Шотландия, 1944 г.
Мари по-прежнему ненавидела утренние пробежки.
Она находилась в Арисейг-Хаусе почти полтора месяца, и каждый день начинался с одного и того же: пять миль в гору и с горы. Часть пути они бежали вдоль озера, а затем преодолевали пугающий подъем по крутому склону до вершины, которую девушки между собой называли «Пик». Пятки у Мари растрескались и кровоточили; волдыри на ступнях, образовавшиеся от бега в непросыхающих сапогах, постоянно были на грани воспаления. От одной только мысли об утреннем кроссе у нее начинали ныть кости.
Но, направляясь на завтрак после умывания, Мари отметила про себя, что она больше не плетется в хвосте группы. За недели тренировок она набрала скорость и обрела выносливость, какой в себе даже не подозревала. Ей нравилось бежать рядом с Джози, это давало им возможность поговорить. Ни о чем конкретном, конечно, – так, просто время от времени перекидывались парой слов. Джози в раннем детстве часто проводила лето в горах Камбрии, и во время пробежки она обращала внимание Мари на какие-нибудь особенности шотландского пейзажа или рассказывала истории о войне, которые ей случалось слышать.
За недели подготовки в учебном центре Мари многое узнала о Джози. И не только благодаря совместным занятиям и трапезам: они подолгу беседовали бессонными ночами. Джози поведала ей о своем детстве, как они с братом жили на улицах Лидса, отбиваясь от мерзавцев, которые хотели использовать в своих интересах беззащитных детей. Мари поделилась с ней подробностями о своем прошлом, о том, как ее бросил Ричард, оставив без пенса за душой. Правда, ей было неловко жаловаться на свою судьбу Джози, которая с детских лет была вынуждена вести борьбу за существование. Ее собственное детство тоже было не сахар, но, во всяком случае, ей не приходилось выживать на улицах, как Джози. При других обстоятельствах их пути никогда бы не пересеклись, но здесь они стали близкими подругами.
В обеденном зале они заняли свои обычные места за женским столом: Джози – в голове, Мари и Брия – по обе стороны от нее. Мари аккуратно развернула салфетку, расстелила ее на коленях и тотчас же приступила к еде, памятуя о том, что мадам Пуаро, как всегда, наблюдает за ними. Завтраки, обеды и ужины были частью занятий. Французы, как узнала Мари вскоре после прибытия в учебный центр, соус на тарелке промокают хлебом. И никогда не просят сливочное масло: оно у них давно кончилось. Даже во время еды девушки, казалось, сдавали своеобразный экзамен. Малейшая оплошность могла привести к провалу.
Мари вспомнилось, как однажды за ужином спустя несколько дней после ее приезда в Арисейг-Хаус им подали очень хорошее вино. «Не пей, – шепнула ей Джози. Рука Мари, в которой она держала бокал, замерла на весу. – Это ловушка». Очевидно, Джози имеет в виду, что вино отравлено, промелькнуло в голове у Мари. Она поднесла бокал под нос, понюхала вино, как ее учили. Серного запаха она не ощутила. Кинув взгляд вокруг, Мари заметила, что девушкам уже наливают по второму, потом по третьему бокалу. У тех щеки раскраснелись, они оживленно болтали, словно им было плевать на все и вся. Мари поняла, что этот тест был устроен с целью посмотреть, утратят ли они бдительность, когда опьянеют.
– Ты чего так торопишься? – заметила Джози за завтраком. – На свидание, что ли?
– Рассмешила. Мне нужно пересдать шифрование.
Джози понимающе кивнула. Мари уже провалила экзамен на одном из предыдущих занятий по радиосвязи. Третьего шанса ей не представится. Не сдаст сегодня – и всё, значит, не способна освоить рацию. С вещами на выход, пожалуйста.
И что в этом плохого? – размышлял Мари за завтраком. Она не по собственной воле выбрала эту странную трудную жизнь. Сейчас она просто хотела провалить экзамен и уехать домой, чтобы повидать Тесс.
