Глава X

Я помогаю повесить моего бывшего товарища по барже. Домине с должными предосторожностями и с должными приготовлениями пускается в первое плавание.

Помнится, 7 ноября Флеминга и Марблса призвали в суд. Я вместе с м-ром Драммондом и с Домине явился в мрачное здание в одиннадцатом часу. Судья сел на место, узников тотчас же ввели. Оба были одеты чисто и хорошо. Я заметил мало перемен в наружности Флеминга: он был бледен, но тверд; при взгляде же на Марблса я изумился. М-р Драммонд не сразу узнал его. Он страшно исхудал, платье висело на нем, как мешок, румянец сбежал с его лица, нос заострился. Тем не менее его черты еще сохраняли природное выражение добродушия, и на его губах была кроткая улыбка. Он пугливо окинул глазами залу и, чувствуя свой позор, вспыхнул, потом побледнел как полотно и опустил глаза.

Когда прочитали обвинительный акт, узников спросили: признают ли они себя виновными или нет?

– Не виновен, – смело ответил Флеминг.

– Джон Марблс, вы виновны или нет?

– Виновен, – ответил Марблс. – Виновен, милорд, – и он закрыл лицо руками.

Флеминга обвиняли в покушении на убийство, в хранении краденого добра, в ограблении жилого дома ночью такого-то числа, и я понял, что против него имелось еще около двадцати обвинительных пунктов. Марблса судили за соучастие в укрывательстве краденых вещей. Государственный прокурор заявил, что Флеминг, или Баркет, или Уэн и еще множество «или», долгое время стоял во главе очень известной шайки воров, действовавших в метрополии, что правосудие усердно искало этого преступника, но потеряло его следы. Предполагалось, что он бежал из Соединенного Королевства. Позже, однако, выяснилось, что Флеминг скрылся на барже и усердно работал на ней, в то же время продолжал свою преступную деятельность заодно с прежними помощниками. Разбой и кражи обыкновенно раскрываются благодаря тому, что полиция публикует перечень украденных вещей, и это мешает ворам свободно сбывать их. Скупщики краденого, отлично зная, что воры в их руках, дают им мизерные цены. Во избежание таких-то затруднений Флеминг, скрытый на барже, превратил ее в хранилище украденных вещей. Совершив кражу в одном месте, он продавал краденое в каком-нибудь отдаленном пункте; таким образом его преступления не открывались, и полиция не могла найти его следов. Месяцев двенадцать он успешно вел дело и, по всей вероятности, продолжал бы его, если бы не ссора из-за барышей; двое недовольных членов ассоциации донесли на своего главаря. Но над Флемингом тяготело еще большее обвинение, а именно в покушении на жизнь мальчика, Джейкоба Фейтфула, который служил на барже и, по-видимому, заподозрил его. Этот мальчик был главным свидетелем против обоих обвиняемых; однако относительно Марблса он заявил, что при дальнейшем разбирательстве многие обстоятельства будут говорить в его пользу, и выразил надежду, что его милость лорд судья примет во внимание смягчающие обстоятельства.

Меня вторично вызвали. Выслушивая мои ответы, судья просматривал протокол, очевидно, желая видеть, сходится ли то, что я говорю теперь, с моими прежними показаниями. Я пользовался каждым случаем, чтобы сказать несколько слов в пользу Марблса. Были вызваны и потерпевшие; многие узнали свою собственность среди груды арестованных вещей. Присяжные вынесли обвинительный приговор и Флемингу, и Марблсу, однако они просили снисхождения для Марблса. Судья встал, надел черную шапочку и сказал узникам:

– Вы, Уильям Флеминг, были судимы судом присяжных за хранение краденого добра и за покушение на убийство; вы признаны виновным после открытого беспристрастного судопроизводства. Но если бы даже вы избежали обвинения в этом случае, другие одинаковые преступления привели бы к строгому приговору. Вы не только сами виновны, но и вовлекали других лиц в преступную деятельность, и завершили ваши позорные деяния покушением на жизнь своего собрата. Вы оскорбили законы вашей родины и, согласно приговору, будете повешены. Пусть Господь в своей безграничной благости сжалится над вашей душой.

– Вы, Джон Марблс, – продолжал судья, – признали себя виновным. Из свидетельских показаний выяснилось, что, будучи виновны в укрывательстве, вы все же не закоренели в преступлении…

– Нет, нет, нет! – вскрикнул Марблс.

– И мне очень жаль, – добавил судья, – что человек, бывший честным, теперь оказался в таком унизительном положении. Тем не менее закон требует наказания; однако в то же время я надеюсь, что воззвание к милосердию нашего государя не окажется тщетным.

Узников увели из залы; начался новый процесс. М-р Драммонд и Домине проводили меня домой. Через неделю Флеминг был наказан; согласно приговору, Марблса осудили на вечную ссылку, однако, раньше чем он отплыл в изгнание, срок ссылки был уменьшен до семи лет.

