Глава 9

Кади не сумела добраться до комнаты. Она обнаружила тихий уголок в Ламонте, запустила ноутбук и открыла почту. Кади нужно было изучить все о жизни Эрика в Гарварде в его последний год. Дома она выяснила лишь то, что брат был поглощен проектом на премию Бауэра, а когда вдруг отказался его подавать – это оказался первый признак, что дело обстояло хуже, куда хуже, чем подозревала семья. Но Кади не знала даже тему проекта, что уж говорить о причинах, почему Эрик его бросил. Был ли это действительно первый звоночек, что болезнь берет верх, или он просто стал первым достаточно громким, чтобы услышали дома? Столько пробелов необходимо заполнить; Кади вдруг потрясла собственная неосведомленность – вопиющая, даже опасная. Вся ее жизнь строилась на вопросе «стану ли я когда-нибудь так же хороша, как Эрик?». А не «стану ли я когда-нибудь так же больна?».

Кади почему-то никогда не приходило в голову, что она может стать жертвой болезни Эрика. Он всегда был иным, особенным, отмеченным. Логично же, что чудачества гения склонны исказиться, перерасти в психическое заболевание. Себя Кади считала обычной или, по крайней мере, более нормальной, чем Эрик, и ожидала, что это, если верить гауссовой кривой, ее убережет. Теперь Кади чувствовала себя дурочкой, что никогда даже не задумывалась. Они ведь кровные родственники, у них есть – или были – общие гены. Как гласил ее учебник по психологии, наследуется лишь генотип, а фенотипическое поведение возникает под действием факторов внешней среды. Что ж, теперь Кади поместила себя ровно в ту же среду, где находился Эрик. Что, если мать была права и Кади способна справиться с этим испытанием не лучше брата? Она сохранила все письма Эрика за прошлый год или около в заархивированной папке под названием «Э». Кади создала ее сразу после его смерти, когда не могла заставить себя ни удалить, ни видеть их среди входящих. Она еще ни разу не открывала эту папку. Последняя переписка состоялась двадцать пятого февраля, почти за месяц до смерти брата, и была короткой.

От кого: Каденс Арчер

Кому: Эрик Арчер

25.02.2019

Приедешь домой на день рождения папы?

Мама хочет забронировать столик.

От кого: Эрик Арчер

Кому: мне

25.02.2019

нет. не могу.

Кади помнила, как разозлил ее такой короткий ответ – разозлил, но не удивил. К тому времени брат стал очень отстраненным. Она даже не захотела продолжать разговор. Ей вспомнилось облегчение, что брат не явится на ужин в честь дня рождения их отца, за что теперь было стыдно, однако тогда Кади понимала, что без Эрика атмосфера будет более непринужденной. Он стал таким неприятным, его настроение менялось так непредсказуемо. Такое отношение и поведение сердили отца, тот срывался на Эрика, а мать огрызалась на него в защиту сына, и в скором времени любые семейные посиделки превращались в очаг напряженности, если не откровенную ссору. Никто, включая Кади, толком не понимал, насколько Эрик мучился. Если бы она продолжила разговор, подбодрила брата, упросила его, вымолила согласие приехать на тот глупый ужин, то, может, они бы заметили, насколько хуже ему стало. Может, сумели бы что-то сделать.

Кади пробежала взглядом по списку, пропуская большинство писем. Все, начиная с января, были короткими, скупыми. Одна особенно бодрая строка в ее письме из цепочки в начале декабря 2018-го всколыхнула что-то в памяти: «Так когда будем праздновать?!!» Несмотря на восклицательные знаки, воспоминание было мрачным, темным, словно грозовая туча, готовая вот-вот разразиться ливнем. Перечитывая свое изначальное письмо, Кади поняла, что ее энтузиазм был поддельным.

Как дела с твоим проектом на Бауэр?? Уже почти закончил? Мы все держим кулачки, но не то чтобы тебе это нужно. От твоей работы все будут в восторге, и в следующем году ты точно победишь. Я уже за тебя рада, вот насколько я уверена. Люблю, К.

Кади на минуту задумалась. Именно этот проект и курировала профессор Прокоп. Премия Бауэра считалась одной из наиболее престижных наград Гарварда, прямым билетом в магистратуру и победным очком в собеседованиях при приеме на работу. Рассматривали работы настолько тщательно, что студенты подавали их весной третьего курса, а результат узнавали только осенью четвертого. Премия стала мечтой Эрика с тех пор, как он впервые ступил на гарвардскую кафедру физики, еще на первом курсе, когда казалось, что ему нужно всего-то немного повзрослеть, и он ее получит. Ко второму курсу ситуация стала совсем неопределенной. И все же, несмотря на ухудшение проблем с психикой, оценки Эрика оставались высоки. Семья надеялась, что, если ему удастся не сорваться, удовлетворение от победы все-таки вытащит его из депрессии, которая грозилась поглотить его целиком. В то время они все старались его изо всех сил поддерживать. Кади помнила, как думала, что хуже некуда – это если они его накрутят, а в итоге он не победит. Какой наивной она была.

Ответ Эрика обескураживал как тогда, так и сейчас:

не собираюсь подаваться. работаю над кое-чем

поважнее. не могу тратить время на Бауэр.

расскажу потом, этот ящик ненадежен.

Паранойя. Тогда-то он и перестал пытаться ее скрывать. Он стал подозревать всех вокруг, даже близких друзей и семью. Все время был начеку, боялся любого наблюдения. В тот год он трижды сменил номер телефона. Из семьи от недоверия Эрика больше всего почему-то пострадал отец. Всякий раз, как он покидал комнату, Эрик на несколько минут умолкал – считал, что отец подслушивает за дверью. Всякий раз, как Эрику приходилось встречаться с дисциплинарным или просто обеспокоенным руководством Гарварда, что случалось все чаще, он верил, что их науськал именно отец. Иногда он думал, что мать советовалась с его психиатром с целью выведать его тайны, но тут Кади не могла сказать, что это наверняка неправда.

И душераздирающий контраст – то, как в случае с Кади его паранойя выражалась в заботе о ней. В детстве он никогда не был типичным брутальным старшим братом, который запугивает парней или избивает школьных хулиганов; это Кади чаще всего защищала чудака Эрика. Но когда он заболел, его защитные инстинкты перешли в гиперрежим. Даже когда он был вдали, на учебе, а Кади дома, бывали ночи, когда она обнаруживала на телефоне десяток сообщений и пять пропущенных звонков. Когда Кади спрашивала, почему он так беспокоился, Эрик никогда не объяснял.

Взгляд вернулся к рядам заголовков, пока не обжегся об один, словно о кислоту. Письмо от четвертого января 2019-го, с электронного адреса доктора Марка Роуэна, психиатра, наблюдавшего Эрика; в теме значилось:

Приступ во время каникул, продвижение.

Кади машинально потерла шею; в ладонь упруго глухо забился пульс. Она три дня набиралась смелости открыть письмо, когда только его получила, и не хотела открывать снова. Больше никогда.

Поэтому не стала и сейчас.

Она пролистала до двенадцатого октября 2016-го, его первого курса, когда Эрик еще был Эриком. А она еще была Кади.

От кого: Эрик Арчер

Кому: мне

Одна птичка (это мама, не злись) мне напела, что Джастин тебя бросил. Самые простые наблюдения, как правило, являются самыми точными, и в этом случае вполне очевидно, что он кретин. Понимаю, что любовь редко бывает проста, и сей факт наверняка не сильно тебя утешит. Но Джастин – отстой.

От кого: Каденс Арчер

Кому: Эрик

Спасибо. Люблю тебя.

От кого: Эрик Арчер

Кому: мне

И я тебя люблю, мелкая. Держись.

Напряжение в груди Кади рассеялось. Вот он – брат, с которым она выросла бок о бок. Брат, которого ей так ужасно не хватало. Брат, которого она хотела помнить.

А иногда – единственный брат, которого она помнила. Разум неохотно возвращался к трудному периоду. Словно мозг разобрал временную ось и спрятал плохие воспоминания, перетасовал, будто фокусник, спрятавший мячик под тремя стаканчиками. Когда речь шла о развитии болезни Эрика, воды ее памяти мутнели от эмоций, и Кади удивлялась, как мало в них сохранилось. Она не могла вспомнить, когда Эрику поставили диагноз или обсуждение первых симптомов, хотя они определенно никогда не говорили в открытую о голосах. Зато помнила, как после диагноза отец сказал: «Все наладится, потому что теперь мы знаем, что это, можем исправить и вернуться к нормальной жизни». Тогда они еще не понимали, что нормальная жизнь осталась далеко позади.