Со дня прибытия в Арисейг-Хаус Мари усердно занималась с утра до ночи. Большую часть времени она проводила за радиопередатчиком, осваивая навыки радиотелеграфистки (их называли РТ). Но познавала она и многое другое – то, о чем раньше даже представления не имела: как организовать передачу информации через тайник и путем непосредственного контакта, в чем различие между этими двумя способами (первый предполагал некое условленное место, где один агент оставлял сообщение для другого; второй – тайную личную встречу), как выбрать подходящее место встречи – такое, где женщина может находиться по другим причинам, не вызывая подозрений.
Но если с физическими нагрузками Мари теперь справлялась легче, все остальные дисциплины давались ей с трудом. Сколько б она ни занималась, до успеха было далеко. У нее дрожали руки, когда она устанавливала взрывчатку; она была безнадежна в рукопашном бою, плохо стреляла. Пожалуй, больше всего опасение вызывало то, что она не могла уверенно лгать, придерживаясь своей легенды. Если она не способна пройти проверку на прочность во время учебного допроса с применением весьма ограниченного арсенала средств принуждения, на что она могла рассчитывать в реальной обстановке? Ее единственной сильной стороной был французский язык, которым она владела лучше всех еще до прибытия в учебный центр. На всех других фронтах она терпела фиаско.
Внезапно Мари охватила жуткая тоска по дому. Зря она поступила на военную службу, это была ошибка. В сущности, что ей мешает снять военную форму, вернуть ее, дать обязательство о неразглашении полученных сведений и отправиться домой к Тесс. Такие сомнения были ей не внове. Они терзали ее на протяжении долгих часов занятий и по ночам, когда она штудировала учебный материал и спала. Разумеется, ими она больше ни с кем не делилась. Другие курсантки не знали колебаний, а, если в чем-то и были не уверены, свои мысли они держали при себе. Ее товарищи демонстрировали решимость, сосредоточенность, целеустремленность, и Мари следовало бы брать с них пример, если она надеялась остаться в их рядах. Она не должна была показывать свой страх. Это было недопустимо.
– Начальство приехало, – внезапно сообщила Джози. – Видать, что-то затевается.
Вслед за Джози Мари подняла взгляд к балкону, с которого обозревалась вся столовая. Там стояла высокая женщина, и она смотрела прямо на них. Элеонора. Мари больше ни разу не видела ее с того вечера полтора месяца назад, когда ее приняли на службу. Однако на протяжении всех этих наполненных одиночеством долгих недель обучения она часто думала об Элеоноре. Почему та решила, что Мари пригодна для диверсионной деятельности или что она захочет этим заниматься?
Мари встала и помахала Элеоноре, словно давней подруге. Но та холодно смотрела на нее, будто впервые видела. Помнила ли Элеонора их первую встречу в туалете, или Мари для нее всего лишь одна из безликих девушек, которых она завербовала? У Мари запылало лицо, словно ее отхлестали по щекам. Но потом она поняла: ей не полагалось вспоминать свою прошлую жизнь и тех, кто в ней был. Еще один тест провален. Мари опустилась на свое место.
– Ты с ней знакома? – поинтересовалась она у Джози.
– Встречались, когда она меня вербовала, – кивнула та. – В Лидсе. Она сказала, что якобы приехала на конференцию.
– Меня тоже она нашла, – добавила Брия. – В машинописном бюро в Эссексе. – Судя по всему, каждую девушку Элеонора отобрала лично.
– Это Элеонора разработала для нас учебную программу, – тихим голосом поведала Джози. – И она решает, кто из нас будет заброшен и с каким заданием.
Элеонора облечена такой огромной властью, отметила про себя Мари. Вспомнив, какой холодной и надменной та показалась ей в их первую встречу в Лондоне, Мари подумала, что, возможно, отказ Элеоноры ответить на ее приветствие – плохой знак.
– Мне она нравится, – заявила Мари. Элеонора, при всей ее внешней суровости, обладала сильным волевым характером, и это вызывало у Мари восхищение.
– А мне – нет, – ответила Брия. – В ней столько чванства и высокомерия. По ее мнению, мы ей в подметки не годимся. Сама надела бы форму и летела во Францию, если считает, что справится лучше.
