Компания выходит на улицу. Небо уже стало темно-розовым, превратив деревья, фонарные столбы и двускатную крышу железнодорожного вокзала в таинственные силуэты. Все вместе друзья идут к машине Эйдена, припаркованной на углу улицы, и, остановившись у капота, как было тысячи раз до этого, решают, куда поехать и чем заняться дальше.
Только вот раньше их всегда было больше и они громко спорили. Но за последние пару недель все остальные друзья разъехались в разные концы страны, и теперь их маленький пригород Чикаго был словно центр колеса, от которого в разные стороны расходились спицы. Кэролайн уехала в Техас, Уилл – в Огайо, Элизабет – в Северную Каролину. Джорджия еще сто лет назад отправилась в специальный поход для первокурсников к северу от Нью-Йорка, а близнецы Люсия и Матео поехали на машине в Стэнфорд, чтобы успеть посмотреть по дороге достопримечательности. А на этой неделе, когда начался учебный год в Университете штата Иллинойс, они потеряли и остальных – их друзья разом переселились южнее.
– Странно как-то, да? – спрашивает Клэр, засовывая руки в карманы.
Стелла кивает, неподвижно глядя на асфальт.
– «И стало их четыре…»[5] – цитирует она, и все погружаются в молчание.
Сумерки еще не сменила ночная темнота, но вдруг вспыхивают фонари, отбрасывая на тротуар длинные тени.
Скотти наконец решает заговорить:
– Ну так что, каков план?
– Ничего интересного, – говорит Стелла, вытаскивая из сумочки телефон и пролистывая сообщения. – Почти все уже уехали. Но, похоже, Энди Кимбалл собирает у себя народ чуть позже вечером. А Майк Пачтлер и еще кое-кто из парней собираются в боулинг. Говорят, если мы хотим, можем пересечься с ними.
– А на худой конец, мы всегда можем потусоваться у меня на заднем дворе, – говорит Скотти. – Так, ради смены обстановки.
– У тебя есть задний двор? – в притворном удивлении спрашивает Клэр. Ведь этим летом они почти каждый вечер проводили там, поедая под звездным небом испеченное его мамой печенье.
– Если честно, – говорит Эйден, хлопнув по капоту, чтобы все посмотрели на него, – мне кажется, будет лучше, если каждый из нас пойдет куда захочет.
Скотти, помрачнев, смотрит на лучшего друга:
– Так что… все?
– Вот-вот, а как же «провести время с друзьями»? – нахмурившись, спрашивает Стелла у Клэр. – Или ты собираешься в нашу последнюю ночь оставить меня одну с этим клоуном?
– Нет, – быстро отвечает Клэр, заглушая протесты Скотти. – Мы ненадолго. Просто нам еще надо… немного поговорить. Но мы обязательно еще встретимся сегодня с вами, ребята.
– Точно, – поддакивает Эйден. – Только заедем в пару мест.
Стелла смеется:
– Дай угадаю! Клэр составила список!
– Клэр составила список, – соглашается с улыбкой Эйден.
– За и против?
– Нет, скорее это план сегодняшнего вечера.
– Эй! – хмурясь, восклицает Клэр. – А как еще нам все выяснить?
Скотти закатывает глаза:
– Ну да, вы ведь не знали, что поедете учиться в колледж. Это произошло так внезапно!
– Дело не в этом, – говорит Клэр и смотрит на Эйдена. Они встречаются взглядами, и он тут же улыбается. Эту улыбку она любит больше всего – это как рефлекс, автоматическая реакция, от которой не удержаться и которая происходит лишь тогда, когда он смотрит на нее.
– А в том, что мы никак не можем прийти к согласию, – подхватывает Эйден и протягивает запястье, показывая им наручные часы. – И мне осталось… э-э-э… десять часов, чтобы убедить ее. Нельзя терять ни минуты!
– Созвонимся позже, – забираясь в машину, говорит Клэр, а когда Стелла скептически смотрит на нее, добавляет: – Даю клятву на мизинцах!
– Знаешь, кто наверняка не примет клятву на мизинцах? – спрашивает Стелла, упираясь локтями в открытое окно машины. – Беатрис Сент-Джеймс.
Клэр не может удержаться от смеха.