Просматривая переписки, Кади надеялась найти что-нибудь, способное дать ей лазейку во внутренний мир Эрика. Она обнаружила лишь одно письмо, где речь о его болезни шла напрямую. Двадцатого апреля 2018-го Кади ему написала:

От кого: Каденс Арчер

Кому: Эрик

Знаю, ты в шоке от диагноза, но я думаю, что это хорошо. Если теперь понятно, что с тобой, то тебе назначат лучшее лечение. Совсем скоро ты снова будешь чувствовать себя как раньше. Это всего лишь небольшая преграда на пути…

От кого: Эрик Арчер

Кому: мне

Я осознаю то, что раньше не замечал. Я просто должен принять, что эти изменения теперь часть меня. Мне нужно приспособиться, научиться с ними жить. Просто тяжело. Скучаю по своим старым мозгам. Теперь они другие, и я другой.

От кого: Кади

Кому: Эрик

Ты не другой. Ты все еще мой брат. Я тебя знаю. Я тебя люблю. Я не думаю, что ты сумасшедший.

От кого: Эрик

Кому: мне

Я думаю.

Неужели Кади тоже становилась «другой»?

Она закрыла письмо и архив «Э», вернувшись во входящие. Вверху светилось новое письмо, которое пришло с адреса Prokop@fas.harvard.edu.

Кади его открыла.

Взаимно рада знакомству. Мой график на этой неделе весьма загружен, но, может, в следующий четверг. Либо же я буду выступать на коллоквиуме по космологии в эту пятницу в два, Научный центр, Лекционная В. Приглашаю его посетить, если тема вас интересует, обсуждение обещает быть любопытным, и после у меня должно быть немного времени на беседу. Мы еще сделаем из вас студента физики!

– Ну здравствуй.

Этот голос и акцент Кади узнала.

– Никос, привет. – Она быстро захлопнула ноутбук.

На Никосе была свежая белая рубашка, заправленная в темные джинсы и блейзер в ломаную клетку. На большинстве представителей их возраста такой наряд показался бы чопорным или показушным, однако Никос держался с такой уверенностью, что выходило, будто так и надо.

– Как дела?

– Все хорошо, благодарю.

Кади постеснялась ответить как-то проще, вдруг смутившись из-за его акцента.

– Над чем трудишься?

– Да так. А слушай, вообще есть кое-что, с чем пригодилась бы твоя помощь. – Кади вытащила из сумки синюю тетрадь. – Нашла старые записи Эрика, но ничего не понимаю. Похоже на частично конспекты, математику, для которой я слишком тупенькая, личный календарь и еще не знаю что. Можешь сказать, что это?

– Конечно. Давай-ка посмотрим. – Кади отдала ему тетрадь, и Никос принялся медленно листать страницы. – Первая половина – определенно конспекты по физике, узнаю курс, мы его вместе проходили в осеннем семестре. Потом как будто результаты эксперимента, наверное лабуха. Но ближе к концу… – Никос покачал головой и вернул тетрадь. – Куча букв, но не переменные в уравнениях или что-то вроде, а бессмыслица. Наверное, из той поры, когда он был болен. Прости.

Кади кивнула:

– Спасибо, я так и думала.

– Тебе спасибо. Эрик всегда был таким чудным с этими записями, все у него за семью печатями. Я их как-то взял по приколу, так он меня, думал, убьет. И мне всегда хотелось одним глазом посмотреть.

Кади улыбнулась, но услышанное заставило ее тотчас пожалеть, что она ему показала. Следующий вопрос она задала, прижимая тетрадь к груди:

– Он часто писал букву «М» рядом с временем, на планы похоже. Ты знаешь, кто это мог быть?

– Наверное, Мэтт Чо, его сосед.

Конечно же, подумала Кади, как она умудрилась позабыть Мэтта Чо? Ну, вероятно, потому что не видела его уже несколько лет, с тех пор как они помогли Эрику въехать в комнату общежития. Несмотря на дружбу и соседство на протяжении всех трех курсов, Мэтт не приехал на похороны. Кади приглашала его по электронной почте, ее родители предлагали оплатить ему перелет и прочее, но Мэтт даже не ответил. В день службы они все были слишком убиты горем, чтобы обратить внимание на его отсутствие, однако то, что он так и не ответил на ее письмо, Кади задело. Может, поэтому она и вычеркнула его из памяти.

– Прости, что не удалось просветить побольше. Могу я еще с чем-нибудь помочь?

Кади в голову вдруг пришла иная мысль:

– Знаешь, что мне нужно для лекции? Экземпляр «Ада» Данте.

– Моя благословенная Беатриче, сие обнаружить должно быть легко. – Никос застучал по клавиатуре компьютера и быстро нашел шифр книги. – Ага. Уайденер. Пойдем.


Кади немного беспокоило, что она включила чужого человека в исследование собственного психического состояния, но заключила, что услышанный голос – не единственная причина искать «Ад»; книга рано или поздно все равно понадобится ей на истории Средневековья. Вдобавок в обществе Никоса она чувствовала себя спокойнее.

Они взобрались по величественным мраморным ступеням Уайденера. Пусть стояла еще только осень, но уже похолодало, а на ветру – уж тем более. На ступенях им встретилось не так уж много людей. Парочка влюбленных сидела, прижавшись друг к другу, и потягивала кофе из одинаковых стаканчиков, девочка-азиатка позировала и улыбалась родителям, которые делали фото, симпатичный парень увлеченно читал толстенный роман в надежде, что кто-то заметит эту его увлеченность. Добравшись до верха, они прошли между огромными колоннами, и Никос придержал для Кади тяжелую дверь.

В маленьком перешейке перед главным вестибюлем Кади вдруг остановилась. На каждой стене висело по большой дощечке из белого мрамора. На левой значилось:

ГАРРИ ЭЛКИНС УАЙДЕНЕР

ВЫПУСКНИК

ЭТОГО УНИВЕРСИТЕТА

РОДИЛСЯ 3 ЯНВАРЯ 1885

ПОГИБ В МОРЕ 15 АПРЕЛЯ 1912

ПРИ КРУШЕНИИ

ПАРОХОДА

«ТИТАНИК»

И справа:

ЭТА БИБЛИОТЕКА

ВОЗВЕДЕНА

В ПАМЯТЬ

О ГАРРИ ЭЛКИНСЕ УАЙДЕНЕРЕ

ЕГО МАТЕРЬЮ

ЭЛЕАНОР ЭЛКИНС УАЙДЕНЕР

24 ИЮНЯ 1915

– Прости, думал, ты знаешь предысторию, – произнес Никос рядом с Кади.

– Знаю. – После фильма у Кади случился небольшой период помешательства на истории «Титаника», так что она знала все о Уайденере-человеке, но не о первопричине создания библиотеки его имени. – Наверное, мне всегда казалось, что он пожертвовал Гарварду денег при жизни или в завещании, например. Я не думала, что это сделала его мать.

– Да, мемориал недешевый. Интересно, не терзала ли мамочку какая вина. Я вот пересек океан, чтобы убраться от своей, но мне повезло: до той стороны добрался.

Кади с горечью вспомнила слова собственной матери: «Это его могила».

Они миновали турникеты к короткой, но роскошной лестнице прохладного белого мрамора, чьи латунные поручни отражались в гладких, поблескивающих стенах по обе стороны. Площадка наверху походила на часть римского дворца. Центральный проход, обрамленный высокими колоннами и парой огромных сводчатых фресок, и все это из того же неземного белого мрамора, окутанного прохладными лучами, что лились сквозь стеклянный купол крыши. В проходе виднелось теплое свечение великолепного золотого канделябра. Кади шагнула к лестнице, охваченная благоговением.

– Не-а, – заметил Никос.

– Но… – начала было Кади, не в силах скрыть разочарование.

– Знаю, красиво, но хранилище – туда. Пойдем. Зови меня Вергилием.

Никос легко поклонился, взмахнув рукой, и повел Кади в нужную сторону. Та неохотно последовала.

– К сожалению, – добавил Никос, – там, куда мы прибываем, ничего не сверкает.

Они резко свернули налево, обходя лестницу, и Кади вдруг очутилась в более темном и простом помещении с компьютерными экранами у стены и главной информационной стойкой. Никос провел Кади мимо пикающих, шаркающих, топчущихся людей, получающих книги, в помещение еще теснее, с лифтом и металлической дверью, как при входе в спортзал напротив него. У третьей стены располагался небольшой стол с копиями карт, листочками для заметок и крошечными карандашиками. Никос глянул на убористую карту библиотеки, которая для Кади выглядела совершенно непостижимой, потом толкнул дверь.

