Штабы Волховского фронта получили распоряжения о порядке наступления на Любань. Дивизию Маторина, как необстрелянную, поставили в третий эшелон. Начальник штаба Кабанов переживал, жаловался, что не имеет никаких сведений о противнике и местности, где предстояло двигаться подразделениям. Комдив в ответ пожимал плечами: «На месте определимся…»
Вторую неделю шел снег, небольшой морозец поначалу бодрил, в походных колоннах шутили, перекрикивались командиры взводов, громыхали повозки. Едва сошли с проторенной дороги в сторону реки Корынка, то сразу увязли в снегу. Кони местами проваливались по брюхо и с трудом тащили повозки, автомашины буксовали. Пришлось создать несколько групп «толкачей» с лопатами и топорами. В дело вступил саперный батальон, прорубая в березовом редколесье и кустарнике просеки для движения повозок. Движение застопорилось. Артиллерийские расчеты выдохлись первыми, самые слабые падали тут же возле орудий в снег и засыпали. Офицеры ругались, грозили судом, что слабо помогало. Приходилось поднимать пинками, силком ставить на ноги.
Как только рассвело, комдив отдал приказ о дневном привале. Пехотинцы, распаренные после трудного марша, тут же стали валится на снег, не чувствуя холода. Опытные бойцы, выкапывал лунки в снегу, устилали ветками, а то и брезентом, чтобы свернуться там плотным клубком. Самые шустрые, разжившись у шоферов бензином, запалили костры из сырой древесины. После первого же привала начались не боевые потери, – сожженные валенки и полушубки, которые старшине заменить нечем, и они ругали погорельцев всяко разно, бинтовали ноги разным тряпьем и ремнями.
Когда снегопад прекратился и развиднелось, появились «стервятники», выискивающие скопления техники и пехоты. Каждое утро Маторин всех политруков и штабных офицеров направлял в подразделения проверять маскировку, бороться с кострами. Дивизия медленно продвигалась за наступавшими частями, не имея информации о противнике, и только по артиллерийско-минометным всполохам и вспышкам ракет можно было понять, где находится передовая линия обороны. Солдаты день ото дня слабели, становились усталыми, злыми, споры вспыхивали из-за пустяка.
Неожиданно начался артиллерийский обстрел выдвинутого вперед 17-го стрелкового полка. Это озадачило всех. В небе не видно самолетов разведчиков, нет возвышенностей, с которых можно наблюдать за продвижением войск в лесистой местности, где только небольшие проплешины в заболоченных низинах. Но немцы стреляли не по площадям, а прицельно.
Комполка Хазаров доложил о первых потерях.
– Выдвигайте вперед разведчиков, – приказал Маторин, не понимая, что происходит.
На корректировщиков огня разведдозор сержанта Игнатьева, как это часто бывает, наткнулся случайно. Молодой солдат отошел в сторону, чтоб сорвать грозди рябины, и услышал немецкую речь. С испугу полоснул из автомата. Подозвал остальных.
– Ты что рехнулся! – стал выговаривать Игнатьев, листая офицерские книжки убитых. – Паникер. Убил двух офицеров Красной армии.
Солдат невнятно оправдывался, что ему послышалась немецкая речь. Но когда перетрясли вещмешок, обнаружили ракетницу, подробную немецкую карту с отмеченным маршрутом движения дивизии.
Все сразу стало понятно. И досадно. Диверсанты, переодетые в форму офицеров Красной армии, разгуливали по тылам, наводили огонь артиллерии, собирали разведданные. И никто не знал, как с этим бороться. Начштаба Кобанов разослал в подразделения распоряжения о постоянном разведпоиске во время передвижения полков и батальонов.
Поступил приказ о наступлении на высоту Осиновая и, прилегающую к ней деревню Кусковка. Печальный опыт первых потерь заставил серьезно отнестись к противнику. Маторин приказал направить вперед разведроту, чтобы проверить лес в полосе движения и определить, где находятся передовые позиции немцев.
На помощь саперам от каждого полка выделили солдат, чтобы прорубать в лесу просеку для артиллерийских систем и повозок с боеприпасами. Передовой полк, словно огромная серая гусеница, едва углубился в чернолесье снова попал под минометный обстрел. Пришлось гнать вперед измученных пехотинцев и лошадей, увеличивая дистанцию между подразделениями.
