Выйдя из полумрака часовни, Первин моргнула, привыкая к свету. В саду повсюду мелькали полицейские. Она зашагала по галерее, проходившей перпендикулярно газону. На полдороге ее остановил светловолосый англичанин – тот, который раньше разговаривал со священником.
– Прошу прощения, мадам. Здесь проход запрещен. – Легкий ирландский акцент, приятно рокочущие звуки «р». Первин подумала: а может, это мистер Грейди, преподаватель, который так нравился Френи?
Она решила прикинуться бестолковой и ответила:
– Простите, я уже ухожу. А вы из полиции?
– Нет! – Он скривился, будто она его оскорбила. – Я пытаюсь разогнать тех, кто здесь не учится и не работает.
– А сами вы здесь работаете?
– Разумеется. – Голос звенел от ярости. – Меня зовут Теренс Грейди. Исторический факультет.
Мистер Грейди был среди любимых преподавателей Френи, он же являлся куратором Союза студентов.
Чувствуя все большее любопытство, Первин смерила его взглядом. Лицо совершенно заурядное: широко посаженные любознательные голубые глаза, прямой короткий нос. Волосы светлые, у таких людей кожа легко обгорает, у него же она была бронзоватой – похоже, в Индии он давно и успел привыкнуть. Одет мистер Грейди был в серый хлопчатобумажный костюм, белую рубашку, красный шелковый галстук – судя по виду, местной выделки. Единственное, что поразило Первин, – потертый коричневый саквояж. Он напоминал багаж путешественника.
– А вы кто такая? – В голосе мистера Грейди слышалось возмущение. – Зачем явились к нам в кампус?
Ситуация вдруг перевернулась. В глазах этого преподавателя она непонятная чужачка, которая сперва пробралась на трибуны, а теперь пытается командовать на месте преступления.
– Меня зовут Первин Мистри. Я поверенный, знакомая мисс Хобсон-Джонс. – Остается надеяться, что это не повредит Элис. – В кампус я попала, потому что мисс Дабу послала за мной Лалиту – по религиозным причинам.
– Религия. Без нее не было бы ни войн, ни колониализма. – Голос его снова дрогнул, а Первин продолжала недоумевать, почему мистер Грейди так сильно переживает.
Если он намерен рассуждать об идеологии, она с готовностью ему подыграет.
– Я слышала, вы куратор Союза студентов?
Он будто бы прочитал ее мысли, сощурился, ответил с вызовом:
– Да. А кто вам об этом сказал?
– Я видела, как вы заступились перед священником за одного из членов Союза. Френи тоже в нем состояла. Вы наверняка ее хорошо знали.
Он открыл было рот, потом резко закрыл. Вся уязвимость и открытость пропали с лица. Глаза превратились в щелки, как и сжатый рот.
Неловкое молчание прервал стремительный перестук шагов. К ним подходил мистер Гупта, худощавый преподаватель-индиец, которого Элис назвала деканом.
– Мистер Грейди, я вас ищу. – Гупта запыхался и говорил прерывисто. – Священник просит вас почитать Библию на завершающей части службы.
– Просит меня почитать? – рявкнул Грейди. – И что это может изменить? Умерла девушка, подававшая большие надежды. И никакое божество этому уже не воспрепятствует.
Декан Гупта посмотрел на низкорослого коллегу с плохо скрытой жалостью:
– Священник считает, что это поможет успокоить студентов. Ректор хочет, чтобы все студенты и преподаватели собрались вместе и чтобы преподаватели-христиане почитали студентам библейские стихи.
– Передайте, что мне некогда. Прошу прощения. – Мистер Грейди, в голосе которого не было и тени покаяния, подхватил свой саквояж и удалился. Обогнув столпившихся полицейских, он двинулся к воротам колледжа, а потом пропал у Первин из виду.
– Мне казалось, что он на дежурстве и должен следить за территорией, – обратилась Первин к мистеру Гупте на маратхи[17].
Он явно удивился, будто не ждал, что кто-то заговорит с ним на основном языке города. Пробормотал:
– Дождешься. Как вы только что видели, сотрудники-европейцы поступают так, как им заблагорассудится.