Через несколько дней вернулась баржа. Я узнал об этом в солнечное утро, лежа в постели. Знакомый голос пел песню:

Светлы лучи и чисто небо.

Сладка роса на нежных лепестках.

– Эй, ты, Том, обезьяна, торопись, – прервав песню, проговорил кто-то.

Я вскочил, распахнул окно, слегка прикрытое изморозью, и увидел баржу, привязанную к пристани, увидел также доброе лицо старого Тома и широкую улыбку Тома младшего, который прыгал и дул себе на пальцы. Через минуту я был одет и пожимал руки моим товарищам по плаванию.

– Ну, Джейкоб, – сказал Том старший, – как тебе понравилось здание суда? Я только раз был там и не собираюсь идти вторично… Тогда судили Сэма Боулса, и без меня он погиб бы. Я тебе расскажу, как было дело. Присмотри-ка за завтраком, Том, в такое холодное утро стоит выпить чашку чая. Ну, марш.

– Да я тоже никогда не слыхал рассказа о Сэме Боулсе, – возразил Том.

– Так что же? Я хочу рассказать Джейкобу.

– Да я-то хочу послушать; итак, начинай, отец. Я помогу тебе. – Видите ли, Сэм Боулс…

– Мастер Том, убирайся и готовь завтрак.

– Нет, не пойду; если я не услышу истории, никто не получит чаю.

– Знаешь, Том, из тебя не выйдет ничего путного, пока тебе не отрежут обеих ног!

– Спасибо, отец, но я нахожу их очень полезными.

– Вот что, – предложил я, – не отложить ли историю до завтрака? Я пойду и помогу Тому приготовив его.

– Будь по-твоему, Джейкоб. Я думаю, нужно уступить Тому. Я сам избаловал его. По моей милости он любит рассказы; значит, я был глуп, что рассердился.

Он запел, потом прибавил:

– Я пойду на берег за приказаниями нашего хозяина. Дай-ка мне палку, мальчик: с дубинкой я увереннее пойду по доскам. Хороший стул должен иметь три ножки, знаете.

Старый Том ушел, скоро вернулся и принес шесть красных селедок.

– Поджарь-ка их, Том, – сказал он. – Джейкоб, что за человека я видел у хозяина? Старик с предлинным водорезом. Мы идем в Ширнес и должны высадить его в Гринвиче.

– Это Домине, – догадался я.

– Его имя начиналось с «д», но его зовут иначе.

– Добс?

– Да, что-то в этом роде; он будет нашим пассажиром, так как отправляется навестить больного друга.

Мы уселись завтракать, и старый Том, закусив, начал историю Сэма Боулса:

«Сэм Боулс, мой товарищ по палубе китобойного бота „Гренландец“, считался одним из наших лучших гарпунщиков. Такой спокойный, добрый, честный товарищ. У него была жена – красивый кусок мяса, но совсем не хорошая. Раз, когда мы собрались в новое плавание, она несколько недель прожила на палубе, потому что Сэм так и прилип к ней. В ожидании отплытия мы набирали экипаж – каждый день приходили новые матросы. Раз утром явился высокий, красивый малый и предложил свои услуги. Шкипер взял его. Я сошел в каюту; там был Сэм с женой. Я заметил, что к нам поступил замечательно красивый малый. Жена Сэма, которая, как все женщины, была немного любопытна, выглянула из люка, но скоро опустила голову, под каким-то предлогом прошла на нос, постояла там и, вернувшись, объявила, что пойдет на берег. Раньше было решено, что она останется на палубе до отплытия „Гренландца“. Сэм удивился и осердился; но она, к досаде Сэма, ушла. Вечером Боулс тоже пошел на берег, отыскал ее, и знаете ли, что сказала ему эта маленькая Изабелла? Она стала уверять мужа, что один из матросов обошелся с ней дерзко и что поэтому она не хочет больше оставаться на судне. Сэм разозлился и пожелал узнать, кто ее обидел, но она ласкалась к нему, наконец умаслила и отослала обратно. Так-то. Мы простояли еще три дня и отошли в Гринвич, где должны были взять капитана и отплыть в море, если ветер окажется благоприятным. Красивый высокий малый был с нами. Раз, когда Сэм сидел на своем ящике, хлебая суп, тот вынул очень красивый табачный кисет, сделанный из части брюшка тюленя, с белой, покрытой пятнышками шерстью.

– Товарищ, – крикнул Сэм. – Дай-ка мне мой кисет. Где ты его взял?

– Твой кисет? – ответил тот. – Я сам убил этого тюленя, и жена сшила для меня мешок.

– Вот хорошо-то! Ты можешь до смерти довести человека. Том, – обратился он ко мне, – разве это не тот кисет, который жена подарила мне, когда я пришел с последнего рейса?

Я осмотрел мешок и сказал, что это кисет Сэма. Высокий малый заспорил; началась дьявольская ссора. Сэм назвал его вором, а он бросил Сэма в главный люк. Завязалась настоящая драка. Новый матрос избил Сэма, тот должен был сдаться. После драки я принес Сэму рубашку.