– Мне так повезло – ведь у меня есть ты!
– Еще как повезло, – соглашается подруга. Вдруг ее лицо становится необычайно серьезным. Быстро обернувшись, она наклоняется ближе к Клэр и шепотом произносит: – Эй, удачи! И слушай…
Клэр ждет, склонив голову набок.
– Я наверняка говорила, что вам лучше не пытаться остаться вместе, что это безумие…
– Да, обмолвилась об этом пару раз.
– Но… – Стелла замолкает и облизывает губы. – Но… я не знаю.
Клэр удивленно смотрит на подругу. Фраза «Я не знаю» совсем не ассоциируется у нее со Стеллой, от которой обычно слышишь что-то в духе: «Я же тебе говорила!», «Поверь мне» или «План такой».
– В смысле то, что есть у вас, – это… очень круто. – Стелла снова оборачивается через плечо, чтобы посмотреть на Эйдена и Скотти, которые о чем-то разговаривают в нескольких шагах от машины. – Так что я не знаю. Думаю… Наверное, я просто пытаюсь сейчас сказать, что понятия не имею, как тебе лучше поступить.
– Ты очень помогла, – говорит Клэр, похлопывая ее по руке. – Спасибо за поддержку.
Стелла смеется:
– Прости.
– Все нормально. Даже здорово. Мне очень не хватало тебя, чтобы поговорить об этом. Все это так трудно…
За спиной Клэр распахивается дверца, и Эйден садится на место водителя, выжидающе смотрит на подруг и улыбается.
– Готова? – спрашивает он, и Клэр испуганно кивает.
– Увидимся позже, – говорит Стелла, стукнув ладонью по дверце машины, и отступает к Скотти, который поднимает руку.
– Да-да! – весело говорит он. – И надеюсь, к тому времени вы еще будете разговаривать друг с другом.
Клэр машет в ответ, но от этих слов ей вдруг становится слегка не по себе. Она понимает, что он прав. Возможно, что, когда они увидятся в следующий раз, Клэр и Эйден уже расстанутся и все будет совсем по-другому.
– Ты готова? – снова спрашивает Эйден и поворачивает ключ в замке зажигания.
Клэр смотрит через пыльное ветровое стекло, как Стелла и Скотти вместе уходят, и кивает:
– Готова.
Пока они едут, фары прорезают синеватые сумерки, освещая городскую площадь, вокзал, библиотеку и парк со статуей оленя, равнодушного к покрывающему его слою голубых граффити.
Эйден держится одной рукой за руль, другой крутит ручку радио. Ему не нужно спрашивать причину следующей остановки. Они бывали там вместе так много раз, что поездка туда кажется почти рефлексом, их словно тянет в сторону пляжа.
Клэр играет с кромкой ремня безопасности, где материал слегка износился, и наматывает свисающую нить вокруг пальца. Ей никак не удается перестать думать о том, что сказал Скотти. В течение многих лет она планировала каждую часть своей жизни – вступительные заявления и сочинения, внеклассные занятия и спорт, волонтерство и домашние задания – с единственной целью: поступить в колледж. И только к одному ей не удалось подготовиться – это расставание с Эйденом, который, похоже, для нее гораздо важнее, чем все остальное.
Они много месяцев знали, что им придется пойти разными дорогами. И неважно, что они решат с будущим – останутся вместе или разорвут отношения, – это не изменится. Завтра утром, в половине седьмого, Клэр с родителями отправится в долгий путь до Нью-Гэмпшира, а несколько часов спустя Эйден полетит в Калифорнию.
Это случится так скоро… Клэр понимает, что сильно недооценила дистанцию. Очень долго этот момент словно маячил где-то на горизонте, так далеко, что не казался до конца реальным. Но лишь до этой самой секунды, когда он вдруг обрушился на них, да так быстро, и ему было неважно, готова ли к нему Клэр. Для подготовки больше нет времени. Остается лишь собраться с духом и надеяться на лучшее.
Клэр откидывается на спинку сиденья, свесив голову набок.
– Мне бы очень хотелось, чтобы ты отвез меня, – говорит она, и Эйден бросает на нее быстрый взгляд.
Эйден остановился на радиостанции с музыкой блюграсс[6], и в тишине салона переливаются звуки гитары.
