Поместье горело всю ночь.
Остов дома тлел, из хлева еще валил жадный дым.
Охотник наблюдал за ним с холма и не собирался приближаться. Это он поджег ранчо. Тщательно, как подходил к любому делу: пробрался в дом в полнолуние и проткнул осиновыми кольями всех домашних, включая детей и слуг. Перенес тела в одну комнату, методично отрубил головы, пересчитал трупы и помрачнел. Не хватало двоих. Внука и дряхлой старухи. Пяти и восьмидесяти пяти лет. Лучшие люди друг для друга.
Охотник подозревал нечто подобное.
Картины в доме, вернее, их изнанка о многом рассказали ему. Гордон чувствовал, что древний враг пустил где-то здесь свои корни. Или это одна из остановок на его бесконечном пути?
Бёрн огляделся, словно природа могла открыть ему глаза, вывернуться наизнанку, где любой ответ лежит на поверхности. Пейзаж вокруг был настолько кастрирован и ободран, что охотник испытал крайне правдивое чувство собственной ущербности.
Мысли поглотили его, и Гордон утратил бдительность.
Капли дождя скользнули по лицу. Охотник полез в мешок за плащом. В этот момент две тени выскользнули из дымовой завесы, разделились и помчались вверх по склону, прячась в тени фруктовых деревьев.
Бёрн натянул плащ и тут же увидел мелкую, атакующую, не открывшую еще рот, но уже начинающую кричать тень. Мальчик мой. Охотник встретил его в воздухе. Ребенок буквально приземлился на его трость. Из горла нападающего раздался тихий скрип, и он сполз на землю.
Живой! – по дыханию определил Гордон и до рези в глазах принялся всматриваться в обугленные руины. Где же ты?! Где?! Ну?!!
Мальчишка несколько раз всхлипнул у его ног и застыл. Жизнь выползла из ушей и ноздрей тонкими жемчужными нитями. Гордон наклонился и учуял стойкий трупный запах. Только теперь он увидел обширные пятна разложения, покрывавшие кожу ребенка, как острова карту новой земли.
Не прячась и не таясь больше, охотник спустился к дому и нашел две пары свежих следов. Они расходились у дома и неслись в разные стороны. Одни спешили вверх по холму, отвлекая охотника от истинной цели. Другие сбегали, пряча за пазухой смерть и проклятие.
«Футляр! – проклинал себя Гордон Бёрн, лучший из лучших, загонщик, мертвила, обдиратель, разглядывая глубокие отпечатки на остывающем пепле. – Подделка! Кукла! Она очень сильна. Она почти Ил-Шрайн».
Дождь глумился над гончей.
Следы на траве пропали, но Гордон в них не нуждался. Охотника ведет чутье.
Он вернулся на пепелище и искромсал для верности несгоревшие дотла скелеты. Не оставляй врагу ни шанса.