– Да она пыталась, – тихо сказала Джози. – Раз десять просилась, чтобы ее отправили, как я слышала. – Джози имела обширную сеть связей и источников информации. Ей удавалось заводить дружбу со всеми, от работников кухни до инструкторов, которые снабжали ее ценными сведениями. – Но ответ был всегда один и тот же. Она должна оставаться в штаб-квартире, потому что она незаменима здесь: ее миссия – подготовить нас к выполнению заданий.
Наблюдая за Элеонорой, которая, стоя на балконе, казалось, чувствовала себя здесь чужой, не в своей тарелке, Мари подумала, что, наверно, было бы одиноко стоять на ее месте и что Элеоноре, возможно, хотелось бы быть одной из них.
Девушки быстро доели свой завтрак и через пятнадцать минут уже входили в аудиторию, где стояли в три ряда по четыре стола, на каждом – приемопередатчик. Инструктор уже вывесил задание – сложное сообщение, которое следовало закодировать и отослать. Элеонора, заметила Мари, сидела в углу комнаты, внимательно наблюдая за ними.
Мари заняла свое место за радиопередатчиком и надела наушники. Рация представляла собой некий странный аппарат наподобие радиоприемника, по которому можно слушать музыку или передачи Би-би-си. Только она была уложена плашмя в чемоданчик и имела больше круглых ручек и круговых шкал. В верхней части панели находился маленький ключ для передачи радиограмм, в нижней – такой же ключ для приема. С правой стороны – розетка для блока питания, слева – кармашек с комплектом запчастей и четырьмя кристаллами, которые вставляли в пазы для фиксации той или иной частоты.
Остальные девушки принялись работать с сообщением, которое висело на доске, а Мари пробежала глазами текст на листке бумаги, что оставил ей инструктор для пересдачи экзамена. Это были строки из пьесы Шекспира:
«Лишиться даже той частицы славы,
Что на его могла прийтись бы долю.
Да, не желай подмоги нам, кузен,
А лучше объяви войскам, что всякий,
Кому охоты нет сражаться, может
Уйти домой; и денег на дорогу,
И пропуск мы дадим. Мы не желаем
Пасть рядом с тем, кто трусит умереть
Бок о бок с нами, как товарищ верный. —
Сегодня день святого Криспиана»[8].
Прежде сообщение следовало закодировать с помощью шифра. Шифры лежали в маленькой сумочке. Каждый был напечатан на отдельном квадратике шелка размером дюйм на дюйм. Каждый клочок шелка содержал так называемый «ключ» – одноразовый шифр, меняющий одну букву на другую (например, «а» на «м», «о» на «в» и т. д.), так что для непосвященного человека все сообщение превращалось в абракадабру. Каждый шифровальный ключ использовался для кодирования только один раз. Мари поменяла в тексте буквы на кодовые, что были указаны в шифре, записала закодированное сообщение, затем, как ее учили, чиркнула спичкой и сожгла шелковый ключ.
Потом начала отбивать сообщение телеграфным ключом. Она несколько недель училась набирать буквы азбукой Морзе и практиковалась так много, что морзянка ей даже снилась. Но ей до сих пор не удавалось печатать быстро, гладко и без ошибок, как это требовалось в реальной обстановке.
Однако работа с приемопередатчиком заключалась не только в кодировании и владении азбукой Морзе. Буквально в первые дни учебы инструктор по радиосвязи, молодой лейтенант, откомандированный УСО из Блетчли-парка, отвел Мари в сторону.
– Мы должны зафиксировать ваш почерк и присвоить вам личные проверочные коды.
– Не понимаю.
– Видите ли, приемопередатчики взаимозаменяемы: если у кого-то есть катушки и кварцевые резонаторы, он всегда сумеет выйти в эфир. Любой, кому удастся раздобыть эти элементы, сможет вести радиообмен. Если донесение пришло действительно от вас, в штаб-квартире это смогут определить только по вашим личным проверочным кодам и почерку. Начнем с почерка, – продолжал инструктор. – Набейте мне сообщение о погоде.
– Незашифрованное?
– Да, просто наберите. – Его просьба Мари показалась странной, но она без лишних слов отстучала строчку о том, как быстро здесь меняется погода: то ураганные ветры, то яркое солнце. Потом подняла на него глаза. – Продолжайте. Пишите о чем угодно, кроме личных данных. Текст должен состоять из нескольких строк, чтобы мы могли идентифицировать ваш почерк.
