Мелоди Браун обитала в скромной квартирке в старом здании викторианской архитектуры, втиснувшемся между Энделл-стрит и Нил-стрит, прямо посреди района Ковент-Гарден. Жила она там с Эдвардом Джеймсом Брауном, каковой приходился ей вовсе не мужем, а сыном семнадцати лет от роду. Квартира их была маленькой и солнечной. Своего садика при доме не было, однако имелся балкончик с пожарной лестницей, выходящий на широкий двор.
Квартира в Ковент-Гардене отнюдь не являлась для Мелоди свидетельством солидного достатка. Дело в том, что муниципальный совет боро Камден владел в этом районе довольно большим сектором недвижимости, и Мелоди просто сильно повезло получить одну из этих муниципальных квартир, когда она в пятнадцать лет оказалась матерью-одиночкой. С тех самых пор они с Эдом и жили здесь вдвоем, и квартира их, как и всякий дом, претерпевала соответствующие изменения по мере роста и взросления хозяев. Это был дом с целыми наслоениями разных памятных вещей. Там по-прежнему стояла та самая софа, что раздаривал юным мамочкам некий благотворительный фонд семнадцать лет назад, когда они только въехали в новое жилище, и на ней лежало покрывало, которое Мелоди нашла в каком-то благотворительном секонд-хенде, когда Эду было около десяти. Только теперь диван еще украшали модные подушки, которые Мелоди приобрела на распродаже в «Monsoon» пару лет назад, когда выиграла в лотерее семьдесят пять фунтов.
Цветы в горшках она купила, когда Эдвард был совсем крохой. Тогда, в девяностых, практически у всех дома были комнатные растения. Большинство из них за минувшие годы погибли, однако одно произрастало до сих пор – явно нацеленное выжить любой ценой, хотя и смотревшееся на самом деле довольно-таки неприглядно на своей щербатой тарелке посреди ржавых разводов и въевшейся в нее грязи. Случись Мелоди переезжать на новую квартиру, с растением она бы точно рассталась, однако здесь оно казалось настолько неотъемлемым элементом дома, существовавшим все эти семнадцать лет, что избавиться от него было для нее просто немыслимо.
То же самое можно было сказать и о целых стопках бумаг, хранившихся под ее кроватью, и о стареньких кроссовках Эда в прихожей, которые не подходили ему еще с пятнадцати лет, и о небольшой картине в неказистой рамочке с испанской танцовщицей, что висела у Мелоди в спальне, попав сюда из дома ее детства.
Дом Мелоди едва ли мог снискать хоть какой-то приз за внутреннее убранство, однако он был теплым и уютным, и был насквозь пропитан духом хозяйки и ее сына. Он являл собой этакий драгоценный ларец воспоминаний, где к большой пробковой доске были пришпилены все их фотографии, сувенирчики, почтовые открытки. В этой квартире повзрослели бок о бок Мелоди и ее сын, и теперь – осознанно или нет – она стремилась сделать все, чтобы ни единое мгновение их общей здешней жизни не кануло в небытие. Она хотела, чтобы все это: каждый приезд ее подруги, каждый школьный спектакль Эда, каждое его рождественское утро – все до последнего памятные события этих семнадцати лет всегда были перед ее глазами, ибо память о прожитой жизни Мелоди ценила гораздо больше, нежели ее саму.
В тот вечер, когда ее жизнь внезапно закончилась и в то же время началась, Мелоди старательно принарядилась. Она вообще редко когда наряжалась, потому как к одежде не питала ни малейшего интереса. Свободную половину дня она просто донашивала одежду своего сына, поскольку нигде не бывала, кроме как на работе. Работала же она буфетчицей в столовой той самой школы, где до недавних пор учился Эд, месяц назад получивший аттестат о полном среднем образовании, и денег на красивые обновки у нее не было, а потому Мелоди этим вопросом никогда не заморачивалась. Однако сегодня она все же побывала на Оксфорд-стрит в большом магазине сети «Primark» и потратила тридцать пять кровью и потом добытых фунтов, ибо сегодня Мелоди встречалась с мужчиной, и за последние восемь лет ее ожидало первое настоящее свидание.
Из шкатулки с украшениями она достала колье – прекрасный грушевидный кулон из оникса с гагатом на серебряной цепочке – одну из очень немногих вещиц, оставшихся у нее от матери. Надев его через голову, Мелоди развернулась к сыну, который с интересом наблюдал за ней с уголка ее кровати.
