– И ваше имя…
Доктор Сатклифф, дирижер хора Холдена, потер костяшками кустистые белые усы, окидывая взглядом планшет.
Кади выдохнула – нервно, прерывисто. Она стояла в репетиционной Пейн-мьюзик-холла, собираясь приступить к выступлению на суровом прослушивании, которое определяло, попадет ли она в один из семи кампусных хоров, начиная от самого избирательного, Коллегиум Музикум, до более радушных, с меньшим количеством латыни в названиях, например Хор Гарварда-Рэдклиффа. Университетский хор болтался где-то посередине, и Кади надеялась встретить друга Эрика, Никоса, среди его участников, которые заведовали столом регистрации, помогали устроить прослушивание. Она даже заявилась на полчаса раньше, чтобы все исследовать, но, к ее разочарованию, Никоса там не оказалось. Теперь, видимо, придется идти до конца.
– Каденс Арчер.
– А-а. Начнем с произведения, которое вы готовили заранее. Сопрано, верно?
Кади кивнула, и трое действующих участников хора поднялись с мест в первом ряду. Они окружили ее, и доктор Сатклифф поднял руки, готовый дирижировать. Кади не сводила глаз с партитуры, ожидая отсчета и пытаясь держать дыхание медленным, размеренным.
Доктор Сатклифф откашлялся и бросил взгляд через плечо на аккомпаниатора:
– Никос? Приступим?
Никос. Кади встретилась с ним взглядом лишь на мгновение, прежде чем он склонился к клавишам, но ей хватило, чтобы убедиться – это он, и он смотрел на нее. Его черные как уголь волосы качнулись, и Никос заиграл волнующее вступление. И все-таки один краткий миг – и она заметила, что вживую он даже красивее.
Кади вступила на долю позже и залилась краской, но реабилитировалась и допела как можно лучше, при том что ее отвлекали мысли о парне за фортепиано. Она взяла себя в руки для второй песни – проверки ее способности читать ноты с листа, в чем она была сильна, – но исполняла Кади для единственного зрителя.
– Благодарю, квартет, – произнес доктор Сатклифф, когда они завершили второй номер. – Теперь проверка слуха. Никос, это я возьму на себя.
Никос встал из-за фортепиано, но не понял взгляда. Кади вдруг отчетливо стукнула мысль, что зря она все затеяла – что он даже смотреть на нее не может, что он считает ее чудилой, странным напоминанием о многострадальном сокурснике. Ей хотелось исчезнуть из комнаты и…
Он поднял взгляд, прерывая затягивающий ее водоворот мыслей теплой, ободряющей улыбкой, и одними губами произнес:
– Удачи.
Кади снова вспыхнула – теперь с облегчением.
Доктор Сатклифф устроился за инструментом.
– Начнем?
Кади кивнула, и дирижер принялся за проверку:
– Возьмите среднюю ноту этого аккорда… третью вверх… теперь шестую вниз.
И всякий раз Кади с легкостью справлялась с заданием. Наконец доктор Сатклифф, поднявшись из-за фортепиано, взглянул на нее:
– Вы знаете ноту, которую только что пропели?
– Это ля, – ответила Кади.
– И как вы пришли к этому выводу?
– Она так звучала.
– Мгм. – Сатклифф снова потер усы. – Возьмите фа диез.
Как только Кади это сделала, он зажал клавишу, и звук полностью совпал. Сатклифф вышел из-за инструмента и скрестил руки на груди:
– Абсолютный слух встречается реже, чем у одного из десяти тысяч человек. У вас абсолютный слух?
– Думаю, да. – Под прямым взглядом Кади стало неуютно.
– Его обладатели не думают, они знают. Так вот?
– Да.
– Как я и предполагал. Когда мы начали, вы нервничали, но не стоит. У вас дар.
– Спасибо, – произнесла Кади, стараясь не смотреть на Никоса.
– А что вы думаете об этом фортепиано?
Она поколебалась.
– Очень хорошее.
– А настройка?
На этот раз без колебаний:
– На полтона понижена.
Доктор Сатклифф с усмешкой глянул на Никоса.
– Прекрасно.
Кади вышла из репетиционной воодушевленная, переполненная адреналином от прослушивания, и даже больше – от первой ниточки в мир Эрика в Гарварде. Она как раз пыталась замедлить мысли, спланировать следующее «случайное столкновение» с Никосом, как вдруг ее плеча коснулась рука.
Рядом стоял Никос.