Озадаченная, Мари повиновалась.
– Вот, пожалуйста, – сказала она, заполнив страницу чепухой – рассказом о том, как минувшей весной неожиданно разразилась метель, похоронившая под снегом цветущие нарциссы.
Набранный ею текст распечатал телетайп, стоявший в передней части аудитории. Инструктор взял распечатку и показал ей.
– Видите, вот это ваш почерк: вы давите на первую часть слова, делаете длинные паузы между предложениями.
– И вы определили это всего по одному сообщению?
– Да, хотя для сравнения у нас есть другие ваши учебные тексты. – До той минуты Мари не задумывалась о том, что на нее ведут досье, хотя, конечно же, определенный смысл в этом был. – Но, в принципе, от сеанса к сеансу почерк не меняется. Ваш почерк столь же уникален, как ваша манера письма или подпись; по нему определяют, что радиограмму передали вы, и никто другой. Сила удара по телеграфному ключу, время и расстояние между буквами создают особенности индивидуального стиля. У каждого радиста свой собственный неповторимый почерк, по которому мы определяем, что вы – это вы.
– Могу я чуть изменить свой почерк, чтобы подать сигнал, если что-то пошло не так?
– Нет, очень трудно радировать в несвойственном тебе стиле. К примеру, вы ведь, когда пишите, не думаете, какую манеру письма избрать. Пишите, и все. И если захотите написать что-то в неузнаваемой манере, вам придется использовать недоминантную руку. То же самое с почерком радиста: вы вырабатываете его неосознанно и изменить не можете. Но если что-то пойдет не так, сигнал можно подать другим способом. Для этого существуют личные проверочные коды.
И инструктор принялся объяснять, что каждый агент имеет личный проверочный код. Это – некая аномалия в тексте радиограммы, по которой адресат устанавливает, что данное сообщение пришло именно от нее. В частности, Мари всегда должна допускать «ошибку», на месте тридцать пятой буквы набивая «п» в своем донесении. Ее второй проверочный код – замена каждой второй «о» на «а» в тексте. Первый проверочный код называют «обманным», объяснил инструктор.
– Немцам известно, что мы используем проверочные коды, и они попытаются выведать у вас ваш код. На допросе вы можете выдать им свой «обманный код». – Представив себя на допросе, Мари внутренне содрогнулась. – Однако подлинность сообщения подтверждает именно второй – настоящий – код. Вот его вы не должны выдавать ни при каких обстоятельствах.
Мари завершила свой повторный тест, убедившись, что включила в передаваемый текст и обманный код, и настоящий. Затем обернулась. Элеонора сидела на том же месте в углу и, как ей показалось, наблюдала только за ней. Подавив чувство неловкости, Мари начала выполнять задание с доски. Работая с более длинным текстом и новым шифровальным ключом, что был напечатан на другом шелковом лоскутке, она постепенно набирала темп и спустя пять минут закончила набивать сообщение. Довольная собой, она подняла голову.
Элеонора вырвала из телетайпа распечатку текста Мари и решительным шагом подошла к ней. Вид у нее был сердитый.
– Нет, так не пойдет! – заявила Элеонора раздраженным тоном, чем немало озадачила Мари: ведь она все сделала абсолютно правильно. – Вы должны не просто стучать телеграфным ключом, как по клавишам пианино. Этого недостаточно. Ваша задача – осуществлять радиообмен и «говорить» естественно, чтобы был слышен ваш индивидуальный «голос».
Мари хотела возразить, сказать, что именно это она и сделала, или хотя бы спросить, что конкретно Элеонора имеет в виду. Но та, не давая ей опомниться, выдернула из рации телеграфный ключ.
– Зачем это?! – воскликнула Мари. Не отвечая, Элеонора взяла отвертку и стала дальше демонтировать приемопередатчик, раздирая его на части с такой свирепостью, что болты и шурупы отлетали на пол, закатываясь под столы. Остальные девушки наблюдали за ней в ошеломленном молчании. Даже инструктор опешил.
– О! – вскричала Мари, хватаясь за разобранные части. В этот момент она на физическом уровне ощутила свою тесную связь с рацией, на которой она работала со дня прибытия в учебный центр.