Пока стрелки пробивались сквозь чащу, разведрота прошла заросшую кустарником низину и вышла к краю широкой лесной прогалины. Лейтенант Картушкин осмотрелся. Ничего подозрительного не увидел, приказал двигаться цепью. Прошли метров сорок, когда впереди вспыхнула сигнальная ракета, следом ударила пулеметная очередь, забухали разрывы мин. Разведчики попадали, зарылись в глубокий снег. Передовой батальон уже приближался к лесной прогалине, засада противника, опасаясь обхода, поспешно отошла. Это спасло роту от полного уничтожения. Убитых тут же и похоронили, раненых отправили в медсанбат. В штаб привели лейтенанта Картушкина. Кабанов, едва сдерживая брань, напрямую спросил: «Обязан был выслать дозор! Почему нарушил устав, почему подставил бойцов?»
Лейтенант, прижимая к груди перебинтованную руку, словно щит, повторял раз за разом, виноват, товарищ подполковник, поторопился.
В дивизии не раз вспоминали этот случай, жалея бездарно погибших солдат. Фамилия ротного стала, как кличка, офицеры говорили: «Ты прямо Картушкин, прешь на пролом».
Поздно вечером батальоны вышли к предполагаемой линии обороны немцев, потому что разведданных об огневых точках в дивизии не имели, как и о численности противника, насыщенности артиллерией. С атакой торопили из штаба корпуса. Но с ходу бросить полки в бой – полное безрассудство.
Маторин с майором Хазаровым, молодым напористым командиром, прихватив группу разведчиков, пополз к переднему краю немцев. Дивизионный комиссар Зильдерман укорял, пытался остановить, но комдив понимал, что это первый бой, опыта у большинства командиров нет, поэтому только он сам мог понять, как нужно организовать атаку и весь завтрашний бой.
Вроде бы недалеко до позиции, судя по автоматным выстрелам, но ползти по глубокому снегу сущее наказание. Снег набивается в рукава, валенки и даже за воротник. Ветки, как лешачьи лапы, цепляются за полушубок, валежник с неожиданным хрустом проседает под тяжестью тел и становится знобко. В прогалах увидели деревянный вал, высотой в рост человека с бойницами, присыпанный для маскировки снегом. Стреляли с выверенной методичностью, похоже, совсем неприцельно.
Когда Маторин приподнялся, чтобы перебраться через снежный бруствер, шальная пуля ударила в каску и у него зазвенело в ушах. «Не подвел советский металл», – пошутил он, вкатываясь в небольшую траншейку, по которой только на карачках, чтоб не поймать пулю.
Командир артполка крутил головой и оправдывался тем, что поблизости нет высоких деревьев, строений, поэтому невозможно вести обстрел противника.
– Цели не выявлены, разрывы глушит снег, – сетовал майор Пузенко.
– Стреляйте с перелетом, укорачивая дистанцию. Немедленно выходите на рубеж атаки!
После непродолжительной артподготовки полк Хазарова устремился вперед и сравнительно легко прорвал передний рубеж обороны, закрепился на южной стороне высотки. Полк Титаренко обошел высоту севернее, оседлал дорогу Триполье – Коротки и залег здесь под шквальным пулеметным огнем.
Немцы, выбитые с передовых позиций, обрушили на дивизию мощный артиллерийский огонь. Потери с каждым часом увеличивались. Комбат Филиппов напрямую запросил разрешение на отступление, не понимая, что погубит таким маневром всех остальных бойцов.
– Закапывайтесь! Не отступать! Жмитесь к немцам, – кричал в трубку Маторин, пока не прервалась связь.
Дивизионная артиллерия все же пристрелялась, мощно перепахали передний край немцев из 122-мм минометов. Это позволило батальонам продвинуться вперед, выйти из-под обстрела. На высоте Осиновая почти не осталось целых деревьев, кругом валялись обломки, щепа, ветки. Полк Хазарова успел окопаться, используя складки местности, стволы деревьев, воронки от снарядов. Немцы перегруппировались, подтянули резервы, начали контратаковать справа и слева, пытаясь нащупать слабое место.
– Около батальона движется к нам по северному склону, – передал по рации Хазаров. – Прошу подкрепления.
Маторин вызвал на НП капитана Кочеткова.
– Спешно одну роту на высоту Осиновая, другую в обход, чтобы с фланга ударить по немецкому батальону.
Немцев полностью с высоты сбили, но продвинуться к деревне не удалось. Зато захватили первые трофеи: два пулемета МГ-42, с десяток лошадиных упряжек и склад с боеприпасами. Командир минометного батальона Журавлев обрадовался большому запасу мин, внес поправочные коэффициенты, приспособил немецкие снаряды для стрельбы из 81-мм минометов. Весь световой день лейтенант со своими бойцами старательно вел прицельный огонь немецкими минами по немецким позициям, не давая им развернуться для атаки. Других снарядов в дивизии не осталось, только НЗ для гаубичных батарей. Маторин обнял молодого лейтенанта: «Молодец, побольше бы таких…» Журавлев расплылся в улыбке от похвалы, словно получил орден.
Батальон Кочеткова провел разведку боем. Стало понятно, что передний край обороны противника проходит по северному склону высоты Осиновая. Немцы вместо окопов соорудили стены из бревен высотой до двух метров с деревянным настилом. На прорывных участках установили проволочные заграждения и минные поля. На языке военных: мощная огневая структура обороны в связке с гаубичной артиллерией противника, которая расположена в ближайшей деревне.
Артподготовку дивизия провела только минометным огнем, батальоны поднялись в атаку, но продвинуться вперед не смогли.
Когда Маторин добрался в штаб корпуса, командир разговаривал по телефонной связи.
– Потери огромные. Как можно прорывать укрепрайон без артиллерийской и авиационной поддержки? – задавал многократно вопрос командир корпуса Дорен. Но каждый раз ему отвечали, что снаряды отсутствуют, что приказы Генерального штаба не обсуждаются, что нужно атаковать. Поэтому Маторин не стал бередить больную тему. Обсудили с генералом Дореном вопросы взаимодействия на случай прорыва немцев, доставки питания, вывоза раненых.
– В соседней дивизии на тебя обижаются. Видят, как ты лупишь из минометов. Думают, что все пряники тебе, а им ничего. Поделись с ними немецким минным запасом? Они даже свой энзе расстреляли…
– Ящиков сорок передам.
Дорен поблагодарил, посетовал, что в соседней с ним дивизии пехотинцев на штатный полк не наберется. Взялся звонить комдиву, чтоб он прислал подводы за снарядами в дивизию Маторина, стараясь хоть чем-то порадовать командира.
Маторину доложили, что Журавлев убит. Он не поверил, стал переспрашивать, что, может быть, ошиблись? Ему не хотелось верить в смерть этого бодрого хваткого лейтенанта. «Умный командир на войне – путь к победе», – такое он повторял своим командирам рот и взводов, но в жизни это так редко подтверждалось, и порой, казалось ему, умных почти не осталось. Поэтому он искренне радовался и хвалил, насколько позволяла субординация, Журавлева, Кочеткова.
Разведчики во главе с капитаном Шуляковым пробрались через передний край обороны, захватили передовой опорный пункт немцев. Уничтожили обер-лейтенанта и около взвода пехоты, не ожидавших атаки, не готовых к отпору. Сержант Бодров развернул артиллерийское орудие и открыл огонь по отступающим, выкрикивая, как рассказывали пехотинцы: «Вашими гостинцами по вашей фашистской жопе!»
Кадровых офицеров грамотных и дерзких оставалось все меньше и меньше, с пополнением приходили молодые, совсем необученные.
«Весна – грачи прилетели» – радостная картинка в быту, а на войне – страшное бедствие. Зимники исчезли, кругом расползается талая вода, в колдобинах заливает голенища сапог. Лес, поросший кустарником, мешает наблюдению за противником. Командиры полков по два раза на дню жалуются на нехватку боеприпасов, продуктов, фуража.
Маторин думал, что они привычно хитрят, и сам по грязи с ординарцем поперся в ближнюю роту в полк майора Хазарова. Всё оказалось гораздо хуже, чем он предполагал. По два десятка патронов на винтовку, гранат мало, снаряды только для «сорокопяток».
Вызвали «начпрода». Капитан великанского роста с побитым оспой лицом ввалился в штабной блиндаж этаким медведем, одышливо кряхтя. Сразу же стал дерзить начальнику штаба, объяснять про раскисшие дороги. Маторин стоял в стороне, не вмешиваясь в перебранку, когда капитан стал напирать голосом: «Все машины буксуют. Повозки тонут… Я что на себе потащу?»
– Потащишь! Собирай всех ездовых, всех шоферов и поваров и таскай на вьюках, таскай вручную. Нет, первым пойдешь в штрафники.
Говорил Маторин спокойно, вполголоса. Интендант хотел возразить, но разглядел во взгляде комдива лютую злость, тут же вскинул руку, прикрыл рот ладонью, развернулся и молча пополз из блиндажа. Вскоре понеслись по лесу его зычные команды и проклятия.
В траншеях под обстрелом противника солдаты лежали в ледяной воде. Только в сумерках, выставив передовые дозоры, они ползком, на четвереньках отходили во вторую линию обороны, где старшины делили продукты, доставленные во вьюках ездовыми и шоферами пешим порядком, выдавали табак, спирт для больных.
Комдива поражала живучесть солдат. Сам он по два-три раза в день менял мокрые носки и портянки, а все же хрипел, страдал застарелым кашлем. И, похоже, свалился бы вовсе, если бы не ординарец Коля Торцевой. Молодой деревенский парень, а умелый, словно заматерелый мужик. Придумал сам и на пальцах пояснил в дивизионной артмастерской, какую нужно изготовить сборно-разборную печурку, чтобы помещалась в вещмешке. С ней он вытворял чудеса. Растапливал рядом с НП в кустах, накрывшись плащ-палаткой для маскировки, и через полчаса, пропахший весь дымом, нес горячий чай, сухие портянки, светясь белозубой улыбкой на закопченном лице, да с приговором:
– Товарищ комдив, вам никак нельзя болеть, иначе все пропадем… – В этом проскальзывала и крестьянская лесть, и его природное простодушие.
Ночью Коля менял подворотнички, нарезал марлю и сшивал из нее носовые платки, подкладывал карамельки, которые обожал сам и считал, что их должны любить все остальные. Вгонял порой в неловкое положение Маторина этой постоянной заботой. Пару раз накричал на него из-за какой-то мелочи. А когда притащили Колю на плащ-палатке с развороченными внутренностями, то прикрыл шапкой лицо, чтоб не заметили его слабость.
Фронт дивизии растянулся на полтора десятка километров, но атаки немцев отбивали. Потери множились боевые и по болезни солдат. Противник, используя затишье на других участках фронта, перебрасывал сюда новые резервы. Никаких укрытий, зарыться в землю невозможно, кругом проступает вода из-за болотистой почвы. Налеты немецкой авиации с каждым днем всё сильней. Вопли солдат: «Где наши славные соколы!» – угнетали. В апреле прибыло необученное пополнение, чтобы заменить выбывших солдат. Офицеров не хватало, авиационная бомба угодила в блиндаж штаба дивизии: погибли разом артиллеристы, управленцы, заместитель начштаба. Несколько офицеров получили тяжелые ранения. Уцелел по счастливой случайности комдив Маторин со своим неутомимым комиссаром Зильдерманом, подполковник Кабанов, да несколько офицеров, которые находились на НП.
Маторин решил зайти в батальонный медпункт, чтобы сменить перевязку на кисти. Врачи, вчерашние студенты медицинских институтов, не имевшие до войны практики, оперировали тяжелораненых сутками. А раненых всё несли и несли. В палатку, приспособленную под ординаторскую, вошла молодая женщина. У нее так сильно отекли ноги, что она никак не могла снять сапоги, попросила санитарку надрезать голенища.
Он постоял, постоял, оглядывая тяжелораненых, и пошел прочь. Собственная рана на этом фоне показалась пустяковой царапиной. Его догнал военврач Евсюков, стал извиняться.
– Не надо, майор, извинений. Передайте врачам от меня благодарность…
В апреле немцы полностью окружили 2-ю ударную армию Волховского фронта. Атаки стали напористыми, наглыми, с мощной артиллерийской подготовкой, налетами авиации. В расположение батальона Винченко вышло около сотни солдат и офицеров из стрелковой дивизии полковника Панкова, воевавшей в составе 2-й ударной армии.
Опытный военфельдшер бегал с палкой и отгонял жалостливых солдат, которые совали окруженцам котелки с кашей, но недоглядел, несколько человек обильно поели и в тот же день умерли от заворота кишок. Остальных отправили в госпиталь. Два лейтенанта и пожилой сержант остались в полку. Позже рассказали, что шли в атаку в первом эшелоне, имея по паре обойм на винтовку и десятку гранат на взвод. Шли без огневой артиллерийской поддержки. Без предварительной подготовки. Немцы приняли наступление за разведку боем, быстро отошли на заранее подготовленные позиции. Командиры радовались быстрому прорыву фронта и успешному наступлению. Гнали полки вперед, заполняли наградные листы, думали о повышениях по службе.