– Извини, просто хотел сказать, что ты была великолепна. Абсолютный слух – это как суперсила.
У него оказалось очаровательное британское произношение; Кади постаралась не слишком на него отвлекаться.
– Спасибо, но начало у меня вышло довольно паршивое.
– Ничуть. Слышала б только блеяние до тебя. Я, кстати, Никос.
«Знаю, я же тебя выследила».
– Я Кади.
Она пожала его руку. Карие глаза обвели лицо Кади, и все фразы, которые она мысленно репетировала, тут же вылетели из головы. Во рту пересохло сильнее, чем на прослушивании.
Однако Никос ее спас:
– Должен признаться, я и так понял, кто ты. Узнал имя и, конечно, волосы. Твой брат, Эрик, был моим близким другом. Я очень по нему скучаю. И очень соболезную.
Кади обдало волной облегчения.
– Спасибо.
Ей понравилось, что Никос, в отличие от многих других, не колебался упомянуть имя Эрика. Ей не хватало его звучания.
– Знаю, как здесь поначалу бывает одиноко, и да, не могу сравнить с тем, каково тебе, но немного понимаю, насколько одиноко здесь без Эрика. Хотел представиться и сказать, что если тебе что-то нужно, что угодно, то я рядом.
Никос говорил все, что Кади надеялась от него услышать. Ответить она не могла – мешал ком в горле.
– Эрик рассказывал про тебя, потрясающую младшую сестренку Кади.
– Правда? – наконец вымучила она.
– И часто. – Никос улыбнулся уголком рта, отчего между глазом и скулой залегли морщинки.
– Кажется, я помню, что твое имя тоже слышала. – Не совсем правда, но почему бы и нет. – И если попаду в хор, то, может, будем видеться.
– О, я не из поющих. Играю на церковном органе вместе с универским хором и временами аккомпанирую на фортепиано во время репетиций, но в основном занимаюсь сам.
– А-а. – Кади едва скрыла разочарование. – Ну ладно, отпущу тебя обратно на прослушивания.
– Да нет, у них есть второй пианист, а я уже свободен. Не хочешь составить компанию за обедом? Могу сводить тебя в один из знаменитых ривер-хаусов. Сама ты туда не попадешь, как первокурсница, но…
Кади охнула:
– Семинар для первокурсников! – Она совершенно о нем позабыла. – Черт, первое собрание, а я уже опаздываю.
– О нет! Где он? Знаешь, как добраться?
– Э-э… – Кади зарылась в тетрадку в поисках своей идиотской распечатки с расписанием. – Север двести семь. И нет, понятия не имею.
– Следуй за мной.
Никос энергичным шагом провел ее мимо зелени к Север-холлу, массивному зданию из красного кирпича, чей вход скрывался под полукруглой аркой, словно зияющий голодный рот. Кади торопливо попрощалась с Никосом, толкнула плечом тяжелую дверь и ринулась на второй этаж, перепрыгивая через одну или даже через две мелкие ступеньки зараз. Когда она добежала до двери с цифрами «207» на матовом стекле, часы показывали 14.11.
– А, смотрите, явилась! – хлопнул в ладоши профессор Хайнс с издевательским воодушевлением.
В серых слаксах, простой белой рубашке и темном блейзере он казался моложе прочих профессоров – правда, возраст все равно выдавали резкие залысины на лбу. Остальные двенадцать студентов сидели вокруг длинного стола темного дерева и смотрели на Кади.
– Простите, – тихо произнесла она, опустив голову.
Свободным оставалось только одно место – как раз рядом с профессором. Кади заняла его как можно быстрее, ожидая, что обсуждение, каким бы оно ни было, сразу продолжится. Однако этого не произошло. В аудитории еще долгую, мучительную минуту царила тишина. Кади набралась смелости повернуться и взглянуть на Хайза, сидящего в считаных дюймах.
Профессор смотрел на нее, подперев голову ладонью, и улыбался. В изгибе тонких губ не было и следа доброты, модные очки в пластиковой оправе ничуть не смягчали пристальный взгляд.
Не зная, что еще сделать, Кади снова извинилась:
– П-простите за опоздание. Такого больше не повторится.
Профессор Хайнс скрестил руки, продолжая улыбаться.
– Ну? – вскинул он брови на широкий простор лба.
Кади понятия не имела, что он хочет от нее услышать или увидеть. Она перевела взгляд на однокурсников: знакомых лиц не было.
– О, прошу простить, – продолжил Хайнс. – Предположил, что раз уж вы столь важная персона, чтобы заставлять нас всех ждать, то хоть скажете нечто, стоящее ожидания.
