Не думала, что меня можно вот так легко развести на близость и заставить стыдиться. Но удалось же Дубинину это сделать!
Я двинулась в сторону раковины, включила воду, вымыла руку, побрызгала ледяной водой в лицо.
Мысли начали возвращаться ко мне.
Еще кое-что. Безумно важное.
«Надо же до конца провести обряд снятия порчи!» – подумала я.
С каменным лицом я налила чай в чашку и протянула мужчине.
– Выпей до самого дна и отправляйся спать. Не мойся до завтрашнего утра! – я старалась говорить серьезным тоном, сочиняя на ходу. – Встанешь на рассвете, с первыми петухами, умоешься ледяной водой. Трижды перекувыркнись спиной вперед, и порча отступит.
Дубинин медленно поправил на себе трусы, поправил джинсы, взял чашку с чаем, отпил.
– С брусникой?
– Не важно. Делай, как я велела, и ступай… с миром.
На последних словах выдержка меня едва не подвела, губы чуть не растянулись в ехидной улыбке.
Мне не терпелось потрепаться с болтуном Павлушей, чтобы рассказать ему.
Дубинин шумно осушил чашку с чаем и поставил на стол, развернулся, направился на выход. Я отвернулась с каменным лицом к окну и прыснула в кулачок, ожидая, пока хлопнет дверь.
Хлопнула!
Не выдержав, я расхохоталась в голос, повалилась на диван.
– Ой, не могу! А-а-а…
Я смеялась, до слез, они катились градом из моих глаз.
Несколько минут прошли в буйной истерике смеха!
Пока я не услышала:
– Смеешься?
Я чуть не подавилась смехом, когда прозвучал этот тихий, вкрадчивый голос мужчины.
Вскочила.
На кухню заглядывал Дубинин.
Из-за угла сердито сверкал глазами.
– Ты-ы-ы! Не ушел, что ли?
Я даже на миг растерялась.
Зато теперь рассмеялся он:
– Видела бы ты свое лицо. Это того стоило! Надо же… Развести тебя, чтобы ты меня ублажала, оказалось проще, чем я думал.
– Что-о-о?!
Здоровяк вышел и сложил руки под грудью.
– Я, по-твоему, что, болван? Порчи на мне не было, я проверился. Но отомстить за твой прикол с хоботом для плавания – считай, было делом чести. А ты… Повелась! – потер ладони. – Говорил же, испорченная ты! Ох, испорченная… Как текла, как подмахивала!
Ах ты ушлепок.
Еблан.
Точно, самец гориллы, примат озабоченный!
– Пошел вон. Живо. Считай, что я тебе не порчу сняла, а уволилась. Все.
– Еще чего. Только я уволить могу. А я только сегодня подписал приказ, что взял тебя на работу.
– Тогда… Тогда считай, что я клала на твою работу. На тебя… На спор! На все! Навалила вот такую… – я растопырила руки в стороны. – Большую кучу… похуизма. Все. О-о-о… Как мне хорошо стало сейчас. О, это ни с чем не сравнится, даже с жалким оргазмишком, который ты из меня выдавил, несчастный… Потому что я фантазировала и представляла на твоем месте другого мужчину!
Глаза Дубинина сверкнули.
Чувствую, наша ссора грозила пойти на второй круг, возможно, более жёсткий, если бы не звонкий голос друга.
– Марфа-а-а! Это я! Если ты голая, можешь не одеваться, чего я там, как говорится, не видел!
Павлуша! У него были ключи от моей квартиры!
ВОВРЕМЯ!
Я пошла ему навстречу, он довольно улыбнулся, но, заметив постороннего мужчину, поинтересовался:
– Я не вовремя?
– Очень вовремя, – повисла на нем, шепнула. – Подыграй. Мне нужно выгнать этого кретина.
Павлуше повторять десять раз было не нужно.
Мгновенно понял намек!
– Шалишь без меня, курочка? – шлепнул по попе. – Снова качка тупого пригнала в свою постель? Одобряю, одобряю, пока папочка занят новым проектом! Сколько на этот раз заплатить? – потянулся за бумажником.
Дубинин молча вышел, с такой прямой спиной, будто проглотил лом.
– Курочка? Папочка? Ты где такого нахватался? – поинтересовалась я, ущипнув приятеля.
– А что? Слышал сегодня в кафе, как за соседним столиком мужчина лет пятидесяти ворковал с девицей как минимум вдвое младше себя. «Сколько денежек дать на салон моей курочке?» – изобразил он. – Молоденькой содержанкой никого не удивишь, но за полчаса до этого он там же сидел со своей семьей – жена, дочь… Вдвоем с благоверной костерили недавнюю выпускницу школы за то, что она встречается с парнем лет тридцати. И после такого перфоманса лицемерия блядством эти овцы называют мою новую постановку «Открытые»?!
– А-а-а… Ты снова наблюдал за кем-то, кто обгадил твое детище?
– Да. Редактор журнала. Редкостная свинья. Знакомая официантка шепнула, что он с недавних пор частенько там обедает с семьей, я прилетел и остался незамеченным. Обожаю наблюдать, ты же знаешь.
– Понятно. Но назвать меня курочкой…
– Прости, я сегодня полдня кручу это в голове, уже придумал, куда вставить образ этой свиньи.
– Ты коварный.
– Искусство беспощадно к тем, кто его не понимает.
– Так ты здесь только ради искусства?
– Решил сообщить лично.
– Выкладывай! – я смахнула волосы.
– На всякий случай напоминаю, нельзя убивать гонца, принесшего дурные вести.
Я повалилась на банкетку в коридоре.
– Все так плохо, да? Он извращенец?
Меня пробрало изморозью, до холодного пота, мгновенно сжался желудок, я побежала в туалет, меня вырвало.
Если он извращенец конченый, а я от его рук текла, целовалась…
Боже!
Нельзя вообще сближаться с такими, как он, у самых хороших на вид людей, самые мерзкие за душой секреты, мне ли не знать?
А-а-а… Снова рвать начало.
Пустые спазмы.
Протрясло так, что я на ногах еле держалась, и сразу же полезла в душ.
– Ты чего? Снова вспомнила о семье? – поинтересовался Павлуша, все это время дежуривший рядом.
Его можно было не стесняться, для него что мужчина, что женщина, что он сам – одинаково хороши и прекрасны.
За исключением тех, кто гадил в сторону его творений, разумеется. Все они были просто низшими и уродливыми существами, даже если были очень красивыми людьми.
Я кивнула.
– Зря. Я даже сказать не успел, что на Дубинина у меня нет ничего. Ничего ужасного, имею в виду. Хороший парень.
– Хороший? Не может быть. Ищи лучше, Павлуша!