– Разве я не это сейчас делаю?
– Я имела в виду завтра. Тогда у нас было бы больше времени…
– Мне бы очень хотелось отвезти тебя, но думаю, тогда твои родители сильно огорчатся. – Он улыбается, но в его взгляде сквозит напряжение. – Я слышал, этот колледж – очень важное событие.
Клэр кладет руку ему на плечо:
– Наверняка твои родители тоже отвезли бы тебя, если бы ты их попросил, – говорит она, хотя не совсем уверена, что это правда.
Родители Эйдена очень расстроились из-за того, что он не поступил в Гарвард, особенно отец. Он был первым в семье, кто поступил в колледж, а для бедного ребенка из южного Бостона получение полной стипендии в Гарварде сродни полету на Луну. Он постоянно говорит об этом с таким почтением, с которым говорят о церкви. Для него это волшебное место, открывающее все возможности, и его заветным желанием было, чтобы сын пошел по его стопам.
Эйден же испытал облегчение, когда получил отказ из Гарварда. Ему не хотелось туда поступать, он не мечтал о похожих на монастырские кельи зданиях, вызывающих благоговение залах и заснеженных дорожках. Гарвард – это история, это слишком большие ожидания. Ему же всегда хотелось учиться там, где полно солнечного света, постоянно закатывают вечеринки и собирают полные стадионы восторженных зрителей. Там, где царят жизнь и энергия, чтобы он смог создать собственные воспоминания.
Прошлой осенью он ездил в Гарвард на собеседование для будущих абитуриентов, где встретился с тренером команды по лакроссу и прогулялся по кампусу. Эта поездка настроила его против поступления еще больше.
– Видела бы ты моего отца, – рассказывал он Клэр, приехав домой. – У него с лица не сходила дурацкая улыбка. А когда мы пошли посмотреть на тренировку… Вообще дурдом какой-то! Он за всю жизнь ни разу не спросил меня про лакросс, зато там, когда общался с тренером, изображал из себя яростного фаната.
– Ясно. Но что ты? – спросила тогда Клэр.
Эйден пожал плечами:
– Это не мое.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю. Вот откуда ты знаешь, что хочешь учиться в маленьком колледже свободных искусств?
Клэр покачала головой:
– Просто знаю.
– Вот именно.
Он был прав, она понимала это. Только интуиция может подсказать, как выбрать тот случайный уголок мира, где ты с головой окунешься в по-настоящему новую жизнь. Клэр почему-то знала, что ей следует остаться на Восточном побережье, Эйден же всегда хотел отправиться на запад – это было бессознательное и нерациональное желание.
Однако его отец и слышать не хотел об этом, так что когда Эйден не поступил в Гарвард, он не мог скрыть разочарования. Ему всегда казалось, что его сын будет рад учиться там. Хотя ему следовало бы беспокоиться о том, рад ли будет Гарвард принять Эйдена.
Не совсем понятны причины отказа: оценки Эйдена были не блестящими, но вполне хорошими, учитывая, что он не прикладывал особых усилий. К тому же он был сыном выпускника да еще и пользующимся большим спросом игроком в лакросс.
И все же в Гарвард Эйден не попал.
Что его вполне устраивало.
Но он не сомневается, что если бы завтра уезжал в Кембридж, то его родители поехали бы вместе с ним, радостные и окрыленные. Однако он едет в колледж своей мечты, и едет один.
Эйден пожимает плечами, и рука Клэр соскальзывает вниз.
– Ты же знаешь, для них всегда был либо Гарвард, либо ничего.
– Но может быть, лучше все же попрощаться в аэропорту? – слишком жизнерадостно спрашивает Клэр. – Вряд ли ты будешь выглядеть таким крутым, если на первую же тренировку придешь в сопровождении родителей.
– Да ладно! – отзывается Эйден, чуть ослабив хватку на руле и ухмыльнувшись ей. – Я буду выглядеть крутым даже с плюшевым мишкой в руках.
