В седьмом часу Первин проснулась от назойливого карканья. Сообразила, что все-таки провалилась в сон после разговора с Растомом. Вороны не унимались, она вылезла из великолепной кровати и подошла к высоким окнам, чтобы их отогнать.
Черные крылатые толстухи полетели навестить ворон на ближайшем балконе, а Первин невольно стала гадать, одна это семья или нет. Из романов она знала, что появление ворон может также возвещать об убийстве, а это совсем ни к чему. Известно также, что питаются эти птицы решительно всем, от рыбок и мышей до объедков. Грызуны и вороны сыграли прискорбную роль в распространении бубонной чумы, которая обрушилась на Бомбей в конце 1890-х годов.
Именно из-за этой заразы те, кому это было по средствам, уехали из центра и обосновались в местах повыше. В результате начался бум строительства новых районов, таких как Кафф-Парад, Кемпс-Корнер, Кумбала и Малабарский холм.
В 1915 году фирма «Мистри и сыновья» получила подряд на строительство жилых домов к северу от города – там решили основать колонию для состоятельных парсов. Осознав все выгоды этого места, брат Первин убедил отца совместно вложить деньги в участок земли, где впоследствии и был построен семейный дуплекс.
Растом жил в правой части дуплекса, там имелось четыре спальни. Родители Первин – в левой, с той же площадью и планировкой, только на месте одной из спален устроили библиотеку. Здесь дополнительных жилых комнат не требовалось – детей уже не прибавится.
Глядя в окно на Аравийское море, Первин думала про те четыре года, что прошли с момента, когда ей присудили раздельное жительство с мужем, Сайрусом Содаваллой, за которого она так неосмотрительно вышла замуж вопреки желанию родителей в возрасте восемнадцати лет. Прожив в этом катастрофическом браке полгода, Первин сбежала от мужа и могла лишь благодарить судьбу за то, что родители пустили ее назад к себе в дом и позволили использовать девичью фамилию.
Парсийский брачный суд отказался расторгнуть брак – в результате Первин оказалась в том же чистилище, что и кружащие в небе вороны. Она могла жить нормальной жизнью в качестве дочери своих родителей, могла стать тетушкой детям Растома и Гюльназ, но никогда ей теперь не выйти замуж, не построить собственной семьи.
Муж Первин, с которым она больше не общалась, страдал неизлечимым заболеванием, и вот уже несколько лет родители выхаживали его в Калькутте. Первин знала, что и сами Содавалла, и все в их кругу считают ее бессердечной женщиной, бросившей супруга в беде. Тем более что замуж за него она вышла по собственной воле. Почти никто не знал об издевательствах и изменах, которых столько было за их краткий брак.
Двойной скандал – ее замужество по любви, а потом уход от мужа – сильно сотряс семейство Мистри. Поэтому теперь Первин приходилось проявлять особую осмотрительность при общении с мужчинами. И если сесть в одно такси с пожилым человеком вроде мистера Вадьи еще было можно – в силу его возраста и дружеских отношений с ее родными, – то из-за разговоров с англичанином в отеле могли поползти неуместные сплетни.
Зачем ей рисковать? Ей очень нравилось поприще поверенного. Прорабатывая контракт на аренду недвижимости или решение делового спора, она способствовала строительству Бомбея. Ее чувство долга перед родным городом было почти так же сильно, как и чувство долга перед семьей.
Глядя вниз на променад рядом с гаванью, Первин заметила нескольких человек, вышедших на раннюю прогулку. В этом районе, безусловно, было безопасно – и когда еще у нее появится возможность погулять вдоль берега Аравийского моря?
Первин быстренько оделась, умылась, оставила на столе записку о том, что вышла погулять, но вернется к завтраку в половине девятого.
Сама спустилась вниз на лифте, радуясь такой самостоятельности.
За стойкой портье стоял тот же англо-индиец, который раньше ее регистрировал; он прочистил горло:
– Мадам, могу я спросить, куда вы направляетесь?
Ее задела его назойливость.
– На прогулку.
– Одна? – спросил он с нажимом.
Она дала выход раздражению, ответив не менее резко:
– А постояльцам-мужчинам вы тоже задаете этот вопрос?
Портье расправил плечи и бросил на нее презрительный взгляд:
– Мы предупреждаем всех гостей, что наши дурваны охраняют только территорию рядом с отелем. При нынешнем положении дел в городе мы рекомендуем всем оставаться в их поле зрения.
Эти слова напомнили ей о том, что произошло накануне: незнакомые мужчины сперва рассматривали ее, потом бросились в нападение. Первин слегка запрокинула голову, чтобы смотреть портье прямо в глаза, и сказала:
– Я просто пройдусь по променаду, посмотрю на море.
– На участке, где стоят скамейки, вы в безопасности.
Сильны ли были беспорядки прошедшей ночью? Первин взглянула на стопку газет на стойке. Выбор был велик, не только «Таймс оф Индия» и «Интернэшенел геральд».
– Газеты бесплатные?
– Да. Коридорный принесет их в номер вашего отца в течение получаса.
– Скажите… а могу я одну взять прямо сейчас?
Портье приподнял брови, будто сама мысль о том, что женщина может читать газеты, показалась ему неподобающей. Но тут, видимо, вспомнил девиз отеля – «Гость ваш Бог» – и кивнул:
– Разумеется, мадам.
Первин взяла свежую «Таймс оф Индия» и «Интернэшенел геральд» и пошла к морю.
Вчера, когда она приехала, вокруг царила суета, она не успела оглядеться, зато теперь гавань раскинулась перед нею во всю ширь, поблескивая в свете раннего утра. Самые разные суда уходили в море, в основном за уловом. Ворота Индии – монумент, возведенный к приезду принца, – все еще были украшены лентами и гирляндами; некоторые, впрочем, оторвались и хлопали на ветру.