На Эде была белая рубашка-поло с поднятым воротничком, на шее виднелась серебряная цепочка. Темные волосы были коротко острижены и блестели от лосьона, глаза темно-синего цвета сияли, а профиль напоминал скорее римский. С шестого класса Эд считался самым красивым мальчиком в школе, и это был отнюдь не ее материнский взгляд, а мнение половины учившихся там девочек, и Мелоди знала об этом, потому что не раз слышала, как те между собою перешептываются, полагая, что никто, заинтересованный в этом вопросе, к их секретам не прислушивается.
Улыбнувшись, Эд выставил оба больших пальца.
– Потрясно выглядишь, – одобрил он.
– Спасибо, что соврал.
– Да нет, серьезно. Ты в самом деле классно выглядишь.
– Ну, врешь ты или нет, а слышать все равно приятно. – Мелоди ухватила ладонями его за щеки и звучно чмокнула в губы.
– Фу! – поморщился Эд, тут же утираясь тыльной стороной кисти. – Помада!
– Уверена, будь это помада Тиффани Бакстер, ты бы так не возмущался.
– Ну, естественно, – ухмыльнулся сын. – Ей семнадцать лет, она мне нравится, и она мне не мать.
Мелоди снова повернулась к зеркалу и оценивающе оглядела свое отражение. Подвыцветшие с годами каштановые волосы, из короткой «лесенки» выросшие уже в лохматый «шлем». Немного желтоватые от двадцати лет курения зубы. Фигурка худенькая, но довольно стройная. Из одежды – туника из «Primark», красная, с V-образным вырезом и узором из пайеток, старенькие джинсы «Gap». На ногах – расшитые сандалии, всё из того же «Primark». И легкая тень страха в светло-карих глазах.
– Как думаешь, не надеть ли мне что-нибудь на каблуках? – спросила она, приподнявшись на цыпочки и оглядывая себя в зеркале в полный рост. – Чтобы ноги казались длиннее?
Но Эд скрестил перед собой руки и решительно покачал головой:
– Это уже, знаешь, из области «как жаль, что ты не дочка». Боюсь, тут я тебе не помощник.
Мелоди улыбнулась и вновь погладила его ладонью по щеке.
– Это верно. – Она подхватила сумку и повесила ее на плечо. – Тогда я пойду, пожалуй. В морозильнике есть пицца. Или вчерашняя жареная курица в холодильнике. Только разогрей как следует. А еще…
– А еще – счастливо, мама.
– Да, – улыбнулась она. – И тебе пока. Я кину эсэмэску, когда буду возвращаться.
Бен ждал ее снаружи у станции метро «Лестер-сквер» в бледно-голубой рубашке и джинсах. Увидев его, Мелоди вздохнула с облегчением. Он пришел! И тут же сердце упало от страха: он все-таки пришел.
Мелоди успела его рассмотреть через дорогу, прежде чем стреляющий по сторонам взгляд Бена не засек ее в толпе. Сегодня он показался ей крупнее, чем при первой встрече, – выше и мускулистее. Однако лицо его казалось таким гладким и спокойным – словно только что нарисованное и еще не тронутое жизнью. Непроизвольно Мелоди подняла руку к лицу, ощутив кончиками пальцев неровность своей кожи, какую-то ее изможденность. Она и раньше знала, что выглядит намного старше своих лет (будучи примерно одного возраста с Кейт Мосс, как нередко с безжалостностью напоминала себе Мелоди), но сейчас от этой мысли ее изрядно покоробило.
– Чудесно выглядишь, – произнес Бен, тронув ее за открытое предплечье, и наклонился поцеловать в щеку.
– Спасибо, – ответила она. – Ты тоже.
От этого, давно уже непривычного, прикосновения мужчины – пусть даже к вполне целомудренному участку ее руки – Мелоди слегка зарделась, на миг замерло дыхание.
– Может, зайдем куда-нибудь немного выпить? – предложил Бен. – Шоу начнется не раньше чем через полчаса.
– Да, давай, – согласилась она.
Они заглянули в небольшой паб на Крэнбурн-стрит, и Мелоди заказала большой бокал белого вина для себя и джин с тоником для Бена.
– Итак, тост! – провозгласил он. – За наглых незнакомцев, прекрасные плечи и теплые летние вечера!
