вытащить его из дома.
Орикол удовлетворённо хмыкнул и, растирая помятое со сна лицо с длинной щетиной, спросил:
– Итак, что привело вас всех на площадь?
Отвернувшись от учителя и игнорируя его вопрос, Кардо обвёл нас рукой:
– Жители деревни! Волею Неба и богов наши предки оказались здесь, в центре нашей страны! Да, это скудное и суровое место. Но нам, хвала Небесам, удаётся достойно жить и растить наших детей даже в этих песках, смешанных с прахом Древних. В чём же сила нашей деревни? В нашем единстве! В том, что мы трудимся и работаем сообща, плечом к плечу встречая все невзгоды! Так было раньше…
Глава деревни огладил бороду, прошелся взглядом по лицам слушателей, а затем тяжело вздохнул:
– Каждый день мне, главе нашей деревни, с болью приходится смотреть, как вы всё меньше думаете о своих товарищах и всё больше – о самих себе. Мы становимся всё слабее, наши склады пустеют, а караваны брезгуют заходить к нам. Я не могу больше этого терпеть, иначе, видит Небо, наша деревня просто исчезнет в песках, как тысячи деревень до неё. Сегодня я проверю, все ли жители исполняют мои наказы и не прикарманивают ли наши общие скудные ресурсы, отбирая их у наших детей. Стража, вперёд!
– Какая «стража», самодовольная отрыжка? – тихо прошипела мама. – Она позволена только пятизвёздочным селениям!
– Разойдись! Ты – сюда! – Приближённые Кардо принялись разгонять нас по краям площадки, выстраивая, как на сдаче экзамена, когда нужно, чтобы было видно всем и было видно всех. – Вы, трое, – на эту сторону!
А затем мы молча наблюдали, как Ракот, Паурит и старик Газил обходят дома и тщательно обыскивают каждый, выкладывая перед хозяевами то, что посчитали лишним или спрятанным. Людей, которые выглядели даже хуже, чем дядя Ди, становилось все больше. А я воочию видел то, о чём давно говорила мама.
Все жители деревни утаивали. Утаивали многое. Ах, совсем не потому, что мы бедны, перестали заходить к нам караваны! Если бы бродячие торговцы знали о личных запасах наших селян, то давно слетелись бы, как грифы на падаль. Меня огорчало, что деревня голодает. А перед толпой собравшихся появлялось разнообразное мясо, кучи шкур, зубов, рогов и копыт. Кое-кто и вовсе мог похвастаться целой горой дорогих вещей, которые можно было купить только у торговцев.
Я с радостью увидел трясущегося Скирто: перед ним и его матерью отец Порто, Ракот, выкладывал травы. Огромный мешок трав. Верный подхалим Виргла обеспечил своей матери отличное местечко надсмотрщицы за сборщиками травы на Чёрной горе. Видимо, она решила, что ей этого мало, а Ракот не собирался её покрывать. А вот перед матерью Шиго пусто, хотя она почти в такой же ситуации, только её место оплачено не сыном, а смертью мужа несколько лет назад.
Вообще, дядя Ди зря так боялся. С моего места видно, что мяса перед ним, пожалуй, меньше, чем у всех остальных, а шкур и прочего и вовсе нет. Это у второго-то, как бы его ни принижал Кардо, охотника деревни! Всё же советы мамы об осторожности ему изрядно помогли в этой беде.
Но едва я растянул губы в усмешке, как сердце пропустило удар.
К нашим ногам упала шкура, а на неё лёг какой-то невзрачный полузасохший кустик. Перед нами стоял Паурит. Сейчас я отчётливо видел гадкую ухмылку на его лице, жирно блестевшую бородку с застрявшими крошками, давно не мытые жидкие волосёнки, торчавшие во все стороны. А главное, маленькие чёрные глазки, которые просто горели какой-то непонятной мне эмоцией.
Мама выдохнула едва слышно:
– Тварь.
– Тихо, тихо! – Паурит сделал невозможное – его ухмылка стала ещё гаже, меня от неё буквально выворачивало, он тоже почти шептал. – В следующий раз будешь понежнее, а то мужик к ней с лаской, а она его кулаком, стерва. Ты, баба, будь помягче, и жизнь твоя будет проще. А то отвыкла, отвыкла-то уже от мужика!
Паурит, тысячу вдохов назад я клялся, что не забуду твоё имя! Оно мне не нужно. Видит Небо, нам двоим тесно под ним. Ты умрёшь, иначе ненависть разорвёт моё сердце. Мне нет дела до твоих звёзд, как и до того, что ты взрослый, опытный охотник. Ты привык бояться Зверей, которые ищут силу. А нужно будет бояться меня. Я ведь тоже её ищу.
Я вытащил из мешочка камень и, до боли сжав его в кулаке, заставил себя опустить глаза в песок, чтобы он не увидел в них мою ненависть и свою смерть.
Клянусь, ты умрёшь и бесследно пропадёшь в песках, а твоё имя исчезнет под этим небом.
Дальнейшее проходило мимо меня. Я плохо слышал, что там вещает наш самопровозглашённый вождь. Что-то об ответственности и наказании. Но потом он от слов перешёл к делу. Определялся виновный в семье, и Кардо назначал ему плети. Этого я пропустить не смог.
Маме он назначил пять плетей. Столько же, сколько и Кари за полный мешок трав. Люди на площади кричали, умоляли. Но мама лишь гордо молчала и не пыталась даже упомянуть о том, что траву ей подкинули. Молчал и я, лишь что-то кричала Лейла, но её схватила и прижала к себе Ралио, чем заслужила мою благодарность. Сам я не был способен сейчас позаботиться о сестре.
Я сжимал кулаки и глядел, как тощий Котил снимает с пояса плеть. Он, погонщик нашего маленького стада домашних джейров, единственный в деревне носил её и единственный умел ею работать. И нет. Ему я мстить не буду. Мне хорошо видны его трясущиеся руки и пот, заливающий выбритое с вечера лицо. Для него должность палача и есть наказание, даже более тяжкое, чем для его жертв. Мне не за что его винить.
За отсутствие силы восстать против произвола так называемого вождя? Силы нет ни у кого в деревне. В том числе и у меня. Ненавидеть всех? Я и так ненавижу всех этих мужчин, которые опускают глаза или бледнеют, как дядя Ди. Всех их, неспособных даже словом возмутиться тем произволом, что сейчас творится на площади. Я ненавижу и себя за то, что не могу защитить любимого человека.
– Леград! – окликнули меня сзади, но стоило мне повернуться и увидеть Шиго, как тот ударом в лицо сбил меня с ног, а затем наступил на голову, вдавливая её в песок. – Молодой господин велел напомнить, чтобы ты не поднимал глаз от земли. Запомни желание господина, отброс!
Унижения нашей семьи в это утро не знали конца. На наказание матери мне пришлось смотреть, лёжа на песке, окрашивая его кровью из раны на руке. Шиго не поднял ногу с моей головы, пока не просвистел последний удар.