В середине XIX века в философии возникли проблемы, связанные с отсутствием синтеза идей в фундаментальных категориях познания, определяющих смыслы бытия и существования человека и человеческого общества – разумного доминирующего вида на Земле. Ответы на вопросы о том, что есть человек, сознание, взаимодействие общества с природой, продолжают оставаться в рамках гипотез, теорий и концептуальных подходов. Философы не смогли прийти к единому мнению, которое могло бы служить синтезом их общего знания. Ни одна из идей в философской категории сущности за более чем две с половиной тысячи лет не была применена в определении причин проблемы устойчивого развития древних городов, современного общества, не разработаны и универсальные методики исследования социума, человеческого мозга и Вселенной.
Упадок фундаментальной философии и одновременный рассвет науки, прорывные открытия, рассвет технологий и технического прогресса в XIX веке объясняют разворот идеалистических концепций в сторону позитивизма и в целом к науке. В начале XX века очень точно этот разрушительный для философии период подметил известный российский философ А. Ф. Лосев, сказав, что «современность возжаждала синтеза более, чем всякая другая эпоха. Философская мысль расплачивается теперь своей беспомощностью и тоской по высшему синтезу за слепое самоотдание технике и "открытиям" XIX века…». Философская мысль, проделала долгий тернистый путь, блуждая «в лабиринте гносеологической схоластики», всецело утопая в «безрелигиозности, под знаком которой протекала вся новая культура». С горечью и иронией он сообщает об «утомленности» исследовательской мысли, смотрящей в бесконечность все с тем же «вековечным вопросом: что есть истина?» [45, С. 32]. «Философия подвергается нападению сверху и снизу, ей враждебна религия и ей враждебна наука. Она совсем не пользуется тем, что называется общественным престижем. Философ совсем не производит впечатления человека, «исполняющего "социальный заказ"…» – с горечью констатировал сущность проблемы Н. А. Бердяев, говоря о неуважительном отношении к современным философам: «Поистине трагично положение философа. Его почти никто не любит» [6, С. 75].
Появление позитивизма стало естественным объективным явлением – реакцией на отсутствие синтеза в ключевых категориях философских идей и в целом отсутствия единого понимания модели мироздания и роли человека в нем, его целеполагания во взаимодействии с природой. С позитивистской точки зрения метафизика стала главной конфликтной линией, заключающейся в обнаружении противоречий между разработкой системы философских знаний и свидетельствами, которые не имеют достаточных оснований. Таким образом, она подлежит исключению из научного дискурса из-за использования иррациональных методов познания истины, основанных на домыслах и предрассудках. По мнению В. В. Лесевича, «метафизика субъективна, свои данные она не проверяет фактами действительного мира. Метафизика – это «благоухающий пустоцвет» [39, С. 24]. Таким образом, основоположник позитивизма Огюст Конт (1798–1857) и его последователи (эмпириокритицизм, неопозитивизм, постпозитивизм) выхолостили метафизику в философии, предложив искать истину в рамках конкретных наук, что привело к отказу от исследования целого в традиционном понимании. В результате философия стала рассматривать изучение целого через анализ его составных частей.
Стратегические вопросы философии в середине XIX века выпали из области исследования, так как не соответствовали эмпирическому нарративу позитивизма, материализма и науки. В начале XX века Карл Ясперс подвел некий итог развитию философии, сравнив её с развитием науки, высказавшись по этой теме более, чем определенно: «В отличие от наук, для философского мышления не характерен прогресс. Мы, определено, существенно продвинулись по сравнению с древнегреческим врачом Гиппократом. Но едва ли мы можем сказать, что продвинулись дальше Платона. Только в материале научного познания, которым он пользовался, мы находимся дальше. В самом же философствовании мы, возможно, еще вряд ли достигли его. То, что ни одна форма философии, в отличие от наук, не находит всеобщего, единодушного признания, должно корениться в природе самого предмета философии» [120, С. 1]. Совершенно точное утверждение: дальше Платона продвинуться не удалось, но вот в предмете ли философии обстоит проблема, следует уточнить.
Очевидно, что научный подход ограничил логику исследователей и поставил их в рамки доказательных суждений, что привело к выработке новых подходов и теорий: «методология науки (Конт, Милль), научная картина мира (Спенсер), психология научного творчества и научного мышления (Мах, Дюэм), логический анализ языка науки (Шлик, Рассел, Карнап), лингвистический анализ языка (Райл, Остин, поздний Витгенштейн), логико-эмпирическая реконструкция динамики науки (Поппер, Лакатос). Дух позитивистской концепции соотношения философии и науки отражена фразой О. Конта: «Наука – сама себе философия» [32].
Подобные подходы перевели философскую мысль в прямую зависимость от достижений науки, ограничив мыслителей рамками сугубо рациональных подходов. Человеческая цивилизация всецело отдала стратегические вопросы на откуп науке, и любая яркая и неординарная философская мысль, выходившая за пределы факта, определялась субъективной, что не соответствовало эмпирическому характеру научной истины, считалась абстракцией или фантазией того или иного мыслителя. Важно отметить, что наследие древнегреческой школы, равно как и заслуги немецкой классической философии и в целом достижения философов эпох средневековья и просвещения, нашими современниками были отвергнуты не иначе, как по гегелевскому принципу «отрицания отрицания». Эволюция развития по Герберту Спенсеру «путём ветвления, от однообразия к многообразию»[26, С. 18] в области знаний о бытие человека не происходит, что в высшей степени парадоксально. Апории Зенона, отражающие проблематику диалектики движения, «наука смогла вполне оценить только в ХХ веке, когда возникли и сложились такие отрасли физического знания, как квантовая механика и релятивистская физика» [53, С. 68].
Диалоги Сократа в трудах Платона [64, 66, 65] до сих пор остаются предметом споров среди интеллектуалов и философов на протяжении тысяч лет, так как содержат глубоко недооцененное наследие идей о смыслах и сущности человеческого бытия, прочно связанных невероятно сложными логическими построениями, не потерявшими актуальности в наши дни. В вопросах «целого и частей» не просматривается эволюционное развитие идей, стоит согласиться с Карлом Ясперсом: «для философского мышления не характерен прогресс» [120, С. 1]; но, согласившись с этим утверждением, мы также должны согласиться, что прогресс характерен для науки. Итак, приходим к тезису – философское мышление не прогрессивно, научное мышление – прогрессивно.
Вывод не оптимистичен: между философскими идеями не произошло синтеза. Кризис в философии, выраженный в отсутствии эволюционного развития идей, привел философию к вспомогательной роли наблюдателя за достижениями специальных наук, что породило на свет новый предмет научного знания, как «философия науки»16, что в свою очередь дало начало таким прикладным разделам философии, как философия математики, философия физики, философия химии, философия биологии, философия антропологии (Гегель), философия психологии и т. д.
Российский философ Леонид Поляков дал исчерпывающий ответ относительно современной философии, сказав, что «Платон имел универсальную систему, Аристотель был систематиком, и так вплоть до Гегеля. Потом философия распалась на департаменты, отдельные участки, и "философ" исчез как вид. Есть эстетики, этики, гносеологи, онтологи, биоэтики и т. д.» [82].
Процесс деления философии на части завершен. Следует ли из этого, что и философская мысль претерпела некоторое подобие измельчения и, по сути, «выродилась» из целого, став множеством её осколков?
В то же время современная наука под другими названиями пробует вводить в теоретическое рассмотрение перечисленные философские категории. Так, монады рассматриваются как теория вложенных пространств, а при добавлении качества – в виде фрактальных структур. Взаимосвязь частей и целого описывается с помощью квантовых пространств и макроквантовых эффектов. Таких примеров можно привести множество. Поэтому одним из важных вопросов, на которые необходимо ответить, относится к пониманию смыслов, что есть философия, которую так категорично поделили современники Гегеля и их последователи, ссылаясь на отсутствие прогресса в ней. Попробуем ответить на этот вопрос, рассмотрев доминирующие методы определения истины в формальных законах логики, действующих в науках и философии по сей день.
Для установления истины в философской категории целого и частей исследователи использовали методы доказательной, формальной логики, в той или иной степени пытались обосновать свои положения, но прийти к синтезу или некой единой общепринятой позиции не смогли. В данном подразделе рассмотрим категорию логики более детально.
Поставим вопрос: что есть логика? В различных источниках, подобно категории «целое и часть», не сложилось единого мнения на этот счет; споры по этому вопросу ведутся и по сей день. В некоторых представлениях исследователей под логикой понимается «наука о формах и приемах рационального мышления, устанавливающая условия правильности рассуждений», в других называют «наукой о правильном мышлении», «способность к рассуждению». Но что значит правильно мыслить, рассуждать и делать умозаключения? На мой взгляд, логика – это инструмент мышления человека. Мышление – одна из форм проявления сознания человека. Но что такое сознание – наука ответ дать не может.
Фундаментальный и неоспоримый вклад в развитие логики внес Аристотель, поэтому следует рассмотреть логику суждений самого Аристотеля, которую он использовал при исследовании философской категории сущности.