– Мало уметь работать с рацией, – надменно произнесла Элеонора. – Вы должны научиться ремонтировать ее, собирать с нуля. У вас десять минут на то, чтобы собрать приемопередатчик. – И Элеонора удалилась. А Мари захлестнул гнев. Элеонора не просто наказывала ее за недавний порыв в столовой; она стремилась вывести ее из строя.
Мари смотрела на демонтированные компоненты приемопередатчика и пыталась вспомнить инструкцию, которую она заучивала на первых занятиях по радиосвязи, пыталась представить в своем воображении нутро рации. И не могла.
– Начни вот с этого, – посоветовала Джози, подходя к ней. Она поправила завалившуюся на бок часть основания рации и стала придерживать ее, пока Мари крепила к ней несущую плату. Остальные девушки тем временем тоже встали со своих мест и, ползая на четвереньках, принялись собирать разлетевшиеся компоненты и крепеж.
Держи. – Джози дала Мари круглую ручку, которая вкручивалась в передатчик. Тонкими пальцами она проворно затянула винт, который никак не поддавался Мари. Джози показала на один болт, который она плохо прикрутила.
Наконец приемопередатчик был собран. Но заработает ли он? Мари постучала телеграфным ключом и стала ждать. Раздался тихий щелчок: код, который она ввела, был зарегистрирован. Рация снова работала.
Мари подняла голову, глазами ища Элеонору: хотела посмотреть на ее реакцию. Но Элеонора уже ушла.
– За что она тебя так ненавидит? – шепотом спросила Джози, когда остальные вернулись на свои места.
Мари не ответила. Спина ее словно одеревенела. Не спрашивая разрешения, она покинула аудиторию и пошла по коридору, заглядывая во все двери, пока не нашла Элеонору в одном из пустых кабинетов. Та изучала какие-то документы.
– Почему вы так строги ко мне? Вы меня ненавидите? – подступила к ней Мари, повторяя вопрос Джози. – Приехали сюда только для того, чтобы разделаться со мной?
Элеонора подняла голову от папки.
– Ничего личного. Либо у вас есть качества, необходимые для успеха, либо – нет.
– И, по-вашему, у меня таких качеств нет?
– Не важно, что я думаю. Я читала ваше досье. – До сей минуты Мари не задумывалась о том, что написано о ней в досье. – Вы обрекаете себя на провал.
– Французским я владею не хуже других, даже в сравнении с мужчинами.
– Быть не хуже мужчин недостаточно. Они не верят, что мы пригодны для такой деятельности, значит, мы во всем должны быть лучше их.
– С каждым днем я наращиваю скорость и кодирую… – не унималась Мари.
– Речь идет не о технических навыках, – перебила ее Элеонора. – Главное здесь характер, боевой дух. Возьмем, к примеру, вашу рацию. Это не просто устройство. Ваша рация – продолжение вас самой.
Мари не сразу заметила у ног Элеоноры сумку, которую та теперь взяла и протянула ей. В сумке лежали вещи Мари, в которых она прибыла в учебный центр: верхняя одежда и даже ожерелье, подаренное Тесс. Те самые вещи, которые она поместила в шкафчик, что стоял в ногах кровати. Их вытащили и упаковали.
– Здесь все ваши принадлежности, – сказала Элеонора. – Можете сменить военную форму на свою одежду. Через час перед домом будет ждать машина, готовая доставить вас назад в Лондон.
– Вы меня выгоняете? – изумилась Мари. Она и сама не ожидала, что будет так сильно разочарована.
– Я даю вам возможность уйти. Право выбора за вами.
Она могла бы уехать в любое время, осознала Мари, ведь она не военнослужащая. Но Элеонора держала перед ней дверь открытой, так сказать. Предлагала ей уйти.
Наверно, это очередной тест, решила Мари. Однако лицо Элеоноры оставалось серьезным. Она действительно предоставляла ей шанс вернуться к прежней жизни. Воспользоваться им? Завтра она уже могла бы быть в Лондоне и в выходные – с Тесс.
Но ее снедало любопытство.
– Можно задать вам вопрос?