– А вы давно здесь работаете, декан Гупта?
– Семнадцать лет. Меня наняли сразу после того, как я получил диплом Бомбейского университета. Теренс Грейди пришел к нам два года назад. У него нет высшего образования, но он когда-то писал для какой-то газеты. – Кривой усмешкой декан подчеркнул свое пренебрежение.
Тут в поле зрения у Первин что-то мелькнуло. К ним стремительно шагал мужчина-европеец в черной шляпе-котелке и сером костюме в черную полоску. Остановился он совсем близко, стало видно каштановые брови, гневно сошедшиеся над холодными серыми глазами.
– Вы кто такие и что здесь делаете?
Выражение лица мистера Гупты из снисходительного сделалось встревоженным. Он поспешно поклонился. Увидев, что новоприбывший настроен командовать, Первин попыталась разрядить обстановку:
– Мы как раз собирались расходиться.
– Отвечайте на вопрос.
– Я Браджеш Гупта, декан. – Он бросил на Первин нервический взгляд. – Созывал студентов в часовню.
– А вы? – Незнакомец ткнул пальцем в Первин. – Почему находитесь на территории колледжа?
– Я была на трибунах в качестве приглашенного гостя. Потом меня позвали оказать помощь в сложной ситуации. – Первин пыталась говорить сдержанно.
– Крайне сомнительно, – отрезал незнакомец. – Я уже говорил с врачом и свидетелем, который первым оказался на месте преступления.
Он сказал «свидетель», а не «свидетели», и Первин решила его поправить:
– Насколько мне известно, свидетельниц было две. Лалита Ачария и преподавательница Рошан Дабу пришли туда одновременно.
– Все, хватит! Вы уже признали, что вам здесь нечего делать. Здесь вообще проблема с охраной. Давайте к выходу, вот сюда. – Он указал на галерею, которая, по словам мистера Грейди, была закрыта.
Спорить было бесполезно. Если этот хам из Имперской полиции, не он будет вести расследование. Первин обрадовалась, что он не спросил ее имя.
Мистер Гупта улизнул назад в часовню, а Первин торопливо зашагала по галерее к выходу из колледжа. Мистер Грейди соврал, сказав, что ему поручено никого не допускать в определенные места. Может, он боялся, что она поднимется по лестнице и что-то там увидит?
По пути к воротам Первин заметила, что тут и там ползают на коленях констебли и внимательно осматривают газоны и дорожки. Как оно и положено в случае столь загадочной смерти.
За воротами стояла запряженная лошадью муниципальная повозка. О повозку билась женщина в абрикосово-розовом сари, а низкорослый мужчина в хорошо сшитом европейском костюме и фете пытался ее оттащить.
Первин помедлила – не хотелось вмешиваться. Но возможно, это знакомые Френи или даже ее родня. Она подошла ближе:
– Вы знакомы с мисс Каттингмастер?
Мужчина вскинул голову и посмотрел на нее сквозь очки в роговой оправе, помутневшие от слез. Правой рукой он поправил фету и ответил на ее вопрос, заданный на гуджарати, на том же языке:
– Мы ее родители!
Тягостный миг, из-за которого так переживала Элис, настал.
– Мистер Каттингмастер, я вам сочувствую от всего сердца. Новость вам сообщили сотрудники колледжа?
Он подошел поближе и заговорил совсем тихо:
– Нет. Мы смотрели на процессию из клуба «Ориент». Услышали, что доктора Пандлея срочно вызвали в колледж. Решили пойти следом, потому что моя жена, – он указал на рыдающую женщину, – хотела увести Френи подальше от беды.
– Нам даже не позволяют на нее посмотреть! Откуда нам знать, что это она там, в повозке? – Миссис Каттингмастер сделала шаг назад, Первин стало видно ее исступленное лицо. Роста она была крошечного, но пухленькая, лет сорока, с золотисто-карими глазами, как у Френи. – На этой девушке коричневое сари. А Френи ушла из дому в зеленом!
Увидев ее горе, Первин почувствовала, что у нее самой слезы наворачиваются на глаза.
– Я уверена, что это Френи.