Та привела их к бетонной лестнице с люминесцентными лампами на стенах. Кади проследовала за Никосом на полтора пролета вниз, где он толкнул следующую дверь. Когда та с щелчком за ними закрылась, Кади сообразила, что они наконец добрались до «хранилища». Перед ними тянулись бесконечные ряды серовато-коричневых металлических книжных полок и узких проходов. И ни души, только затхлый воздух и мрак.

– А почему так темно? – прошептала Кади.

– Зацени, – шепнул в ответ Никос. Он сделал огромный шаг вперед, вскинул руки и крикнул: – Да будет свет!

В следующий миг люминесцентные лампы над ним вспыхнули с громким отчетливым щелчком. Одна зашипела, мерцая. Никос оглянулся через плечо, усмехаясь. Кади нервно рассмеялась.

– Они на датчиках движения, – пояснил Никос. – Нет смысла все время освещать этот склеп. Пойдем, нам сюда.

Когда они проходили мимо каждого ряда, лампы вокруг них загорались – щелк-щелк-щелк – с гудением электричества и потрескиванием от возраста. Кади это напомнило, как доктор Франкенштейн по очереди тянул рычаги своей машины, оживляя лампами труп.

– Как-то здесь жутковато, – заметила Кади. – Где все?

– По хранилищу можно бродить чертовски долго и не встретить ни единой души. Но это в основном потому, что гарвардские студенты чем угодно будут в библиотеке заниматься, только не исследованием. Кстати говоря… – Никос остановился и развернулся к Кади: – Ты слышала про традицию хранилища? – вскинул он темную бровь.

Кади покачала головой.

– Есть определенные вещи, которые каждый здешний студент должен сделать до выпуска. Первая – помочиться на ногу статуи Джона Гарварда, ту самую, которую на удачу трут все туристы, бедолаги.

– Фу.

– Да, не совсем для девочек пунктик. Вторая – первобытный крик. Это когда в ночь перед последней сессией, посреди зимы, ты раздеваешься догола и с безумными воплями носишься по Гарвард-ярду. Все ничего, вот только девочки и тут неохотно участвуют, так что выходит просто куча-мала из мужиков, чьи шишки крутятся как вертушки. Мужчину сие действо совсем не красит. Я это на собственной шкуре узнал. – Никос застенчиво надул губы, отчего Кади захихикала. – И третья… О, третья наилучшая. Это заняться сексом в хранилище Уайденера.

Кади вымучила только «хм».

Никос продолжал смотреть ей в глаза.

– Пытаешься угадать, отметился ли я и тут?

К щекам Кади прилил жар.

– Нет.

– Пока не отметился. Берегу себя для той самой, так что нечего тут меня голодным взглядом сверлить.

Кади рассмеялась:

– Ты кошмарен.

– Лесть не поможет. Мы здесь по делу, и я весь сосредоточен на твоей учебе.

Никос снова зашагал вперед. Они остановились у стеллажа, отмеченного нужной комбинацией букв, чисел и дробей, и Никос присел на корточки, просматривая корешки.

– А вот и оно. «Ад»! – провозгласил он. – За авторством Данте Алигьери. Перевод Киркпатрика – он, кстати, неплох. Ты уже читала «Ад»?

– Нет, к своему стыду, никогда даже не открывала.

– А, ну тебе понравится. Мы его проходили в Итоне, и помню, мне особенно полюбилось, что льстецы должны лежать в реке дерьма. Не скажу, на каком круге или в какой песни это было, но…

Кади не слушала. Он подал ей идею.

– Никос, – вдруг произнесла она.

– Каденс, – отозвался тот, подражая ее серьезному тону. – Да, что такое?

– Прости, не мог бы ты проверить, о чем песнь пятая?

Никос проверил оглавление и пролистал до нужной страницы. Внезапно нетерпеливая, Кади едва сдержала желание выхватить книгу у него из рук.

– Песнь пятая – это… – Никос цокнул языком, просматривая текст. – Паоло и Франческа.

По спине Кади расползся холодок, от позвонка к позвонку. Она снова услышала свой голос: «Никогда даже не открывала».

Загрузка...