Со времен Фалеса до Аристотеля под философией понималась человеческая мудрость или любовь к мудрости, Аристотель же стал законодателем строгих правил и систематизации философский понятий, суждений, требующих более совершенных доказательных методов в определении истины. Возможно ли мудрость или, тем более, любовь к мудрости заковать в правила и подвергнуть систематизации понятий? Ему было недостаточно знаний Фалеса, Пифагора, Эмпедокла, Сократа, Платона и др., философствующих о сущности природы и человека, которые он считал весьма противоречивыми. Устранение проблемы отсутствия доказательств в философской категории сущности Аристотель посчитал для себя принципиальной задачей.
Рассуждая о происхождении всего, он решил искать истину в «началах», полагая, что раз «геометры» в качестве доказательств приводят аксиомы, то по праву должна быть и наука, которая могла изучать «сущности» доказательно, приводя аксиомы. Но он тут же задается вопросом: «Однако же если [науки] о сущности и о доказательствах отдельны, то которая же из [них] двух господствующая и прежде явилась? Самое всеобщее и начало всего – это ведь аксиомы». В рассуждениях о том, что должно изучать природу вещей, а что природу сущности, Аристотель приходит к пониманию, что изучение «всех сущностей» должно быть делом разных наук. Предположение только «одной науки о всех сущностях» он посчитал «неразумным». [3, С. 97–98]. Таким образом, Аристотеля можно по праву считать первым философом, кто возвел философию в ранг науки, разделив на два раздела познания. Первой философии он предоставил право изучать природу сущности (фундаментальность), второй же отвел роль изучения природы вещей и самой природы (прикладные направления). С тех пор, видимо, именно Аристотель стал тем отправным началом, кто задал тон деления разделов философии на категории познания. Аристотель разделил, по сути, неделимые разделы, систематизировал категории и вывел законы «аналитики», в основе которых заложил принцип разрешения противоречий, выраженный тремя законами логики: закон тождества, закон противоречий, закон исключения третьего.
К чему привел импульс деления – сегодня отчетливо видно; философия, став наукой, самопроизвольно, как бы «естественно», разделилась на множество, всецело растворившись в науке, что её перестали замечать совсем. Гегель в своих трудах, исследуя категорию сущности, опирался на диалектический метод в доказательной логике Аристотеля и внес свой значимый вклад в онаучивание философии. Его вполне можно считать последователем Аристотеля.
Приведем некоторые суждения, выводы и умозаключения Гегеля и проанализируем их. На мой взгляд, сочинения Гегеля содержат вариативный субстрат идей в базовых терминах Платона (например, «ничто», «нечто»), а суть платоновских идей – в развитии абсолютного духа в доказательной логике Аристотеля, от чего развитие Абсолютной идеи в человеческом обществе отличается неспособностью преодолеть рубеж развития в Объективном духе. Поэтому уже в «Энциклопедии философских наук» у Гегеля появляются выводы о развитии наций и народов в контексте развития Объективного духа с суждениями подобного рода: «Негров следует рассматривать как младенческую нацию, не выходящую еще из состояния незаинтересованной и чуждой всяких интересов непосредственности. Их продают, и они позволяют себя продавать, совершенно не размышляя о том, справедливо это или нет» [15, С. 61]. Не правда ли, отчетливый расистский вывод? Автор подводит базу этики европейских «продавцов» живого товара.
Гегель подчеркивает, что рассматривает этот вопрос в «духовном плане», по сути объясняя «неразвитым» афроамериканцам «обоснованные» причины, по которым просвещенная Европа присваивала их природный и человеческий ресурс.
Учитывая, что мы рассуждаем в философских категориях, следует привести еще один пример, чтобы данные выводы Гегеля прозвучали еще более несуразно. Экологический след среднего современного европейца в 16 раз, а среднего американца в 20 раз превышает экологический след среднего африканца [126]. Из этого следует, что в противоречии с природой находятся как раз европейцы и американцы, а не африканцы и индейцы. Логично предположить, что в XIX веке у африканских народов экослед был нулевым, это приводит к вопросу к гегелевскому Объективному духу: что он вообще думает о понятии справедливость, фундаментальном вопросе, поставленном Сократом еще в IV веке до н.э.? Очевидно, что в наличном бытие Объективный дух предпочел развиваться через европейцев, за счет африканцев в ущерб природы и, полагаю, достиг в XXI веке своего предела. А не по этой ли причине странных на первый взгляд рассуждений в XIX веке Объективный дух предпочел развиваться не через идеализм Гегеля, а через позитивизм Конта и материализм Энгельса, Маркса и в конце своего развития утолил жажду знаний в потребительском формате капиталистического общества?
Рассуждая так обо всем и ни о чем, и в тоже время о чем угодно и как угодно за раз можно не беспокоиться об истинности выводов, так как логика рассуждений о частном относительно логики об общем по смыслам не сводима ни за раз, ни вообще никогда.
Пытаясь выйти за рамки Аристотелевой логики, Гегель в ней же и увяз с головой. Именно из этой логики истекают стремления систематизировать мир наличного бытия в ощущениях и придать ему в представлении диалектические обоснования тем языком трудно сочетаемых терминов, той остроты повествования и драматизма сюжетной линии, что у читателя никогда нет полной уверенности в том, что несвободное и сумрачное «нечто» когда-нибудь увидит свет от вечно бегущего от него «ничто». Логика Аристотеля не предназначена для выявления истины в категории сущности, социума и природы, что с очевидностью доказывает в своих работах Гегель [14, 15, 13]. Хоть Гегель и соглашается с Кантом в том, что «логика Аристотеля не продвинулась ни на шаг вперед», но сам мыслитель, к сожалению, в этом направлении продвинуться не смог.
Для примера можно привести критику Аристотелем Эмпедокла в спорном вопросе тех времен о движении света. Для понимания логических суждений Аристотеля приведем фрагмент его критических замечаний относительно выводов Эмпедокла на этот счет: «Свет есть, надо полагать, нечто противоположное тьме. Ведь тьма есть отсутствие такого свойства прозрачного, так что ясно, что наличие этого свойства и есть свет. Потому и неправы ни Эмпедокл, ни всякий другой, кто утверждал, что свет движется и иногда оказывается между землей и тем, что ее окружает, но что это движение нами не воспринимается; на самом же деле это мнение идет вразрез с очевидностью доводов и наблюдаемыми явлениями. Ибо на малом расстоянии это движение еще могло бы остаться незамеченным, но чтобы оно оставалось незамеченным от востока до запада, – это уж слишком» [4, С. 409, 418б]. Получается, что верное суждение Эмпедокла, жившего на три столетия ранее Аристотеля, принято им за ложное утверждение, потому что оно «идет вразрез с очевидностью доводов и наблюдаемыми явлениями». Так может Аристотель не гениальный философ, а гениальный ученый? Лосев, исследуя категорию «целое» и «части», довольно точно выразил смыслы, сопоставив суждения Платона и Аристотеля на этот счет «как смысловое "объяснение" к смысловому «описанию» [45, С. 468].
Какую ценность можно извлечь из подхода Гегеля, который адаптировал диалектику к идеализму Платона, опираясь на законы Аристотеля? Совершенно ясно, что идеи Гегеля не были никакой «китайской стеной» для материалистов и позитивистов, отнюдь нет, – скорее трамплином для ускорения развития материалистических идей. Если был бы крепок фундамент теории Гегеля, разве смог бы идеалист и философ Энгельс стать материалистом, да и еще самого Гегеля перевернуть с головы на ноги и за него же вывести законы диалектики?
Приведенные примеры выводов и умозаключений Гегеля («в духовном плане») про младенческое сознание африканских народов и Аристотеля о движении света, как выяснилось, ошибочны, а у Гегеля они и вовсе абсурдны. Ни Гегелю, ни Аристотелю – основателю законов логики – не удается «правильно осмысливать» сложные процессы в категории сущности. То есть сложность категории познания должна соответствовать масштабу мышления и методам исследования. Следовательно, логика как инструмент мышления зависит прежде всего от мыслящего субъекта, находится в зависимости от качеств и свойств его мышления. Правомерен вопрос: может ли быть воображение инструментом мышления? И логика, и воображение в авторском понимании относятся к категории мышления человека, и через мышление они связаны друг с другом, а значит, оказывают влияние на суждения, выводы и умозаключения человека.
Рассмотрение категорий познания, например, рассуждений о строении мироздания и рассуждения о строении здания, несопоставимы по своей сложности, то есть масштаб категории сущности требует соответственного масштаба осмысления, что, на мой взгляд, увеличивает требования к масштабу мышления «не есть одно и тоже». Можно ли использовать законы логики Аристотеля для исследования философской категории сущности? Возможно ли создать законы логики для познания сущности всего? И что такое «правильно рассуждать», приводить доказательства, делать выводы и заключения?
Описать вещь, предмет, – то ли это будет технология, узел механизма или целый механизм (прибор, машина, корабль или завод) – задача по силам для любого компетентного конструктора или конструкторского бюро. Но систематизировать понятия духовности, справедливости, любви, счастья, описать бытие, природу сущностей, человека, человеческого мозга, социума, Бога или Вселенную – это непосильная задача и неравнозначная по своей сложности для диалектического и научного метода. Очевидно, что так!
Задать условие равенства в методах поиска истины для категории сущности и категории вещей, придав обоим направлениям философии одинаковый эмпирический нарратив, поставило первую философию в заведомо проигрышную, ущербную позицию.
Трактовать законы логики Аристотеля, учитывая отсутствие прогресса в философии, можно примерно так: раз априорный метод геометров в поиске истины через доказательство «аксиом» более эффективен, чем апостериорный метод философов, то философам следует применять метод геометров. Придерживаясь законов логики Аристотеля, можно также предположить, что если метод исследования микробиологов более прогрессивен, чем метод астрономов, то следует ли из этого, что астрономам необходимо поменять телескоп на микроскоп?
Выделим как важный тезис, что законы логики Аристотеля базируются на дуализме суждений, в основе которых заложен принцип не снятия противоречий, а, наоборот, создания бесконечных цепочек противоречий, что не может быть основой для определения истины, тем более в философской категории познания сущности.
Феномен и одновременно парадокс этого явления заключается в том, что философы, ученые покорно последовали его учению, и даже критика Аристотелевых категорий не остановила их, предрешив незавидную судьбу первой философии на тысячелетия вперед. Вторая же философия без остатка трансформировалась в науку.
Ошибочные суждения приводят к ошибочным выводам, что показано на примере работ Гегеля и логики суждений Аристотеля о движении света.
Правомерность тезиса о дуализме законов Аристотеля следует более детально рассмотреть под призмой логики Н. А. Васильева, которую автор назвал неаристотелевой, воображаемой логикой.
В августе 1912 году в журнале Министерства Народного Образования была опубликована статья философа Н. А. Васильева «Воображаемая (неаристотелева) логика». Она не имела какого-либо значимого резонанса в мировой философии, что также является парадоксом восприятия представителями классической школы философии новых прорывных идей в категории логики. Устоявшиеся тысячелетиями законы Аристотеля, действующие и по сей день, как неопровержимые стандарты логики в философии и науке, Васильев не просто подверг сомнению объективность принципов логики, а доказал обратное – ограниченность самой формулы, по которой определяется истинность суждений. Обосновав свою позицию, Васильев предложил новые универсальные законы логики, по которым мыслили Сократ и Платон, положив их в основу определения истины, назвав воображаемой или металогикой (неаристотелевой логикой).
В своей статье Васильев обращает внимание на спор между Бенно Эрдманом и Гуссерлем. Бенно Эрдман предположил, что законы логики справедливы для нашего мышления. Он также допустил, что утверждать, что наше мышление есть единственно верное, некорректно. То есть если предположить, что где-то в другом мире существует иное мышление, то истины законов логики нашего мышления тут же переходят в статус относительных, а не абсолютных. Васильев, комментируя Эрдмана, дополняет его мысль важным высказыванием, что «необходимость логических законов имеет силу только для нашего мышления, так как это необходимость, как всякая необходимость основана на немыслимости суждений, противоречащих этим законам» [7, С. 53]. Немыслимость зависит от условий нашего мышления, из чего следует, что необходимость законов логики становится в зависимость от нашего мышления, то есть переходит в категорию относительных. Обоснованность формальной логики была бы обоснованной в том случае, если бы была гарантия в том, что условия нашего мышления по сути тождественны с условием всякого возможного правильного мышления, что «положения, в которых мы формулируем эти условия, выражают единственно возможную сущность правильного мышления и поэтому вечны и неизменны17» [7, С. 53].
Очевидно, что, располагая знанием только о нашем мышлении, мы не можем даже в воображении предположить, что может существовать иное мышление, значит, мы и не можем утверждать, тем более доказать объективность принципов логики для всякого мышления, так как «другие виды мышления, кроме нашего, нам абсолютно неизвестны». То есть раз мы не знаем о существовании такого мышления, соответственно, «не можем ни утверждать, ни отрицать его существования». «Более того, мы даже не в состоянии утверждать, что наше мышление будет вечно связано с этими условиями, и этими нормами18». На основании суждений Эрдмана Васильев делает важный вывод, допускающий возможность эволюционного развития мышления, а значит, и изменения предикатов логики, что естественно и закономерно. «Наше мышление развилось из менее сложных форм, и мы не имеем права исключать возможности дальнейшего усложнения, которое могло бы потребовать других норм».
Гуссерель отверг доводы Эрдмана, обвинив его в «психологизме». «Законы логики по Гуссерелю не суть психологические, зависящие от тех или иных условий, от той или иной сущности мышления, они суть идеальные истины, обязательные для всех судящих существ, вне зависимости от того или иного устройства их реального мышления. В них даны реальные и необходимые критерия, которыми измеряется правильность всякого суждения. Кто судил бы иначе, судил бы ложно, к какому бы виду психических существ он не принадлежал19».
Пример спора Эрдмана и Гуссерля является показательным, где нет никакой возможности выявить истину, потому что один из них говорит о возможности изменения мышления, другой – о неизменности логических законов. Васильев приводит контрастный показательный пример, когда оба спорщика приводят доводы, «один из них говорит о Ростове-на-Дону, а другой – о Ростове из «Войны и мира», то оба могут быть правы, хотя их утверждения и носят контрадикторный характер, но в данном случае нет и этого».
Ни тот ни другой не может считаться правым, так как ни Эрдман «не определяет границ возможного изменения мышления, ни Гуссерль не определяет границ неизменности логики». [7, С. 54]. Васильев в споре Эрдмана и Гуссерля занимает примиряющую позицию, которая заключается в следующем: «некоторые истины логики абсолютны, некоторые нет» [7, С. 57]. Само предположение, что где-то существуют иные миры, в которых познающие субъекты обладают иным мышлением, не предполагающим разрешения противоречий; черное и белое могут сосуществовать не как противоречие, а как истина, является смелой попыткой выйти за рамки стандартов аристотелевой логики. И также бесспорно, что само это предположение должно иметь основания. Соответственно, в основании предположения должны быть условия. Этим условием Васильев определяет «неизменность познающего субъекта и его рациональных функций – способности рассуждать и делать выводы». Таким образом, теперь в воображаемой картине мира Васильев проводит сравнение двух типов мышления, нетождественных в логике, из чего следует, что при неизменности познающего субъекта в ином мире некоторые законы логики могут быть отличными от наших, значит, такая возможность имеет место быть только при условии, что «изменившиеся логические законы в нашей логике зависят не от познающего субъекта, а от познаваемого объекта, то есть, такие законы логики не рациональны, а эмпиричны. Другими словами, система бытия иных логических законов, чем наши, будет их эмпиричность, система бытия относительности, изменяемости логики будет её эмпиричность. Поскольку она эмпирична, постольку она изменяема и переменна. Все же рациональное в логике абсолютно и неизменно» [7, С. 59]. Таким образом, Васильев приходит к изящному выводу, что поскольку в нашей логике есть эмпирические элементы, то они имеют ограничения, заключенные в пределах нашего опыта, иными словами, ограниченные нашими возможностями самого мышления. То есть разумно предположить, что есть иная логика «без этих эмпирических элементов» [7, С. 60]. Таким образом, он переходит к доказательству наличия эмпирических элементов в логике и тех из них, которые подлежат устранению. Все что можно устранить из сознания, «все то, что можно заменить другим» – эмпирично, а что неустранимо, то рационально.
Но перед тем, как ознакомить читателя с системой доказательств Васильева, следует сначала ознакомиться с некоторыми законами логики Аристотеля, которые Васильев берет за основу, чтобы доказательно продемонстрировать их ограниченность. Основные законы логики Аристотеля можно интерпретировать в следующей форме:
1. Закон тождества. Его формула А = А.
Суть закона тождества заключается в том, что если одно суждение что-то утверждает, а другое то же самое отрицает, то они не могут быть одновременно истинными.
2. Закон противоречия звучит так: Невозможно что-либо одновременно утверждать и отрицать. Его формула: А ≠ не-А.
Суть закона противоречия заключается в том, что если одно суждение что-то утверждает, а другое то же самое отрицает, то они не могут быть одновременно истинными.
3. Закон исключенного третьего. Его формула: или А или не-А, другого ответа быть не может.
Суть закона исключенного третьего состоит в том, что из двух противоречащих суждений только одно будет истинным, другое ложным.
Суть всех трех законов заключается в определении истинности суждения через снятие противоречия между несовместимыми друг с другом утверждениями.
Феномен этих законов состоит в том, что они уже более двух тысяч лет являются предикатами логики и, несмотря на критику и попытки дать иную систему взглядов в определении истины, продолжают оставаться незыблемыми. Парадокс заключается в том, что количество противоречий при изучении развития общества нарастает намного быстрее, чем их фиксация. А исключение противоречий в суждениях не имеет проявления в установлении справедливости, о чем свидетельствую антагонизмы, конфликты, войны, террористические акты и пр. на протяжении всего периода актуальной истории, как до Аристотеля, так и после. Учитывая, что исследуемая нами категория философии о «целом и частях» также опирается на логику и тоже «не сдвинулась ни на шаг вперед» за тысячелетия, то безусловно стоит обратить внимание на любое альтернативное суждение о законах логики, имеющее другое обоснование, в особенности воображаемая логика Н. А. Васильева.
Доказательство Васильев приводит через построение двух силлогизмов:
Первый (в первой фигуре):
Данные законы логики устранимы, значит они эмпиричны.
Все устранимые законы логики эмпиричны
Второй (во второй фигуре):
Все рациональное неустранимо из логики.
Данные законы логики устранимы, значит они эмпиричны.
Васильев в первой посылке доказывает, что рациональность и эмпиричность законов логики доказывается через их устранимость. Для доказательства второй посылки «данные законы логики устранимы, значит, они эмпиричны» будет достаточным показать устранимость закона противоречия. Васильев вновь прибегает к сравнению нашей логики и иной логики, в которой допускает отсутствие противоречий. Допустим, есть суждение без противоречия, в следующей логике: суть «А» – не суть «А»; суть «А» есть не суть «А» и суть «А» одновременно; во втором суждении допускается противоречие.
В таком случае в нашем предположении иной разум может иметь суждение о противоречии (внешнее противоречие), и это суждение будет отличаться от суждения отрицательного или положительного, потому что в нем будет заключаться истина. Таким образом, суждение о противоречии становится суждением истины. «Если мы, развивая это предположение, не впадем в противоречие с самим собой (внутреннее противоречие), избегнем субъективного, внутреннего противоречия, если мы сохраним способность суждения и вывода, тогда мы сохраним логику. Значит, закон противоречия устраним из логики» [7, С. 63]. Бесспорно, в земной логике мы можем мыслить противоречиво, так как это является для нас формой суждения, которую мы бракуем, «а воображаемая логика допускает их, ибо они для неё имеют фактическое обоснование, реальный субстрат (материю)».
Надо отметить, что введенный Васильевым в основу доказательства принцип устранимости довольно убедительно доказывает ограниченность закона противоречия и необходимость законов воображаемой логики. Вот как выглядят в воображаемой логике три качественных формы суждения:
1. Утвердительное,
2. Отрицательное,
3. Противоречивое (индифферентное).
Таким образом, «воображаемая логика есть реализация логики понятий, воображаемый мир, есть мир осуществленных понятий; Платон гипостазировал мир идей, такой бы мир идей подчинялся законам воображаемой логики» [7, С. 64].
Далее Васильев закономерно подходит к вопросу о достоверности трех форм суждения и вместо закона исключения третьего обоснованно вводит закон исключения четвертого.
Сведем законы воображаемой логики к следующему выражению:
1. Закон тождества (рационален, неустраним из логики),
2. Противоречие возможно, вещи могут быть «А» и не «А» одновременно и могут называться «принципом суждений противоречия или индифферентных суждений»,
3. Закон исключения четвертого (принцип несовместимости суждений),
4. Закон абсолютного различия истины от лжи (четвертый закон исключает внешнее противоречие в субъектах, то есть противоречие с самим собой).
Васильев законами воображаемой логики исключает противоречие в объектах, а законом абсолютного различия истины от лжи исключает противоречие в субъектах (с самим собой).
Четвертый закон довольно затруднительный с точки зрения механизмов проверки его работы. Исключить противоречие из логики или из мышления – не одно и тоже, и проблема заключается в том, что, принимая индифферентное суждение как истину, человек не может не находиться в противоречии с самим собой, если не уверен в правильности вывода, что и является спорной позицией. Как достичь состояния уверенности? Здесь потребуется воля и знания для исключения противоречия, и, как пишет Васильев, если «я буду утверждать, что этот N. N. одновременно человек и не человек, то я, конечно, нарушу закон противоречия, но если я всегда буду утверждать это суждение, всегда стоять на своем, то я никогда не нарушу закона «абсолютного различия истины от лжи» [7, С. 64–65]. Четвертый закон выглядит как стремление, как пожелание не быть с самим собой в противоречии. Возможно, пример из жизни Георга Кантора, основоположника теорий множеств, даст некоторое представление о тех смыслах четвертого закона, которые вложены в понимание суждения «не быть собой в противоречии». В 1877 году Кантор доказал парадоксальную теорему о том, что бесконечное число точек на отрезке одномерной линии равно числу точек любого трехмерного куба. Это было удивительно даже для самого Кантора, который впоследствии написал: «Я понимаю это, но я не верю этому!» [5, С. 126].
Учитывая множество состояний и свойств людей, четвертый закон Васильева крайне сложен для исполнения или исполним не всеми и не для всех, есть только ориентир для тех людей, у кого чувства, интуиция и воображение развиты в достаточной мере. В то же время законы воображаемой логики способны создавать силлогизмы, определять истинность суждений и выводов, исключая закон противоречий, допускают индифферентное утверждение, что преобразуют законы Аристотеля, создавая более совершенную логику, не основанную на дуализме. И надо отметить, что Васильев делает смелую попытку вернуть логику Сократа и Платона из двухтысячелетней ссылки в философию начала XX века.
Васильев часто приводит неаристотелеву логику (воображаемую логику) с аристотелевой логикой в сравнении с евклидовой и неевклидовой геометрией Н. И. Лобачевского. «В этом она (воображаемая логика) совершенно одинакова с системами воображаемой геометрий, также лишенных внутренних противоречий и также абсурдных с точки зрения «здравого смысла»» [7, С. 65]. Воображаемая логика и есть неаристотелева логика или металогика Н. А. Васильева. Попробуем сравнить работу законов аристотелевой логики и воображаемой (неаристотелевой) логики Н. А. Васильева на характерных примерах. Для этого создадим два силлогизма:
1. Электрон – частица, не может быть волной,
2. Электрон не может быть частицей, электрон – волна.
По закону противоречия выявление истины происходит путем исключения одного из двух противоречащих суждений. Истинным может быть только одно суждение. В 1906 году Джозеф Томсон получил Нобелевскую премию с формулировкой «за исследования прохождения электричества через газы», что включало в себя и открытие электрона как субатомной частицы [29]. Таким образом, с точки зрения Томпсона правильным ответом можно считать первый силлогизм о том, что электрон – частица и не может быть волной.
В 1924 г. французский физик Луи де Бройль выдвинул гипотезу, «согласно которой корпускулярно-волновой дуализм имеет универсальный характер. Согласно гипотезе Де Бройля, каждая материальная частица обладает волновыми свойствами, причем соотношения, связывающие волновые и корпускулярные характеристики частицы, остаются такими же, как и в случае электромагнитного излучения» [48].
С точки зрения Луи де Бройля электрон может быть и частицей, и волной. В законах противоречия и исключения третьего для варианта индифферентного утверждения Луи де Бройля место не предусмотрено – электрон либо частица, либо не частица, то есть волна. Теория Луи де Бройля противоречит установленному факту о том, что электрон представляет собой частицу, что было подтверждено в исследовании Джозефа Томсона в 1927 году [48].
Если в том же примере силлогизмов с электроном мы исключим противоречие через введение третьего индифферентного утверждения «электрон может быть и волной, и частицей», то получим вариант истинного ответа, исключающий два первых неверных утверждения. Если в это дуальное противоречие добавить тезис, что «электрон – это способ взаимодействия между атомами», то воображаемая логика справится и с этим триединством электрона.
Законы воображаемой логики очевидно имеют доказательную основу и должны быть введены в оборот логики как объективный механизм определения (постижения) истины. Законы логики Аристотеля субъективны, их механизмы определения истины ограничены алгоритмом закона противоречия.
Попробуем привести еще ряд примеров работы законов логики Аристотеля и Васильева, чтобы убедиться, что закон противоречия устраним из логики.
Представим себе следующий элементарный пример двух несовместимых суждений: «кружка синяя» и «кружка не синяя». По закону противоречий Аристотеля существует только один правильный ответ. Подтверждение истинного суждения может быть исполнено в виде экспертной оценки независимой лаборатории на основании проведенного спектрального анализа цвета или подтверждением завода-изготовителя на основании паспорта изделия, то есть кружки. Правильный ответ: кружка синяя. Истина о предмете установлена на основе фактов.
Внесем первое изменение в субъекте, то есть изменим условия восприятия субъекта. Если мы изменим условия и представим, что один человек из нашего примера видит кружку зеленой, а другой синей, мы получим два противоречащих ответа, при этом изменения произошли в субъекте, объект не изменился. Так как объект не изменился, то и ответ не изменится. Представленные доказательства те же. Соответственно, человека, видящего кружку зеленой, отправят в клинику для выявления у него аномалии, например, дальтонизма. Его точка зрения будет признана несостоятельной, в данном случае ошибочной.
Внесем второе изменение в субъекте. Если представить, что в некотором будущем большинство людей относительно объекта – синей кружки – будут видеть синий цвет зеленым. Вопрос: каким образом можно определить истину (в данном случае – относительно цвета кружки) как неизменного объекта, если меньшинство будет видеть кружку синей, а большинство – зеленой? Вероятно, что и врач, и завод-изготовитель, и экспертная оценка определят кружку зеленой, представив доказательства в виде врачебного заключения, результата технической экспертизы, паспорта изделия. Вероятно, внесут изменения, и спектр синего будут называть зеленым, что очевидно не потребует доказательств. Следовательно, ответ «кружка зеленая» будет неистинным относительно объекта, но с неоспоримыми доказательствами факта относительно субъекта.
Таким образом представления меньшинства, определяющих кружку синего цвета, как истину, становятся эмпиричными и нерациональными, а значит, и выводимыми из логики, другими словами, переменными, относительно представлений истины большинством субъектов. Факты же относительно объекта становятся переменными, не имеющими предикатов истины, то есть изменяемыми относительно субъектов. В результате истина становится переменной величиной, определяемой априорными правилами, утвержденными большинством.
Еще дальше от дуальной логики располагаются принципы теории относительности и квантовой теории, когда свойства объекта зависят от свойств наблюдателя и системы. Следуя этой логике, такие человеческие понятия, как правда, справедливость и т. п. зависят от наблюдателя и системы, в которой происходит наблюдение. Правд может быть много и одновременно для одного и того же события. Дуальная логика тут полностью бессильна и даже мешает, что мы и наблюдаем, например, в докладах Римскому клубу.
В данном примере мы рассмотрели условия изменения зрения у субъектов. Но зададимся вопросом, а есть ли похожие процессы в обществе с установлением правил субъектами, противоречащим законам, заменой их системой текущих правил? В реальности можно сфокусироваться на кружке и потерять цвет или сфокусироваться на цвете с потерей кружки.
Изменения в субъекте при отказе дуальной логики происходит не с точкой зрения, а по аналогии с ней, например, в психике, этике, морали, влияющей на логику мышления, то, что относится к термину приоритеты внутреннего зрения, определяемых чаще всего методом научного тыка.
Свидетельством такого сбоя логики посредством изменения представлений в субъекте может быть процесс развития ЛГБТ-сообщества в вопросе гендерного неравенства, где представителей ЛГБТ в обществе на данный момент меньшинство, и доказательств истины позиции ЛГБТ научно не установлены. Но если представить, что в будущем сообщество ЛГБТ будет большинством, то оно будет тем большинством, устанавливающим правила о гендерном равенстве относительно субъектов в обществе, а гетеросексуалы окажутся в крайне опасной зоне аномальности и вынуждены будут обращаться за помощью к врачам психотерапевтам.
В XXI веке цивилизованное общество поддерживает движение ЛГБТ, а значит, не считает это отклонением от нормы; общество не заботит, что с точки зрения истины нет достаточных оснований так даже думать. Мы видим признаки изменения мышления общества в отношении категории этики: что ранее характеризовалось как отклонение от нормы – теперь становится нормой, закрепленной законами юридического права. То, что было раньше безнравственным – становится нормой нравственности, не имеющей достаточных рациональных оснований и неподтвержденной аналитическими данными науки. Но если политики создают прецеденты главенства правил над законами в обществе относительно субъектов, то почему научное сообщество не поправит политиков, нарушающих незыблемые тысячелетиями законы логики Аристотеля и приматы фактов относительно объектов? Из содержания смыслов данного вопроса следует, что истина в современном обществе не определяется относительно объектов, а устанавливается через механизмы формирования ситуативных правил.
Поэтому нет никаких оснований полагать, что определенная группа людей (меньшинство) с нетрадиционными взглядами на нормы морали и справедливости в обществе окажется завтра большинством и навяжет обществу свои правила и представления, а для истины более не потребуется законных оснований.
Исходя из представленных примеров, истину совершенно не обязательно представлять в объектах или относительно объектов; изменения в представлении большинства субъектов могут являться основополагающим принципом определения истины. Но большинство, как мы установили на примере с зеленой кружкой, не выявляет истину относительно объекта. Тогда что может быть тем определяющим и точным механизмом для её определения?
Ранее мы выяснили, что логика Аристотеля устояла как истинный метод более двух тысяч лет, на деле не являясь таковой, а лишь частным случаем, более соответствующей для определения истины в категории вещей. Тем не менее неизменность аристотелевой логики дает право утверждать, что формальная логика является ограниченным инструментом доказательств, особенно в категориях фундаментальной философии.
Бесспорно, что неаристотелева логика Васильева является непризнанным фактом развития логики в направлении утраченных прав идеализма на метафизику. Метафизика в философском мышлении, благодаря трудам Н. А. Васильева, восстановлена на законных основаниях и имеет столько же прав, сколько выдано физике или любой другой из наук. Процессы изменения в субъектах более важны для определения истины в категориях фундаментальной философии. Именно в человеке, в его представлении, в его мышлении происходят фундаментальные изменения, которые меняют в целом взгляды и положения общества на истинность того или иного процесса или события при неизменности познаваемых объектов.
Ранее было сделано предположение, что проблема устойчивого развития относится к категории фундаментальной философии, в основе которой находится представление о справедливости как меры равновесия в обществе. При рассмотрении динамических равновесий (балансов) «мер равновесий» становится значительно больше. Логика тут скорее является инструментом мышления человека, его аппаратной производной, ментальным языком, нежели экспериментальной наукой. Также очевиден тот факт, что истина в исследуемых категориях «целого и частей» не установлена.
Определение истины зависит от условий мышления субъектов, а не только от неизменности объектов, что приводит законы логики в категорию относительных. Сама проблематика доказательств суждений в категории сущностей через законы логики ставит правомерным следующий вопрос: что есть философия? Для ответа на этот вопрос попробуем воссоздать картину мироздания, основываясь на представлениях Платона и Сократа, используя воображаемую логику Васильева. Важно выявить основания полезности суждений с точки зрения реализации их идей в обществе. Попробуем взять несколько наиболее важных положений из его диалогов в «Тимее»:
1. Демиургом был сотворен Космос, Бог Вселенной (сотворенный бог), а также сущности. «…Он построил космос как единое целое, составленное из целостных же частей, совершенное и непричастное дряхлению и недугам» [66, С. 437].
2. В сотворении души участвовало три эйдоса. Душа имеет общие свойства, подобные по составу строения с Демиургом, сотворенным Богом и сущностями [27, С. 378].
3. Демиург создал Вселенную подобной, потому что считал подобное более прекрасным чем не подобное «…Вселенной очертания, из всех очертаний наиболее совершенные и подобные самим себе, а подобное он нашел в мириады раз более прекрасным, чем неподобное» [66, С. 436].
Основываясь лишь на трех постулатах гипотезы Платона, используя воображаемую логику Васильева, можно предположить следующее. Платон имел представления о существовании множества Вселенных, по крайней мере, более одной. Вещество (субстрат), энергию и законы взаимодействия, положенных в основу нашей Вселенной, замыслено и произведено было Демиургом, творцом иной Вселенной. Платон говорит о двух основополагающих компонентах – энергии (идеи) и веществе (материи, субстрат), входящих в структуру Вселенной. Из данного утверждения очевидно, что в основе создания Вселенной был положен замысел Демиурга, основанный на любви к прекрасному. То есть импульсом создания Вселенной стала Любовь как движущая сила развития всех живых существ.
Если взять современную популярную теорию строения мироздания, то основой создания Вселенной был большой взрыв. Из точки сингулярности, из ничего появилась наша Вселенная тринадцать миллиардов лет назад. Если представить, что Вселенных больше, чем одна, и наша Вселенная является лишь частью чего-то еще большего, то вопрос с субстратом (веществом) и энергией для создания нашей Вселенной становится понятным. Вселенная вышла или выделилась из другой Вселенной Демиурга, не взрываясь, а как нечто уже целостное и совершенное, так как состояла из совершенных «целостных частей». Учитывая принцип подобия, что положен в основу всего живого, существующего в том числе и на Земле, концепция Платона-Сократа выглядит более изящно, чем гипотеза большого взрыва.
По оценкам ученых, астрономам удалось увидеть область в пределах четырехсот миллионов лет от предполагаемой сингулярности, где не должно было существовать больших скоплений вещества. Телескоп James Webb дал возможность заглянуть в прошлое мироздания, он обнаружил множество крупных сформированных галактик, и это стало опровержением предполагаемого возраста Вселенной и не состоятельности самой теории.
Предполагаю, что астрономы не изменят методологии исследования космоса, а значит, свое любопытство им предстоит утолить в очередном строительстве еще большего телескопа за еще большие инвестиции и, таким образом, лет через двадцать его мощные линзы смогут увидеть четырнадцатый, затем пятнадцатый и шестнадцатый миллиард существования нашей Вселенной. А если Вселенной больше триллиона лет, сколько потребуется астрономам времени и средств для определения её возраста?
Дуализм мышления человека формирует упрощенное линейное восприятие реальной действительности и соответственно формирует такие же линейные методы исследования мироздания, которые крайне неэффективны в исследовании, например, фрактальных множеств. Открытие Бенуа Мандельброта фрактальных свойств развития природы положило начало новому направлению в науке и также косвенно подтвердило концепцию Платона о фрактальной структуре мироздания.
К каким идеям может привести концепция мироздания, представленная Платоном и Сократом? Попробуем включить воображаемую логику и представить Вселенную Платона как множество неоднородных фракталов, которые имеют несчетное количество связей и узлов сопряжения в своих структурах разной мерности, и, возможно, одним из таких узлов является черная дыра.
Если рассуждать в земной логике законов Аристотеля, то мы увидим нечто черное, имеющее гигантскую гравитационную силу, способную разрушать и поглощать целые звездные системы и даже галактики. Поэтому линейное восприятие астрономического или математического факта об объекте Вселенной даст нам утверждение, отражающее априорные знания о свойствах черной дыры.
Построим силлогизм из двух посылок с несовместимой позицией: «черная дыра поглощает свет и вещество», «черная дыра производит свет и вещество». По закону противоречия и исключения третьего и на основании знаний науки (факта), формирующих у общества представления о черной дыре, бракуется вторая посылка силлогизма, правильным считается первый.
Используя гипотезу Платона о структуре мироздания и металогику Васильева, представим себе, что черная дыра не есть то, что представляют ученые, а нечто другое. Допустим, с точки зрения иного разума в его представлении и сформировавшихся априорных понятиях о бытие и Вселенной черная дыра является целостной частью узла фрактала в какой-то точке n-мерного пространства, где пересекаются наша Вселенная и N-мерная (параллельная) Вселенная. В данном представлении черная дыра определяется целостной структурой, состоящей из трех подсистем: одной является гравитационный поглотитель материи и энергии (черная дыра), второй подсистемой является реактор по преобразованию антиматерии (энергии, вещества нашей Вселенной) и третьей – излучатель преобразованной энергии и вещества кротовых нор, который имеет вид звезды или квазара, расположенный, условно, с другой стороны N-мерной Вселенной. Таким образом, у черной дыры как целого объекта в представлении иного мышления появляются причины своего существования, цели и задачи, из которых вытекает её смысловое функциональное предназначение, отражающее фрактальную природу Вселенной – двухсторонний клапан-узел в структуре пересечения двух фрактальных Вселенных. Допустим, цель заключается в том, чтобы согласовывать потоки вещества и энергии между фрактальными пространствами нашей и N-мерной Вселенной по каким-то нам неизвестным алгоритмам. То есть то, что мы называем черной дырой, является гигантским n-мерным сверхсложным клапаном или фильтром, являющимся сложным мега объектом, расположенным на стыке двух сопряженных в данной точке видимого нами пространства. Одна часть клапана, что доступна для телескопов астрономов и определена черной дырой, поглощает вещество и энергию; вторая часть преобразовывает вещество и энергию в n-вещество, энергию в n-энергию, и через третью часть некий n-квазар передает, рассеивает её в N-мерную Вселенную. Соответственно, вещество и n-вещество могут соотноситься друг к другу как материя к антиматерии. Весь клапан может работать как в ту, так и другую сторону в зависимости от конструктивных особенностей и предназначения узла сопряжения в конструкции фрактала взаимодействующих галактик.
В нашем земном представлении то, что может напоминать квазар или еще более яркий астрономический объект в нашей Вселенной, вполне может быть черной дырой в N-мерной Вселенной и представлять видимую часть целого узла. На этом примере мы показываем, что в воображаемой логике в представлении иного разума и благодаря концепции мироздания Платона мы смогли провести мысленную реконструкцию сложного объекта и объяснить, как происходит обмен и преобразование вещества во Вселенных, построенных на фрактальных принципах, определить возможную причину существования объекта черной дыры. В логике Аристотеля подобные идеи блокируются законом противоречия на основании фактов, предоставленных наукой. То есть так рассуждать в установленных правилах в обществе относительно субъектов не принято. Вероятнее всего, подобное отношение следует ожидать и к выводам данного исследования, что следует из выбранной логики определения истины.
Сделаем допущение, что подобные суждения, как мы ранее предположили, исходит не от земного, а иного сознания, более развитого мышления, и оно истинно. Рассуждая в воображаемой логике Васильева и Платона-Сократа, мы не ограничиваем мышление, установленными в науке правилами, соответственно, появляется возможность определять новые конструктивные направления исследований. Проблема в том, что, отвергая идеи Платона-Сократа человечество лишает себя стратегического направления поиска истины, путь поиска истины растягивается на тысячи лет. Цивилизация сама себя лишает дальнозоркости, удовлетворяя свое любопытство в близорукой систематизации мудрости.
Разрешая противоречие, используя ограничения аристотелевой логики, наука исключает, возможно, правильные суждения и верные направления поиска истины на том простом основании, что мы не обладаем методом исследования, позволяющим получить достоверные данные и установить причинно-следственные связи. С одной стороны, не можем разработать метод, потому что пользуемся приматом разработанных правил относительно субъектов по законам дуальной (аристотелевой) логики как механизмом, ограничивающим мышление, а с другой стороны – этими же правилами блокируем, возможно, верные гипотезы и стратегические направления поиска истинных причин того или иного сложного явления и не даем возможности на системном уровне их исследовать. Возникает парадоксальное противоречие, определяющее замкнутый круг рациональных идей, доминирующих в мышлении совокупного человеческого общества.
Представьте, сколько гениальных идей за две тысячи лет заблокировал закон противоречия и исключения третьего в фундаментальной философии? Проблема в логике мышления? «С чего мы взяли, что все мышление базируется на причинно-следственных связях, которое завещал ещё Аристотель…Это одна из систем, но не более того…есть, например, научное мышление, которое распространилось среди многих людей, но там есть правила – факты на бочку…они должны быть статистически достоверны, они должны быть проверяемы – просто правила такие. А есть религиозное мышление и много других…»[12] «Правила такие», – говорит доктор биологических наук, доктор филологических наук, академик РАО (2023), заслуженный работник высшей школы и Заслуженный деятель науки РФ Татьяна Владимировна Черниговская.
Вполне возможно, что те из ученых, кто изучают космос, и, те кто изучают мозг, социум, нейросети, клетку, атом могут найти в вышеперечисленных категориях познания общие закономерности, состояния и свойства, имеющие фрактальную природу. Такие примеры есть, но эти примеры единичны и не являются системными, но, тем не менее, их следует привести.
В ноябре 2020 г. итальянские ученые провели исследование, в котором сравнили структуру нейронных сетей человеческого мозга с сетью галактик во Вселенной и обнаружили у них множество общих признаков. Результаты исследования опубликованы в журнале Frontiers of Physics.
«Человеческий мозг и Вселенная – две сложнейшие природные системы. Астрофизик Франко Вацца (Franco Vazza) из Болонского университета и нейрохирург Альберто Фелетти (Alberto Feletti) из Университета Вероны предположили, что несмотря на огромную разницу в масштабе (более 27 порядков), физические процессы, которые привели к структурированию материи в этих системах, действовали по одним и тем же законам. В итоге сформировались структуры с одинаковыми уровнями сложности и самоорганизации» [99]. Данные исключительно редкие исследования только подтверждают концепцию мироздания Платона и её актуальность в контексте проблемы устойчивого развития человеческой цивилизации.
Теория мультивселенной Хокинга также находит свое отражение в идеях Платона, они близки по духу. «В своей последней работе профессор Стивен Хокинг говорит о существовании параллельных вселенных, похожих на нашу. Эта теория покойного астрофизика помогает решить выведенный им же космический парадокс и наводит астрономов на поиск свидетельств существования параллельных вселенных» [71].
Из-за отсутствия доказательств, основанных на фактах, идеи Сократа, Платона, Плотина, Кузанского и Лейбница о фрактальной структуре мироздания были отброшены за пределы рассмотрения и не стали предметом научного исследования. В итоге человечество черепашьим шагом все же подходит именно к этим идеям, но спустя 2,5 тыс. лет, когда природа, не выносящая линейного невежества в познании, в одночасье способна остановить все познавательные процессы в науке и в целом прекратить или ограничить существование человеческой цивилизации [49, 50, 126].
Можно сделать смелый вывод, что время, отведенное на развитие человеческой цивилизации, имеет свои пределы, связанные с причиной существования человеческого общества, соответственно, логика мышления и применяемые методы к решению «проблемы роста в конечной системе», а также выбранные стратегические направления изучения природы и мироздания должны соответствовать отведенному для этого времени. Законы логики мышления определяют методы и формируют способы познания окружающего нас мира, поэтому не должны быть ограничены предикатами на правила, установленные в науках и философии, ограничивающие мышление человека и в целом способного к осмыслению общества. Развитие мышления человека предполагает рост сложности суждений, умозаключений и выводов, что объективно увеличивает требования к сложности логики.
Если Платон из IV в. до н. э. смог получить достоверную информацию о фрактальной структуре Вселенной, то какие основания полагать, что он допустил ошибку в вопросах сотворения сущностей и человека? Природа геометрических фракталов основана на алгоритмах с бесконечной итерацией множества самоподобных объектов, подчиненных степенным законам, создающих сложность структуры, что не противоречит концепции подобия мироздания Платона-Сократа, а также является одним из её подтверждений. И если он прав, то начала нужно искать не в «аксиомах геометров», как их пытался найти его ученик Аристотель, а в истоках идей Создателя, положившего начало мира нашей Вселенной. Значит, начало этого мира по Платону происходит из мира идей, а не из мира вещей. В этих смыслах совокупный интеллект человечества представляет серьезный потенциал для разрешения вопросов любой сложности, но, к сожалению, признаем, что допущенные упрощения в логике мышления существенно ограничили горизонт мышления исследователей (стратегию поиска истины), применив научные методы в исследовании философской категории сущности, что и стало причиной упадка первой философии.
Мы определили причины упадка первой фундаментальной философии (в понимании Аристотеля) как науки, изучающей категорию сущности. Вторая философия распалась на подразделы знаний, которыми занимаются специальные и междисциплинарные науки.
Если рассматривать философию как науку, то логично использовать научные методы, которые ограничены инструментами, совершенно неподходящими для исследования категории сущности. В противном случае, как исследователю получать достоверные данные, каким методом? Доминирование научных методов уже привело к игнорированию или отрицанию альтернативных подходов, а также более глубоких и комплексных концепций о природе Вселенной, таких как те, что были разработаны Платоном и Сократом. Пока нет твердого основания утверждать, что же в действительности подверглось секвестированию на части. Сократ и Платон смогли заглянуть глубже и намного точнее, чем любой астроном современности. Они смогли получить знания, не подкрепленные фактами, и дать человечеству направления для исследований на тысячелетия вперед. Разве можно возражать против утверждения, что такие знания присущи исключительно мудрым людям? Философия – это ориентир для слепых умов, задающий направление поиска истины – стратегического мышления человечества.
Следует согласиться с выводами Сократа, что философия – это мудрость или любовь к мудрости, необходимое условие, как свойство ума государственных деятелей, способных ставить стратегические цели обществу, не требующих каких-либо доказательств. Наличие их мудрости есть доказательство способности ставить стратегические цели обществу.
Стратегические цели выбираются, ставятся как пути развития общества, и лишь следуя тем или иным установленным направлениям общество может оценивать по результатам достижения целей. Мудрец способен знать, а вот каким способом мудрецы получают эти знания, какими методами пользуются – вопрос другого порядка.
Мы признаем и соглашаемся с Сократом, что стремление к власти и стремление к философии должно быть в одном правителе. Сегодняшние правители обязаны объединить общество, направляя астрономов, биологов, физиков и математиков к достижению стратегических целей, отталкиваясь от великих, созидательных идей во благо общества, то есть де-факто, а не де-юре подтверждающих право обладания стратегическим мышлением.
Под термином философия скрывалась совокупная мудрость общества в лице их лидеров, способных мыслить целостно в балансе стратегии и тактики. Под философией следует понимать баланс мышления человека – интеллект, достигший стадии мудрости, то, чем должны располагать правители, обладающие способностью различать, что есть справедливость и благо для своих подданных и задавать обществу стратегические цели.
На протяжении многих веков политики, мыслители и ученые обсуждали данные вопросы, и можно с уверенностью сказать, что ученики Аристотеля успешно завершили процесс разделения философии, или человеческой мудрости, на различные направления и разделы междисциплинарных наук, но следует признать, что фундаментальные вопросы философии остались за пределами рассмотрения современной школы философии. Научное сообщество, как мы ранее отметили, не в состоянии разрешить комплекс проблем, связанный с проблемой устойчивого развития человечества. Очевидно, что научное и философское сообщества существуют сами по себе по принципу «дело науки – дело ученых, дело философии – дело философов». Научные и философские сообщества разъединены так же, как и разъединена наука в своих подразделах, как и политика, выясняющая на поле боя главенство правил перед законом. Надо признать, что в обществе нет стратегических идей объединения научного и философского потенциала: современному обществу в лице движущих сил до этого дела нет.
Разрывы связей между политикой, наукой и философией установлены, и это видно так же ясно, как потерянное время на поиски путей развития общества на протяжении последних двух с половиной тысяч лет.
Почему так происходило в те древние времена и происходит сейчас, вопрос большого порядка, который требует тщательного осмысления и анализа.
В предыдущих подразделах пришлось рассмотреть трудный путь философской мысли в категории «целого и частей», выхолащивание метафизики из философского идеализма как ненаучного и бездоказательного мышления. Однако, разделив философию на отдельные составляющие, я полагаю, мы расчленили не только философию, но и фрагментировали наш общий человеческий разум на множество тактических секторов, что свело изучение целого к анализу его отдельных частей.
Выбросить метафизику из философии равнозначно изгнанию душ из людей. Но это произошло, случилось… и надо признать – это факт. А что же наука? Теперь же надежды общества обращены к ней… К сожалению, нам нечего предложить природе. Идеи Зенона, Парменида, Эмпедокла, Анаксагора, Сократа, Платона, Аристотеля, Плотина, Кузанского, Спинозы, Декарта, Лейбница, Канта, Гегеля и других остались невостребованными, а значит, и нереализованными в вопросах бытия и взаимоотношений общества и природы. Приходится констатировать довольно мрачную истину: наука в вопросах фундаментальной философии взаимодействия человека и природы не имеет надлежащих компетенций. Значит, следует признать, что человечество XXI века в лице движущих сил имеет слабые представления о причинах, целях и смыслах своего существования. Не определив причины, смыслы нашего бытия, движущие силы общества неспособны поставить стратегические цели и объективно определить направление движения или целеполагание, которое бы отвечало критериям устойчивого развития человеческой цивилизации, сводя их к примитивной идее гегемонизма.
Формат дуальной логики в вопросах глобальной проблематики доминирует. Стратегические идеи мудрецов выведены за пределы фактов, а наука в пределах аристотелевой логики неспособна разрешать проблемы «сложного положения человечества».
Ни в одном из докладов Римскому клубу [88] не рассматривается и не анализируется историческая сторона вопроса устойчивого развития цивилизаций, существовавших до нашего времени. Ничего не говорится о причинах исчезновения цивилизаций предыдущего периода, таких, например, как Майя (2000 год до н. э. – 900 годы н. э.), Индская (Хараппская) цивилизация (приб. 3300–1300 год до н. э.), Рапануйская цивилизация на острове Пасхи (приб. XII–XIII – начало XVII века),
Чатал-Хююк (7400–5600 год до н. э.), Кахокия (300 год до н. э. – XIV век н. э.),
Гёбекли-Тепе (возраст около 12 тыс. лет), Империя кхмеров (приб. 802–1431 годы н. э.), Династия Гуридов (1148–1206 годы), Древний город Ния (период существования великого шелкового пути, около XV века н. э.), Город на Набта-плайя (около 4 тыс. лет до н. э.) [80]. После этих цивилизаций и древних городов остались руины храмовых комплексов, сложные архитектурные сооружения, богатая культура, свидетельствующая о знаниях астрономии, математики, физики и других наук. Маловероятно, что современная цивилизация, развивающаяся по катастрофическому сценарию в Прокрустовых рамках дуальной логики, располагает большими знаниями, чем наши предшественники. Современное общество с легкостью пренебрегает знаниями философии трехтысячелетнего периода, как и возможностями осознать причины исчезновения древних цивилизаций, проходивших циклы процветания и упадка.
Косвенным доказательством данного утверждения является исследование причин, приведших к исчезновению древних цивилизаций на отрезке истории в десять тысяч лет, проведенное группой ученых из Университета Вайоминга в США. Они пришли к выводу, что причиной «стали процессы глобализации, из-за которых гибель одной доминирующей культуры вызывала цепную реакцию и исчезновение других культур…». При более детальном рассмотрении выяснилось, что «уровни потребления энергии разных древних человеческих обществ на самом деле совпадали друг с другом. Но процесс глобализации мог способствовать и одновременному падению многих цивилизаций из-за уязвимости к изменениям окружающей среды в результате социально-экономического развития» [98]. Выводы, сделанные американским учеными, дают повод говорить об общих схожих социально-экономических проблемах современного общества и обществ древности, сталкивающихся с угрозой глобального изменения климата. Представленная проблема характерна не только для исчезнувших цивилизаций, но и для периода более двух тысяч лет, взятого нами за основу исследования развития философии. На этом периоде с той же характерной разрушительной цикличностью проходили свои этапы Персидская империя, империя Александра Македонского, Цинская империя, империя Великих Моголов, Римская, Испанская, Германская, Российская, Британская империи и т. д. Раздор между народами, ведущий к антагонизмам и войнам, происходил в те времена по законам, являющимся приматом правил и поведения для современной цивилизации. Инструменты геополитики претерпели существенные изменения, стали более изощренными, но принципы существования не изменились. Несправедливость продолжает являться основной движущей силой, разделяющей общество на противоборствующие стороны с неизменным постоянством. Складывается парадоксальная ситуация: движущие силы человеческой цивилизации, обладая невероятной мощью сил и средств в экономике, политике, финансах и науке, проявляют свою неспособность вести человеческую цивилизацию по устойчивому пути развития. Подобный, повторяющийся близкий к фатальному сценарий развития человеческой цивилизации следует обозначить соответствующим термином.
Платон в диалогах Сократа [64] дает глубокое исчерпывающее осмысление концепции идеального государства. Он исследует различные способы управления обществом, существовавшие в древней Греции, и подчеркивает идею о цикличной смене одной формы управления обществом другой. Так, например, Сократ, рассуждая с Главконом о демократическом государстве, приходят к единодушному обоснованному выводу о том, что на смену демократического строя неизбежно придёт тирания [64, С. 292–299]. Полагаю, что подобный процесс ожидает и современное общество, и если это произойдет, то станет наиболее убедительным доказательством неизменности смены циклов вне зависимости от цивилизованности или нецивилизованности современных обществ, их уровня технологической оснащенности и мощи научно-технического потенциала.
В основе смены строя Платон устами своего учителя определяет основную причину нестабильности – несправедливость в обществе. Работа, созданная Платоном в IV веке до н. э., оказалась поразительно актуальной и для наших дней, детально прорисовывая картину характеров и свойств людей, в том числе в среде демократического государства. Она отражает, как в зеркале, весь комплекс проблем демократии XXI века. К той форме управления цивилизованным обществом, что называют современной демократией, крайне трудно применить критерий справедливости при описании равновесий. Равновесия принципиально ими не рассматриваются – признаются только балансы сил и влияний. Балансы по своей сути нестабильны во времени и могут обеспечить устойчивость развития только в отдельные моменты.
Общую проблему устойчивого развития человеческой цивилизации следует по праву назвать в честь того мудреца, который один из первых обнаружил её проявления – обязательную цикличность. Поэтому цикличность этапов развития через процессы разрушения цивилизаций следует назвать «Парадоксом циклов Платона». Парадокс определяется противоречием между совокупным потенциалом знаний общества (выраженным потенциальной энергией знаний) и неспособности реализации потенциала знаний в бытие общества при взаимодействии общества и природы (выраженный кинетической энергией действий). Цикличность развития определяет самоподобные регулярные циклы, от начала становления, рассвета – и до заката, через падение и разрушение цивилизаций.
В контексте сказанного следует упомянуть предположение Ясперса о том, что в философии нет прогресса, и проблема философии заключается в самой философии [120, С. 1]. Можно с уверенностью ответить, что это предположение необоснованно. В трудах Платона по созданию идеального государства сказано более чем достаточно, кто и как должен управлять государством, в том числе – какими свойствами должен обладать государственный деятель в соответствии с выбранной формой государственного строя. Идеи, которые могли сыграть ключевую роль в становлении справедливости как меры равновесия в обществе при управлении городами древней Греции, были отвергнуты, а носитель истины Сократ приговорен к смертной казни. Позднее, уже после смерти своего учителя, Платон создал свою философскую академию и попытался донести идеи Сократа до элит общества через преподавание этики и воспитание, чтобы создать тот тип государственного деятеля, который бы смог получить знания о том, что есть истина, справедливость, добродетель и благо в обществе. Но результата такой подход не дал, хотя появились последователи платоновского учения – ученики, в том числе самый известный из них – Аристотель. Поэтому следует искать проблемы не в самой философии, как предположил Ясперс, а в реализации идей философов в государстве, что является важнейшей прикладной задачей современного общества.
Предполагаю, что одна из причин кроется в механизмах отбора правителей и образующихся в системе разрывов связей, не позволяющих донести идеи философов до правителей. Надо признать, что философия утратила свои полезные качества мудрости в возможности реализации идей как синтеза стратегических целей общества. Данный процесс очевидно проявляется в противоречии между целями устойчивого развития (ЦУР) современного общества [110], к которым относят экономические, социальные и экологические. В связи с этим возникает закономерный вопрос: каким образом производится отбор в государственные институты власти?
Юридически ответ на вопрос о демократическом принципе выбора и управлении большинством в цивилизованном обществе не разрешает противоречий цивилизованного общества и лишь указывает на его проблемы. Такая постановка целей обществу равносильна их отсутствию: нет целей, нет понимания направления движения, и в результате наиболее вероятным событием становятся потеря времени и движение к хаосу. Кто вообще ставит обществу изначально невыполнимые ЦУР, находящиеся с момента постановки в неразрешимых противоречиях?
Данный вопрос поставлен с точки зрения попытки осмысления объективного процесса, протекающего в социальных системах, к которым относится современное государство. Кто, почему и как управляет обществом? Как и почему общество подошло к пределу своего развития, за которым не просматривается достойного будущее для наших детей и внуков?
Современное общество разделено, поляризовано до предела; экономика, промышленность и финансы интенсивно концентрируют капиталы в интересах транснациональных корпораций. Разрабатываются правила, подменяющие международное право некими движущими силами в качестве нарратива обязательств для управляющих элит суверенных государств, о чем открыто заявил пятого октября 2023 года президент РФ Владимир Путин в ходе своего выступления на ХХ заседании дискуссионного клуба «Валдай»: «Международное право пытаются подменить порядком. Каким порядком? Основанном на неких правилах. Каких правилах? Что это за правила? Кем они изобретены? Совершенно непонятно…» [75]. Подобные заявления лидера России в разных интерпретациях озвучиваются российскими политологами, известными политиками, историками, депутатами. Также все чаще в СМИ встречается применение термина «глубинное государство20».
Заявления политиков с употреблением термина «глубинное государство» и слов о том, что «разрабатываются правила, подменяющие международное право», в контексте поставленных вопросов представляют большой интерес для исследования с точки зрения объективных подходов к проблеме устойчивого развития человеческой цивилизации и, в частности, к развитию государств.
Общество в очередной раз сталкивается в пропасть антагонизмов и противоречий, в геополитике используются бесплодные теории управляемого хаоса, усиливая противоречия в обществе. Мировая экономика достигла естественных пределов расширения, а человеческая цивилизация, изолированная в процессе глобализации мировой экономики, неуклонно идет к бесславному закату, завершая цикл своего развития по катастрофическому сценарию. Именно об этом в своих стихах вопрошал знаменитый философ древности Эмпедокл: «Где же убийствам ужасным предел? Неужели беспечный Ум ваш не видит того, что друг другу вы служите пищей?» [119, С. 88]
Общество, его агрессивная, конфликтная природа не меняется, а мудрость отражается только в пергаментах ушедших веков. Этих изменений не происходило тогда, в древней Греции, и не происходит сейчас, в обществе XXI века.
Учитывая вышесказанное, а также то, что наиболее значимые модели Мироздания, созданные умами выдающихся философов Сократа, Платона, Аристотеля, Плотина, Спинозы, Лейбница, Канта, Гегеля и других не получили своего практического применения в обществе (и на пользу общества), правомерно сделать следующие выводы:
1. Эволюции развития философской мысли человечества на протяжении более чем двух тысяч лет не происходило. Концепция сотворения мироздания Платона-Сократа остается единственной полной и непревзойденной до сих пор мыслителями и философами последующих веков.
2. Доминирование идеалистической философии пришло к своему закономерному закату к концу XIX века, не попадая под стандарты гностического научного мировоззрения и, таким образом, ограничило мыслителей пределами фактов. Все, что выходило за пределы фактов, стало считаться абстракцией.
3. Образовавшийся разрыв между теорией и практикой в философских категориях о сущности бытия человека, взаимодействия общества и природы как стратегическая категория познания привела философию в конфликт с наукой. Практическое «онаучивание» философии определенно началось с Аристотеля, который взял на себя ответственность разделения категорий познания сущности, вещей и природы, систематезировав категории и понятия под сводом им же созданных законов логики, основанных на принципах разрешения противоречий, известной как «аристотелева логика». Последовательная классификация философских категорий и понятий привела фундаментальную философию к последующему разделению (категорий – на подкатегории, разделов на подразделы и т. д.) и фактическому уничтожению метафизики, являвшейся основой изучения сущности и сущностных явлений в древнегреческой философии, философии средних веков и эпохи просвещения.
4. Философия в авторской позиции представлена как совокупная мудрость, интеллектуальное достояние общества (не наука) утратила свои стратегические позиции. Опыт и знания, наработанные философской школой за последние тысячелетия не востребованы обществом (отсутствие синтеза в реализации идей) и остаются в потенциале как нечто абстрактное, ненужное обществу. Очевидно, что стратегические идеи философов, ученых на всем протяжении истории не реализуются или реализуются частично, что образует разрыв между теориями и практической реализаций идей в области стратегических направлений развития общества.
5. Человеческая цивилизация не располагает знаниями создания равновесных механизмов в обществе (балансов и равновесий). Силы разделения в обществе доминируют над силами объединения.
5. Конфликтность в обществе, отсутствие критерия справедливости, выраженной в антагонизмах и противоречиях (войны, революции, экономические блокады, санкции, терроризм, отсутствие механизмов равномерного распределения благ, потребительский формат общества, деление общества на классы бедных и богатых и т. д.) привело человечество к открытию и производству технологий летального оружия прежде, чем общество смогло прийти к пониманию механизмов устойчивого развития. В гегелевской диалектике принцип «единства и борьбы противоположностей», который он считал основной движущей силой развития общества, с очевидностью прослеживается борьба, но единства не происходит. В результате исторического развития за короткий период примерно ста пятидесяти лет философия окончательно встала под науку, наука под финансы, финансы под правила движущих сил общества. Движущие силы общества разработали правила управления обществом [75]. Но зададимся вопросом: что есть правила против абсолютных законов природы?
6. В обществе установлены предикаты на доминирование правил. Истина устанавливается относительно субъектов на основании их опыта и знаний, что и создает прецедент, когда «истина» подменяется множеством «правд» – согласованных мнений субъектов. Законы логики Аристотеля ограничивают исследователей, так как не имеют механизмов акцептирования и разрешения противоречий в философской категории сущности. Ограничение логики как инструмента мышления является фактором ограничения мышления человека. Законы неаристотелевой логики Васильева актуальны и применимы для изучения философской категории сущности. Сложность категории сущности несопоставима со сложностью категории вещей. Методы исследований должны разрабатываться под сложность философских категорий познания окружающего мира.
7. К проблеме устойчивого развития также относится фактор времени, ограничивающий возможности поиска механизмов, способных вывести общество XXI века из цивилизационного кризиса. У человечества еще есть ресурсы и время, необходимо снять ограничения в мышлении, разработать альтернативные методы на основе неаристотелевой логики Васильева, сформировать новые подходы к изучению субъектов бесконечного порядка. Необходимо изучать сложные системы в их естественном развитии, например, единство равновесий и балансов действующих сил, ресурсов и условий.
Глава 3. Фрактальная организация мироздания