– А вы преподавательница? Знаете ее? Как вы могли такое допустить? – Мистер Каттингмастер схватился за живот и слегка согнулся, отчего стал еще меньше ростом.
– Я поверенный. Зовут меня Первин Мистри. На этой неделе ваша дочь приходила ко мне в контору. – Первин достала из портфеля свою визитку, протянула отцу Френи. Он взял ее дрожащими пальцами, засунул в карман пиджака. Костюм его был сшит просто отменно, туфли начищены до блеска. Ясно, что он приоделся по случаю праздника.
Возница – худой, с беспокойным выражением лица – стоял на почтительном расстоянии, а теперь жестом привлек внимание Первин.
– Что такое? – спросила она.
– Скажите им, что я повезу ее в морг клиники сэра Джи-Джи. Пытался уже им это объяснить, но они не хотят, чтобы мы туда ехали. – Возница еще раз посмотрел на миссис Каттингмастер, которая вернулась к повозке и громко читала молитву по усопшим.
– Это родители покойной. Если вы позволите им на нее взглянуть, у вас будут точные данные для опознания в морге, а у этих несчастных людей появится хоть какая-то ясность.
Возница неохотно вернулся к повозке и откинул ткань, скрывавшую Френи. Каттингмастерам едва хватило роста – пришлось встать на цыпочки, чтобы заглянуть за край.
– Наша Френи. – Миссис Каттингмастер застонала, пошатнулась, муж зашел ей за спину, не давая упасть.
– Как так? – Мистер Каттингмастер поднял глаза к небу, а возница снова накрыл Френи. – Боже, как ты позволил такому случиться с нашей дивной дочуркой?
– Это ужасно, – произнесла Первин; слова резали ей горло.
– Френи нельзя… везти в морг! Не будет она там лежать среди… всех бомбейских покойников! – Миссис Каттингмастер задыхалась. – Я во второй раз такого не вынесу.
Первин догадалась, что она говорит о смерти их сына Дария.
– Мне прискорбно вам об этом сообщать, но по закону требуется произвести вскрытие, поскольку речь идет о внезапной смерти не от естественных причин. Всем нам необходимо понять, как именно это произошло. После того как коронер определит причину смерти, вашу дочь вам отдадут.
Мистер Каттингмастер ткнул пальцем в возницу:
– Обряд погребения необходимо произвести как можно быстрее, чтобы ее не забрал себе дьявол.
Лицо возницы потемнело от досады.
– Так, поехал я. Хватит тут валандаться!
– Хотите, я договорюсь, чтобы жрецы начали возносить молитвы? – спросила Первин.
– А вы сможете? – исступленно спросил мистер Каттингмастер.
– Разумеется, – подтвердила Первин. – Выбравшись отсюда, я сразу же пошлю уведомление в Дунгервади[18].
Возница уселся на козлы, щелкнул кнутом. Лошадь тронулась.
Миссис Каттингмастер побрела за повозкой, но тут подошел полицейский, англо-индус, и оттолкнул ее в сторону. Первин метнулась вперед и в последний момент подхватила женщину.
– Опять вы! – скривился полицейский.
Она узнала его по тону: тот самый сержант, который не дал ей вмешаться в дело Динеша Апте. Первин, пытаясь отдышаться, произнесла:
– Да. Скончалась девушка, я пытаюсь обеспечить ее родным право на опознание.
Полицейский отцепил латхи от ремня и злобно воззрился на Первин:
– Тут и так слишком много слез и завываний. Нужно очистить место преступления. И вы тоже ступайте. Не устраивайте новых беспорядков.
С сержантом, как и с надменным англичанином в кампусе, спорить было бессмысленно. Если ее арестуют, она тем более не сможет помочь родным Френи.
Первин отошла, заметила ярость в глазах мистера Каттингмастера.
– Давайте я помогу вам добраться домой. – Предложение она сделала, понятия не имея, где они живут и как она сможет помочь, не имея под рукой Армана с машиной.
– Нет. Помогите нам в агьяри. Мы сами доберемся. – Голос мистера Каттингмастера звучал рассудительно, он взял жену под локоть и повел прочь.