Клэр не может удержаться от смеха. У Эйдена сейчас такой серьезный вид – в темноте выделяются большие глаза и совсем не видно веснушек. С этими рыжими волосами, круглым лицом и долговязой фигурой он и сам всегда чем-то напоминал Клэр плюшевого мишку. Из-за этого ей всегда удивительно было наблюдать за ним на поле, где он уворачивался или применял силовой прием, разворачивался или атаковал, быстро бежал, чтобы одолеть соперников и забить гол. Приятно наблюдать за ним таким – сильным, проворным и удивительно быстрым. Но она всегда чувствовала некоторое облегчение, когда в конце матча он снимал шлем и снова был просто Эйденом, раскрасневшимся, потным и счастливым от того, что смотрит на нее.
– Ты будешь крутым даже с двумя плюшевыми мишками, – уверенно говорит Клэр, похлопав Эйдена по плечу.
Чем ближе они подъезжают к озеру, тем внушительнее становятся особняки на огромных лужайках. Это совсем не похоже на их район, где участки размером с почтовые марки, а дома стоят стена к стене, так что кажется, будто эти виллы откуда-то из другой вселенной.
Клэр уже слышит шум волн с пляжа через опущенное окно машины. Эйден поворачивает на извилистую дорогу, ведущую к озеру. Они съезжают вниз, где нет ничего, кроме воды, песка и узкой полосы стоянки с несколькими машинами.
Припарковавшись, Клэр и Эйден идут по вымощенной камнями дорожке, мимо шатра с грилями и столиками для пикника и детской площадки, на которой в сгустившихся сумерках стоит тишина. Они направляются туда, где простирается широкой полосой грубоватый песок. Небо рассекают оранжевые прожилки, яркие на фиолетовом фоне, в воде золотятся последние лучи заходящего солнца. У Клэр перехватывает дыхание.
– Я буду скучать по этому, – говорит она, снимая сандалии. Эйден стягивает кроссовки, и они выходят к дуге пляжа. Они сходят с дорожки, и их голые ноги утопают в песке.
– Думаю, я буду довольно близко к воде, – говорит Эйден, когда они направляются к груде валунов, которые выступают из волн, монотонно накатывающих из озера на берег.
– Думаешь? – глядя на него во все глаза, переспрашивает Клэр. – Ты что, не смотрел на карту?
Эйден пожимает плечами:
– Мне показалось, будет лучше, если все это окажется сюрпризом.
– Все? Ты не прочитал ни одной ознакомительной брошюры?
– Посмотрел пакет по лакроссу, – отвечает Эйден, и пока Клэр ничего не успела сказать, бросает на нее суровый взгляд: – Ты прямо как мои родители!
– Так нечестно! – резко остановившись, говорит Клэр.
Эйден обнимает ее рукой за плечи, прижимает к себе, и они снова продолжают путь, тяжело ступая по мягкому песку.
– Прости, – шепчет он, прижимаясь губами к ее уху. – Я просто…
– Знаю, – отвечает она, обнимая его за талию.
Они вместе карабкаются по камням, осторожно ступая по вылизанной волнами скользкой темной поверхности, и, добравшись до любимого места, садятся рядом, свесив ноги.
Далеко в воде мигает огонек высокого желтого метеорологического буя, который установили здесь пару лет назад для отправки экологических данных в лабораторию где-то в штате Индиана. Из-за широкого основания, тонкого верха и датчиков, напоминающих глаза игрушки, он был похож на тонущего робота. Они с друзьями уже успели полюбить его и даже назвали Расти[7] после одного оживленного спора о том, как соленая вода влияет на металл.
Беспокойство за благополучие Расти стало одним из их самых любимых времяпрепровождений, а прошлым летом Скотти предложил доплыть до него и надеть на беднягу спасательный жилет или круг. Несколько человек согласились сделать это, но так как буй расположен довольно далеко от берега, никто из них все-таки не решился проплыть до конца, рискуя жизнью из-за шутки. И все же каждый раз, когда они приходили сюда, кто-нибудь рано или поздно вспоминал об этом предложении, и все начинали гадать, кто же все-таки спасет несчастного Расти.
Эйден, прищурившись, смотрит на буй, мигающий белым светом на фоне бледной линии горизонта.
– Придется ему какое-то время пожить без нас.
– Чувствую, он справится.
Эйден поворачивается, чтобы посмотреть на Клэр.
– Пока эта остановка нравится мне больше всего.
– Это потому, что она первая, про которую ты на самом деле что-то помнишь, – говорит Клэр, и он смеется.