– Один, – недовольно кивнула Элеонора.
– Если я останусь, что конкретно мне предстоит делать там, куда меня забросят? – В учебном центре она постигала множество наук, но до сих пор плохо представляла, в чем будет состоять ее миссия.
– Если коротко, вести радиообмен: передавать информацию в Лондон о проводимых и готовящихся операциях и получать сообщения о выброске с воздуха людей и грузов. – Мари кивнула: это она и сама сообразила за недели учебы. – Видите ли, мы всячески пытаемся усложнить жизнь немцам – замедляем работу их военных заводов, устраиваем диверсии на железной дороге. В общем, делаем все, что в наших силах, дабы облегчить продвижение наших войск, когда начнется наступление. Ваша работа в радиоэфире крайне важна для поддержания непрерывного взаимодействия между Лондоном и нашими людьми в Европе. Но у вас могут быть десятки других поручений. Поэтому мы должны подготовить вас к любым неожиданностям.
Мари потянулась за сумкой, но что-то ее остановило.
– Я собрала приемопередатчик. С помощью других девушек, – быстро добавила она.
– Молодец. – Выражение лица Элеонора немного смягчилось. – И с крысой вы ловко расправились на занятии по взрывотехнике. – Мари тогда и не догадывалась, что Элеонора за ними наблюдала. – Остальные испугались. А вы – нет.
– У нас дома в Лондоне их полно, – пожала плечами Мари.
– Я думала, с ними ваш муж разбирается. – Элеонора смотрела на нее ровным взглядом.
– Разбирался, то есть разбирается… – Мари запнулась. – У меня нет мужа. Он ушел, когда родилась наша дочь.
Элеонора не выразила удивления, и Мари подумалось, что ее признание не стало для Элеоноры новостью: та наверняка выяснила все о ее семейном положении еще в процессе вербовки. Вряд ли Джози проболталась.
– Я бы вам посочувствовала, но, если он оказался мерзавцем, думаю, вам без него гораздо лучше.
И Мари снова посетила одна мысль. В ее жизни бывали периоды, когда она особенно остро ощущала свое одиночество, ночами терзалась сомнениями, пытаясь понять, почему Ричард ушел и как ей выжить без его помощи. Но в ночной тиши, баюкая у груди Тесс, она совершенно четко осознала, что обязана рассчитывать только на себя.
– Пожалуй. Простите, что раньше вам не сказала.
– Выходит, вы все-таки способны придерживаться своей легенды, – сухо заметила Элеонора. – У каждого из нас есть свои секреты, – добавила она, – но мне вы никогда не должны лгать. Лишь владея полной информацией, я сумею уберечь вас от гибели. Впрочем, теперь это уже неважно. Вы, если не забыли, уезжаете? – Элеонора протянула Мари сумку с ее вещами. – Идите переоденьтесь и сдайте свое снаряжение до прихода машины. – Она снова уткнулась в документы, которые изучала до появления Мари, и та поняла, что разговор окончен.
Мари вернулась в казарму. Занятие по радиосвязи закончилось, у девушек был перерыв. Джози ждала ее, складывая одежду на своей аккуратно заправленной кровати.
– Ну как ты? – спросила она. В ее голосе слышался лишь слабый намек на участливость.
Мари пожала плечами, не зная, что ответить.
– Элеонора сказала, что я могу уехать, если хочу.
– И что ты решила?
Понурившись, Мари грузно опустилась на краешек кровати.
– Уеду, наверно. Сама я сюда никогда не рвалась. Это не мое.
– Не твое, потому что ты никогда не понимала, зачем тебе это нужно, – бесстрастно поправила ее Джози, продолжая складывать одежду. Она фактически повторила, только в других выражениях, то, что сказала Элеонора, и это задело Мари за живое. – Всегда должно быть какое-то «зачем». Вот, например, я. У меня никогда не было своего дома. И здесь меня все устраивает. Кстати, они только этого и ждут, – добавила Джози. – Чтобы мы сдались. Не Элеонора, конечно. Мужики. Хотят, чтобы мы доказали их правоту, – что у женщин кишка тонка.
– Возможно, они правы, – проронила Мари.
Не отвечая, Джози вытащила из-под кровати небольшой чемодан.