Первин корила себя за трусость – нужно было возразить этому полицейскому, – но она и так за несколько часов уже трижды пререкалась с представителями власти. Даже пятикратно, если считать мистера Атертона и Грейди.
От смятения она немного сбилась с пути, боковая улочка, которую она считала кратчайшим путем до станции Чарни, завела в тупик. Шагая обратно, Первин заметила троих мужчин возле какого-то дорогого с виду магазина. На голове у одного была шапочка Партии конгресса, он колотил кулаком в дверь, двое других размахивали латхи. Первин не успела даже вскрикнуть – стеклянная витрина разлетелась вдребезги. Осколки, сверкая бриллиантами, брызнули во все стороны. Первин подошла ближе и прочитала выведенную золотыми буквами вывеску: «МАГАЗИН МУЖСКОЙ ОДЕЖДЫ ГОТОРНА; ОСНОВАН В 1905 ГОДУ».
Сама она никогда не бывала в этом месте, а вот название слышала. Именно здесь работал отец Френи.
Горе и страх вдруг обернулись гневом. Может, эти вандалы считают себя участниками движения Гандиджи, однако их вождю убеждения никогда не позволили бы отдать приказ разрушать.
Да, у нее не хватило храбрости должным образом ответить англичанам, а вот соплеменников она не побоится. Первин втянула диафрагму и выкрикнула:
– А ну прекратите! Здесь люди тяжелым трудом зарабатывают себе на жизнь. Такие же индийцы, как и мы!
Один из погромщиков обернулся и пристыженно сделал шаг назад. Второй – помоложе, коренастый – поправил на голове шапочку Партии конгресса и глянул на Первин с вызовом. А третий вдруг замахнулся на нее латхи.
Они понимают, что их застукали, должны бы сбежать. Но они никуда не бегут.
Сердце у Первин заколотилось – трое молодых людей тут же отвернулись от магазина и с оружием наперевес припустили по улице к ней. Она попыталась сделать шаг назад, наступила на подол сари, оступилась. В тот же миг ее окружили. От троицы пахло потом и дымом, двое ухмылялись.
Первин мысленно сосчитала до трех, собираясь с мужеством.
– Братья, или вы не слышали распоряжения Гандиджи действовать исключительно мирным путем?
Самый рослый из трех плюнул в ее сторону:
– Я тебе не брат. Истинные патриоты против колонизации. А это магазин англичан!
– Вы, парсы, любите англичан! – прошипел его спутник. – Ты, небось, домой поспешаешь, выпить чаю с кексами?
– Я с вами говорю, во-первых, как индианка, а во-вторых, как парсийка. Многие из моих единоверцев борются за свободу. Вспомните Дадабхая Наороджи и Бхикаджи Каму! – Первин надеялась на то, что имена знаменитых парсов, борцов за независимость, переведут разговор в более конструктивное русло, но главарь шайки подошел еще ближе – его лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от ее лица – и, оскалившись, посмотрел на нее сверху вниз.
– Будь ты патриоткой, пришла бы на костер. Что скажешь, дамочка? Ну-ка, поглядим, откуда твое сари. – Он потянулся, сбросил складку ткани с ее головы. – Чутия.
Ругательство, обозначающее женские гениталии. Но сквернословие ничто в сравнении с тем, что он дотронулся до ее сари. Первин отступила на шаг и сказала:
– Порядочные мужчины не прикасаются к женщинам. А сари мое спрядено женщинами из Гуджарата. Индийской выделки, как и ткань хади.
Он дышал ей прямо в лицо – дыхание жаркое, отдающее спиртным.
– Ну еще бы, ты себе что угодно можешь позволить. Что это там у тебя в портфеле? Денежки мужа?
Первин с первой же секунды поняла, что настроены они агрессивно. Ценного в портфеле было немного, но ей он был дорог другим – как символ полученного ею образования, ее работы, статуса женщины, которая больше чем просто девушка из хорошей семьи.
– Не трогайте меня! – взмолилась она и тут же увидела, что младшему все это не по душе. Однако двое других шагнули ближе, оттолкнули ее руки и потянули за край сари, надежно заткнутый за пояс. Первин громко закричала, поняв наконец, что ее собираются раздеть.