– Твоя правда, – придвигаясь ближе, отвечает Эйден. – И мне бы понравилось восстановить события прошлого.
– Первый поцелуй невозможно повторить, – говорит ему Клэр, глядя через плечо туда, где все началось той ночью, ночью костра.
Это не было каким-то особым событием. Просто обычная небольшая вечеринка, на которой друзья и знакомые собрались вокруг костра. Огонь отбрасывал в ночь искры, из-за чего все казалось расплывчатым и приобретало неясные очертания.
Клэр почти сразу потеряла из вида Стеллу и в одиночестве подошла к холодильнику, где тут же замешкалась. Стоял холодный осенний вечер, в котором чувствовалось приближение зимы, и ей не хватало тепла от костра, чтобы согреться. И вот она топталась здесь, пытаясь решить, так ли уж ей нужно выпить холодного, как из темноты выступил Эйден, засунул руку прямо в лед, достал оттуда металлическую банку и с вежливой улыбкой протянул ей.
– Спасибо, – сказала Клэр и взяла банку обтянутыми синими митенками руками. – Если ты решил играть сегодня роль бармена, тебе не помешают перчатки.
Эйден опустил глаза на свои покрасневшие и огрубевшие от холода руки, с которых капала ледяная вода, и она, даже не задумываясь о том, что делает, вдруг зажала его ладонь между своих.
Их глаза встретились, и он улыбнулся:
– Так гораздо лучше. Спасибо.
И потом они начали болтать… О чем? Сейчас Клэр уже даже не может вспомнить. А вскоре они пошли вместе к воде, поддразнивая друг друга сунуть туда хотя бы палец, хотя для этого было слишком холодно.
– Правда круто, что здесь столько песка, но при этом все песчинки такие разные?
Эйден посмотрел на нее, явно забавляясь.
– Наверное, я в тот день не особо обратил на это внимание.
– В какой день?
– Когда у нас был урок геологии. Я иногда могу замечтаться.
– Ах, это, – покачав головой, сказала Клэр. – Нет, вообще-то я прочитала об этом в какой-то книге.
Она замолкла и показала пальцем в небо.
– А еще я читала, что звезд больше, чем песчинок во всем мире. Это невероятно, правда?
Эйден удивленно посмотрел на нее, и Клэр закусила губу, немного засмущавшись. За последние несколько недель она так много наблюдала за Эйденом и пришла к выводу, что такой парень, как он, вряд ли всерьез заинтересуется девушкой, которая в свободное время читает научные журналы. Клэр лихорадочно соображала, пытаясь подыскать другую тему для беседы.
Но тут Эйден нагнулся, взял в руки пригоршню песка и стал просеивать его большим пальцем. Клэр видела, как шевелятся его губы – он что-то бормотал себе под нос, внимательно рассматривая песчинки на ладони. Через некоторое время Эйден поднял на нее глаза.
– Это и правда чертовски невероятно, – сказал он, и Клэр почувствовала облегчение.
– Действительно, да?
Он сложил ладонь чашечкой и наклонил ее, ссыпая песок обратно на пляж.
– Сколько их здесь? Тысячи, должно быть. И это только в одной пригоршне. На одном пляже. В одном городке. В одном штате. В одной стране. Значит, в небе миллиарды звезд! – Он поднял широко раскрытые глаза к небу, испещренному звездами, а потом рассмеялся: – Это… впечатляет!
– Да, – согласилась Клэр, не в силах удержаться от улыбки. – Ничего себе!
Потом они взобрались на камни, продолжая болтать до поздней ночи. Костер за их спинами потух, все разошлись по машинам. С Эйденом время словно остановилось, но вдруг холодный ветерок принес эхо чьего-то крика – кто-то искал ее. Она развернулась на звук и хотела встать, но тут Эйден наклонился и поцеловал ее. Это было очень неожиданно, и по ее телу прокатилась теплая волна.
И даже много часов спустя – после того, как он проводил ее до машины и она наконец отпустила его руку; после того, как по дороге домой рассказала обо всем Стелле; после того, как залезла в постель и лежала, глядя в потолок и прокручивая в памяти весь вечер, – это тепло продолжало согревать ее. Какая-то невидимая ее часть, которая до того самого момента была еле теплой, теперь горела ярким пламенем.