– Я не считаю себя важной. Я просто заблудилась по пути, – едва выдавила Кади.
Профессор Хайнс нарочито надул губы.
– Ну конечно же. Вы ведь новенькая. – Он сделал паузу. – Не то что эти первокурсники.
Кади ощутила вспышку обжигающего стыда.
– Кстати, о ваших однокурсниках: вы пропустили представление, когда мы по очереди называли имя, место рождения и так далее. Теперь вы наверняка не запомните их имена, и никто не станет вашим другом. Все, разумеется, запомнят вас, Каденс Арчер, потому что вы войдете в историю курса как девушка, опоздавшая в самый первый день. Какая ирония!
Стыд в щеках поднялся куда-то к глазам, но Кади знала, что слезы только раззадорят профессора. Раньше она не могла так легко расплакаться – до Эрика.
– Такого больше не повторится.
– Да, обычно не повторяется. – Профессор Хайнс встал и повернулся к аудитории, словно актер на сцене: – С первокурсниками такое бывает. Вы приезжаете сюда полные самомнения, гордости. Вы привыкли считаться самыми умными в классе, лучшими учениками, первыми в бог знает какой старшей школе. Что ж, детишки, вы больше не в Канзасе. Это место поставит вас на место, хотите вы того или нет. Или, по крайней мере, – он положил руку на сердце, – поставлю я.
Студенты беспокойно заерзали.
– Так о чем это я? Ирония, верно. Тема, которую мы в этом семестре тщательно изучим. Отличный пример того, как поэт прибегает к иронии, – драматические монологи Роберта Браунинга. Пожалуй, самым знаменитым был «Моя последняя герцогиня»…
Следующие сорок пять минут Кади провела, склонив голову к тетради, не осмеливаясь поднять даже взгляд, не говоря уже о руке. Она пыталась конспектировать, но могла думать лишь о том, что ни одна написанная работа, ни одно высказывание по теме, никакое отсутствие опозданий уже не изменят первое впечатление этого человека о ней. Кади с таким нетерпением ждала этот предмет; все семинары для первокурсников требовали предоставить на рассмотрение работу, и Кади корпела над сочинением, чтобы сюда попасть. И это был единственный предмет с маленькой аудиторией, остальные – лекции. Так что единственный преподаватель, который действительно знал, что Кади существует, считал ее высокомерной соплячкой. Фу, скривилась она про себя. И как только так вышло?
Когда часы милостиво пробили три и профессор Хайнс отпустил студентов, Кади ринулась к двери. Коридор и свобода были уже рукой подать, как вдруг сзади раздался голос:
– Мисс Арчер, – позвал профессор Хайнс и поманил ее пальцем. – На пару слов. Не хотел бы вынуждать вас опаздывать и на следующую пару.
Набрав в легкие воздуха, Кади шагнула к нему против потока выходящих студентов.
– Я хочу снова извиниться за опоздание. На меня совсем не похоже, я обычно очень пунктуальна и думаю, что у вас могло создаться ложное впечатление…
– Мне плевать, – перебил ее профессор Хайнс. – Честно, я не нуждаюсь в истории вашей жизни. Когда вы заявляетесь на мое занятие с опозданием, вы проявляете ко мне неуважение. А когда вы проявляете ко мне неуважение перед аудиторией, вы ставите меня в неловкое положение. Так что все просто: всякий раз, как вы ставите меня в неловкое положение, я проделываю то же самое с вами. И поверьте, я в этом хорош.
«Да неужели?» – подумала Кади.
– А что касается впечатлений, то либо ваша работа на занятиях меня впечатлит, либо нет. Все в ваших руках. Ясно?
Кади кивнула.
– Вот и умница. Увидимся на следующей неделе.
И Кади ушла. Спускаясь по ступенькам Север-холла, она клокотала от злости. «Вот и умница». Какое право он имел так с ней разговаривать? Да кто он вообще такой? Плевать, нравится она ему или нет, пусть валит ее сколько угодно, у нее для него было всего два слова, и точка. Пошел н…
– Привет!
Кади подняла голову за секунду до того, как столкнуться с высоким парнем, и сообразила, что произошло, еще через мгновение.
– Прости… что?
– Ты в порядке? Жестко там вышло. – Парень вскинул брови, такие же светлые, как и его короткостриженые волосы, выжидающе глянул на Кади, потом добавил: – Виноват, забыл, что ты пропустила знакомство. Я Алекс, мы на семинар вместе ходим.