Мелоди осторожно чокнулась с ним и тут же подумала: «Разве нормальный парень сказал бы что-то подобное?» Всякий раз, взглядывая на своего нового знакомого, она находила в нем какой-нибудь изъян. Нос у него был очень уж ровным, подбородок – чересчур квадратным. Да и весь он был каким-то слишком чистым, слишком свежим. Волосы казались непомерно легкими и воздушными, а ботинки – больно уж начищенными.
Он пригласил ее сходить посмотреть шоу Джулиуса Сардо, знаменитого гипнотизера и манипулятора сознанием. Брат у Бена работал в агентстве по продаже билетов, и ему удалось найти для них свободные места, притом, что все билеты были давно распроданы. Узнав об этом, Эд дразнил ее почти что всю неделю: «Посмотрите мне в глаза! Не отводите взгляд в сторону, а смотрите прямо в глаза!» И Мелоди хорошо понимала, отчего он так потешался. В самой идее завладеть чьим-то сознанием, казалось ей, было что-то по-детски глупое и наивное, сильно отдававшее школьным двором – будто какой-то юный гипнотизер-самоучка пытается притягивать к себе внимание тех, кто выглядит богаче и приличней.
– А ты ни разу еще не видел его шоу?
– Вживую нет, – мотнул он головой. – Только по телику. А ты?
– Я тоже лишь по телику.
– А ты не видела тот эпизод, где он побудил женщину ограбить инкассаторский фургон? А она еще оказалась участковым полицейским?
– Нет, не видела, – покачала головой Мелоди. – Должно быть, пропустила.
Тут она заметила высунувшуюся у него из-под манжета трубчатую повязку.
– А что у тебя с рукой?
– Растянул запястье. Целых три часа провел в отделении «Скорой помощи».
– Надо же! А что случилось?
– В сквош неудачно поиграл. – Бен изобразил взмах ракеткой и тут же поморщился. – Малость увлекся.
Мелоди прищурилась. Сколько она себя помнила, во всем ее окружении никто в сквош не играл.
– Будет тебе наука, – шутливо произнесла она.
– Это точно, – улыбнулся Бен. – Пожалуй, найдется куда более достойное применение для таящейся во мне энергии, нежели укрощать маленький резиновый мячик.
Последовала короткая, но довольно напряженная пауза. Мелоди сделала большой глоток вина и попыталась как-то пригасить растущее в ней чувство паники. Она уже понимала, что все это с самого начала было полнейшим вздором. У нее не было абсолютно ничего общего с этим аккуратным и начищенным господином с его гладеньким лицом. Даже его новые блестящие ботинки как будто подмигнули ей, насмехаясь над ее глупостью.
– Итак, – нарушил молчание Бен, – ты, значит, работаешь в школе? И ты там что – преподаешь?
Мелоди поморщилась. Она могла ему соврать – но могла и выдать все как есть и посмотреть его реакцию.
– Вовсе нет, – напрямик заявила она, – я работник столовой. Проще говоря – буфетчица.
– Да ну? – улыбнулся Бен. – Правда, что ли?
– Ага, – кивнула Мелоди. – Нейлоновый халатик, чепец на голове – это я и есть.
– Ого! Поверить не могу. Вот уж не знал, что школьные буфетчицы бывают такими, как ты. В мое время таких точно не было.
– Да брось, наверняка были. Просто с точки зрения детишек все, кто старше двадцати – уже старичьё. В их глазах мы все сливаемся в единую блеклую массу. Ну, а ты? – спросила Мелоди. – Ты работаешь… Прости, мне точно не припомнить…
– Я инженер-сметчик, работаю в строительстве. Тебе и необязательно это запоминать. Очень скучное занятие, смею тебя уверить.
– А тебе самому оно нравится?
– Да, – пожал плечами Бен. – Увы, не могу этого не признать. Уж не знаю, какое впечатление производит моя профессия. Возможно, мне стоило бы соврать, сказав, что мне это до смерти скучно и что я втайне мечтаю все это бросить и стать, к примеру… рок-звездой. – Он усмехнулся. – Но нет, мне и в самом деле нравится моя работа. А еще она дает мне возможность платить за жилье и к тому же вносить свою половину за квартиру бывшей супруги. – Бен вновь смешливо фыркнул. – А ты всегда жила тут, в Лондоне?
– Нет, – покачала головой Мелоди. – Я выросла в графстве Кент, под Кентербери.
– И что привело тебя в Лондон?
Мелоди мгновение помолчала, не будучи уверена, что сейчас подходящее время поведать Бену историю своей растраченной юности. Он и так, должно быть, уже понял, что она женщина совсем не его типа. Мелоди даже представила этот более подходящий ему тип: она скорее всего блондинка, миловидная и спортивная, и зовут ее, пожалуй… Изабель. И нынешняя встреча для Бена – всего лишь забавный эксперимент. Попытка как-то компенсировать тот факт, что его жена сбежала к парню с пирсингом. Этакий бунтарский жест, призванный уравновесить чаши весов: мол, «а у меня нынче свидание с буфетчицей, вот так-то!». И Мелоди решила, что ей совершенно нечего терять, что она может выложить ему все как есть и даже сколь угодно сгустить краски.
– Я ушла из дома, – с невозмутимым видом начала она. – Мне тогда было пятнадцать. Увлеклась наркотиками, алкоголем, а также одним ирландским цыганом по имени Тифф. Потом я забеременела, и Тифф от меня сдернул, а родители не пожелали со мной знаться. То есть они бы изменили решение, если бы я согласилась вернуться домой и сделать аборт, но я этого не захотела, и получилось то, что получилось. Меня включили в список «чрезвычайной помощи». Какое-то время я жила в хостеле, а потом, когда я была уже на девятом месяце, мне дали квартиру.
Бен на секунду посмотрел на нее в упор.
– Что, ты сильно шокирован? – усмехнулась Мелоди.
– Нет, – мотнул он головой. – Нет, не шокирован. Просто удивлен. С виду ты такая… как все, что ли… И что твои родители? Ты с ними потом виделась?
Мелоди пожала плечами.
– За все те годы, что прошли после моего ухода, – нет, ни разу не виделась. После того как родился Эд, я пару раз общалась с ними по телефону, и это все.
– Что ж, печально.
– Думаешь? – вопросительно глянула на него Мелоди.
– Ну да. В том смысле, что у тебя есть сын, и очень печально, что он не знает своих бабушку с дедушкой.
Она снова пожала плечами.
– Я как-то никогда об этом не думала. Я хочу сказать, что в каком-то смысле не воспринимала их как своих родителей. Они всегда казались мне этакими радушными незнакомцами, подобравшими меня где-то на улице. И я была более чем рада оставить их в прошлом. Честное слово.
Бен внимательно посмотрел на нее.
– Надо ж как… – только и произнес он.
И Мелоди поняла, что их свидание не протянуло еще и часа, а она его уже безнадежно потеряла.
У них оказались хорошие места в партере. Даже чересчур хорошие, как выяснилось вскоре. Третий мячик из пенорезины, выпущенный из большущего пневматического ружья Джулиуса Сардо, приземлился прямо на ее колени. Он был ярко-розового цвета, и на нем значилась цифра 3. Все, кто только находился в зале, повернулись, чтобы посмотреть на Мелоди, – многие даже старательно вытягивали шеи, чтобы получше ее разглядеть. Сама же она сидела, глядя на розовый мячик и чувствуя себя шокированной, хотя, как ни странно, особого удивления не испытывала.
– Как вас зовут? – обратился к ней Джулиус.
– Мелоди, – отозвалась она.
– Отлично, Мелоди, пройдите-ка сюда.
Она поднялась на ноги, причем как-то одеревенело, как будто в состоянии шока. Неторопливо прошла по проходу, и какой-то мужчина с гарнитурой в ухе вывел ее на сцену. Неожиданно Мелоди оказалась стоящей рядом с Джулиусом в свете прожекторов, уставясь в целое море однообразных зрительских лиц.
– Замечательно, – произнес Джулиус, когда все шесть человек с мячиками из зрительного зала собрались на сцене. – Итак, этот номер называется «Пять стадий человека». И хочу я от вас, дорогие мои, чтобы вы изобразили разные эпизоды жизни человека по имени… ну, скажем, Фрэд. Так вот, наш Фрэд – чудесный малый. В общем и целом. Однако у него имеются свои, что называется, закидоны. Сейчас я дам вам выбрать еще по одному мячику, и внутри его каждый из вас найдет маленькую бумажку, на которой написаны определенный возраст и та причуда Фрэда, которую вам следует изобразить.
Он пронес по кругу чашу с еще одним комплектом мячиков, похожих на теннисные, и Мелоди взяла один из них. Вытащила из него бумажку, развернула и прочла следующие слова: «Пяти лет, громко пускающий газы».
То, что происходило в последующие пять минут, Мелоди вряд ли смогла бы кому-то внятно объяснить. Однако с того мгновения, как Джулиус досчитал обратным порядком до одного, она почувствовала себя маленькой. Маленькой и звучно пукающей. Она кружила по сцене, изображая ртом соответствующий звук и утирая нос тыльной стороной ладони, делая при этом вид, будто гоняет голубей. Всякий раз, как она издавала «пуканье», зрители покатывались со смеху, однако Мелоди почти не обращала на них внимания, воспринимая этот хохот как некий рассеянный фоновый звук – словно шум транспорта из открытого окна.
– Усни, Фрэд! – скомандовал Джулиус, щелкнув пальцами прямо перед носом у Мелоди, и в ее сознании случилось какое-то временное затемнение, словно возникла пустота. Причем не та туманная пустота, что ощущается порой во сне или в хорошем подпитии, но нечто совсем иное – словно на доли секунды в голове у нее вдруг разверзлась черная дыра, втянула в себя что-то пестрое и инородное, после чего закрылась вновь. У Мелоди подогнулись колени, и она бочком, с виду довольно изящно, этаким стожком повалилась на пол сцены.
Следующее, что обнаружила перед собой Мелоди, было лицо Бена и какой-то цитрусовый аромат его волос. Она увидела дверь со светящейся над ней надписью «Выход», почувствовала наброшенный ей на колени колючий шерстяной плед.
В поле зрения появилась незнакомая женщина в зеленой форменной блузе. У нее был очень блестящий лоб и крупные поры на носу.
– Мелоди! Мелоди, вы меня слышите?
Мелоди кивнула, и женщина снова скрылась из виду.
– Ты как, в порядке? – спросил уже Бен. На лице у него уже пробилась тоненькая щетина, в которой проглядывали рыжие вкрапления.
Мелоди снова кивнула и попыталась было встать на ноги, но Бен, обхватив ее рукой, аккуратно опустил обратно в лежачее положение.
– Где я? – спросила она.
– В пункте первой помощи, – объяснил Бен. – Ты на сцене отключилась. Сорвала им все шоу. Единым своим движением. Пришлось объявить экстренный антракт.
Мелоди поморщилась. В голове у нее все плыло и царил полный сумбур – такой, что она не в состоянии была полностью осознать то, что говорил ей Бен. Она машинально тронула свое плечо:
– А где моя сумка?
– Здесь, – показал ей сумку Бен. – И пиджачок твой я тоже прихватил. Подумал, что ты, наверное, уже не захочешь вернуться в зал досматривать шоу.
– Нет, – мотнула она головой. – Уже не захочу. Мне хочется домой. Извини…
Мелоди ощутила в себе странное отсутствие какого-либо чувства времени или места – она словно оторвалась от самой себя и уплывала куда-то в неизвестность.
– Нет-нет-нет, все нормально. Что ты! Я абсолютно все понимаю. Может, на тебя там что-то так сильно подействовало?
– Нет, – отозвалась она неожиданно пронзительным голосом – на пару тонов выше, нежели хотела. – Нет, не в том дело. Это что-то другое. У меня что-то с головой. Что-то не так в моей голове.
Она заметила, как Бен и медичка переглянулись. Потом увидела, как дверь с табличкой «Выход» открылась, и появился он сам. Джулиус Сардо. Он показался ей ниже ростом, чем выглядел на сцене, но притом имел еще более яркий, чуть ли не апельсиновый загар.
– Привет, Мелоди, ты пришла в себя?! Ну, слава богу! Заставила же ты меня поволноваться. Как ты, в порядке?
Мелоди рассеянно кивнула. Ее нисколько не тянуло разговаривать с Джулиусом Сардо. Ей хотелось просто вернуться домой и лечь в постель.
– Что это, по-твоему, могло быть? – продолжал, однако, Сардо. – Может, понизился сахар в крови?
– Не знаю, – ответила Мелоди. – Но сейчас мне уже лучше. Я хочу лишь вернуться к себе. Могу я уже пойти домой?
Женщина из отделения первой помощи кивнула в знак согласия, и Бен помог Мелоди подняться на ноги.
– Я хочу, чтобы вы знали, – не унимался Джулиус, – что я уже девять лет устраиваю подобные шоу с живыми картинами, и это первый случай, чтобы кто-то у меня отключился. – Улыбка его была чуть шире естественной, и Мелоди понимала, что тот порядком обеспокоен случившимся, но у нее не было ни малейших сил с ним это обсуждать.
– Все хорошо, – сказала она, забирая у Бена пиджак и натягивая его на плечи. – Не беспокойтесь насчет этого.
– Вот и отлично, – расплылся в улыбке Джулиус, сверкнув неестественно белыми зубами. – Сейчас мне надо вернуться назад, на сцену, но если вы обратитесь к ребятам в соседнем кабинете, они организуют вам на двоих билеты на какой-нибудь другой вечер – восполнить то, что вам случилось пропустить. Ладно?
Мелоди слабо улыбнулась. У нее не было ни малейшего желания еще когда-то приближаться к Джулиусу Сардо ближе чем на сто шагов.
– Ладно, – отозвалась она.
Когда они вышли из театра, солнце уже село, и воздух оказался студеным и бодрящим, так что Мелоди начала дрожать от холода в своих открытых босоножках и в тоненьком пиджачке.
– Мне правда ужасно неудобно, – стала сокрушаться она. – Что за напасть такая!
– Да нет, это мне неудобно, – ответил Бен. – Это же моя была идея тебя туда сводить. В следующий раз просто где-нибудь приятно посидим-поужинаем, ладно?
Мелоди глянула на него с любопытством. В следующий раз? Трудно было представить, чтобы ему еще раз захотелось с ней увидеться. Она натянуто улыбнулась, решив, что он сказал это исключительно из вежливости, и направилась к метро.
Когда она уже в девять тридцать вернулась домой, Эд лежал, растянувшись на диване и смотрел телевизор.
– Чего это ты так рано? – аж подскочил он, когда она вошла в гостиную.
Вздохнув, Мелоди присела на боковинку софы.
– Это катастрофа, – прошептала она.
– Он что, тебя кинул?
– Нет, ничего он меня не кинул, – возмущенно ответила Мелоди. – Мне выпало участвовать в номере. Джулиус Сардо заставил меня изображать пятилетнего мальчика с хроническими газами. Так вот, мало того что я бегала по сцене перед сотнями людей, прикидываясь маленьким пердуном, так я еще и вырубилась…
– Это как?
– Вот так, хлопнулась в обморок! Прямо перед всей толпой. Так что пришлось меня увозить за кулисы и оказывать первую помощь.
– Не может быть!
– К сожалению, может. – Мелоди тяжко вздохнула и провела пальцами по волосам. – Господи боже, только со мной могло такое случиться. С Мелоди Браун. Вот потому-то, – продолжала она, – я и сижу все время дома последние восемь лет.
– Бог ты мой, мама, с тобой все хорошо?
Мелоди мотнула головой. Потом кивнула. Она и сама не знала, все ли с ней в порядке. Разве только то, что ей надо лечь поспать.
– Да, все нормально. Думаю, это просто избыток адреналина плюс большой бокал вина. В общем, я – в постель.
– Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь? Может, тебе все же хоть немного подкрепиться?
Мелоди улыбнулась, тронутая и удивленная тем, как ее деточка-сыночек пытается о ней позаботиться.
– Нет, мне просто надо поспать. Не забудь только, прежде чем ляжешь, закрыть все окна.
Оставив Эда на диване в гостиной – уже отнюдь не деточку, а рослого семнадцатилетнего парня, – Мелоди ушла к себе в спальню.
Лежа в темноте, она вслушивалась в доносившиеся со двора звуки летнего вечера: то приближающееся, то удаляющееся урчание моторов, доносящееся через открытые окна голоса людей, играющую где-то вдалеке музыку. Сейчас ей уже с трудом верилось, что совсем недавно она являлась важной нитью в материи этого субботнего вечера. Она была и тем человеком, что стоял на тротуаре в Уэст-Энде в расшитых блестками сандалиях и с помадой на губах. Она была и посетителем паба – причем с бокалом вина и в сопровождении мужчины. А еще – что самое неожиданное – она была вышедшим на сцену зрителем в одном из театров Уэст-Энда, на которого глазели сотни людей. А еще – тем человеком, о котором еще долго будут судачить: «Представляешь, была там одна женщина – и, прикинь, она хлопнулась на сцене в обморок!» Этим вечером Мелоди умудрилась оставить по себе в этом мире заметный отпечаток, однако теперь она, как и всегда, лежала в своей двуспальной кровати – все такая же одинокая и бесстрастная, все та же мать-одиночка, – как будто ничего подобного в ее жизни не случилось. Словно ничего особенного так и не произошло.
Красное светящееся табло ее радиобудильника перескочило с 9:50 на 9:51, и Мелоди почти мгновенно провалилась в глубокий сон.