– Ты что делаешь? – внезапно встревожилась Мари. Не может быть, чтобы Джози отчислили из школы: она же из них самая толковая и умелая. Но Джози принялась укладывать вещи в чемодан.
– Я понадобилась им раньше, – объяснила Джози. – Они не могут ждать, когда я окончу учебку. Я прямо отсюда отправляюсь за линию фронта.
– Не может быть, – ошеломленно промолвила Мари.
– Может. Уезжаю завтра утром. Собственно, к этому все и шло. Не зря же нас здесь готовят.
Мари кивнула. Время от времени кто-то из девушек покидал школу, отправляясь в тыл врага. Но Джози была их оплотом. Как они будут тут без нее?
– В конце концов, я же не умирать еду, – добавила Джози, криво улыбнувшись.
– Просто это так скоро.
Слишком скоро. Джози не имела права говорить что-то о своем задании, но Мари поняла, что только крайняя необходимость заставила Элеонору приехать за ней сюда из Лондона.
Опомнившись, Мари полезла в свой солдатский сундучок.
– Вот, возьми. – Она протянула Джози ячменную булочку, которую по ее просьбе испек один поваров (ради этого ей пришлось пойти даже на подкуп). – Это тебе на день рождения. – Через два дня Джози исполнялось восемнадцать лет. Только теперь уже свой день рождения она встретит не здесь. – С корицей. Как тебе брат всегда дарил.
Джози на несколько секунд утратила дар речи. Глаза ее увлажнились, на щеку скатилась слезинка. Мари испугалась, что она ее обидела.
– С тех пор как он ушел на фронт, я уже и не ждала, что кто-то еще может вспомнить про мой день рождения. – Джози едва заметно улыбнулась. – Спасибо. – Она разломила булочку пополам и одну половинку дала Мари. – Видишь, тебе никак нельзя бросать учебку, – сказала Джози, смахивая с губ крошки. – Кто-то же должен опекать новичков. – Она жестом показала на пустые койки. Мари промолчала, но в шутке Джози была доля истины. Три девушки в их группе прибыли в учебный центр позже Мари – на место агентов, которых забросили за линию фронта. – На мое место придет новенькая. – Невыносимая мысль. Но Джози права, рассудила Мари. Девушке, которая займет ее место, потребуется помощь. И Мари должна помочь новенькой адаптироваться в новых тяжелых условиях, как в свое время ей самой помогали Джози и другие «ветераны». – Теперь девушки нуждаются в тебе больше, чем когда-либо. И дело вовсе не в том, сколько ты здесь пробыла, – добавила Джози. – Ты заметно выросла с тех пор, как впервые вошла сюда. Ты тогда не могла ни до Пика добежать, ни спрятать свою английскую контрабанду. – Они обе улыбнулись, вспоминая те случаи. – Ты справишься, – твердо сказала Джози. – Ты сильнее, чем думаешь о себе. Ладно, займемся взрывными устройствами. Посмотрим, что за сюрприз нам сегодня приготовил профессор Дигглсби. – Джози пошла из казармы. Она не стала дожидаться Мари, не позвала ее за собой. Как будто она уже уехала.
Мари неподвижно сидела на кровати, глядя на темные воды озера. За открытыми всем ветрам холмами простиралось серое небо. Ей казалось, что, если она не будет шевелиться, ничего не изменится. Джози не отправят на задание, и она не будет поставлена перед ужасным выбором: уехать или остаться. Несмотря на суровые условия учебной подготовки, они здесь создали для себя свой отдельный мирок, в котором удавалось позабыть про опасность и страдания за его границами. Только теперь этот мир был разрушен.
Она взглянула на сумку со своими вещами – реликтами из другой эпохи. Она могла бы вернуться к прежней жизни, как о том мечтала многие недели. Но, скользя взглядом по казарме, Мари осознала, что она стала частью чего-то более значимого. За долгие дни суровой учебы вместе с другими девушками она сплелась с ними в некий единый кусок плотной ткани, из которой нельзя вырвать ни одной ниточки.
Мари отдернула от вещей руку.
– Еще не время, – прошептала она. Затем закрыла сумку и пошла на занятие по взрывотехнике.