– А, точно, прости…
– Хватит уже извиняться. Хайнса тут нет.
Она рассмеялась:
– Спасибо. А меня зовут Кади.
– О, твое-то имя я запомнил. Это Хайнс подметил точно.
Кади застонала.
– Да ну, брось, шучу. Я все равно бы запомнил. – Алекс оглянулся через плечо. – И Хайнс кажется полным ушлепком.
Кади тут же расслабилась.
– И не говори!
– Ага, конченый. Ты же на каких-то пять минут опоздала.
– Э-э… скорее на одиннадцать.
– Нет, никто даже не рассчитывает, что мы появимся в аудитории раньше семи минут после начала – негласное правило Гарварда. Я пришел буквально за минуту до тебя, так Хайнс и слова не сказал. Понятия не имею, почему он так психанул.
– Ну спасибо. Рада узнать, что его ненависть ко мне исключительно личная.
Алекс рассмеялся. «У него прекрасный смех», – подумала Кади. Они поболтали, спускаясь на первый этаж. Вкупе со стрижкой ежиком и голубыми глазами Алекс выглядел так, будто вырос на свежем воздухе и каждый день выпивал по стакану молока. Кади с трудом поверила, когда он сказал, что родом из Бруклина.
На первом этаже народу было значительно больше, люди выходили и входили, кружили вокруг, и на середине фразы их вдруг разделило столпотворение у дверей. Наконец выбравшись наружу, Кади сощурилась против солнца и попыталась найти Алекса среди моря рюкзаков и голов.
– Каденс!
Она развернулась, увидела машущего ей Никоса. Улыбнулась и шагнула к нему, радуясь встрече с еще одним дружелюбным человеком.
Когда Кади подошла, Никос положил ей ладони на плечи:
– Ну что, дорогая, выжила?
Она открыла было рот для ответа, как рядом вдруг возник Алекс.
– Увидимся, – произнес он, кивая.
– Ой… – повернулась к нему Кади, но Алекс уже быстро удалялся. – Увидимся, – отозвалась она все равно.
Никос перехватил ее руку и внимание.
– Дай-ка мы тебя осмотрим. – Он оттащил Кади от толпы и повертел. – Целая и невредимая? Хвала небесам.
– Ты удивлен?
– Ну, ты опоздала на занятие к профессору Хайнсу. А он известный мудак. Я беспокоился. Но рад видеть тебя без потерь.
– Не совсем. – Кади закатила глаза и пересказала случившееся. – А потом тот парень сказал мне, что тоже вообще-то опоздал и Хайнс ему ничего не сказал. Почему тогда сорвался и наехал на меня?
– Который парень?
– Алекс, который, ну, просто на тот же семинар ходит.
– Он тоже опоздал? – Никос скрестил руки поверх красного пиджака. – Было бы неплохо с его стороны вступиться за тебя, м-м?
Кади нахмурилась. Об этом она не подумала.
– Скоро ты узнаешь, что здесь полным-полно подхалимов. Изредка появляется теплое и уютное чувство, мол, мы здесь все в одном окопе, но это хитрая уловка, чтобы усыпить твою бдительность и спереть у тебя конспекты.
Кади надеялась, что Никос шутит. Она плотнее запахнула стеганую куртку.
– Ты все это время ждал?
– Нет, боюсь, что не настолько предан, милая, – пока что. Мы же только познакомились.
Кади не сдержалась и хихикнула. Никос был не похож на ее знакомых парней. Он казался уверенным и сообразительным, его мозг работал будто бы в три раза быстрее, чем у нее. Или, может, все дело в британском произношении.
– Правда, я-таки вернулся сюда после собрания по поводу дипломной, что, наверное, тоже считается.
– Весьма. Я ценю.
Кади была тронута: друг Эрика так старается, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Ей пришлось одернуть себя от мыслей, что его интерес к ней, вероятно, выходит за пределы около-братской заботы. То, что Никос – любитель пофлиртовать, было видно невооруженным глазом. Единственное, что Кади не могла понять, – как они с Эриком, такие разные, оказались близкими друзьями. С девушками Эрик был застенчивым, Кади никогда не видела, чтобы он с ними заигрывал, по его части скорее взращивать чувства издали.
– И раз уж тогда ты так спешила, мне не удалось показать тебе наилучшую часть Север-холла.
– Нет, спасибо. Я туда теперь без особой надобности не вернусь.
– Внутрь заходить не придется. Поверь.