Первин прошла немного к югу и устроилась на скамейке с видом на гавань. Если вытянуть шею, видно «Ринаун». Громада крейсера выглядела зловеще. Первин стала гадать, простоит ли он здесь все четыре месяца пребывания принца в Индии или уйдет, чтобы доставить принца в Калькутту. Мустафа наверняка уже в курсе.
Первой Первин раскрыла «Интернэшенел геральд», увидела, что там опубликованы новости двухдневной давности. Отложила газету на потом, просмотрела первую страницу «Таймс». Передовицы всегда помещали в центре, немного ниже шапки. На сей раз это был красочный рассказ о торжественной встрече принца: были перечислены имена всех князей, приехавших засвидетельствовать свое почтение, описаны безупречный военный мундир и все медали его королевского высочества, приведена приветственная речь мэра Сэссуна и обращение короля, которое Эдуард зачитал вслух. Упоминаний о беспорядках, равно как и о гибели людей, в статье не оказалось.
Первин подумала: наверняка репортер-американец, ездивший по городу с Растомом, поведает все в куда более драматическом ключе. Уж он-то видел гнев обычных индийцев. Тем не менее, понимая, насколько важно рассказать правду, Первин сознавала, что в подробных описаниях беспорядков борцы за свободу могут предстать обычными хулиганами.
Радоваться и гневаться, творить добро или зло способен каждый. Вопрос в другом: готова ли она на жестокость? Первин знала: если Френи действительно убили, она бы очень хотела, чтобы сотворивший это зло утратил право ходить по земле Индии.
Первин дочитала статью, сложила газету. Услышала звук шагов, стремительно обернулась. В первый момент ей предстала лишь вспышка цвета: на одном из подошедших был пламенно-алый наряд, на другом – лазурно-голубой. Два индийца, явно очень состоятельных, неспешно шествовали по променаду. Когда они приблизились, от самоцветных брошей, приколотых к накрахмаленным тюрбанам, полетели разноцветные сполохи. Первин внезапно почувствовала тошноту, хотя в желудке и было пусто. Что будет, если они заметят ее?
Двое незнакомцев – явно представители знати – продолжали прогуливаться, один указывал на «Ринаун», другой мрачно покачивал головой. Им, видимо, не очень-то хотелось ехать в Бомбей, но с приказами правительства не поспоришь. У них не было ни малейшего желания беспокоить молодую женщину, сидевшую в одиночестве; она же чувствовала, что разум ее играет с нею в странные игры – на нее накатила та же волна паники, что и перед магазином Готорна.
– А вы ранняя пташка.
Первин повернулась, узнав голос Колина Сандрингема – в нем слышалась легкая хрипотца. Видимо, провел на ногах всю ночь – о том же говорили черный фрак и атласный цилиндр.
– Не так уж и рано. А для вас скорее очень поздно, – поддразнила его Первин.
– Могу я к вам присоединиться?
Первин понимала, что их беседу могут истолковать превратно. Но ведь сейчас они не внутри отеля, а ей очень хочется услышать о том, что произошло в Доме правительства. Она не слишком уверенно произнесла:
– Вы не могли бы сесть на скамейку справа от меня? Так мы тоже сможем поговорить.
– Ну прямо два шпиона, передающие друг другу сведения. – Колин сел на ту самую скамейку, поудобнее пристроив правую ногу.
– Ну вы же специально меня нашли. Так что рассказывайте, что было на приеме. – Первин свернула газету, которую читала, и улыбнулась Колину.
– Действо было масштабное, – начал он, в подтверждение своих слов раскинув руки. – По подсчетам – три тысячи человек. Мне уже через час только и хотелось, что сбежать, но уйти удалось только в половине седьмого – гостей были толпы, а официальных автомобилей всего ничего.
– Долго же вам пришлось ждать. Принц, полагаю, очень устал, сразу-то после морского путешествия.
– Его королевское высочество отбыли еще до полуночи. У него на сегодняшнее утро намечена игра в поло. А вы же знаете, мне всегда неприятно слышать, будто я из-за ноги не способен делать то, что способны делать другие. – Первин кивнула, немало удивившись такой откровенности. – Сегодняшнее утро – один из немногих случаев, когда я только рад, что могу улизнуть под благовидным предлогом. Только поло мне и не хватало.
– Ну не надо. Я же видела, что вы часами сидите в седле, – саркастически заметила Первин.
– Ну, а нынче утром я очень устал. – Колин зевнул во весь рот. – Да и потом, какой мне интерес играть в игры? Я видел, как лошади погибают и на передовой, и на поле для поло. Ни тому, ни другому нет оправдания.
– Вы очень трепетно относитесь к животным. – Первин решила сменить тему. – А вы не видели на приеме мою подругу мисс Элис Хобсон-Джонс?
– Видел. – У Колина на лице появилась озорная улыбка. – Я сразу ее узнал, потому что из женщин она была в зале самой высокой. Она очень гордится тем, что теперь преподает математику. Сказала мне, что в Британии ей никогда бы не позволили учить студентов-мужчин.
– И мужчин, и женщин. В колледже Вудберн с момента основания введено совместное обучение, – уточнила Первин.
Колин кивнул и продолжил:
– Она поинтересовалась, где мы с вами познакомились, и я успел почти до половины рассказать ей историю приключений в Сатапуре, но тут объявилась ее маменька, леди Хобсон-Джонс, и перехватила нить разговора. По ее мнению, преподавание очень утомляет ее дочь.
Первин фыркнула: