Дотлевали последние угли старой бревенчатой бани, унося в небо почти прозрачные струйки дыма, похожие на рваные перья. До ушей Уилбора донесся очередной гулкий треск упавшего обугленного бревна. Но на его хмуром безучастном лице не промелькнуло ни малейшей эмоции. Уилбор в это утро был особо молчалив и скуп на эмоции. Пожар застал его в кровати после тяжелой рубки окрестного леса. И больше в то злополучное утро Уилбор не уснул.
Уилбор представлял собой мужчину мощного телосложения, почти атлетического, каким его считали в деревне. Носил он простую одежду: ситцевую рубаху без ворота, широкие грязные штаны из хлопка и поношенные сапоги. Лицо его покрывала густая черная борода, почти полностью скрывая лицо. Голова Уилбора, в отличие от бороды, давно начала седеть, став похожей на припорошенный снегом чернозем. Под глазами проступили глубокие морщины, в сочетании с ними его прищуренные глаза, смотрящие на то, как догорает баня, делали из него глубокого старца.
Солнце уже давно встало, а баня все продолжала превращаться в груду бесформенных углей, непрерывно разнося по округе слабый запах дыма и еще не до конца выветрившийся, тошнотворный запах жареной свинины, как хотелось бы верить местному люду. Учуяв его, Уилбору тоже очень хотелось верить в то, что на самом деле сгорели свиньи. Пережитый им в это утро нечеловеческий ужас навсегда лишил его свойственного всем людям непризнания страшной истины.
Недалеко послышались приближающиеся шаги и звук расплескивающейся воды. Вскоре из-за низких домиков с покатыми крышами вышел высокий красивый юноша со светлыми волосами и глазами цвета небесных просторов. На нем, как и на всех этим утром, не было лица. Юноша заметил Уилбора, сидящего на невысокой деревянной ограде, отделявшей дом Крестенов от узкой проселочной дороги, заросшей густой колючей травой, и подсел к нему, не проронив ни слова.
Какое-то время эти двое сидели в полной тишине, нарушаемой лишь пением лесных птиц. Юноше это заливистое пение показалось совершенно ни к месту в это ужасное, полное скорби, утро. Он считал, что птицы должны являться символом беззаботного счастья и приносить благие вести.
Первым нарушил тишину Уилбор.
– Уже второй случай, – мрачным тихим голосом проговорил он в пустоту.
Юноша услышал его, но ничего не ответил.
– Я пытался вытащить одного. – Сказав это, Уилбор содрогнулся, непривычно для своего непоколебимого бесстрашного духа, на лице вновь появилась печать необъяснимого страха, заставившего его зашипеть сквозь стиснутые зубы. – Доселе на своем веку я не видал ничего и близко похожего. Словно сам дьявол посетил нас. Сначала повеяло дымом, потом горелым мясом. Это заставило меня вскочить с кровати. Жена тормошила меня, мол, дом у кого-то горит. Но, подойдя к оконцу, я во тьме увидел огромный столп пламени и клубы дыма, едва различимые в темноте. Наспех оделся и бегом сюда. К тому часу полыхало так, будто вся деревня охватилась заревом. Люд носился, как в зад ужаленный. Кто-то к колодцу с ведрами гнался, кто-то кричал, чуть ли не выл. Но я не дрогнул, не дрогнул и тогда, когда заметил чьи-то красные ноги, полностью в ожогах, торчащие в дверях, сорванных с петель и охваченных пламенем. Я побежал на выручку бедолаге, что есть сил, а когда прибыл, то… Будь я проклят, если забуду когда-нибудь это адово зрелище. – Из глаз Уилбора выступили слезы, которые он тут же смахнул рукой, чтобы юноша не видел его плачущим.
– И что же ты увидел? – обратился он к Уилбору.
– Ты что, Генри, смерти моей хочешь, скажи честно? – обиженно спросил тот.
– Никогда не говори такое, Уилбор, никогда. Чего худо – беду наведешь. Тьфу-тьфу-тьфу, – сплюнул Генри через левое плечо.
– Еще учить ты меня будешь! – Уилбор замялся, но все же решился. – А, черт с тобой, расскажу. Поначалу я хотел вытянуть его из горящей бани за ноги, думал, что он еще не испустил дух, но, едва сделал это, он поднял на меня полный нечеловеческих мук взгляд. Его я никогда не забуду, и уж точно никому больше не расскажу. В нем я с превеликим трудом узнал нашего Томаса. От его вида у меня прямо-таки кровь остановилась. Его смотрящий мне в душу взгляд, казалось, читал меня изнутри, каждый закуток. От лица Томаса почти ничего не осталось: все в волдырях, дымящееся, будто оно горело изнутри, красное, как спелое яблоко. Волосы сгорели вместе с бровями, с ресницами. Внезапно его глаза буквально лопнули. – Голос Уилбора стал еле слышен. – В том месте, где они были еще секунду назад, полилась кровь и что-то мерзкое, белого цвета. Пустые, безгранично темные глазницы Томаса еще с секунду смотрели на меня с застывшим замогильным ужасом, а потом голова его упала в объятия безжалостного пламени…
Генри трясло, как при ознобе. С каждым словом Уилбора его одолевал нечеловеческий страх, словно пришедший из бездны адских чертогов в наш физический мир, дабы посеять хаос. Он так и видел перед глазами доживающего последние секунды своей жизни в непередаваемых словом муках своего друга Томаса. Еще пару дней назад они вместе с другими молодыми людьми засаживали пшеницу в поле неподалеку. Затем вместе плескались в реке в нескольких километрах от деревни. Томас звал его с собой на вечер в баню вместе с двумя другими ребятами, но у Генри появились срочные дела по дому. Теперь, сидя на одной ограде с Уилбором Грейсом, он благодарил Господа за ниспосланное ему благоразумие.
Генри не мог даже и представить, насколько ему повезло в тот момент, когда он отказался идти с друзьями в баню, ведь уже через считанные часы все они сгорели, разнося по деревне тошнотворный запах горелого мяса. Баню еле удалось потушить силами всей деревни, а бедолаг так никто и не спас, ибо тот, кто вошел бы в объятую диким пламенем баню, сам бы умер в страшных муках. Сам Уилбор был на волоске, решив вытащить Томаса из огня. Теперь он слыл чуть ли не героем, бросившимся на выручку еле умирающему юноше. Из домов заживо сгоревших ребят сейчас на всю деревню лились горькие слезы. Кто как мог успокаивал родных погибших, но получалось очень слабо – горе не заглушить, у одной из семей умер единственный сын.
– Как думаешь, Уилбор, почему баня сгорела? – тихим голосом спросил Генри.
– Сам черт небось поджег и запер двери, – выругался Уилбор.
Вновь повисло молчание.
На самом деле Уилбор знал причину, но был не в том положении, чтобы все выкладывать перепуганному юноше. Два дня назад в реке утонул Алан: ногу свело судорогой, и он пошел ко дну. Нашел его рыбак: закинул сеть и вместе с рыбой выловил начавший синеть труп Алана. В глазах застыл тот же предсмертный ужас, что и у Томаса в последние секунды его жизни. Молва о нем быстро разлетелась по округе, порождая жуткие слухи у здешних фермеров. А теперь еще и баня эта… Боже, думал Уилбор, сколько же продлится этот кошмар.
Теперь Уилбор не смотрел на догорающую баню, а перевел взгляд на виднеющееся на горизонте поле, недавно засаженное пшеницей. Огромное число юношей с разных деревень там трудилось. Все рассчитывали на богатый урожай пшеницы высшего качества, которую местные привыкли получать из года в год. Ее продавали дороже любой другой имеющейся на торговых рядах соседнего городка, но скупали ее на ура. Цена за ниспосланный сказочный урожай уплачена, но, похоже, этого оказалось мало.
– Я пойду, Уилбор, как-то боязно стало здесь просиживать. – С этими словами Генри пожал ему руку и ушел туда, откуда пришел.
Уилбор еще долго смотрел ему в след, прислушиваясь к удаляющимся шагам и плеску воды в лужах, затем вновь перевел взгляд на засаженное пшеницей поле. Его снова пробрала дрожь.