Гарвард-ярд опустел, среди зелени бродило всего несколько студентов; еще оставались туристы – как группы с экскурсоводами, вооруженными маленькими флажками или зонтиками, так и одиночки с фотоаппаратами. Кади предстояло привыкнуть, что она учится в заведении, куда люди приезжали через полмира лишь бы сделать фото, и винить их в этом было сложно. Сейчас над Кади возвышалась Мемориальная церковь, великолепное строение красного кирпича, с мраморным ступенями, круглыми колоннами и снежно-белым шпилем, устремленным в небеса. А напротив нее – громадная библиотека Уайденера с бесконечной лестницей, поднимающейся к величавым римским колоннам. Кади пока что слишком уж благоговела, чтобы туда заходить.
Она неохотно проследовала за Никосом к главному входу-арке в Север-холл, где он поставил ее практически вплотную к краю арки.
– Так вот что в этой арке особенного: если ты стоишь совсем рядом, как сейчас, и шепчешь прямо в кирпичи, тебя будет слышно на другой ее стороне.
– Правда?
– Клянусь. Моя любимая особенность всех местных зданий. Напоминает о говорящей стене в саду моей бабушки в Англии, волшебные штуки там – дело более привычное.
Кади коснулась грубого кирпича ладонью.
– Откуда ты это знаешь?
Темные глаза Никоса сверкнули, на губах заиграла озорная усмешка.
– Я знаю все.
– А я думаю, что ты трепло.
– Давай попробуем, сама увидишь. Все дело в математике и акустике; могу объяснить, если хочешь.
– Не стоит, я все равно не пойму.
– Поймешь, конечно, ты же сестра Эрика Арчера.
Кади улыбнулась.
– Но со скуки обзеваешься, так что лучше поверь в магию. А теперь постой здесь, – произнес Никос, удаляясь спиной вперед к другому концу арки. – Я прошепчу тебе тайное послание, ты – мне, а потом встретимся снова.
– Ладно.
Кади дождалась, пока он займет место на той стороне. Затем приложила ухо к арке. И отшатнулась: холод, исходящий от кирпича, обжег щеку, словно лед. Однако свист ветра действительно усилился, что разожгло в Кади любопытство. Она наклонилась второй раз и услышала просочившийся в ухо тихий голос:
– Дабы грех породить, достаточно единственной ошибки.
По спине Кади пробежали мурашки – и вовсе не от холода.
Никос усмехнулся, глядя на нее. И, прижавшись ухом к арке, жестом показал, что теперь очередь Кади.
Та повернулась лицом к стене и прикрыла рот ладонями, понимая, что теперь ее ход, хотя игрой все происходящее уже не казалось. Никос действительно сказал ту фразу? Означала ли она то, что Кади подумала?
В голове крутилось столько вопросов, что Кади никак не могла придумать ответ.
Спустя минуту Никос отстранился от арки, затем подошел.
– Совсем тебя не услышал. А ты меня?
Кади окинула нового друга подозрительным взглядом:
– А что ты сказал?
– Нет, давай-ка скажи, что услышала! В этом и все веселье, как играть в испорченный телефон. – Никос даже приподнялся на носки от восторга.
– Ничего не вышло, просто скажи.
Никос бросил взгляд через плечо и спокойно перевел его на Кади.
– Я сказал, что профессор Хайнс – чмошник. Не лучшая моя фраза, но не думал, что так пролечу.
– Прости. – Кади слабо улыбнулась. – Не услышала.
– Тогда мне бы сошло с рук нечто куда хуже.
Она снова всмотрелась в лицо Никоса:
– Это шутка?
– Конечно! Она прозвучала бы лучше, если бы все сработало, не знаю, что пошло не так. Что ты сказала?
– Я сказала «привет», – соврала Кади.
– Привет? Чертовски скучно! Я-то надеялся на что-нибудь шаловливое, – ухмыльнулся Никос.
Но Кади, как и погода, охладела.
– Мне надо в комнату вернуться.
– О, пока не ушла, хочу пригласить тебя на вечеринку в Фениксе, я член…
– Ага, может, зайду.
– Хорошо. Скину тебе подробности.
Кади ответила кивком и направилась через Гарвард-ярд к общежитию.
– И надо еще раз попытать счастья с аркой! – крикнул вслед Никос.
Но Кади не обернулась. Она ускорила шаг и плотнее запахнула куртку, слова продолжали отдаваться в голове эхом:
«Дабы грех породить, достаточно единственной ошибки».
Если это сказал не Никос… то кто?