– Это моя рубашка, – закричал высокий.

– Нет, это рубашка Сэма, – ответил я, – я отлично знаю ее.

– Говорю тебе – моя, – повторил матрос. – Жена дала мне ее. Вот вторая сорочка не моя.

Мы посмотрели на другую рубашку. Обе принадлежали Сэму. Услышав это, Сэм почувствовал тревогу и ревность. Ему казалось странным, что его жена захотела непременно уйти с судна, когда на его палубу пришел этот красавец; дело же с кисетом и рубашкой совсем изумило его. Жена Сэма обещалась приехать в Гринвич и повидаться с ним. Когда мы бросили якорь, многие из матросов отправились на берег, в том числе и высокий малый. Сэм, голова которого раздулась, как тыква, попросил одного из товарищей передать его жене, что он не может выйти на берег, и попросить ее прийти к нему. Ну, это было около девяти часов; стоял темный вечер; звезды так и мерцали. Сэм сказал мне: «Том, выйдем на берег, в темноте никто не увидит моих подбитых глаз». К трапу подвели ялбот, и второй помощник велел Сэму взять с собой железный гарпун и попросил расширить в нем отверстие для веревки. Понятно, Сэм прежде всего пожелал посетить дом, в котором всегда останавливалась его жена. Он поднялся по лестнице в ее комнату, я шел за ним. Дверь была закрыта, и вот мы увидели, что этот дьяволенок, его жена, обнимается с высоким малым. Сэм не мог сдержать ярости и страшно ударил красавца гарпуном. Тот упал весь в крови. Жена Сэма кричала и рыдала над убитым; это еще больше рассердило его. Он убил бы и ее, но на шум сбежался народ. Пришли констебли, Сэма посадили в тюрьму; я вернулся на борт и рассказал все. Мы уже собирались отойти, так как капитан нанял двоих матросов взамен Сэма и того бедного малого, которого он убил. В последнюю минуту за мной пришел какой-то законник. Меня увели на берег, держали взаперти и хорошо кормили. Начался суд. Беднягу Сэма обвинили в убийстве. Джентльмен в черном балахоне и парике начал рассказ, говоря, что убитый малый, по имени Уиль Эроль, сидел со своей собственной женой, а Сэм бросился на него и убил гарпуном.

– Это ложь! – вскрикнул Сэм. – Он обнимал мою жену.

– Милорд, – сказал прокурор, – с убитым была его собственная жена, и вот брачное свидетельство.

– Поддельная бумага! – проговорил Сэм. – Вот мои документы, – и он вытащил из-за пазухи оловянный ящичек с бумагами.

Тогда судья сказал, что Сэм должен придержать язык; суд продолжался и сперва все шло по их. Потом наступила наша очередь. Вызвали меня; я рассказал все, что знал; сравнили бумаги. Оказалось, что маленькая Изабелла обвенчалась с обоими, но за Сэма она вышла замуж раньше. Итак, судья объявил, что она была женой Сэма и что всякий муж, даже не имевший в руках гарпуна мог быть оправдан в подобном случае. Сэма отпустили на свободу, а его жену задержали, так как она вызвала убийство своим дурным поведением. Ее отослали за море. С тех пор Сэм никогда не поднимал головы; его тяготила мысль, что он убил невинного, и угнетало воспоминание об ужасных поступках жены. Он отправился на промысел, и кит ударом хвоста разбил его лодку надвое; оглушенный ударом Сэм как камень пошел ко дну».

– Это хороший рассказ, отец, – сказал Том. – Прав я был, что мне хотелось услышать его.

– Нет, – ответил старый Том, протягивая руку и хватая сына за шиворот, – и раз уж ты мне напомнил, я сведу с тобой старые счеты.

– Господь с тобой, отец. Ты же мне ничего не должен! – сказал Том.

– Должен, и теперь ты получишь все сполна.

– О Боже, они утонут! – пронзительно крикнул Том, с ужасом вскинув обе руки.

Старый Том быстро обернулся, чтобы посмотреть по указанному направлению, и выпустил его воротник. Том убежал и разразился хохотом. Засмеялся и я, и его отец.

На берегу я убедился, что Том сказал правду: с Драммондом завтракал Домине. Он поручил мальчиков новому учителю, и попечители позволили ему отправиться в Гринвич к старому другу. Во избежание издержек, а также ради любопытства, старик решил сделаться пассажиром на нашей барже.

– Еще никогда, Джейкоб, – сказал он, – не ступала моя нога на что-либо плавающее. Я бы и теперь не сделал этого, но такой способ передвижения сохраняет деньги, которых, как ты знаешь, у меня немного. Мистер Драммонд уверяет меня, что баржа прочна и вынесет удары противных ветров и волн. Полагаясь на Провидение, я пущусь в плавание под твоим руководством, Джейкоб.

– Нет, сэр, – сказал я со смехом при мысли о тех опасностях, которые в уме Домине связывались с речным плаванием. – Dux[13] – старый Том.

Загрузка...