И вот сейчас Клэр улыбается Эйдену, охваченная воспоминаниями.
– Тот поцелуй был идеальным, – говорит она. – С ним ничто не сравнится.
– Ничто?! – восклицает в притворном ужасе Эйден. – Хочешь сказать, что все те тысячи поцелуев за последние пару лет не идут с ним ни в какое сравнение? Ох, если бы я знал, то не стал бы так стараться.
Она легонько толкает его в грудь:
– Ты и так не особенно старался.
– Эй! Это всегда были мои козырные поцелуи! Помнишь, как мы целовались в гардеробной на вечеринке Энди? Или ту ночь в парке?
На секунду он умолкает, а потом его лицо озаряется.
– Или тот поцелуй в твоем подвале?
– Какой…
Эйден с ухмылкой перебивает Клэр:
– Ты знаешь какой.
– О! – слегка покраснев, восклицает Клэр. – Точно.
– Значит, по-твоему, все они были хуже?
– Они все были превосходными, но не первыми. Первый поцелуй с тобой на всю жизнь, знаешь ли.
Эйден неожиданно склоняется к ней, но когда их губы встречаются, за этим поцелуем чувствуется неестественный порыв, и их ощущения теряются в сгущающейся темноте. Он обхватывает ее лицо рукой – как это делают в фильмах, – чего никогда, ни разу за все время, пока они встречались, не делал, и из-за этого поцелуй становится каким-то слишком уж театральным, постановочным, в нем слишком много лишнего.
Клэр слишком быстро отстраняется, и на лице Эйдена проступает обида.
– Что?
– Ничего. Просто… мне кажется, ты слишком стараешься сделать все по-особенному.
– По-моему, в этом и заключается твоя задумка. – В голосе Эйдена звучит смирение. – Я думал, мы должны заново пережить все самые важные моменты.
– Так и есть. Но нам еще нужно поговорить о будущем.
Эйден ничего не отвечает, лишь немного отодвигается от Клэр и поворачивается лицом к воде. Небо над ними еще светится оранжевым у самого края горизонта, но сверху начинают сгущаться тучи, принося с собой запах дождя.
Несколько минут они сидят в тишине, но потом Клэр нарушает ее:
– Послушай, ты же знаешь, что я чувствую к тебе…
Эйден продолжает молчать, и она, кашлянув, начинает снова, уже более настойчиво:
– Эйден. Ты же это знаешь, да?
Он кивает, стиснув челюсти.
– Но просто… Я думаю, наш срок подходит к концу. – Дрожь в голосе удивляет даже ее саму. Она не в первый раз говорит эти слова, но сейчас они раздаются как гром среди ясного неба, ошеломляющие и категоричные. – И нам надо поговорить об этом.
– Мы не можем подождать немного дольше?
– Нельзя больше откладывать.
– Готов поспорить, что можно. – На лице Эйдена проступает слабая улыбка. – Я очень хорош в откладывании на потом.
Клэр тоже улыбается:
– Это точно.
– А если так? – Он разворачивается к ней лицом, в его глазах горит надежда. – Давай притворимся…
– Эйден.
– Нет, выслушай меня! Давай притворимся хотя бы на несколько минут, что завтра мы уезжаем в одно и то же место.
– Да?
Эйден прижимает Клэр к себе и опускает подбородок на ее макушку, так что, когда он снова начинает говорить, она чувствует низкую вибрацию хрипловатого голоса.
– Да. И вот как я это вижу: мы будем встречаться каждое утро, вместе идти в столовую, где будем завтракать ужасным беконом с холодными яйцами и доделывать задания. Потом мы пойдем на занятия, ты – на курс повышенной сложности теории чего-нибудь, а я – на вводный курс для лодырей-качков. После занятий мы будем тусоваться во дворе у корпуса, и я буду играть на гитаре…
– У тебя абсолютно нет слуха, – указывает Эйдену Клэр.
Он пожимает плечами:
– Ну да, но мы же просто притворяемся. А какой двор колледжа будет существовать без игры на гитаре?
– Ладно, а дальше?
– Каждый вечер мы вместе будем ходить в библиотеку. Ты будешь заниматься, а я буду бросать в тебя бумажные шарики и смешаю все твои записи на цветных стикерах.
– У меня нет…
Он наклоняется и строго смотрит на нее:
– Еще как есть. У тебя точно есть цветные стикеры. И маркеры.
Клэр закатывает глаза:
– Хорошо.
– На ужин мы едим лапшу быстрого приготовления, вместе ходим по барам и на скучные лекции, а по воскресным вечерам смотрим фильмы. Наши соседи по комнате никогда не приходят ночевать, и мы спим вместе, и нам очень удобно на этих маленьких кроватях общежитий, и каждое утро мы просыпаемся вот так, – он прижимает ее к себе еще крепче, – в объятиях друг друга.
Клэр закрывает глаза.
– Почему… – начинает она, но не справляется с голосом из-за нахлынувших эмоций. – Почему мы так не сделали?
– Мы решили, что каждый будет жить своей жизнью, – не без грусти отвечает Эйден. – И я могу это понять. Правда. Но это еще не значит, что мы не можем быть вместе.
– Нет, значит. – Клэр распрямляет плечи, словно вдруг очнувшись от глубокого сна. Она поворачивается к Эйдену: – Ведь в этом-то и дело – мы не будем вместе по-настоящему. Между нами будет почти пять тысяч километров.
– Да, но…
Она качает головой:
– Дело не только в расстоянии – его еще можно было бы преодолеть. Можно притворяться, что все нормально, надавать обещаний, говорить по телефону каждый вечер и писать сообщения между занятиями, спланировать встречу во время осенних каникул. Но общение уже будет натянутым, потому что слишком много всего изменится и мы уже не будем вписываться в жизни друг друга. А потом какой-нибудь симпатичный парень, который живет дальше по коридору, заглянет ко мне, чтобы просто поздороваться, и, пусть он всего лишь друг, ты начнешь ревновать. Мы поссоримся, ты уедешь, а я оставлю тебе миллион голосовых сообщений, отправлю кучу длинных и многословных писем, но тебе все равно будет горько. Ты переспишь с какой-нибудь случайной девчонкой, а я как-нибудь узнаю об этом, потому что, давай будем честными, о таких вещах всегда как-то узнают. Я приду в ярость, потому что мы с тем парнем просто друзья, а то, что сделал ты, непростительно, и вот так все закончится. А потом мы увидимся на День благодарения – на какой-нибудь вечеринке, в боулинге или даже дома у Скотти, – и ты будешь с несчастным видом одиноко стоять в углу, а я – в другом, перешептываясь со Стеллой, но хуже всего этого будут охватившие нас ревность, обида и горечь. Это будет ужасно, потому что между нами никогда раньше не было ничего такого, нам просто не было до этого дела. Но уже ничего не изменить, и все закончится вот так, грустно и сложно, и это неизбежно разобьет наши сердца в мелкие осколки. Кто этого захочет?
Эйден долго смотрит на нее.
– Точно не я, – немного ошарашенно говорит он.
– Вот именно, – не без удовлетворения соглашается Клэр.
– Так… а почему бы тебе с самого начала не избегать встреч с тем симпатичным парнем?
– Не в этом дело, – отвечает она, хотя знает, что он всего лишь поддразнивает ее. – Тебе бы не хотелось закончить все сейчас, на наших условиях, чтобы мы могли, по крайней мере, остаться друзьями?
– Я не хочу быть друзьями.
– Мы все равно всегда ими были, с самого начала.
Эйден качает головой:
– Значит, ты так считаешь?
– Да.
– Боже, Клэр! – Лицо Эйдена становится мрачнее тучи. – Как же бесит, что для тебя существует только черное и белое! Только потому, что мы не… В смысле, мы же не будем типа друзьями по переписке.
– Знаю, но…
– То, что ты описала, не случается так уж часто, – с горящими глазами говорит Эйден. – А ты хочешь разрушить все только потому, что может быть слишком сложно. Или потому, что хочешь встретить кого-то другого.
– Нет! – отвечает Клэр, стараясь, чтобы голос не выдал ее отчаяния. – Просто… мы еще так молоды. Совершенно нормально считать, что мы не проживем всю жизнь с человеком, с которым встречались в старшей школе.
Эйден угрюмо смотрит на нее.
– Мы не твои родители, – говорит он, поднимая маленький камень и бросая в серую воду, где он с плеском исчезает. – У нас все по-другому.
Родители Клэр уже были женаты, каждый – на своей любви из старшей школы. Однако их браки распались, и после развода оба счастливо обрели друг друга.
Клэр считает это неким уроком.
– Ты не можешь знать наверняка, – хмурясь, говорит она.
– Вообще-то могу, – снова бросая в озеро камень, уже сильнее, отвечает Эйден. – Они – всего лишь один случай из ста. Миллионы других пар, повстречавшихся в старшей школе, до сих пор живут совершенно счастливо. Ты просто отказываешься замечать их, потому что уже приняла решение.
Клэр обиженно смотрит на него:
– Это нечестно.
– Да ну? – Эйден старается не смотреть ей в глаза. – Напоминает тот раз, когда мы тащили стол в подвал твоих родителей. Мы оба держали его, и все было нормально, а потом ты уронила свой край, и случилась вся та жесть со сломанной стеной и моим плечом…
– Я поняла, – перебивает его Клэр. – Ты думаешь, я сдалась. Однако это не так. Я всего лишь пытаюсь спасти нас от проблем.
– Что ж, а я, может быть, не хочу, чтобы меня спасали, – говорит Эйден, все-таки решившись посмотреть на нее. – Я считаю, нам хватит того, что у нас есть.
– Хочешь ты того или нет, это не сработает, – отвечает Клэр, и тут же ей самой становится грустно. Эйден сердится, глядя куда-то вдаль, она видит это и хочет забрать свои слова назад, как-то утешить его, дать ему крупицу надежды. Но уже слишком поздно. Это будет нечестно по отношению к ним обоим. Клэр тянется к его руке, но он отдергивает ее, и она вздыхает: – Прости, но одного твоего убеждения недостаточно.
Эйден пристально смотрит на воду, нахмурив лоб.
– Откуда тебе знать, если ты даже не попыталась?
– Я просто знаю, – тихо отвечает Клэр. – Даже чувствую.
– Что ж, я чувствую иное.
Клэр ждет, пока он скажет что-то еще, но Эйден молчит. Протяжно вздохнув, он проводит рукой по волосам. Раньше они всегда торчали во все стороны, и Клэр находила это необычайно очаровательным. У нее обрывается сердце лишь от такой маленькой перемены, как новая стрижка для колледжа. Тяжело даже думать о том, сколько еще других перемен ждет их впереди.
– Мне больше нравилось, когда мы избегали говорить на эту тему, – наконец говорит Эйден, и Клэр кивает.
– Мне тоже, – признается она, – но нам нужно что-то решать. Часики тикают.
– Ты как будто про бомбу говоришь. Словно мы – какая-то бомба.
– Может, так и есть.
Им больше нечего сказать, да они и не пытаются. Оба смотрят на линию горизонта, на последние тонкие лучи заката, на первые звездочки и тонущего Расти, обреченного всю жизнь беспомощно крутиться в темной воде. Клэр подтягивает колени к подбородку, и ее пробирает дрожь, хотя она и не замерзла.
Через минуту Эйден наклоняется и подбирает еще один маленький камушек.
– Твой сувенир, – тихо говорит он, протягивая его Клэр.
– Моя коллекция становится все тяжелее, – отвечает она, убирая камушек в сумку.
– Я помогу тебе нести ее.
– Тебя там не будет, – говорит Клэр, быстро моргая и уговаривая себя не разреветься.
– Но сейчас-то я здесь.
Эйден берет сумочку и достает оба камня, а потом удивленно поднимает брови, ощутив в руке шейкер с пармезаном. Он поднимает его, и ветерок тут же подхватывает выпавшие хлопья сыра. На секунду кажется, будто пошел снег.
– Да, – соглашается Клэр, – но только пока.
– Только пока, – повторяет Эйден, словно пытаясь привыкнуть к тому, как это звучит.
Потом он наклоняется и снова целует Клэр, и в этот раз не для того, чтобы произвести эффект. В этот раз поцелуй получается таким, каким должен быть. Грустным, нежным и до боли в сердце знакомым.
– Так гораздо лучше, – говорит она, сжимая в руках его ладони.