Ее объял ужас, и тут ее резко толкнули в сторону. Ладонь сжалась в кулак – выпускать портфель Первин не собиралась. Толкнул ее мужчина, парс, – их подошло сразу несколько, все в парадных белых одеждах. Однако, когда они схватились с ее обидчиками, с губ их начали срываться проклятия.
– Уходите! – крикнул ей один из них.
Первин, придерживая сари на груди, поспешила прочь. Ждала услышать за спиной шаги, но не услышала – мужчины слишком увлеклись потасовкой.
Первин бежала, пытаясь приподнимать повыше подол сари, чтобы не наступать на него сандалиями; портфель она держала перед собой. Каждый выдох будто когтями вырывали у нее из груди.
Шаг она замедлила, только завернув за угол и почувствовав себя в безопасности. В уголках глаз стояли слезы. Она оплакивала и саму себя, и Бомбей.
Оказалось, что станция Чарни закрыта. Поняла Первин это, увидев констебля и ряд деревянных барьеров. Полицейские усмиряли драки у входа.
Первин шла, пошатываясь, оглядываясь по сторонам, обходя группы людей, которые явно были готовы перейти от словесных перепалок к рукоприкладству. Некоторые убегали, но Первин прекрасно знала, что ни за что не пробежит два с лишним километра до Мистри-хауса.
Она почувствовала облегчение, когда узнала в одном из прохожих Наваза Вадью, поверенного лет семидесяти, жившего неподалеку от них на Брюс-стрит. Возница как раз подсаживал его в конное такси.
– Мистер Вадья! – выкрикнула Первин и устремилась к нему.
– Мисс Мистри. Рад вас видеть в столь знаменательный день. А где ваши родные? – осведомился он с улыбкой.
– Я здесь без них. И пытаюсь попасть на Брюс-стрит. Вы не могли бы… – Она умолкла, поняв, что сейчас расплачется.
– Прошу вас, садитесь. – Мистер Вадья жестом пригласил ее в такси. – Только поживее: возница говорит, что в некоторых районах беспорядки. И они могут распространиться!
– Я вам бесконечно признательна. – Первин поблагодарила бы мистера Вадью пространнее, если бы успела восстановить дыхание. Она уселась в экипаж, стараясь по мере сил привести в порядок свое сари – так, чтобы спутник не заметил, в каком она раздрае.
Мистер Вадья тянул шею, смотрел на дорогу:
– Здесь пока все тихо. Но сколько полиции! Кишат как муравьи. Хорошо, что их так много.
Через пятнадцать минут они добрались до Брюс-стрит, и мистер Вадья сказал:
– Вон ваш дурван[19] стоит снаружи. Мустафа всегда на посту.
– Да. На него можно положиться. – Первин еще раз поблагодарила мистера Вадью за его доброту и поднялась по ступеням на крыльцо, где ее ждал Мустафа.
– Вы вернулись, альхамдулилах![20] – При вознесении хвалы Аллаху голос Мустафы дрогнул. – В городе беспорядки. Мистри-сагиб позвонил из конторы строительной компании и очень разволновался, узнав, что вы не дома.
У Первин не хватило душевных сил вдаваться в подробности.
– Я очень рада, что вернулась. Станцию Чарни закрыли, но мистер Вадья привез меня на такси.
– Понятно. – Мустафа вгляделся в Первин и заметил: – У вас сари порвано. Что случилось?
Первин поплотнее запахнула на себе сари:
– Очень много народу на улицах. Я шла быстрым шагом, видимо, тогда это и случилось.
Мустафа покачал головой:
– Ваш отец прав: в городе небезопасно. Дороги, которые ведут мимо фабричного района, лучше не использовать. Отправляйтесь в гостиницу «Тадж», проведете там ночь вместе с отцом и братом.
Первин хотелось одного: принять дома ванну, смыть воспоминания об этих негодяях. А потом юркнуть под привычное одеяло.
– Я туда не хочу. В «Тадже» будет полно народу. Наверняка много англичан…
Голос Мустафы был непререкаем:
– Отец ваш сказал ни под каким видом не отпускать вас никуда, только в отель. Я поеду с вами на машине – в качестве охраны.